Текст книги "Чёрная мадонна"

Глава 1

Центральный парк

Это был трехсотшестидесятитысячный вызов за текущий год. На 101-й улице машина неотложной кардиологической помощи свернула направо и через ворота Бойз-Гейт въехала в Центральный парк. Здесь автомобильная сирена с пронзительного воя перешла на захлебывающееся рыдание. Туманную темноту прорезали оранжевые вспышки мигалки. В парке «скорую» уже поджидал патрульный полицейский автомобиль, который тотчас же повел ее за собой в направлении Вест-Драйв. Проехав мимо высоких фонарных столбов, отбрасывавших тусклый желтоватый свет, машины свернули налево, к пустынному северному квадрату парка.

Вскоре полицейский внедорожник остановился, и следовавшая за ним неотложка тоже дала по тормозам.

– Они вон там! – крикнул полицейский, выбираясь из машины.

Подхватив носилки и дефибриллятор, два медика бросились следом за ним. Тот, что помоложе, спотыкаясь, двинулся по тропинке к арке, отделявшей «Омут», который в действительности был мелким прудом, от «Озера», которое на самом деле было речушкой. Хотя врач и родился в Нью-Йорке, здесь он был всего лишь в третий раз.

Услышав приближение людей, с поверхности воды, хлопая крыльями и недовольно крякая, снялась стайка перепуганных уток. Еще несколько шагов, и медики приблизились к водопаду. Он питал ручей, протекавший под огромными валунами, из которых была сложена арка. Казалось, будто под ее темным сводом обитали призраки.

– Это где-то здесь, – пояснил коп и, включив фонарик и зажав второй рукой нос, шагнул в темноту. Все трое – полицейский впереди, медики вслед за ним – пошли по дорожке, тянувшейся параллельно ручью.

Вскоре и медики почувствовали запах. Специфический, скорее всего он был похож на запах свежевскопанной черной земли, курящейся парком под теплым весенним солнцем.

– Тут где-то только что родился ребенок, – сказал медик постарше. – Роженице нужна помощь, у нее, скорее всего, большая кровопотеря.

Только после этих слов до его молодого коллеги дошло, что это запах последа, исходящий от расстеленных на земле одеял.

– Но женщины нигде не видно. Мы прочесали весь парк.

Полицейский остановился и поводил фонариком. Луч тотчас высветил костистое, пепельно-серое лицо, которое когда-то было красивым.

– Вот ваш пациент. На Вест-Драйв есть еще один. «Скорая» уже там, вместе с моим напарником.

Все трое опустились на колени возле неподвижного тела. Человек был высоким, спортивного телосложения. На груди расплылось огромное кровавое пятно.

– Огнестрельное ранение. Похоже, что он мертв, – произнес молодой медик.

– В любом случае его надо осмотреть.

Молодой наклонился ближе и проверил пульс и дыхание.

– Кровь в дыхательных путях. Не дышит. Пульс отсутствует.

– Давай, приподними его.

Врач отсосал кровь изо рта раненого, повернул ему голову, приподнял подбородок и дважды провентилировал легкие. Прикоснувшись к сонной артерии, проверил пульс. Тот не прощупывался.

– Включай дефибриллятор!

– Понял!

От разряда тело выгнулось дугой над залитой кровью землей.

– Назад! Не мешайте им работать! – произнес полицейский, отгоняя прочь темные фигуры, возникшие по обе стороны арки. Бомжи. От них пахло мочой и грязным, давно не мытым телом.

– Фу! Ну и запашок! Что это? – спросил один из бродяг.

– А ты как думаешь? От того дохлого чувака.

– Не-е-е. Это что-то другое.

– Еще разряд! – велел старший медик.

– Даю!

Тело снова выгнулось дугой, как будто хотело отделиться от земли. В следующую секунду ожил мобильный телефон полицейского. Страж порядка ответил на звонок и выслушал незримого собеседника.

– Хорошо, встречу тебя здесь, – произнес он и отключился. – Кто-нибудь из вас видел, что здесь произошло? – спросил он, обращаясь к бомжам.

– Я слышал, как стреляли, только и всего, – ответил один из бездомных обитателей парка.

Полицейский повернулся к медикам.

– Мой напарник сказал, что вторая жертва тоже мертва.

– Этот, видимо, тоже, – проговорил молодой медик встревоженным голосом.

– Да, пожалуй, ты прав, – отозвался старший и похлопал мертвеца по покрытой шрамами шее. – Извини, дружище, мы старались.

– С такими, как мы, они небось не чикаются, – пьяно пробормотал один из бомжей.

– Заткнись! – оборвал его полицейский. – Поделом ему, нечего болтаться тут по ночам. Сидел бы себе дома, не нарвался бы на пулю.

– Вы с нашим братом не любители возиться! – выкрикнул тот же бродяга.

Чертыхнувшись, молодой медик продолжил процедуру реанимации.

– Ладно, хватит, тут больше ничего не поделаешь. Оставь его, – посоветовал ему старший коллега и наклонился к умирающему.

В тишине, повисшей над аркой, раздался еле слышный вздох.

– Смотри-ка, оживает! – крикнул молодой и вместе с коллегой стал вглядываться в монитор. – Мы добились периферического пульса! Черт, мы добились пульса!

– Святой Моисей! Слабый, но есть… Интубировать?

– Нет. Дадим кислородную маску. Сходи за носилками.

– Хорошо.

– Готов?

– Угу.

– Раз, два, три!

Положив неизвестного мужчину на носилки, они поспешили прочь от места, которое пахло последом, мимо водопада и серых валунов арки Глен-Спэн-Арч.

Молодой медик стоял перед больничной дверью, глядя на того, кому три дня назад он мог и не сохранить жизнь. Человек этот сейчас пребывал в коме, одинокий и беспомощный. О нем никто не спрашивал. Никто не знал его имени. Доктор Льюистон, вторая по значимости фигура в отделении интенсивной терапии, вошел в коридор и увидел врача «скорой помощи», молодого и еще непривычного к печальной изнанке спасения человеческих жизней. Остро чувствуя его отчаяние, Льюистон покачал головой и, подойдя к нему, встал рядом так близко, что они едва не касались плечами. Затем сложил руки на груди и заглянул в палату, где лежал коматозный пациент.

– Вы сделали все, что могли, – произнес он, пытаясь приободрить молодого коллегу. – Вы дважды делали ему дефибрилляцию, затампонировали рану, ввели ксилокаин. Это не ваша вина, что он сейчас в коме, – добавил Льюистон на ухо молодому медику. – Ступайте домой.

– Да, пожалуй, – со слабой улыбкой согласился тот. – Скажите, этот случай пригодится для вашего исследования, как вы думаете?

– Сердечно-легочная травма, повлекшая за собой кислородное голодание мозга? Абсолютно! – ответил Льюистон. Это настолько точно соответствовало теме его исследования, что независимо от того, выживет этот пациент или нет, новое знание, полученное в данном случае, все равно приблизит его еще на шаг к публикации в «Ежегоднике экстренной медицинской помощи». Что, в свою очередь, добавит немного славы, немного признания таким же, как он, чернокожим врачам, работающим в области экстремальной медицины. Но молодой медик «скорой помощи» был еще зеленым новичком и мог по ошибке принять профессиональную маску за толстокожесть и равнодушие.

– Как вы думаете, он выкарабкается?

Льюистон не ответил. Когда прибыла машина «скорой помощи», пациент не подавал признаков жизни, а ксилокаин не стабилизировал его состояние, так как в парке он потерял едва ли не всю кровь. Чтобы не допустить остановки сердца, в травматологическом отделении первым делом ему спешно наложили швы на все крупные кровоточащие сосуды. В хирургическом отделении извлекли пулю 45-го калибра и зашили порванную грудную стенку. Все еще находясь на операционном столе, пострадавший из-за тромба перенес обширный инсульт. Он выжил, но оказался в состоянии глубокого шока. Льюистон приказал поставить капельницу своего собственного изобретения – смесь витамина С и настоя трав, которую разрешалось применять лишь в самых крайних обстоятельствах, вроде этого случая. Таким относительно простым вещам Льюистон научился, изучая медицину африканского племени масаев, и считал их вполне действенными. И все же, по его мнению, шансов на жизнь у неизвестного мужчины не осталось.

Льюистон похлопал молодого коллегу по плечу.

– Невозможно ничего знать заранее, – с этими словами он деликатно подтолкнул его к двери в конце коридора. – Вы ни в чем не виноваты. Отправляйтесь домой.

Когда тот ушел, Льюистон вошел в палату. Пациент был на вид мускулистым и тренированным. Врач встал за ширмой, где его нельзя было увидеть, закрыл глаза и сцепил пальцы.

– Господи, – прошептал он, – ты владеешь тайнами вечности. Направь меня на путь истинный и пожалей этого человека.

В следующую секунду он услышал, как за дверью кто-то деликатно откашлялся, обращая на себя внимание. Выйдя в коридор, Льюистон увидел чернокожего санитара. У них были хорошие рабочие отношения, но во всех прочих случаях оба по возможности вежливо избегали друг друга. Санитар говорил на афроамериканском диалекте, известном как «эбоникс». В речи Льюистона можно было уловить акцент типичного обитателя Род-Айленда. Что неудивительно, ведь их семья жила там уже не первое поколение. В своем доме в Челси он слушал Моцарта, Баха и Бетховена. В машине санитара, на которой тот возвращался к себе в Гарлем, не переставая гремел рэп.

Санитар снова прочистил горло.

– Вас к телефону, доктор Льюистон.

Врач кивнул и широко улыбнулся. Санитар улыбнулся в ответ. Вне работы у них не было абсолютно ничего общего, но в служебное время они прекрасно понимали друг друга.

– Алло! – сказал Льюистон, взяв трубку на медицинском посту.

После короткой паузы незримый собеседник произнес:

– Подождите секунду.

– Алло!

Через мгновение в трубке прозвучал другой голос:

– Доктор Льюистон, у меня к вам просьба.

Тон был отнюдь не просительным. Доктор так растерялся, что на мгновение забыл, где находится. Он не слышал этот голос уже много лет и отчаянно надеялся, что больше никогда его не услышит. Тот принадлежал некоему чрезвычайно богатому филантропу, умевшему всегда оставаться в тени главных событий городской и государственной жизни. Такие обычно участвуют в тайных заседаниях мировой элиты – Трехсторонней комиссии, Бильдербергского клуба, Совета иностранных дел… и то, если сочтут нужным. Лишь немногие знали о его существовании. Еще меньше знали о том, что это крайне опасный человек. Льюистон представил себе его образ: платиновая шевелюра, орлиный нос, решительный подбородок. Крупные руки, как будто грубо высеченные резцом скульптора, столь же властное рукопожатие. При необходимости он легко получал информацию обо всем, что происходит в городе.

– Да, сэр.

– Три дня назад из Центрального парка вам привезли пациента.

– Какого пациента?

– Того, которым вы, Чак, персонально занимаетесь. Не надо играть со мной, – раздраженно произнес голос в трубке.

– Ах, этот… Что в нем особенного?

– Опишите его.

Льюистон приложил руку ко лбу, пытаясь сохранять спокойствие и не впасть в панику. Что за вопрос: как выглядит пациент? И почему тот, кто сейчас говорит с ним по телефону, хочет об этом знать?

– Белый мужчина. Шесть футов два дюйма. Мускулистый. Темный шатен.

– А шея?

– Что?

– Есть у него на шее шрамы?

– Почему вас это интересует?

Мертвая тишина.

– Да. Есть шрамы. Старые. Как будто от уличных драк.

– Как его состояние?

– Он ваш родственник?

И вновь молчание.

Льюистону еще больше стало не по себе. Затем он вспомнил, что пациент безнадежен.

– Он в коме.

– Ваш прогноз?

– Он или останется в коме, или спустя какое-то время умрет от осложнений.

– Привозите его.

От страха колени врача сделались ватными.

– Что?

– Привозите его ко мне.

– Но… – начал Льюистон и тут же замолчал, как будто остановленный холодом, исходящим от человека на другом конце телефонной линии.

Зачем он сказал «но»? Льюистон знал всего двух людей, рискнувших сказать этому человеку «нет». Первой была жена одного сенатора, которая вскоре погибла в автокатастрофе. Вторым был сам Льюистон. Однажды он отказался фальсифицировать медицинскую карту одного пациента. На следующий день сын Льюистона исчез и отсутствовал пять долгих безумных часов, после чего вернулся в чужом лимузине, держа в руках палочку с сахарной ватой, купленную в цирке.

– То есть… да, я имел в виду «да». Отлично. Когда?

– Сегодня вечером. У входа стоит частная машина «скорой помощи». Все необходимое вы найдете в моих апартаментах.

– Я? Но я не могу… его нельзя вернуть к жизни, говорю вам!

Его собеседник положил трубку. Не обращая внимания на любопытный взгляд медсестры, Льюистон присел на край стола и мысленно попрощался с «Ежегодником экстренной медицинской помощи», а заодно и с собственной честью. Может, позвонить в полицию? Но что он им скажет? Что человек, финансирующий фонд помощи вдовам полицейских, потребовал от него нарушить закон? Человек, который помог губернатору штата и мэру выиграть выборы?

Даже будь у него доказательства, никто не стал бы его слушать. Ну почему коматозного пациента доставили именно в эту клинику? Тогда бы с невидимым собеседником сейчас по телефону говорил бы другой врач! Льюистон сокрушенно вздохнул.

– Доктор, с вами все в порядке? – спросила медсестра.

Льюистон почти не слышал ее. Он медленно прошел в приемный покой, с тревогой думая о жене и двенадцатилетнем сыне. Другая часть его сознания уже судорожно разрабатывала план незаконного вывоза из клиники пребывавшего в бессознательном состоянии пациента. Льюистон остановился перед палатой, в которой тот лежал, подключенный к аппарату жизнеобеспечения. Скорее всего, он никогда не выйдет из комы и никогда не узнает о том, что человек по фамилии Браун, умеющий организовать любое дело, пытался тайком вывезти его из больницы, чтобы доставить в Верхний Ист-Сайд.

Глава 2

Пятая авеню

У себя дома, в пентхаусе на девятом этаже дома, выходившего фасадом на Пятую авеню, Теомунд Браун провел рукой по белым, как снег, волосам. В лучах проникавшего с террасы полуденного солнца сверкнуло его единственное украшение – золотое кольцо с надписью на одном из древних языков. Браун находился в библиотеке; сидя за письменным столом, сделанным из редкого ныне американского каштана, вместе с половиной мира он жадно впитывал телевизионные новости.

Ему не давал покоя вопрос: почему это вдруг доктор Феликс Росси решил через полчаса провести в престижном нью-йоркском клубе пресс-конференцию? По идее, Росси давно полагалось быть мертвым. Не успела на экране появиться фотография героя дня, как зазвонил телефон. Даже не глядя на определитель номера, Теомунд Браун понял, кто это.

– Алло! – произнес он, взяв трубку.

Ему ответил недовольный голос его преосвященства кардинала Эваристо Салати.

– Здравствуйте, Теомунд. Черт побери, что там у вас происходит?

Салати был членом Римской курии Ватикана с неясными полномочиями. Благодаря происхождению и полученному образованию он принадлежал к так называемой «Мафии Эмилиана», как неофициально именовали церковников – выходцев из городов, расположенных вдоль древней виа Эмилия, которыми ранее управляли папские легаты. В лоне католической церкви, с ее непотизмом и традиционализмом, лучшее место для появления на свет было трудно себе представить.

– Здравствуйте, ваше высокопреосвященство, – отозвался Теомунд хорошо поставленным спокойным голосом, хотя был не менее зол, чем Салати.

– Как будто нам недостаточно скандала с Робертом Кальви! Вы слышали, что говорилось на открытом судебном процессе в Лондоне? Что через банк этого мертвого негодяя тайно прокручивались миллионы лир мафии и Ватикана?

В Америке этот скандал вызвал гораздо более скромный резонанс, нежели в Европе, однако Теомунд был о нем наслышан. И все, что говорилось, соответствовало истине.

– И вот теперь это! Что это за пресс-конференция в нью-йоркском «Юниверсити Клаб», Теомунд? Разве клонированный младенец остался жив?[1]1
  Здесь и далее: история с клоном Иисуса Христа описана в романе Дж. Р. Лэнкфорд «Украденный Христос».


[Закрыть]

Кардинал, несомненно, желал услышать «нет», однако Теомунд не желал ставить под удар добрые отношения с любимым сыном католической церкви.

– Я не уверен, – ответил он.

– Да простит меня Господь за то, что я уповаю на то, что его нет на этом свете, – вздохнул кардинал Салати. – Могу я спросить вас, чем вызвана ваша неуверенность?

– Вы желаете слышать подробности, ваше преосвященство?

– Нет, не желаю, – отрезал кардинал. – Святой Престол оказался в гуще настоящего хаоса, когда агентство «Франс Пресс» опубликовало фотографию, на которой видно, как с Туринской плащаницы срезают несколько нитей. Как такое святотатство вообще могло случиться в помещении, где было полно священнослужителей и ученых?

– Росси очень хитер.

– Зачем ему понадобилось созывать пресс-конференцию?

– Мы скоро об этом узнаем.

– Позаботьтесь об этом, Теомунд, если хотите, чтобы мы и дальше помогали вашему бизнесу.

– Смею ли я спросить вас, кто именно не одобряет появления на свет клона – Папа или «Мафия Эмилиана»? – спросил Браун.

– Если этот смехотворный клон останется жив и будет хотя бы отдаленно похож на Иисуса, христианство окажется в глубоком кризисе.

– Я обязательно закончу то, что начал.

– Благодарю вас, – холодно ответил Салати и положил трубку.

Теомунд Браун улыбнулся и последовал примеру своего незримого собеседника на другом конце линии. Затем посмотрел на фотографию своего отца; одетый, как и положено белому человеку, в костюм, тот стоял на пыльной африканской дороге. Рядом с ним – Уквамби Ипумбуйя Тсилонго, в пиджаке поверх национального костюма. За их спинами виднелась вышка шахты Цумеба. Ее производственные мощности приносили не только миллиарды долларов в виде свинца, цинка, меди и германия, но и 247 видов прочих полезных ископаемых, включая редкоземельные металлы.

Шахта уходила в недра земли на глубину 1716 метров. Главной страстью Теомунда было найти второе такое место, как Цумеба. Это была мечта, а не необходимость. Коммерческое предприятие, занимающееся геологической разведкой, основанное его отцом, было самым преуспевающим в мире и соперничало по влиятельности с католической церковью. Если он поможет кардиналу Салати избавиться от клона, которого церковник так боится, то получит тайную финансовую поддержку Ватикана, что в свою очередь позволит его компании, «Алгонкин инкорпорейтид», существенно снизить налоговое бремя.

Браун залюбовался уникальной друзой идеальных кристаллов темно-голубого лазурита, лежавшей на его письменном столе. Жаль, конечно, что целибат[2]2
  Обет безбрачия.


[Закрыть] не столь популярен среди католических священнослужителей, как то утверждал Ватикан, однако подмоченная репутация церкви лично ему пошла только на пользу.

Теомунд выделял огромные суммы на поддержание важных церковных приходов. Ватикан и так уже немало задолжал ему, и это дело с клоном уравновесит их взаимные счеты.

Браун добавил громкости.

Росси вошел в конференц-зал. Его темные прямые волосы были аккуратно зачесаны назад, оставляя лоб открытым. Несмотря на утонченную, аристократическую внешность, в движениях ученого была заметна некая нервозность, как будто он стеснялся неподобающей столь торжественному случаю физической привлекательности. Пока он провожал свою сестру и невесту к отведенным им местам в первом ряду, видеокамера неотрывно следовала за ними. Всего девять месяцев назад Росси тихо, не привлекая к себе внимания окружающих, жил этажом ниже в апартаментах в том же доме, где находился и пентхаус Теомунда Брауна. Порой могло показаться, что он решил стать отшельником.

Затем три дня назад стало известно, над чем так упорно работал все это время Росси. Папарацци, ни от кого не прячась, колесили по всему свету, чтобы найти скандально известного ученого. Тем же самым, но тайно, занимались и доверенные люди Брауна. И вот теперь Росси сбросил с себя маску загадочного отшельника и затеял пресс-конференцию. Видеокамера скользнула по залу. Высокие потолки, светлые стены с огромными окнами, задрапированными темно-серыми шторами. Длинные столы. Официанты в белых куртках разливают по бокалам шампанское, раскладывают по тарелкам аппетитные канапе. Под массивными позолоченными люстрами, заняв пять рядов обтянутых бархатом кресел, собрались сливки нью-йоркской прессы. Лишь элита или состоятельные члены общества могли позволить себе такую роскошь, как пресс-конференция в лучшем частном клубе мира. Феликс Росси принадлежал к обеим названным категориям.

Росси поднялся на подиум. Журналисты разом смолкли. Сидя у себя в библиотеке, Теомунд Браун сложил руки «домиком» и впился взглядом в телевизионный экран.

– Добрый день! – произнес Росси, щурясь от яркого света видеоаппаратуры. Его слова разнеслись по всем радио-, теле– и каналам спутниковой связи, которые жаждали заполучить аудиторию. Последние три дня весь мир только и говорил о нем.

– Большинство из вас уже знает меня, – проговорил он, обращаясь к репортерам. – Я доктор Феликс Росси, микробиолог и врач.

– Вы закончили Гарвард, верно, мистер Росси? – бесцеремонно оборвал его какой-то репортер.

Феликс покраснел. Ему явно было неприятно, что именно это прекрасное образование стало причиной того, что его имя теперь запятнано скандалом. Его голос упал едва ли не до шепота.

– Да, вы правы. Я окончил Гарвард. Какое-то время назад. Совсем недавно я принимал участие в третьем научном исследовании Туринской плащаницы.

– Громче, пожалуйста!

Браун услышал, что в библиотеку кто-то вошел, но оглядываться не стал, чтобы не отрывать глаз от телевизора.

– Наконец-то я нашел вас, сэр.

Дворецкий. Остановившись возле стола, он поставил на него поднос с графином и двумя стаканами.

– Только что прибыла Корал, сэр.

– Скажите ей, что я здесь, – ответил Браун.

Тем временем Росси на экране телевизора продолжал.

– Вы слышали сообщение о том, что я похитил несколько нитей Туринской плащаницы, – произнес он и замолчал.

Откуда-то слева от Брауна прозвучал решительный женский голос, как будто ответивший телевизору:

– Какое, однако, стыдливое высказывание! Мы тебя поняли.

Браун повернулся в сторону голоса. В дверях библиотеки стояла Корал: роскошные каштановые волосы каскадом спускались на плечи, достигая ложбинки между грудей, которым позавидовала бы античная Венера.

– Давай послушаем, – произнес Браун и указал ей на кресло.

Корал томно опустилась в кресло. Будь сейчас здесь кто-нибудь из представителей сильной половины человечества, он наверняка не сводил бы с нее глаз. Именно это умение завораживать мужчин и сделало Корал одним из самых ценных приобретений Брауна.

– Не верю, что Росси действовал один, – сказала она. – Разве способен на такое наш святой отшельник с нижнего этажа?

– Тсс, тихо! – шепотом произнес Браун.

Росси тем временем повернулся к объективам видеокамер.

– Сообщения верны.

– Вот это да! – изумленно пробормотала Корал.

– В январе прошлого года я похитил две пропитанные кровью нити, взятые из плащаницы. Прошу прощения у католической церкви за то, что использовал оказанное мне доверие, и готов принять любое осуждение с ее стороны, равно как и любое наказание, определенное соответствующим законом.

– Невероятно, – проговорил Теомунд Браун, решив про себя, что до наказаний дело не дойдет. В тюрьме от Росси не будет никакого толка.

Ученый немного помолчал, а затем заговорил снова:

– Из этих похищенных мною нитей я получил некое количество нейтрофилов, белых кровяных клеток, какие можно обнаружить в свежих ранах. Из этих нейтрофилов я извлек ДНК человека, точнее, мужчины.

Спокойствия участников пресс-конференции как не бывало. Фотографы бросились к подиуму. Видеокамера взяла крупным планом лицо ученого.

– Вы хотите сказать, что получили ДНК Иисуса Христа? – крикнул кто-то.

– Они сейчас сожрут его, Тео, – обеспокоенно произнесла Корал.

Между тем Росси продолжал свой доклад:

– Используя принцип ядерной пересадки, я заменил ДНК в донорской яйцеклетке на ДНК, взятую из крови, оставленной на плащанице, и способствовал делению и росту яйцеклетки…

– Но ведь это клонирование! – прервал его один из репортеров. – Доктор Росси, вы утверждаете, что сделали это?

– Э-э-э… да.

– Вы являетесь специалистом в данной области?

– Нет… но я несколько лет проводил опыты над различными млекопитающими и достиг пятидесятипроцентного успеха…

– Скажите, а разве для получения одного-единственного жизнеспособного эмбриона не приходится совершать сотни неудачных попыток?

– Да, когда-то было именно так. Я произвел некоторые инновации. Они задокументированы в моих личных дневниках, которые я намереваюсь опубликовать. Половина моих попыток привела к созданию жизнеспособных эмбрионов.

Репортеры склонились над блокнотами, лихорадочно делая записи.

– Я внедрил эмбрион, содержащий ДНК из крови, оставленной на плащанице, в матку женщине, ставшей донором яйцеклетки.

Те участники, что еще продолжали сидеть, тут же вскочили с мест. Росси опустил голову и что-то прошептал, как будто молясь, после чего снова посмотрел в объектив камеры – как будто прямо в глаза незримому Брауну.

– Приблизительно в полночь 6 сентября она произвела на свет ребенка.

– Боже всемогущий! – вырвалось у Корал.

– Где же мать и ребенок?

– В какое время точно произошли роды?

– Кто мать, мистер Росси?

Феликс поднял руки, призывая репортеров угомониться:

– Прошу вас успокоиться! Я не могу слушать вас всех одновременно. Ее зовут Мэгги Джонсон.

– Кто она?

– Она была девственницей? – с явной насмешкой прозвучал чей-то голос.

– Да, он… она была… Мэгги Джонсон – афроамериканка тридцати пяти лет. В течение пяти лет она работала моей домоправительницей. Да, когда я имплантировал клона, она была девственницей, как и в тот день, когда появилась на свет, но…

По толпе журналистов пробежал ропот. Росси сжал пальцы с таким видом, будто его охватила ярость.

– Но она умерла.

В конференц-зале воцарился такой невообразимый гам, что Росси могли слышать лишь несколько человек. Они тотчас зашикали на соседей, требуя, чтобы те замолчали. В конечном итоге желание узнать подробности возобладало над эмоциями.

– Роды оказались преждевременными.

– Вы хотите сказать, что у Христа оказались родовые травмы? – спросил тот же насмешливый голос. На шутника тут же злобно зашипели стоявшие рядом.

Росси недобрым взглядом посмотрел в видеокамеру.

– Я пытался спасти их, но роды произошли на два месяца раньше положенного срока. У новорожденного оказались плохие легкие. Кроме того, оборвалась плацента. Мы не успели довезти ее до больницы. Роженица скончалась от кровопотери во время родов.

– Интересно, а где же тела? – вслух удивилась Корал.

– У меня есть пресс-релиз, – как будто услышав ее вопрос, ответил с экрана Росси. – Там можно прочесть подробности, но я охотно предложу все свидетельства и отвечу на все ваши…

– Вы хотите сказать… что все это?.. – спросил какой-то журналист с ярко выраженным британским акцентом.

– Клон Иисуса Христа мертв, – ответил Росси.

В конференц-зале лучшего частного клуба одновременно ожили десятки сотовых телефонов, и десятки голосов тут же принялись диктовать отчеты о происходящем. Несколько человек, до этого стоявших, медленно опустились обратно в кресла. Кто-то, опустив голову, печально прислонился спиной к шелковой обивке стен.

– Извини, Корал, оставь меня на минутку, – попросил Браун.

Та послушно выполнила его просьбу и вышла из комнаты. «Живое воплощение женственности», – подумал ей вслед Браун.

Оставшись один, он нажал на кнопку пульта, и изображение Росси застыло на экране. Браун впился в него глазами. Вид у Росси был усталый, он явно недосыпал в последнее время. На лице также застыло выражение вины, растерянности и глубокой душевной боли. Может, он просто безумец? Или же все-таки искусный лжец? Неужели он знает, как нужно маскировать внешние проявления лжи? У Росси был печальный взгляд человека, который только что погубил себя. Никакое уважающее себя ученое сообщество или религиозные круги больше никогда не примут его.

Чего же он добился своим признанием? Если Росси опасается за собственную жизнь, то подобное публичное выступление нисколько ему не поможет и никак его не обезопасит. Может быть, он наивно полагает вернуть жизнь в нормальную колею? Признание – после того, как все подозревали его, – оно как горькое лекарство. Стоит его принять, и ему все простят. Он должен был знать, что это не так. Сегодняшняя пресс-конференция занесет его имя в учебники истории: безумный ученый, пытавшийся клонировать Иисуса Христа. Возможно, Феликс Росси надеялся, что тем самым избавится от навязчивой прессы. Но это смехотворно! Папарацци теперь ни за что не выпустят его из поля зрения.

Нет, для проведения пресс-конференции могла быть лишь одна причина – если, конечно, исходить из того, что Росси в здравом уме. Клон жив.

Теомунд Браун выключил телевизор, взял в руки телефон и нажал на кнопку.

– Ты все еще смотришь? – спросил он. – Хорошо. Проверь его рассказ, обрати внимание на наличие свидетельства о смерти. Выясни, что случилось с телами. Убедись, что за ним ведется постоянная слежка.

Браун встал и вышел на террасу. Как и сам пентхаус, она тянулась по длине всего дома. Маленькие столики и низкие стулья из литого чугуна с наброшенными на них подушками и полосатые шезлонги были расставлены по всей террасе по соседству с деревьями, кустарниками и цветами в кадках и горшках, создавая нечто вроде уютных островков отдыха. Корал лежала в шезлонге, разметав по подушке волну волос. Не ведая о собственном совершенстве, она согнула ногу и, о чем-то задумавшись, небрежно покачивала ею. Интересно, подумал Браун, чем именно заняты ее мысли? Корал посмотрела на него дымчатыми глазами. Этот взгляд обычно повергал представителей сильной половины человечества в транс. Всех, но не Брауна. На всякий случай он решил проверить ее, для чего, прикоснувшись к впадине на горле, нащупал пульс.

– Я слышал, что Сэм Даффи умер, – сообщил он и тотчас же обнаружил легкий сбой пульса. Впрочем, уже в следующую секунду пульс пришел в норму. Безразличие или жесткий контроль?

– Ужас! Что случилось?

– В него стреляли в Центральном парке. Там, где родился клон. Сэм помогал Росси.

– Понятно. – В ее голосе прозвучало легкое разочарование, но похоже, что она о чем-то думает или вспоминает.

– Когда ты в последний раз видела Сэма, Корал?

Вопросительный взгляд.

– Когда ты велел мне, Тео.

– Ты любила его?

Корал потянулась.

– Сэм был забавный. Хороший любовник. Конечно, я любила его. Как жаль, что он мертв. Он был красавчик.

С этим словами она зевнула, встала и грациозно потянулась. Затем взялась за подол платья и сняла его через голову. Оставшись обнаженной, легла в шезлонг и потянулась за романом Норы Робертс. Браун сел с ней рядом.