Текст книги "Распутин. Вера, власть и закат Романовых"

10. Секты и хлысты

В письме к Розанову отец Дроздов высказывал предположение, что Распутин является членом опасной секты, печально известной еретическими учениями и сексуальными извращениями. Это более убедительно, чем особенности личного характера, объясняло странное и опасное поведение сибирского старца.

В середине XVII века Русская православная церковь переживала сильнейший кризис, который привел к расколу. Меньшая часть русских не приняла изменений традиционных литургических ритуалов и другие реформы, проводимые патриархом Никоном. Эти люди откололись от официальной Церкви и стали называться староверами. Хотя секты существовали в России и до раскола, но раскол ознаменовал собой конец единого русского православия. После этого количество православных сект значительно возросло.

Государство и официальная Церковь с самого начала относилась к староверам с подозрением. Их с самого начала связывали со смутой и пороком. В 1682 году сожгли протопопа Аввакума, который отказался принять реформы Никона. В том же десятилетии был издан закон, который запрещал само существование религиозного инакомыслия в России. Руководителей религиозных сект выслеживали и подвергали пыткам. Если они раскаивались, их ссылали или отправляли в тюрьмы, упорствующих сжигали. В ответ на притеснения в сектах стали проповедовать активное сопротивление и самосожжение. До конца века с собой покончили около 20 тысяч староверов. Самосожжение практиковалось даже в XIX веке, акты коллективного самоубийства были отмечены в ХХ веке. Русские секты всегда считались подозрительными. Государство и европеизированная элита относились к ним как к опасному элементу¹.

Русские секты были самыми разнообразными и порой очень странными. Были бегуны, которые напрочь отрицали связи с государством и семьей, отказывались от денег, печатных книг и даже от собственных имен. Были молокане, духоборы, прыгуны и скопцы. Скопцы считали путем к познанию Бога добровольную кастрацию и удаление грудей у женщин. Скопцы, как и ряд других сект, происходили от крупной и более страшной секты хлыстов.

По легенде, в 1631 году дезертир по имени Данила Филиппович выбросил священные книги в Волгу и создал собственный культ, провозгласив: «Аз есмь Бог, пророками предсказанный, сошел на землю для спасения душ человеческих. Несть другого Бога, кроме меня». Своим последователям Данила Филиппович повелел исполнять все свои ритуалы и заповеди в тайне, даже от собственных семей. Он проповедовал жизнь, абсолютно свободную от общепринятых религиозных и социальных норм. Хлысты не признавали ритуалов брака, крещения и исповеди. Данила Филиппович и его последователи верили, что Христос не просто жив, но воплощен в людях, которые живут среди них, и через особые ритуалы он может сойти на них. В будущем руководителей секты называли «Христом». Количество хлыстов росло. Во второй половине XIX века эта секта по численности занимала третье место в России после официальной Церкви и староверов. Хлыстами их назвали их критики – как и трясунов и квакеров. Название «хлыстовщина» происходит от искаженного «христовщина», поскольку сектой этой управляют «христы». Движение это также называли «новым Израилем». Говорили, что среди странных ритуалов этой секты присутствуют оргии и самобичевание. Говорили, что они поют и водят хороводы, потом отрезают грудь у обнаженной девственницы и коллективно поедают ее, а затем падают на землю и предаются групповому сексу. Изувеченная девственница становится «Богородицей», а ее партнер – «Христом». Ходили слухи о подземных храмах и тайных жестах.

Хлысты считали себя христианами, и, несмотря на слухи о безумных ритуалах, таковыми их считали и все остальные. Они восприняли все базовые элементы христианства и изменили их, добавив некие новые элементы. Их церковь называлась «кораблем», который несет их по опасному морю православной России к спасению на далеком берегу. Их священники назывались пророками. В основе их мистических ритуалов (радений), проводимых тайно в закрытых помещениях или подвалах, лежал стремительный танец-кружение. Владимир Бонч-Бруевич однажды стал свидетелем «священных плясок» и нашел их «весьма изящными, одушевленными, красивыми, полными внутреннего огня и стремления». Стремительное вращение вводит сектантов в измененное состояние сознания и вызывает галлюцинации. Скорость, с какой вращается человек, отражает уровень его благодати: чем быстрее, тем ближе к совершенству. Пока одни вращаются, другие поют. Танцующие откидывают голову назад, глаза их устремляются вверх, дыхание учащается. Во время танца на них снисходит святой дух, который вызывает религиозный экстаз. Некоторые начинают прыгать, трястись, раскачиваться или даже бежать. Иногда экстаз приводит к корчам, судорогам и припадкам. Массой овладевает радостное чувство общности. Готовясь к радению, хлысты полностью отказываются от алкоголя и табака, постятся, чтобы испытать истинный экстаз. Важнейшим элементом хлыстовского радения является чан, который символизирует собой общее тело, достигаемое в процессе ритуалов. Вокруг чана образуются два круга: во внутреннем, ближе к чану, находятся мужчины, во втором – женщины. Они движутся в противоположных направлениях: мужчины по солнцу, женщины против.

Когда кружение прекращается, начинают говорить пророки – мужчины и женщины. Члены секты слушают их, стоя на коленях или кланяясь до земли. Пророки дают конкретные советы (в том числе по ведению хозяйства) или произносят длинные, непонятные проповеди и пророчества. Считается, что некоторые пророки способны определить среди присутствующих грешников. Говорят они странным ритмическим образом, иногда в рифму. Такой поэтический дар считается признаком особой духовной чистоты. Пророки освобождают разум и говорят все, что приходит им в голову. Порой смысл сказанного настолько туманен, что для толкования остальным членам секты требовались специальные «толкователи». Пророки часто говорили неразборчиво, издавали животные крики или щебетали, как птицы.

Говорили, что ритуалы хлыстов завершались оргиями с самобичеванием и актами каннибализма. Однако все это не имело убедительных подтверждений. Скорее всего, истории о распутстве и групповом сексе являлись мифом, а не реальностью. Тем не менее сообщения об извращениях и садизме в среде хлыстов продолжали поступать. В 1825 году царю Александру I сообщили, что в одной хлыстовской общине одержимые пророки во время проповеди начинают бить других сектантов, таскать их за волосы и даже прыгать на них. Но, к удивлению, жертвы не говорили о своих обидчиках ничего плохого. Наоборот, они утверждали, что Дух Святой в одни дни наказывает одних, в другие – других. В 1911 году близ Саратова хлыст убил женщину во время «взаимных пыток».

Истории о сектантах звучат просто фантастически. В 1853 году хлыстовский пророк Василий Радаев был арестован и осужден за «хлыстовство и разврат». В деревнях Арзамасской губернии он проповедовал странные идеи смерти и возрождения, а также развращал своих последовательниц. Но он утверждал, что это не он занимался сексом, но Бог через него: «Это была не моя воля, но Дух Святой действовал во мне». Семнадцатилетнюю девушку он соблазнил, пообещав ей «огненные крылья» за ее покорность. На одной из групповых церемоний он приказал девушке раздеться, а потом начал хлестать ее розгами по гениталиям. Несмотря на все это, в деревне Радаева считали «праведником». Занимаясь сексом со своими последователями, Радаев говорил: «Христос принял плоть Адама […] и я принял плоть и делаю плотское, чтобы этим грех истребить». Во время процесса Радаева обследовали врачи. Они признали его вменяемым. Он был наказан плетьми и сослан в Сибирь. Верная жена последовала за ним.

Московский купец Илья Ковылин родился в 1731 году. Он стал одним из основателей староверского согласия федосеевцев. Своих последователей он учил тому, что «без греха нет покаяния, а без покаяния нет спасения. Многие грешники будут на небесах». Именно Ковылину принадлежит знаменитая (скорее, печально известная) фраза: «Не согрешишь, не покаешься; не покаешься, не спасешься». Ковылин особо важен для нас, поскольку эти его слова ошибочно приписывают Распутину, обвиняя его в создании некоего нового извращения. В действительности же слова эти были сказаны намного раньше, и подобные взгляды встречались в различных сектах.

К 1900 году в России насчитывалось около ста тысяч хлыстов, не говоря уже о других сектантах со сходными взглядами. Конечно, число это является чистым предположением, поскольку хлысты, как и другие сектанты, не спешили признаваться в своей принадлежности и держали свои ритуалы в тайне. Подобно тому, как это происходило с франкмасонами и другими подобными группами, такая атмосфера секретности порождала подозрения и слухи. Государство пристально следило за сектантами и за их деятельностью, подозревая, что эта таинственность может стать прикрытием бунтарских настроений. Но одна из самых больших проблем, с которой столкнулось государство, заключалась в выявлении хлыстов. Это было чрезвычайно сложно, поскольку в определенных обстоятельствах практически любой мог вызывать подозрения. Было очень трудно понять, как распознать хлыста. В конце концов в 1897 году на III Всероссийском съезде миссионеров был составлен список из девяти пунктов:

«Тайное членство, подтверждаемое, если позволяют обстоятельства; […] 3. Свободные сексуальные отношения, часто сопровождаемые разрывом семейных уз и открытыми внебрачными отношениями; 4. Неупотребление мяса и в особенности свинины; 5. Полная трезвость; 6. Физическая внешность – изможденные, с желтоватыми лицами, тусклый и почти неподвижный взгляд. У мужчин волосы гладкие и обильно смазаны маслом, женщины покрывают голову платком. Они говорят неразборчиво. Их речь полна выражениями ложной скромности; они постоянно вздыхают, совершают странные движения, нервно подергиваются, у них странная походка, напоминающая солдатскую. […] 9. Хлысты почти всегда называют друг друга кличками; 10. Все они испытывают пристрастие к сладкому»².

Несмотря на все подозрения, хлысты вовсе не имели бунтарских намерений. Тем не менее к 1900 году слово «хлыст» стало обвинительным безотносительно к своему истинному смыслу: как «фашист» при коммунистическом режиме или «коммунист» в Америке в 50-е годы. Хлыстами называли еретиков, безумцев, извращенцев и развратников³.

Тем не менее порой силу русских сект использовали в добрых целях. Скопец Кондратий Селиванов, который провозгласил себя одновременно и Иисусом Христом, и царем Петром III, в начале XIX века пользовался огромной популярностью. Элита Санкт-Петербурга стекалась в его квартиру, чтобы услышать пророчества и предсказания Селиванова. Говорят, что в 1805 году перед сражением при Аустерлице к пророку приходил даже сам Александр I. Царь не прислушался к совету не атаковать Наполеона, и соединенные русско-австрийские силы потерпели поражение от французов. Почти двадцать лет Селиванов пользовался широкой известностью и популярностью в высшем свете и среди правительственных чиновников. Последователи его почитали. Его записки хранили как священные реликвии – точно так же спустя сто лет поступали последователи Распутина⁴. Когда в 1819 году генерал-губернатор Петербурга узнал, что двое его племянников посещают собрания скопцов, а младшие офицеры императорской гвардии дошли до добровольной кастрации, он выступил против Селиванова, и в следующем году его пожизненно сослали в монастырь.

Представителей высших классов секты привлекали интенсивностью и энтузиазмом духовной жизни. В этом они видели некую компенсацию духовной бедности современности. Как все маргинальные группы, сектанты были чужаками для режима, поэтому считались подозрительными и опасными, но в то же время привлекательными и живыми, людьми, имеющими прямой контакт с жизненной силой. В мае 1905 года поэт-символист и редактор газеты «Новое время» Николай Минский собрал в своей квартире писателей и интеллектуалов. Присутствовали Вячеслав Иванов, Василий Розанов, Федор Сологуб, Николай Бердяев и Алексей Ремизов с женами. Вечеринка должна была превратиться в некий эксперимент. Все собрались в кружок, погасили свет и начали вертеться, как хлысты. Затем Иванов ввел в комнату молодого музыканта, светловолосого еврея, добровольно вызвавшегося на роль жертвы. Его символически распяли, затем вскрыли ему вены на запястье и сцедили кровь в бокал, из которого пили все присутствующие. «Закончилось все братским целованием». Все были страшно довольны (разве что кроме музыканта) и пообещали собраться вновь для очередной хлыстовской церемонии, в которой они видели нечто вроде мистерий Диониса⁵.

И действительно, русские символисты видели в оргиастических ритуалах сект, подобных хлыстам, повторение древних дионисийских культов, которые вот-вот будут поглощены могучим океаном современности⁶. По мере того как ритуалы некоторых сект умирали, их лидеры покидали глубинку и перебирались в города, где вступали в контакт с миром европеизированной России. И это был момент поразительных культурных открытий. Вот как вспоминал об этом писатель Михаил Пришвин: «Они выступают как посланцы другого мира, неведомого и вместе с тем близкого; мира, по привлекательности и недоступности сходного со сновидением или с детством; мира, куда люди письменной культуры, авторы и читатели, всегда пытаются и редко могут проникнуть»⁷. Интеллигенция была буквально одержима сектами, видя в них добродетельную, чуждую насилию общественную форму жизни – образец для более справедливого социального устройства.

Те интеллектуалы, которые были лучше информированы о русских сектах, не испытывали столь романтичных (и наивных) чувств. Александр Пругавин, специалист по староверам и русским сектам, видел в принятии обществом сект (и, в частности, хлыстов) большую опасность. «Мутные волны нездорового суеверного мистицизма, поднимающиеся на основе истерии, распространяются все дальше, вздымаются все выше, захватывая […] высшие слои интеллигенции, государства и даже церкви». В центре того, что Пругавин называл «новой хлыстовщиной», лежала идея борьбы с похотью через испытание плоти, когда мужчины и женщины пытались освободиться от основных желаний и преодолеть свои похотливые инстинкты, атакуя искушение прямо в лоб. Пругавин рассказывал о столичных женщинах, которые проводили ночь в постели с каким-нибудь «пророком», пытаясь сохранить спокойствие и холодность даже в процессе самых откровенных ласк. Пругавин считал, что во всем этом виновны деятели Церкви, такие как Феофан. Они привечали и пропагандировали подобных представителей обычных сект, ошибочно принимая их за народных святых⁸.

Взгляды Пругавина в тот момент разделяли многие. Он считал, что на рубеже веков в России сложилась некая болезненная форма религиозной жизни. Все это увлечение крестьянскими святыми, провидцами и целителями, пророчествами и чудесами являлось симптомом банкротства русской духовной жизни, особенно в среде высших классов⁹. Историк Михаил Богословский из Московского университета придерживался другой точки зрения. В притягательности столь харизматичных фигур, как Распутин, для высших слоев общества не было ничего нового – и в этом Богословский был совершенно прав, что доказывает пример Селиванова. Причину популярности подобных религиозных лидеров, вышедших из низших слоев, следует искать не в ослаблении религиозных чувств элиты, но в недостатках официальной церкви, а именно в «устаревшем и сухом формализме» церковной элиты. Таких людей в своем дневнике Богословский называет «в сущности, чиновниками, подписывающими бумаги и чуждыми горячего религиозного порыва»¹⁰.

Но Богословский был в меньшинстве. Все больше русских разделяло взгляды, сформулированные Ипполитом Гофштеттером в статье «Секрет хлыстовщины». Статья была опубликована в газете «Новое время». Автор предупреждал: России грозит смертельная опасность. Революция 1905 года не оправдала надежд русского народа на перемены. Отчаяние и пустота заставляли обратиться за спасением к народному мистицизму. Но народные пророки были не теми, кем казались, а Россия слепо доверилась «фанатической жестокости темных масс». Гофштеттер писал, что мистические ритуалы хлыстов угрожают России «полным и абсолютным разрушением»¹¹.

11. Демоны Серебряного века

Рубеж веков в России ознаменовался интенсивными духовными исканиями. Интеллектуалы отвернулись от материалистического позитивизма XIX века и обратились к Церкви и другим формам духовности. В стране начался истинный религиозный ренессанс. Многие пытались вдохнуть новую жизнь в закоснелую, бюрократическую и духовно мертвую официальную Русскую православную церковь, вселить в нее новое чувство мистерии, пыла и жизни. Другие же полностью отвергали Церковь ради новых форм духовного опыта, которые сулили еще более мощное слияние со священным началом. Воплощением духа эпохи стали Религиозно-философские собрания, созданное в 1901 году в Санкт-Петербурге писателями Дмитрием Мережковским, Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Философовым. Они стали называть себя богоискателями. Мережковский считал себя пророком и хотел создать новую религию, основанную на идее о том, что второе пришествие Христа неизбежно, а вместе с ним появится и Третий Завет¹.

Период с конца XIX до начала XX века получил в России название «Серебряного века». Именно на этот период приходится возвышение и падение Распутина. В это время образованные классы России были чрезвычайно увлечены мистицизмом, оккультизмом и всем сверхъестественным – столоверчением, гипнотизмом, хиромантией, розенкрейцерством, предсказанием судьбы и телепатией. Это была эпоха теософии – некоей тайной доктрины, созданной уроженкой России Еленой Блаватской. В этом учении присутствовали элементы гностицизма и буддизма. Блаватская утверждала, что в своей доктрине собрала древнюю мудрость, некогда общую для всех мировых цивилизаций, и теперь эта доктрина может стать основой для всеобщего братства людей. Мистическое обаяние теософии привлекло многих видных представителей русской науки и искусства – философов Владимира Соловьева и Николая Бердяева, поэтов и писателей Константина Бальмонта и Андрея Белого, композитора Александра Скрябина, художника Василия Кандинского. Это была эпоха спиритизма, созданного в Хайдсвилле, Нью-Йорк, в 1848 году сестрами Кейт и Маргарет Фокс. Они считали, что существуют особые люди, «медиумы», способные общаться с умершими. Спиритизм распространился в Америке, Англии (в возможность общения с умершими верили королева Виктория и сэр Артур Конан Дойль), Германии и России. Люди собирались на спиритические сеансы в надежде пообщаться с умершими близкими. Духи общались посредством стука, странных голосов, автоматического письма и даже через эктоплазмическую материализацию. Спиритические сеансы стали настолько популярными, что в императорском университете Санкт-Петербурга была даже создана «Научная комиссия по изучению медиумического феномена». Возглавлял ее химик Дмитрий Менделеев, создатель периодической таблицы.

Гипнотизм в России в начале ХХ века был более популярен, чем в Западной Европе. Русские психиатры широко использовали гипноз в своей практике. Поэт Осип Мандельштам посещал дом петербургского врача Бориса Синани, знаменитого своей способностью излечивать пациентов простым «внушением». Самым известным психиатром того времени, использовавшим гипноз, был Владимир Бехтерев. Гипноз являлся частью созданной им науки «психоневрологии»².

Увлеченность оккультизмом быстро распространилась за пределы круга художников и интеллектуалов и укоренилась в среде среднего класса. Спиритические сеансы стали популярным видом развлечения. К 1914 году в Петербурге насчитывалось тридцать пять официально зарегистрированных оккультных кружков и сотни более неформальных. Безумие овладело не только столицей, но и Москвой и более провинциальными городами. Если некоторые относились к оккультизму совершенно серьезно, для других это было простым развлечением. В России появилось множество разнообразных медиумов, ясновидящих и прорицателей на любой вкус. «Таинственный пес Джек» мог угадать возраст человека, год его свадьбы и даже количество денег в кармане. Желающих принимала индийская сомнамбула, принцесса мадам Наиндра. Польский медиум Ян Гузик вызывал духи не только Александра Македонского, Наполеона и Пушкина, но и умерших животных. Некоторые такие духи были настолько злобными, что после сеансов Гузика некоторым зрителям приходилось обращаться за медицинской помощью³.

Даже крестьяне и рабочие, то есть подавляющее большинство населения, восприняли новые духовные движения и религиозные течения. Огромное множество людей отправлялось в паломничества по святым местам, как это делал Распутин. Люди верили в духов, одержимость, чудеса и магию. Группы крестьян собирались в собственные христианские общины. Порой такие общины не искали благословения Церкви или каких-либо клириков. У рабочих также рос интерес к духовному благосостоянию. Большой популярностью пользовались проповедники, которые обещали спасение души⁴.

Пожалуй, самой яркой подобной фигурой был Алексей Щетинин. Он родился в Воронеже в 1854 году, еще в детстве переехал в Ставрополь. В 1879 году он какое-то время находился в тюрьме, и жена его бросила. Он стал проповедником и начал новую жизнь хлыстовского пророка. Сам он называл себя «вольным сыном эфира», позаимствовав эту фразу из поэмы Лермонтова «Демон» (1829–1839). С самого начала Щетинин был фигурой неоднозначной и довольно порочной. С одной стороны, он поносил другие секты перед православными миссионерами, с другой – поносил православие в кругу своих последователей. Говорили, что, пытаясь не допустить миссионеров в свою секту, он подсылал к ним молодых девушек, чтобы они их соблазнили⁵.

В Петербург он приехал в 1906 году и вскоре собрал вокруг себя группу, состоявшую преимущественно из рабочих, увлеченных его проповедями. Любознательный Михаил Пришвин однажды побывал в тесной неуютной квартирке Щетинина на окраине города. Щетинин был пьян и бормотал собравшимся ученикам что-то невнятное. Заговорил один из этих учеников, Павел Легкобытов:

«Я отдался в рабство этому человеку. Я знаю, что на земле, пожалуй, нет человека сквернее, но я отдался ему в рабство, и теперь я знаю истинного Бога, а не только звук его имени […] Он принял меня, он убил меня, и я, убитый им, воскрес для новой жизни. Вот и вы, интеллигенты, должны так умереть и восстать из мертвых с нами. Смотрите на всех нас, смотрите, как мы познаем друг друга через рабство, чан выварил нас до самой сущности».

Пришвин был потрясен увиденным. «Христос-Царь» оказался пьяным мошенником, но последователи верили в него и были счастливы отдать ему все, что у них было – хоть жалкие деньги, хоть своих жен. Главным девизом Щетинина были слова «Ты больше Я». Он заставлял своих учеников повторять их снова и снова, чтобы сломать их волю и убедить их «броситься в чан». Щетинин был садистом, находившим удовлетворение в наблюдении за страданиями других. «Нужно было раздеть его и самой ложиться. Пахло перегорелым вином, не продохнуть, когда прикасался. Мало того: заставлял целовать тело, сосать член, ссылаясь на Священное писание: “для чистых все чисто”»⁶.

Некоторые интеллектуалы, например Мережковский, считали Щетинина интересным. Щетинин пытался уговорить Мережковского вступить в его группу, говоря: «Наша жизнь – кипящий чан, мы варимся в этом чане, у нас нет ничего, что принадлежало бы только нам. […] Кинься в этот чан вместе с нами, умри с нами, и мы воскресим тебя. Ты восстанешь вновь как вождь народа». Мережковский пригласил Щетинина на собрание Религиозно-философского общества. Зинаида Гиппиус увидела в нем второе, «демократическое издание» Распутина, отметив, что они даже одевались одинаково, хотя поскольку Щетинин не сумел установить контактов с церковными иерархами, то по социальной лестнице он не поднимался, а опускался и нашел свое место среди рабочих Петербурга. Гиппиус писала о нем так: «маленький, нестарый, живой человек, видимо, сильный волей, властный и одержимый неистовой страстью говорения». В проповедуемом Щетининым самоотрицании и символическом самоубийстве личности на пути к высшему плану жизни через общинность Гиппиус разглядела марксистские идеалы⁷. Позже, уже после революции, Гиппиус удалось увидеть полицейское дело Щетинина. Там была большая его фотография, где он был одет в женское платье и сидел в окружении своих учениц. То, что она прочитала, привело ее в ужас. И тогда она поняла, что Щетинин и Распутин были вовсе не одинаковы: «Хоть и похожи они, как два брата, Щетинин и Распутин, но безобразие и распутство последнего бледнеют пред тем, что выделывал Щетинин в неугасимой, неуемной похоти своей и разврате, граничащих с садизмом»⁸.

Чтобы проверить преданность последователей, Щетинин требовал, чтобы родители отдавали своих детей в приюты по его выбору. Так они не просто теряли детей, но еще и не могли в дальнейшем их разыскать. Тут он явно зашел слишком далеко. Ученики взбунтовались и в 1909 году свергли его, заменив Павлом Легкобытовым, тем самым, с которым ранее встречался Пришвин. Одним из первых деяний нового лидера стала коллективная свадьба всех женщин со всеми мужчинами секты⁹.

В 1912 году Щетинина арестовали и посадили в тюрьму. Специалист по русским сектам Александр Пругавин предложил своей племяннице, Вере Жуковской, которая и сама интересовалась подобными персонажами, навестить его в заключении. Жуковская пришла в восторг: «Это один из последних пророков, можно даже сказать, последний живой бог. Его способность навязывать свою волю не только душам, но и телам своих последовательниц заслуживает изумления, особенно поскольку человек этот так развращен. Его не раз отдавали под суд, даже за изнасилование. А теперь он в тюрьме, и не за распространение своей опасной ереси, но за соблазнение малолетней»¹⁰.

То, что Жуковская увидела за решеткой тюрьмы, ее потрясло: «На меня жадно глянули два светлых сияющих, точно промытых, немигающих хлыстовских глаза». Щетинин буквально вибрировал от напряженной энергии, словно волк в клетке, переминаясь с ноги на ногу. Он начал говорить громко, жестикулируя и подпрыгивая. Он объяснял тайну жизни, но слова его представляли собой хаос несвязных мыслей – «неистовый фонтан слов» – и было почти невозможно понять их смысл. Его энергия была одновременно и отвратительна, и непреодолима: «И сладкое мучительное блаженство поднималось все выше и выше к горлу. Я подумала – ты сейчас задохнешься, и это будет конец. Ты никогда больше ничего не почувствуешь». Жуковская покинула тюрьму, глубоко потрясенная общением с этим пойманным зверем, таинственно совместившим в себе противоположные силы Бога и Сатаны.

Ранее Щетинин хотел жениться на Дарье Смирновой, так называемой «Охтинской Богородице». Она возглавляла хлыстовскую секту на реке Охта в восточной части Петебурга. Дарья была красива, носила зеленое платье, пудрила и румянила лицо. Пришвин говорил, что у нее «холодные глаза». Ею были увлечены многие интеллектуалы – Пришвин, Вячеслав Иванов и поэт Александр Блок. Они бывали у Смирновой и приглашали ее выступить на собрании Религиозно-философского общества. Она предложила научить их тайным способам контроля окружающих и сказала: «Тот, кто возьмет меня как женщину, найдет во мне женщину. Тот, кто возьмет меня как бога, найдет бога». Она говорила им о видимом и невидимом мирах, об астральной сфере.

В марте 1914 года Смирнова оказалась под судом по ряду обвинений. Среди прочего ее обвиняли в религиозных извращениях и смерти двух женщин, которым она приказала поститься сорок дней. Пришвин пришел в суд и выступал в ее защиту, назвав ее «крестьянской Евой». Впрочем, остальные с ним не согласились. В качестве эксперта был приглашен Владимир Бонч-Бруевич. Он показал, что во время ритуалов Смирнова заставляла своих последователей пить не только грязную воду, в которой она мылась, но и ее мочу. Это уже граничило с сексуальными извращениями. Суд вынес обвинительный приговор. Смирнова была лишена имущества и выслана в Сибирь.

Еще один странный пример – Валентин Свенцицкий, православный священник, писатель и один из основателей «Христианского братства борьбы» и Московского религиозно-философского общества, который утверждал, что путь к Христу лежит через страдание, сексуальный грех и даже пытки. В 1910 году он писал о тех христианах, которые ищут духовного обновления только мирными средствами, так:

«Пробуди в них жестокую похоть и кровавый огонь сладострастия. Пусть после ученых заседаний своих они хоть раз в дикой оргии перепьются до потери человеческого образа. […] Женам их да пошлет Господь любовников. И не одного, а многих. И не честных и чистых, а самых извращенных и неистовых. И пусть они научатся обманывать своих мужей, […] пусть научатся отдавать свое тело на поругание и наслаждение. Отрави их “непорочные” души наслаждением, пробуди в них самые низменные инстинкты. Дай им все это для спасения их».

В 1908 году Свенцицкий опубликовал скандальный роман «Антихрист» с ницшеанским героем, который свободно соединяет добро и зло – с щедрой долей садизма – создавая собственную моральную вселенную. Друг Свенцицкого, Марк Вишняк, описывал его веру так: «вульгарная мудрость простого народа: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься».

Вишняк и другие отмечали, что женщины буквально сходили по Свенцицкому с ума. Ходили чудовищные слухи о его сексуальной жизни, и никто не знал, что в них правда, а что чистый миф. Он соблазнил трех молодых и привлекательных женщин, и все они родили ему дочерей. Впрочем, женщины эти не обижались друг на друга – и еще меньше на Свенцицкого за его неверность. А вот члены Московского Религиозно-философского общества памяти В.С. Соловьёва были настроены иначе, и его исключили из группы. Где-то в 1909 году он начал новое движение – Голгофских христиан. Основная идея нового учения заключалась в том, что для спасения человечества каждый человек должен быть равен Христу и взойти на свою Голгофу. Общество еженедельно выпускало собственную газету «Новь», в которой печатались Блок, поэт-символист Валерий Брюсов и будущий Нобелевский лауреат Иван Бунин. На страницах этой газеты священник Иона Брихничев писал о Свенцицком так:

 
Вам вверены тайны…
Вам вверено слово Завета…
Вы здесь – не случайны.
Вы – Свет от нездешнего Света.
Идите – светите.
Час пробил исполниться срокам.
Пощады не ждите.
Пощады не будет пророкам¹¹.
 

Неустанные духовные искания на рубеже веков были панъевропейским явлением. В значительной степени это объяснялось снижением влияния на Западе церкви и официальной религии в целом. Но были и особые местные факторы, которые сыграли главную роль в духовных исканиях именно в России. В 1861 году было отменено крепостное право. И с этого времени до начала ХХ века Россия в большей степени, чем любая другая страна Европы, переживала стремительные и глубокие перемены. Из традиционного, сельскохозяйственного общества страна в одночасье шагнула в современность. Помимо этой кардинальной трансформации, Россия пережила унизительное поражение в Русско-японской войне, затем революцию 1905 года, которая сотрясла сами основы государства. Русские переживали неизбежное чувство отчуждения, их мучили дурные предчувствия неизбежного кризиса. Старые институты и связанные с ними старые убеждения более не отвечали на сложные вопросы нового и для многих неопределенного и пугающего мира¹².