Текст книги "Распутин. Вера, власть и закат Романовых"

1 ноября престарелый князь Владимир Мещерский, архиконсервативный защитник монархии и личный друг Александра III, решил поговорить с Николаем и Александрой о том, какую опасность люди, подобные Филиппу, представляют для монархии. Обращаясь к Александре, он рассказал ей о фантастических слухах, которые ходят вокруг ее французского друга. Подобные слухи уже распространились по всей стране, что чрезвычайно опасно. Александра слушать отказалась: «Я не давала никому права говорить об этом, и никто не смеет касаться моей личной жизни».

Мещерский сказал императрице, что она может его не слушать и прогнать, но ей необходимо понять: духовная жизнь императрицы России небезразлична ее подданным. Он рассказал ей о том, какие ходят слухи: говорили, что в доме великого князя Петра и Милицы Филиппа считают почти что богом, не садятся в его присутствии и даже кланяются ему в ноги. Говорили, что они хотят настроить Александру против православия, что царь тоже начинает слабеть в своей вере. Простые люди говорят, что иностранцы послали «колдуна», который околдовал императрицу и теперь управляет ее утробою. Конечно, князь понимает, что все это пустое, но ведь подобными слухами могут воспользоваться враги. Представляет ли Александра, насколько опасно распространение подобных слухов среди образованных классов и среди народа? Понимает ли она, какую опасность это представляет для престижа и стабильности самодержавия? Впрочем, Александра не обратила никакого внимания на слова старого князя.

А вот Николай к предостережениям Мещерского прислушался. Хотя мы не можем сказать, когда именно и почему Николай принял такое решение, но он отослал своего друга прочь и оборвал все связи с ним. Возможно, свою роль сыграло письмо великого святого того времени, Иоанна Кронштадтского, в котором он приказывал Николаю порвать отношения с Филиппом. Перед возвращением Филиппа во Францию император и его друг обменялись подарками. Николай подарил Филиппу дорогой паровой автомобиль «Серполле», купленный во время поездки в Европу. Филипп вручил Александре засушенные цветы, к которым, по его словам, прикасался сам Христос. Кроме того, он подарил ей икону и колокольчик, сказав, что при приближении врага колокольчик чудесным образом начнет звонить, и это поможет императрице защититься. Александра сделала для цветов рамку и хранила их в своей спальне. Она никогда не забывала о магической силе колокольчика и всегда верила, что он защитит ее семью²⁴. Виктория Лаланд написала Стане жалобное письмо, в котором оплакивала свою судьбу и жаловалась на то, как несправедливо отнеслись к ее отцу²⁵. Александра и Николай страдали в равной мере. Императрица расставалась с Филиппом в слезах. Филипп же оставил ей надежду. Он сказал, что она всегда сможет найти учителей, которые помогут ей в ее исканиях. «Будьте спокойны, ваше величество, – сказал он. – Другой учитель придет и защитит вас, когда меня не будет рядом»²⁶. Императрица восприняла эти слова как пророчество. Она рассказала о них, и они стали широко известны. Великий князь Константин описал в дневнике, как это было сказано: «Миссия Филиппа на земле подошла к концу… что он скоро умрет, но явится в кругу друзей под видом другого человека. Что за чепуха!»²⁷

Общее отношение к проблеме Филиппа в середине ноября 1902 года выразил Лев Тихомиров, бывший революционер, ставший монархистом и главным идеологом консерватизма: «Этот Филипп – позорнейшее явление для императорской семьи. Он какой-то заграничный шарлатан, гипнотизер, магнетизер, фокусник, выдающий себя за обладателя оккультными силами». Тихомиров был уверен, что предостережение Иоанна Кронштадтского спасло царскую семью от гибели. Он надеялся, что они усвоили урок и забудут Филиппа навсегда²⁸. Но они не забыли. Когда в 1907 году Николаша и Стана наконец-то смогли пожениться, Николаша счел их союз чудом, которое стало возможным благодаря мистической силе Филиппа²⁹.

Если во времена правления Екатерины Великой многие молодые офицеры при дворе мечтали стать официальными фаворитами императрицы и тем самым обеспечить свое будущее и состояние, то при Николае II многие мистики, странники и старцы надеялись занять место провидца при царственной чете. После отъезда Филиппа при дворе стали появляться подобные люди – в том числе странник Вася (Ткаченко), Матрена Босоножка и юродивый Митя «Гугнивый» Козельский. С самого детства Митя не мог разборчиво говорить, однако приобрел известность своими пророчествами и вдохновенными словами, которые вылетали из его рта. Эти странные сочетания звуков слушателям толковал человек по имени Ельпидифор. Митю считали божьим человеком. На него обратил внимание высокопоставленный чиновник, который и привез его ко двору из Оптиной пустыни. Митю и его «переводчика» представили царю, и Николай был очарован юродивым. Впрочем, вскоре положение Мити при дворе пошатнулось – появился Распутин. После этого Митю часто видели на улицах Петербурга. Даже зимой он ходил босиком, в черной рясе. Длинные спутанные волосы падали ему на плечи³⁰.

5. Алексей

Перед тем, как оставить Россию навсегда, Филипп впал в транс и изрек пророчество. «Ищи заступничества святого Серафима Саровского, – сказал он Александре, – и он даст тебе сына». Но существовала серьезная проблема: в Русской православной церкви не было такого святого. Однако в начале XIX века был великий старец Серафим. Почти всю свою жизнь он прожил в полной бедности и уединении. Сначала он жил в лесном скиту, а затем в келье монастыря в Сарове. Он был истинно святым человеком, смиренным, но обладающим великой духовной силой. Серафим не прошел испытания святости: его тело не осталось нетленным, поэтому Церковь отказалась признать в нем святого. Но Николай, к великому раздражению Святейшего синода, отменил это решение («Император может делать все, что угодно», – заявила Александра) и приказал канонизировать Серафима. В высшем свете многие восприняли это как свидетельство чудотворных способностей Филиппа. «Было трудно отличить, где заканчивается Филипп и где начинается Серафим», – едко замечала фрейлина Елизавета Нарышкина.

В июле 1903 года Николай и Александра вместе с другими членами семьи и почти тремястами тысячами паломников присутствовали на церемонии. Это было очень трогательное религиозное событие, которое окончательно убедило Александру в нерушимой связи царя с народом. Канонизация Серафима имела также определенные политические обертоны. Продолжая политику, начатую отцом, Николай старался связать династию с русским народом, возвращаясь к допетровскому прошлому России. И Серафим, который осуждал растленное влияние западноевропейского Просвещения на русскую духовность, идеально подходил для этой цели. Благодаря этой фигуре царь пытался восстановить средневековое понятие о мистической связи монарха с его народом. Вечером 1 августа царственная чета, как и предписывал Филипп, вошла в святые воды реки Саровки, надеясь, что на них и на Россию снизойдет благословение и на свет появится долгожданный наследник¹.

Через три месяца Александра забеременела. 12 августа 1904 года в 13.15 она родила сына. Мальчика назвали Алексеем. Радость и чувство облегчения были непередаваемыми. Праздновала не только семья, но и вся страна – по всей империи стреляли пушки, звонили церковные колокола. Вернувшись в детскую, императрица записала в свой блокнот: «Вес 4660 гр.; длина 58 см. Окружность головы 38 см, груди 39 см»². Но самого главного в малыше она не могла ни увидеть, ни измерить, ни записать. У мальчика была гемофилия.

Болезнь он получил от матери. Бабушка Александры, королева Виктория, была носительницей гемофилии. Ген этой болезни унаследовали сын и двое дочерей, в том числе и мать Александры. От матери ген унаследовали Аликс и ее брат Фредерик. (Сестра Александры, Ирен, тоже была носительницей этого гена.) У Фредерика (Фритти) первые симптомы болезни проявились в 1872 году – в том самом, когда родилась Александра. В мае 1873 года трехлетний Фритти, которого мать буквально боготворила, упал с подоконника на каменную террасу. Он ничего не сломал, и казалось, что все обошлось. Но через несколько часов малыш умер от внутреннего кровотечения. Двое племянников Александры тоже болели гемофилией. Один из них, принц Генрих Прусский, умер от этой болезни в 1904 году в возрасте четырех лет. Это произошло незадолго до рождения Алексея.

Болезнь мальчика могла бы стать жестоким шоком для родителей, но уже в середине XIX века медики установили наследственную природу болезни. В 1876 году один французский врач писал, что «всем членам семьи гемофиликов следует воздерживаться от брака». Но члены королевских семейств Европы не спешили прислушиваться к подобным советам, предпочитая жить в неведении законов науки. Как писал британский генетик Дж. Б. С. Холдейн, «гемофилия царевича – это признак разрыва между монархией и реальностью»³. Впрочем, реальность быстро вторглась в жизнь семьи Романовых. В первые два месяца Николай и Александра заметили, что у младенца из пупка постоянно сочится кровь. Потом у него стали образовываться синяки и темные пятна на нежной коже. К этому времени родителям стало ясно: у Алексея гемофилия. Радость сменилась горем.

Великая княгиня Мария Павловна (младшая), двоюродная сестра Николая II и сестра великого князя Дмитрия Павловича, одного из убийц Распутина, в мемуарах писала:

«Даже в нашем доме воцарилось уныние. Дяде и тете, несомненно, было известно, что ребенок родился больным гемофилией, заболеванием, проявляющимся в кровоточивости из-за неспособности крови быстро свертываться. Конечно же, родители быстро узнали о природе болезни сына. Можно представить, каким это стало для них ужасным ударом; с этого момента характер императрицы начал меняться, от мучительных переживаний и постоянного беспокойства здоровье ее, как физическое, так и душевное, пошатнулось»⁴.

Если Николай и Александра связывали рождение сына с влиянием Филиппа, то все остальные связали это с его преемником. Говорили, что Распутин предсказал рождение Алексея, и Александра верила в то, что это произошло благодаря его молитвам. Именно в этом многие видели основу его влияния на императрицу. Другие шли дальше и утверждали, что Распутин вовсе не молился за императрицу, а был отцом мальчика⁵. Конечно, в этих словах не было ни грана правды, потому что первая встреча Николая и Александры с человеком, которому было суждено занять такое важное место в их жизни, состоялась только через год.

Английский историк, сэр Бернард Пэрс, спустя десятилетия писал: «Детская стала причиной всех проблем России». Именно болезнь царевича Алексея привела Распутина во дворец, а его удивительная способность успокаивать мальчика стала основой его влияния и власти⁶. Такое восприятие природы отношений между Распутиным и царственной четой, главным образом с Александрой, было весьма распространено. Александра действительно тяжело переживала болезнь сына. Ее вера в то, что только Распутин может сохранить ее мальчика, играла большую роль. Но потребность Александры в Распутине была гораздо более сложной и глубокой.

Как показывает история месье Филиппа, даже до рождения сына Александра и Николай искали святого человека, который мог бы поддержать императрицу советом, наставлением и утешением. Отчасти это было связано с ее материнской ролью. Александра отчаянно искала того, кто подскажет, как ей родить сына. И происхождение такого человека не имело для нее никакого значения. Но с самого начала Александра не намеревалась ограничивать влияние Филиппа ни на свою утробу, ни на свою душу – и об этом часто забывают. Как явствует из ее писем к Николаю, Александра искала в Филиппе политической поддержки и силы, силы не для себя, но для Николая, слабость и фатализм которого были слишком хорошо ей известны. Александра любила Николая, но не могла не видеть того, что его личные слабости лишают его силы, уважения и эффективности как императора. Она была готова сделать все необходимое, чтобы помочь ему, даже если это означало поиск другого мужчины, обладавшего волей, которой не хватало ее мужу.

И вот здесь, в истории Филиппа, мы видим зарождение истории Распутина: Александра нуждалась в духовном наставнике, божьем человеке, который изрекал бы высокие истины и пророчества. Ему она была готова слепо довериться. Она всегда была склонна к мистицизму и очень религиозна. Она была готова участвовать в политике – ей казалось, что наставления святых людей помогут Николаю править страной эффективно. Ни Александра, ни Николай не понимали, что их личная жизнь чревата публичными последствиями. Уровень недоверия членов Дома Романовых был очень высок, и это недоверие порождало слухи и сплетни, которые еще более ослабляли семейные узы и впоследствии окончательно их разрушили. Сплетни быстро распространялись в просвещенном обществе и подтачивали имидж монархии. А любые сомнения в святости и попытки открыть царю глаза на происходящее еще более углубляли пропасть между троном и остальной Россией. И со временем это привело к революции.

6. Горящий факел

 
Вот уже он и с котомкой,
Путь оглашая лесной
Песней протяжной, негромкой,
Но озорной, озорной. […]
 
 
В гордую нашу столицу
Входит он – Боже, спаси! —
Обворожает царицу
Необозримой Руси.
 

Николай Гумилев «Мужик»1

Где-то между маем 1904 и началом 1905 года² Распутин впервые попал в исторический татарский город Казань на реке Волге. Казань вошла в состав России в 1552 году после кровавой осады войсками Ивана Грозного. Распутина в Казань привезла богатая купчиха, вдова Башмакова. Они познакомились во время паломничества, возможно, в Абалакском монастыре, вскоре после смерти мужа купчихи. Горе ее было безмерно, но Распутин поговорил с ней и облегчил ее страдания. Она потянулась к нему и стала одной из первых его последовательниц. Купчиха предложила ему за ее счет отправиться с нею по святым местам. «Простая душа, – говорил о ней Распутин. – Богатая была, очень богатая, и все отдала […] Новое наследство получила и все раздала […] И еще получит, и опять все раздаст, такой уж человек»³. В Казани Башмакова познакомила Распутина с богатыми местными купцами и видными клириками. Распутин произвел на всех хорошее впечатление – сильный, стройный, здоровый сибиряк тридцати пяти лет, гордый и независимый. К этому времени Распутин уже стал называть себя старцем. Жители Казани были поражены его внутренней силой, глубоким проникновением в человеческую душу и знанием Писания. Да, он мог быть резким и грубым, он откровенно пренебрегал социальными условностями. Но при этом он был истинно божьим человеком, и духовная его миссия не оставляла времени на подобные мелочи. Слух о святом человеке из Сибири распространился быстро, и к Распутину за помощью потянулись люди. К нему пришла молодая пара, оплакивавшая смерть двух своих маленьких детей. «Отчаяние супруги моей граничило с безумием, – позже говорил муж, – и врачи ничего не могли сделать. Кто-то посоветовал мне послать за Распутиным… Представьте себе: он поговорил с ней полчаса, и она совершенно успокоилась. Вы можете говорить против него все, что угодно. Может быть, это и так. Но он спас мою жену – и это правда!»

Распутин познакомился с Гавриилом, старцем из Седмиезерского монастыря близ Казани. У них было много общего. Оба родились в крестьянских семьях, совершили паломничество в Верхотурский монастырь и молились у мощей святого Симеона Верхотурского. У них были общие знакомые, в том числе монах, а впоследствии епископ и митрополит Мелетий (Михаил Заборовский). Оба обладали особыми целительными силами. Гавриил даже привлек внимание сестры императрицы, Эллы, которая часто посещала его. Распутин сдружился также с архимандритом Андреем, в миру князем Александром Ухтомским, происходившим из одной из древнейших дворянских семей России. Распутин был частым гостем в доме архимандрита, и Андрей даже дал ему рекомендации в Санкт-Петербург. Об Андрее Распутин говорил так: «Я не знаю другого человека, в котором было бы столько любви»⁴.

Позже Распутин так вспоминал свои встречи с казанскими клириками: «Я больше беседовал с ними о любви, но они много изумлялись о любви более из опыта, которая пережита мною»⁵. Распутин не уточняет, какая любовь пережита им, но позже стали говорить о весьма непристойном его поведении в Казани – сомнительные встречи наедине с разными женщинами, посещения городских бань с молодыми девушками, сманивание их из семей и развращение⁶. Говорили, что Распутин признался в своих грехах Гавриилу, рассказал, как он гладил и целовал женщин, хотя и утверждал, что делал это с любовью и подобающим образом. Гавриил ему поверил, но, как и многие ранние сторонники Распутина, впоследствии обратился против него. Перефразируя народную поговорку, он говорил, что Распутин подобен пауку: убей его, и Господь простит тебе сорок твоих грехов.

Однажды Распутин пил чай с Гавриилом и группой студентов-богословов. За чаем он сказал о своем намерении отправиться в Санкт-Петербург. Гавриил это намерение не одобрил, подумав про себя: «Пропадешь ты в Петербурге, испортишься в Петербурге». Неожиданно Распутин наклонился к Гавриилу: «А Бог? А Бог?» Эти слова доказали Гавриилу, что Распутин умеет читать в сердцах людей⁷.

Из Казани Распутин отправился в Санкт-Петербург. В «Житии опытного странника» Распутин писал: «В одно прекрасное время проникла мне мысль и глубоко запала в сердце». Он хотел построить в Покровском церковь, ибо, как говорил апостол Павел, «кто устроит храм, того адовы врата не одолеют никогда». Но Распутин был беден. Где же он мог достать денег – не меньше 20 тысяч рублей, – чтобы построить церковь, образ которой уже поселился в его сердце? Он путешествовал по Тобольской губернии в поисках благотворителей, но местные дворяне предпочитали проматывать деньги на свои удовольствия. Ему не дали ни рубля. И тогда он решил отправиться в царскую столицу.

«Приезжаю в Петербург. Все равно как слепой по дороге, так и я в Петербурге». Первым делом Распутин отправился в Александро-Невскую лавру помолиться. При нем был только мешок с грязной одеждой и несколько копеек, которые он потратил на свечи. Уходя, он спросил у проходящего мимо полицейского о епископе Сергии. «Какой ты есть епископу друг, ты хулиган, приятель», – возмутился полицейский при виде нищего крестьянина. Напуганный Распутин убежал к задним воротам монастыря и разыскал швейцара. Перед ним он упал на колени, и тот что-то понял в нем и понял, почему он ищет епископа. Слова Распутина тронули швейцара. Он позвал епископа Сергия (Ивана Старогородского). Епископ, который был также и ректором Санкт-Петербургской духовной семинарии, позвал Распутина к себе и долго беседовал с сибирским старцем. Сергий стал покровителем Распутина, познакомил его с представителями городской элиты, рассказал о нем в императорском дворце и представил его царю. Николай выслушал рассказ Распутина о его планах постройки церкви – и дал ему денег! Распутин вернулся домой, исполненный радости⁸.

Эта трогательная история не имеет ничего общего с правдой. Распутин приехал в монастырь вовсе не бедным и никому не известным искателем истины. Он был «покорителем Казани», и при нем имелось рекомендательное письмо к Сергию от влиятельного епископа Хрисанфа (Христофора Щетковского), викария Казанской епархии. Не слова Распутина, преклонившего колена перед швейцаром, позволили ему попасть в апартаменты Сергия, но слова Хрисанфа⁹. И произошло это, скорее всего, где-то между концом осени 1904 и весной 1905 года¹⁰.

Студент-богослов и последователь юродивого Мити, Иван Федченков, ставший в 1907 году монахом и принявший имя Вениамина[6]6
  Для ясности в дальнейшем будем называть его просто Вениамином.


[Закрыть], а в сталинские времена получившим сан митрополита Русской православной церкви, вспоминал встречу с Распутиным в апартаментах Сергия в лавре: «Распутин сразу произвел на меня сильное впечатление как необычайной напряженностью своей личности (он был точно натянутый лук или пружина), так и острым пониманием души». Вениамин еще не сказал ни слова, а Распутин уже понял его будущие планы. Молодой студент был ошарашен.

«Вообще Распутин был человек совершенно незаурядный и по острому уму, и по религиозной направленности. Нужно было видеть его, как он молился в храме: стоит точно натянутая струна, лицом обращен к высоте, потом начнет быстро-быстро креститься и кланяться.

И думаю, что именно в этой исключительной энергии его религиозности и заключалось главное условие влияния на верующих людей […] Как-то все у нас “опреснилось”, или, по выражению Спасителя, соль в нас потеряла свою силу, мы перестали быть “солью земли и светом мира”. […] Было общее охлаждение в нас. […]

И вдруг появляется горящий факел. Какого он духа, качества, мы не хотели, да и не умели разбираться, не имея для этого собственного опыта. А блеск новой кометы, естественно, привлек внимание»¹¹.

Практичный епископ Сергий был одним из немногих, на кого этот горящий факел из Сибири впечатления не произвел. Встретились они лишь однажды, и после этого епископ не желал иметь с Распутиным никаких дел¹². А вот коллега Сергия по семинарии, Феофан, дело другое.

Василий Быстров родился в 1873 году в семье бедного сельского священника. Архимандрит Феофан блестяще учился в Санкт-Петербургской духовной академии и в 1905 году стал инспектором семинарии, а через четыре года – ректором. Все отзывались о нем в превосходной степени, считали его истинно божьим человеком огромной духовной глубины. Религиозный писатель и государственный чиновник, князь Николай Жевахов, называл Феофана «монахом исключительной настроенности и огромного авторитета», человеком, влиявшим не только на семинаристов, но и на представителей высшего света столицы. Даже писательница Зинаида Гиппиус, весьма критически относившаяся к русским клирикам, называла Феофана «монахом редкой скромности и тихого, праведного жития». Гиппиус навсегда запомнила встречу с Феофаном: «Помню его, маленького, худенького, молчаливого, с темным строгим личиком, с черными волосами, такими гладкими, точно они были приклеены»¹³. Как и другие священнослужители того времени, Феофан привечал религиозных людей из народа. Они приходили в семинарию простыми, необразованными, но полными живой Церкви. Феофан говорил семинаристам, что «есть еще Божьи люди на свете. Не оскудела русская земля преподобными. Посылает Господь утешенье людям своим, время от времени воздвигая им праведных мужей… Вот ими-то и держится еще Святая Русь»¹⁴. И он окружал себя такими людьми. Он любил беседовать с ними, слушать, как они говорят о Боге и вере. Их слова переносили его в другой мир, далекий от столичной суеты. Епископ Сергий пригласил Феофана побеседовать с Распутиным, когда тот впервые появился в Петербурге. Феофан был зачарован этим божьим человеком из Сибири, который носил имя брата Григория. Как и Вениамин, Феофан был поражен удивительной психологической восприимчивостью Распутина, граничившей с чтением мыслей. Из разговора было ясно, что этот человек не имеет книжного образования, но после революции Феофан вспоминал, что он обладал «острой способностью духовного опыта, приобретенного посредством личных знаний»¹⁵. Феофан стал регулярно встречаться с Распутиным, и сибирский старец не переставал его удивлять. Он стал рассказывать о брате Григории другим и приводил людей слушать его речи. Среди них были две женщины, которых Феофан пригласил в семинарию, чтобы разделить с ними благую весть о своем открытии. Когда они вошли в сад семинарии, Феофан восторженно принялся рассказывать им о человеке редкой святости и духовности, недавно прибывшем из Сибири. «Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь молился так, как он», – сказал Феофан. После молитвы с ним жизнь становится яснее, а переносить ее гораздо легче. Более того, странник этот обладает даром пророчества: он может узнать прошлое и будущее любого человека – этот дар он получил через пост и молитву¹⁶.

Феофан стал рассказывать о чудесных силах Распутина всем, кто соглашался слушать. Летом 1906 года, будучи в Житомире, Феофан жил в семье Анны Обуховой. Дочь богатого купца, Анна переживала духовный кризис и собиралась стать монахиней[7]7
  Имеется в виду Ольга Владимировна Обухова, в монашестве Анна (1866 – ок. 1959)… О. В. Обухова была духовной дочерью архиепископа Феофана (Быстрова)… Находясь в Константинополе, О. В. Обухова узнала, что ее сын Николай расстрелян большевиками. За границей О. В. Обухова приняла монашеский постриг с именем Анна. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Феофан отговорил ее. «Ищи спасения в миру», – сказал он, а потом рассказал ей о святом человеке из Сибири. – «Он святой, истинно святой», – и посоветовал девушке встретиться с ним. Феофан был абсолютно уверен, что Распутин ей поможет¹⁷.

Что же привело Распутина в Санкт-Петербург? На этот вопрос нет четкого ответа. Некоторые современные историки-националисты пытаются убедить нас в том, что он искал деньги на постройку церкви в Покровском. Историк-драматург Эдуард Радзинский видит более грандиозную и гораздо более зловещую цель: «Уничтожить и Петербург, и весь мир царей». Дочь Распутина, Матрена, видит более обыденную цель – найти для нее лучшую школу, оставить ее на попечение состоятельной семьи в Казани и доставить радость Феофану и другим клирикам, которые звали его приехать и жить в Петербурге¹⁸.

Скорее всего, ответ кроется в сочетании характера Распутина, его духовных исканий и успешного пребывания в Казани. Странник Распутин обязательно должен был тянуться в Петербург. Он пешком прошел тысячи миль, видел много городов, церквей и монастырей. Одним из немногих оставшихся мест была Александро-Невская лавра. Какой русский не хотел бы увидеть царскую столицу империи? Распутин обладал врожденным любопытством, к которому примешивалась определенная доля честолюбия. Он побывал во многих святых местах и беседовал со святыми людьми. Его духовная одаренность на всех производила глубокое впечатление, и Распутин этим гордился. Мы никогда не узнаем, сам ли Хрисанф решил написать рекомендательное письмо к епископу Сергию или об этом его просил Распутин. Но Хрисанф явно писал свободно и убежденно (да к иному и не было причин), а Распутин не испытывал трепета и сомнений перед этим важным шагом своего личного странствия.

Прибытие Распутина в Санкт-Петербург, по воспоминаниям Матрены, стало «отправной точкой для многих беспокойств в его жизни».

«Моему отцу было тогда около сорока [ближе к тридцати шести]; надо сказать, что характер его уже полностью сформировался. Двадцать лет паломничеств и пеших странствий, крестьянская жизнь, любовь к земле и одиночеству развили в нем теплую доброту, простоту обращения, откровенность речи и в то же время абсолютную независимость, характерную для отшельника. Говорили, что ему недостает образования, что он легкомыслен, и это справедливо, когда дело касалось денег. Но в то же время в общении с людьми он проявлял поразительное ясновидение, которое позволяло ему предвидеть самые тайные их помыслы. […]

Он был груб, привык говорить то, что думает, ничего не боялся, потому что всегда проникал в глубины человеческих помыслов; таким был мой отец. […]

Но столица, искушенная, светская, циничная, встретила крестьянина не слишком приветливо. Сам вид его отвращал огромное множество людей. Его называли грязным, хотя он был очень опрятным, только волосы и бороду не причесывал так, как богатые люди в Санкт-Петербурге. А его нежелание пресмыкаться перед богатыми и могущественными принимали за плохое воспитание»¹⁹.

В Петербурге Распутин потерялся. Князю Владимиру Мещерскому, архиконсерватору, открытому гомосексуалисту и близкому другу царя Александра III, он несколько лет спустя говорил: «Тяжело жить здесь. Нет здесь нормальных часов, нормальных дней, ничего, кроме праздников, а это смерть души. […] Судьба забросила меня в столицу. Здесь так шумно, люди здесь разум теряют… Это шумная круговерть… От всего этого у меня голова пухнет»²⁰.

Распутин называл себя слепцом на дороге. В городе было шумно, у него кружилась голова, но это привлекало его в той же степени, в какой и отталкивало. И все же, вкусив столичной жизни, Распутин уже не мог от нее отказаться. Жизнь бедного странника или деревенского учителя простых истин его более не привлекала. Привычки, которые сближали его с народом, независимость, свобода, пренебрежение условностями светского общества – все это здесь умерло. Власть оказалась слишком соблазнительной. Конечно, Распутин не забыл страннической жизни и отлично умел пользоваться тем, что было ему полезно. Гавриил боялся, что Петербург уничтожит Распутина, и оказался прав.

Матрена писала, что переезд в столицу стал центральным событием жизни отца, и городская жизнь со временем его развратила. Если поначалу жизнь Распутина мало чем отличалась от жизни в Покровском, то со временем отец стал все больше поддаваться искушениям и позволял себе «уступать соблазнам столицы»²¹. Но перемены происходили не вдруг. Вениамин так вспоминал первые дни Распутина в Петербурге: «Благочестивые люди, особенно женщины, стали восхищаться необыкновенным человеком, круг знакомства стал расширяться все больше… «Святой, святой», – распространялась о нем слава. И, голодный духовно, высший круг потянулся на «свет».

Князь Жевахов замечал, что, хотя петербургская элита и интересовалась религиозными вопросами, эти люди мало что знали о православии и редко общались с клириками. Они были наивны и легко поддались обаянию старца из Сибири с его странными манерами и загадочными пророчествами. Кстати, на самого Распутина богатство и статус, золоченые дворцы аристократов и пышные титулы не производили ни малейшего впечатления. И он ко всем обращался на «ты» вместо формального «вы»²². Феофан спешил всем показать свое открытие. Он начал водить Распутина в лучшие салоны Петербурга, которые в то время играли важную роль в культурной жизни столицы. Здесь собирались сливки общества – аристократы, церковники, представители мира искусства и культуры, журналисты, придворные и государственные чиновники. Разговоры в салонах часто велись на духовные темы.

Наибольшим влиянием пользовался салон графини Софии Игнатьевой (урожденной княгини Мещерской) и ее супруга, графа Алексея Игнатьева, товарища министра внутренних дел. В их большом особняке на Французской набережной собирались известные деятели Церкви, в том числе монах и впоследствии митрополит Серафим (Леонид Чичагов) и епископ Гермоген (Георгий Долганов), писатели и журналисты (например, Василий Скворцов, редактор монархической газеты «Колокол») и представители высшего общества (например, Любовь Головина и Александра Танеева). Многие из них стали сначала последователями, а потом злейшими врагами человека, которого Феофан представил им в салоне Игнатьевой. Графиня сама была склонна к мистицизму, поэтому в ее салоне часто обсуждали ее пророческие сны. В одном таком сне ей явился отец Серафим и сказал: «Великий пророк здесь среди нас. Его цель – раскрыть волю провидения царю и повести его по пути славы»²³. Графиня не сомневалась, кто этот пророк: конечно же Распутин.