Текст книги "Чёрная мадонна"

Адамо Морелли раскинул руки и закричал:

– Неужели они больше не делают деревянных лошадок с помощью клея?

Джесс повернулся к Адамо и невозмутимым тоном произнес:

– Деревянных лошадок делают при помощи клея, который делают из настоящих лошадей.

Это был любимый пунктик Адамо Морелли. Мэгги не знала почему, но Адамо разразился пьяным хохотом. Джесс тоже засмеялся. Ведь он добрый мальчик.

Мэгги собралась встать.

– Нет, нет. Сиди. Я уйду, – сказала Адамо. – Я должен встретить жену брата и проводить ее домой. – Он поднялся с земли и пошатнулся; ветер раздувал подол его неаккуратно застегнутой рубашки. – Чао, Хетта, bella mia! Чао, Джесс!

– Джесс, я знаю, что синьор Морелли тебе симпатичен, но не забывай то, чему тебя учит равви, – сказала Мэгги, глядя вслед подвыпившему Адамо.

Джесс лукаво улыбнулся ей.

– Не беспокойся, мама. Я никогда не стану пить так, как синьор Морелли.

С этими словами он отвернулся и принялся наблюдать за тем, как Адамо на неверных ногах спускается к пляжу, чтобы встретить невестку. Затем неожиданно объявил:

– У синьоры Морелли скоро будет ребенок!

– Откуда ты это знаешь?

Мальчик повернулся к матери и ответил тоном заговорщика:

– Мне об этом сказала Антонелла. Антонелла мне все рассказывает!

– Все? В самом деле? – спросила Мэгги, подумав о том, знал ли Иисус о таких вещах, будучи в возрасте Джесса. Пожалуй, знал, решила она, потому что в те времена животных держали в домах, в одном помещении с людьми. И все же надо будет поговорить с Антонеллой, их домоправительницей.

В следующее мгновение Мэгги увидела синьору Морелли – в сером купальнике та направлялась к пляжу. Действительно, она была беременна.

– Как ты себя чувствовала, мама, когда я был в твоем животе? – неожиданно спросил Джесс. – Ты так же, как синьора Морелли, всегда улыбалась? Ты была счастлива?

Мэгги вспомнила собственную беременность, и неожиданно ей стало грустно. То были самые счастливые дни ее жизни! Рядом с ней постоянно находился Сэм Даффи. На какие только ухищрения он не шел, чтобы улизнуть от Брауна! Сэм надежно защищал ее, и с ним ей всегда было спокойно. Благодаря Сэму Браун так и не обнаружил ее до самого последнего дня. Мэгги невольно вздрогнула: ей вспомнились мгновения родов, когда она в последний раз видела Сэма. Как смело он ввязался в схватку с наемными убийцами! Сэм сказал те же слова, что и Адамо, хотя, в отличие от итальянца, не был пьян. «Будь моей женой, я люблю тебя». И произнес это абсолютно искренне.

Казалось бы, прошло столько лет, и все же осознание того, что она потеряла его, грозило раздавить ее непомерной волной горя. Она просила Господа явить ей знак и получила его: напоминание о том, что Сэм своей смертью дал Джессу возможность появиться на свет.

По сравнению с этим вмешательство Феликса – ерунда, сущие мелочи.

Джесс, должно быть, почувствовал ее боль. Улыбки на его лице как не бывало. Он подошел к матери, тихо сел рядом с ней и, взяв за руку, прошептал.

– Ti voglio tanto bene, мама.

Мэгги не нашла в себе сил ответить, опасаясь расплакаться. Слишком много слез дрожало в ее глазах при виде того, как смуглая, черноволосая синьора Морелли с ее огромным животом энергично шагает по песку пляжа.

Глава 4

Пятая авеню

Скомкав в руке бумагу, доктор Льюистон посмотрел сквозь белые полупрозрачные занавески на террасу. Теомунд Браун завтракал. Черные салфетки. Столовое серебро. Восточный фарфор. Черная роза в красной хрустальной вазе. На тарелке та же еда, что незадолго до этого была подана самому Льюистону: омлет с зеленым луком и сыром, бекон, горячий французский хлеб, сочные фрукты с Карибских островов, доставленные специальным рейсом с личной плантации Брауна.

За годы работы на Брауна Чак повидал на этой террасе немало влиятельных особ со всего мира. В разгар нефтяного кризиса здесь появились саудовские принцы. Когда в Квебеке были обнаружены богатые месторождения полезных ископаемых, приехал премьер-министр Квебека. Во время последнего экономического кризиса – вице-председатель Федеральной резервной системы. Перед последними выборами в США террасу почтил визитом человек, впоследствии избранный президентом.

Льюистон нередко видел их всех с того места, на котором сейчас стоял. Правда, он никогда не слышал ни единого слова, потому что комната была звуконепроницаема. За его спиной заправляла постель сиделка со щенячьими глазками на лице трупа. В течение десяти лет Льюистон спал возле своего пациента три-четыре ночи в неделю, чередуя с ней ночные дежурства. Соседняя подсобка была отдана в ее распоряжение. Врач никак не мог к этому привыкнуть. Впрочем, хотя в помещении стояло две кровати, здесь оставалось еще много свободного места.

Сам Чак спал в элегантной кровати под балдахином с двойным, ручной работы матрацем. С прикроватного столика на него смотрели фотографии его семьи. У изголовья – светильник с шестью вариантами подсветки. Пациент лежал на механической кровати, оборудованной всеми мыслимыми приспособлениями. На окнах – дорогие шторы, которые при желании всегда можно задернуть. В углу – роскошный диван и несколько кресел. На стенах – дорогие картины. Кроме того, комната была оснащена телевизором и радио. Телефона, правда, не было, хотя доктору Льюистону не возбранялось пользоваться мобильником. Как будто по мановению волшебной палочки Чак получил отпуск из больницы на неопределенный срок. Медицинская карточка пациента загадочным образом куда-то исчезла.

Дважды в месяц Чак проводил здесь круглые сутки, что вынуждало его лгать семье, придумывая ту или иную причину. В ту первую ночь, когда машина «скорой помощи» въехала в частный гараж, Браун встретил их в лифте, чтобы лично взглянуть на человека, лежавшего на каталке. Похоже, что он был в шоке. Льюистон не мог тогда точно сказать, что предпочел бы сделать Браун в те мгновения – обнять впавшего в кому или прикончить.

– Но ведь это может длиться бесконечно, – запротестовал было Льюистон.

Теомунд Браун положил руку ему на плечо и тихо произнес:

– Тогда вы навсегда останетесь моим гостем.

С этими словами он вышел вон.

И все десять лет Браун больше ни разу не вошел в комнату, в которой лежал больной. Льюистон так и не узнал имя пациента, равно как и причину, вынудившую Брауна привезти его сюда. Судя по всему, он вознамерился держать этого человека у себя до тех пор, пока тот не придет в себя или не умрет. Как и было обещано, Льюистону предоставили все, что необходимо врачу для того, чтобы вернуть больного к жизни и оказывать ему необходимое лечение.

Льюистон посмотрел в окно, раздвинув занавески. Сегодня суббота, и его, скорее всего, отпустят на выходные домой, однако Бетти, сиделка, в последний момент пришла и заявила, что ей срочно нужно уехать из города. Не иначе как для того, чтобы попить чьей-то крови.

Чак попытался не думать о скомканной бумаге в его руке. Все эти годы, почти постоянно находясь рядом с полуживым телом, он терзался таким отчаянием от собственной несвободы, что порой его посещали дурные мысли – когда и каким образом избавиться от навязанного ему пациента. Раньше такое ему бы и в голову не пришло. Так поступали лишь немногие врачи, тем более в отношении тех, кого они спасли. Что хорошо, потому что даже самые упорные усилия подчас не способны спасти жизнь, зато врачи прекрасно знают, как легко этой жизни можно лишить.

Несмотря на все ухищрения Льюистона, диагноз оставался прежним: поврежденные механизмы возбуждения ретикулярной системы активации. Больной по-прежнему оставался в коме, реагируя лишь на боль: булавочные уколы или поднесенный к коже сильный источник тепла. Ему по-прежнему приходилось вводить небольшие дозы антиконвульсантов и время от времени ставить капельницу. Если этого не делать, у пациента могут произойти припадки, сопровождающиеся сильными судорогами, – верный признак острого расстройства мозга, который отчаянно пытается восстановить свои функции. Ожидать его исцеления – смехотворно.

Льюистон подошел к кровати и посмотрел на пациента. Тот лежал на спине. Глаза открыты и незряче устремлены в потолок. Мускулистые, когда-то сильные руки лежат неподвижно. Бедняга. С того момента, как его нашли в Центральном парке, пациент даже пальцем не пошевелил.

Таким больным до недавнего времени ставили неутешительный диагноз: постоянное вегетативное состояние. Даже при геркулесовых усилиях врачей для большинства таких больных пребывание в коме заканчивается летальным исходом. Правда, в наши дни медицинской науке известны редкие случаи выхода из продолжительной комы, а при условии интенсивной, частой и продолжительной сенсорной стимуляции – возобновления нормальных функций организма.

Обычно благоприятный исход имел место благодаря усилиям родственников больного. Кто, как не родные, способны пожертвовать собой ради осуществления полной программы по выводу дорогого им человека из комы? Рядом с больным постоянно должен находиться тот, кто менял бы ему подгузники, кто во избежание уринарных инфекций своевременно вынимал бы катетер. Нужен кто-то, кто с любовью в глазах наблюдал бы за состоянием пациента, причем ежечасно. Каждый час обтирал его тело льдом. Издавал громкие звуки, называл его по имени, просил вернуться к нормальной жизни, иначе родные не выдержат вечной разлуки с ним. Это необходимо делать каждый час, круглосуточно и до тех пор, пока требуется. На это могут уйти недели, месяцы, а то и годы. Даже самые любящие семьи отказываются верить: нет, такое просто не может произойти с ними! Неудивительно, что поначалу у людей опускаются руки. Именно такие чувства Льюистон испытал в ту ночь в машине «скорой помощи»: с ним просто не может такого произойти. Когда семейная жизнь распадается, приходят гнев и фрустрация. Почему врачи не могут ничего сделать? Почему пациент, их родной человек, не выходит из комы, чтобы снова радовать их, а вместо этого лежит без чувств и лишь причиняет им страдания и неудобства? И, как только окончательно воцаряется реальность, приходит депрессия: потеря сна, аппетита, непреходящая тревога.

Это долгая, обычная дорога. То же самое бывает, когда умирает близкий человек: отрицание, гнев, горе, а затем постепенное привыкание. Разница состоит лишь в том, что пациент в коме не попадает в могилу. Он лежит не в гробу, а остается на больничной койке. Он здесь, с вами. Он требует к себе внимания и заботы. Ему нужно менять подгузники, делать массаж, кормить, называть по имени. Забудь свою жизнь и верни мне мою. Целых десять лет Льюистон и сиделка делали это каждый день и каждый час. Им удалось восстановить мигательный, глотательный и рвотный рефлексы пациента. Они сохранили тело, уберегли его от смерти, но и только.

В стеклянной двери Льюистон увидел отражение сиделки, которая понесла в стирку испачканные простыни. Он подумал о себе восемнадцатилетнем, вспомнил, как их скромные семейные сбережения были съедены продолжительной болезнью родителей еще до того, как те умерли. Это лишило его заветной мечты стать врачом, жениться и завести ребенка. Он так и не узнал, какой неведомый доброжелатель отправил его школьные оценочные тесты и бессмысленную заявку в Гарвард. Теомунду Брауну каким-то образом удалось узнать о его несчастьях, и он сразу же предложил оплатить его учебу. В результате Чак Льюистон превратился, по сути дела, в лакея Брауна. Его врачебная карьера рухнула, и он оказался в долгу перед человеком, который для достижения своих целей не гнушается запугиванием, не говоря уже о куда более страшных средствах. Впрочем, следует признать: Браун хотя бы хорошо платил ему, что позволяло его семье жить в относительной роскоши. На сегодняшний день единственной реальной потерей Льюистона была его несостоявшаяся научная карьера. Ему придется все начинать заново, если, конечно, он когда-нибудь вырвется отсюда. Да и вообще, если задуматься, выхаживание одного пациента в течение десяти лет вряд ли произведет фурор в медицинском сообществе.

Дворецкий вынес Брауну на террасу небольшой переносной телевизор, и память об утреннем омлете вернулась к Льюистону подобно яду. Он горестно поднес к глазам бумагу, которую сжимал в руке: повестку в суд по делу о разводе.

Глава 5

Арона, Италия

Мысленно представляя себя вместе с Сэмом, Мэгги наблюдала за синьорой Морелли и Адамо до тех пор, пока те не скрылись из вида. После чего встала со скамьи и последовала за Джессом, который уже шагал к виа Поли, что вела к городу. Он еще слишком юн, подумала она, чтобы знать историю ее беременности, трагедии и чуда собственного появления на свет.

Он пока еще ребенок: тоненький длинноногий мальчишка, который никогда не ходил прямыми путями, а вечно сворачивал в ту или иную сторону, забирался на любую поверхность, способную его выдержать, карабкался на первые попавшиеся деревья, изучал и ощупывал все, к чему только мог прикоснуться. Обычный маленький непоседа.

Вскоре узкая улица вывела их в сердце города, на древнюю пьяцца дель Пополо, Площадь Народа. Мэгги очень любила это место. Любила брусчатку мостовой, выложенную узорами в виде причудливых дуг, переходящих одна в другую. Любила уличные кафе, украшенные стоящими рядом красными керамическими горшками с цветами. Вскоре они подошли к отелю «Флорида». Пусть он не такой внушительный, как расположенный на холме «Конкорд», зато более уютный, почти домашний. Напротив него местные жители ежедневно встречались под фонарями на набережной озера: старики, выгуливающие собак, хозяева магазинчиков во время обеденного перерыва, пара африканских рабочих из Сьерра-Леоне.

Церковь, в которую обычно ходила Мэгги, храм Святой Марты, располагалась на правой стороне площади. Вообще-то Мэгги принадлежала к баптистской церкви и никак не могла свыкнуться с тем, что храм католический. Но такими были, похоже, все церкви в Италии. Эта была построена в 1592 году. Мэгги вспомнилось, как Сэм, бывавший в церкви разве только в Рождество или на Пасху, поклялся ей, что перестанет сквернословить и забудет про гулящих женщин и драки в портовых барах. В молодости он был моряком и никак не мог избавиться от старых привычек.

Рядом с церковью на той же правой стороне площади начиналась мощенная булыжником Корсо Кавур, пешеходная улица; вдоль нее тянулись ряды сувенирных лавок. В выходные дни площадь, да и вся Арона были полны туристов. Вместе с местными жителями они толпами бродили по берегу озера и соседним холмам.

Беспечно размахивая руками, Джесс принялся перепрыгивать через каменные скамьи, тянувшиеся под черными стволами лип, в изобилии высаженных вдоль берегов озера. Он был быстр, как ветер, свободен, как птицы в небе, и так же юрок, как озерные рыбы. Двигался мальчик с неповторимой грацией и изяществом… Он мог, стоя на одной ноге, словно цапля, надолго застыть на одном месте, но когда он двигался, то был неуловим и стремителен, как ветер.

Выйдя с пьяцца дель Пополо, мать и сын зашагали к главному променаду. Днем и ночью здесь под липами бродили влюбленные парочки, целуясь и обнимаясь на виду у всех куда более страстно, нежели большинство американцев сочло бы приличным. Однако итальянцам, похоже, до этого нет никакого дела. Родители приводили сюда детей. Старики прогуливались, опираясь на трости, красивые молодые итальянки расхаживали в соблазнительно обтягивающих платьях, смело сверкая темными глазами.

До лодочной пристани, в которую упиралась Корсо Кавур, Мэгги и Джесс добрались как раз к половине одиннадцатого, успев к отправлению судна на воздушной подушке. Через пять минут они уже были на другом берегу озера, где сели в туристический автобус, отправлявшийся в La Rocca di Angera. В автобусе, кроме них, сидела лишь пара подростков. Вскоре они добрались до вершины холма, и водитель, остановившись перед главными воротами, выпустил пассажиров. Юная парочка, держась за руки, тут же скрылась за стенами замка. Мэгги очень не хотелось, чтобы Джесс видел, как они торопливо укладываются в траве. Вполне возможно, юные итальянцы начнут заниматься тем, на что ему вовсе нет необходимости смотреть.

Остановившись возле желтой таблички-указателя, Мэгги сделала вид, что внимательно ее изучает.

– Джесс, подскажи, что тут написано?

Стоя под аркой в мощной каменной стене, сын разглядывал высокие двойные двери.

– Тут говорится, что крепость Борромео открыта с 27 марта по 31 октября. Время посещений с 9.30 до 6 часов вечера.

Джесс переводил надпись, даже не глядя на нее, удостоив табличку лишь беглого взгляда. Странно для ребенка, не слишком-то увлекающегося чтением. Стараясь не отставать от сына, Мэгги торопливо зашагала по мощенной камнем дорожке. Вскоре они оказались во внутреннем дворике.

– Когда-то по верху этих стен ходили хозяева замка и их женщины, надзирая за своими владениями, – произнес Джесс, глядя вниз на город, раскинувшийся у подножия холма.

Мэгги проследила за его взглядом: далеко внизу раскинулось целое море красных черепичных крыш средневековых домов, разбросанных, словно детские кубики, по всему зеленому ландшафту Анджеры. В идиллической бухте на глади озера покачивались белые лодки. Прямо посередине него виднелся одинокий лесистый островок, а на противоположном берегу озера – Арона. Казалось, высокие шпили ее церквей тянутся в безмятежное лазурное небо.

Джесс повернулся к матери.

– Наверно, это самое красивое место на земле, мама. Спасибо, что мы с тобой живем здесь, хотя это и довольно далеко от твоего родного дома. Чья это была идея – переехать сюда? Дяди Феликса? Моего отца? Или твоя? В любом случае, это так здорово!

Мэгги поспешила отвести взгляд. Джесс почему-то решил, что его отец был братом Феликса и умер до его рождения. Мысль о том, что она его обманывает, была Мэгги ненавистна.

– Это была идея Симона, дяди Феликса, – ответила она и в следующую секунду заметила юную парочку. Страстно целуясь на ходу, юные влюбленные направлялись в сад, разбитый у подножия замка. Заметив их, Джесс как будто застыл на месте.

– Они любят друг друга! – прошептал он. – Мама, они любят друг друга. Это совсем как в Шир Хаширим, «Песни Песней» Соломона из кетувима[4]4
  Писание (ивр.).


[Закрыть], который, по словам равви Диены, читали в синагогах в шаббат. Для этого парня его девушка подобна лилии долины. Он целует ее поцелуями в губы. Он возляжет между грудей ее.

Мэгги испуганно посмотрела на сына. Тот с улыбкой наблюдал за влюбленной парочкой.

– Джесс! – одернула она его. – Разве равви Диена не говорил тебе, что «Песнь Песней» – это метафора любви Бога и людей?

– Да, говорил, но я думаю, это нечто большее, верно, мама? Она думает: мой возлюбленный принадлежит мне, а я – ему. – Джесс повернулся к матери. – Ты так же любила моего отца?

Почему он спрашивает об этом?

– Да, конечно, – ответил сам себе мальчик, прежде чем мать успела что-либо сказать. – Все эти годы у тебя не было никого, кому ты могла бы дарить любовь и называть своим возлюбленным. Ты грустила из-за этого?

– Видишь ли…

На глаза Джесса навернулись слезы.

– Грустила, – продолжил он. – Я только сейчас об этом подумал. Ты была так печальна, так одинока, и с тобой не было того, кого ты могла бы целовать в губы. Но еще не поздно, мама. Ты еще кого-нибудь полюбишь. Равви Диена слишком стар. Дядя Феликс женат. Что ты скажешь про Адамо Морелли?

Мэгги удивленно моргнула и прочистила горло.

– Знаешь, Джесс, Адамо выпивает. Кроме того, он нечист на руку.

– Он честный человек, мама, я в этом уверен.

– Я как-то раз видела, как он взял у торговки яблоко и не заплатил за него.

Джесс нахмурился.

– Может быть, ради тебя он перестанет воровать.

– Но я не люблю Адамо.

Мальчик снова нахмурился.

– Ну, хорошо, я помогу тебе найти того, кого ты полюбишь, мама. Точно найду!

– Джесс! Мой мальчик!

Не найдя от волнения подходящих слов, Мэгги обняла сына. Ее не слишком удивило, что Джесс считает правильным для своего возраста найти для матери мужчину. Вот и сейчас он готов расплакаться только потому, что решил, что она одинока. Но это не так. Она не одинока, ведь у нее есть он…

– Давай оставим эту тему и продолжим экскурсию, хорошо?

Джесс пытливо посмотрел ей в лицо, как будто хотел убедиться в том, что она действительно счастлива. Мэгги решительно вытерла слезы. Если она и должна что-то сделать, так это выбросить из головы пустые мысли о Сэме и сосредоточиться на долге и радостях материнства. Джесс – дар божий, в будущем он послужит целому человечеству, станет новым мессией для всех народов.

– Что ты хотел бы увидеть прежде всего? – спросила она. – Тут, кажется, есть винодельня и…

– Здание суда, мама. Я покажу тебе его.

– Откуда ты о нем знаешь?

– На прошлой неделе Антонелла дала мне путеводитель по островам Борромео. В нем рассказывалось и об этой крепости.

Удивленная Мэгги последовала за сыном вверх по каменной лестнице. Вскоре они вошли в комнату с высоким сводом, каждый дюйм поверхности которой был украшен старинными изображениями. Фрески были тех же естественных цветов, что и большинство домов в Ароне. На них можно было увидеть изображения рыцарей, конных и пеших. Кто-то держал в руках щит или флаг, кто-то восседал на колеснице. А еще здесь были странные существа с крыльями и рогами, наполовину люди, наполовину козлы или рыбы.

– Это как раз то, что я думал, – сказал Джесс, указывая на арку. – Это Сатурн на своем троне между Водолеем и Козерогом. А вот Солнце между Львом и Раком.

Мэгги растерянно огляделась по сторонам.

– Лев? Рак?

Джесс подошел ближе к стене.

– Интерес к астрологии возродился в XII и XIII веках. Именно тогда в этом зале и появились эти изображения. Интересно, для чего они служили? Чтобы рассчитать благоприятный момент для сражений или просто…

Мэгги с тревогой посмотрела на сына.

– Откуда ты об этом узнал?

– Из путеводителя, что дала мне Антонелла, и одной из тех книг, что прислал дядя Феликс. Я читал их по ночам. Днем некогда. Днем у меня другие дела.

– Но ведь ты не любишь читать, – нахмурив брови, заметила Мэгги.

– Дядя Феликс хочет, чтобы я прочитал все эти книги. – Джесс печально поник головой и дрогнувшим голосом добавил: – Если я не буду читать, он заберет меня у тебя.

– Нет! – воскликнула Мэгги. – Он этого не сделает! Я ему не позволю!

В третий раз за день Джесс расплакался. Он хорошо изучил Феликса и пришел к наихудшему выводу.

– Поверь мне, – продолжила Мэгги. – Никто не посмеет забрать тебя!

– Правда?

Она снова смахнула нечаянные слезы.

– Обещаю тебе, мой мальчик. Этого никогда не случится.

Джесс улыбнулся ее словам и, взяв мать за руку, зашагал вместе с ней дальше. У Мэгги все клокотало внутри. Боже, с каким удовольствием она бы заперла Феликса в какой-нибудь темнице замка, лишь бы тот не пугал ее мальчика подобными вещами! И ни за что не приехала бы в эту Анджеру, знай она, что изображено на стенах замка. Астрология! Как объяснить Джессу ее суть? Слава богу, что им нужно успеть к автобусу!

Вновь оказавшись внизу, они доехали к пристани, где сели на паром, чтобы переправиться на другой берег озера.

– Когда-то люди верили во многие странные вещи, – сказала Мэгги, – но это было до того, как они узнали для себя много другого.

Джесс достал из кармана кусок хлеба и кинул его одинокому лебедю.

– Я тоже начинаю это понимать. Я уже прочитал четыре книги дяди Феликса. Он будет удивлен.

Мимо них с криками пролетела чайка.

Мэгги не поверила собственным ушам. Джесс прочитал за неделю четыре книги? Разве такое возможно?

Она заговорила, осторожно подбирая слова, чувствуя, что в ее сердце прочно поселилось не знакомое доселе чувство опасности, источник которой ей по-прежнему был непонятен.

– В книге пророка Исаии, в стихе 47:13 – говорят, что в Торе эти строки изложены иначе, при случае равви Диена тебе это подтвердит, – но в Библии про астрологию и астрологов, «наблюдателей неба и звездочетов», говорится так: «Вот они, как солома: огонь сжег их, – не избавили души своей от пламени; не осталось угля, чтобы погреться, ни огня, чтобы посидеть перед ним».

Джесс радостно рассмеялся.

– Знаешь, мама, единственный огонь, возле которого я сижу, – это ты! – Он поцеловал мать в щеку и бросился к носу судна, весело крикнув, точнее пропев: – Ti voglio bene, мама! Ti voglio tanto tanto bene!

Мэгги не нашлась, что на это сказать. Вскоре они причалили к берегу и зашагали в сторону дома. По дороге она обратила внимание на то, что Джесс внимательно разглядывает всех мужчин, попадавшихся им на пути. Когда они прошли мимо одного из них, мальчик шепнул на ухо Мэгги:

– Как, по-твоему, он красивый? Ты могла бы поцеловать его в губы?

Мэгги отрицательно покачала головой. Она была готова на этом самом месте упасть в обморок.

Как будто заметив ее состояние, Джесс остановился возле скамей у подножия Ла Рокка ди Арона, чтобы мать могла присесть. Немного отдохнув, они гуськом – Джесс впереди, Мэгги за ним – двинулись дальше, по виа Семпионе, шагнули под арку ворот и оказались на вилле. Разумеется, Джесс вошел первым.

Еще пара секунд, и он уже был на террасе лодочного домика. Придя туда, Мэгги увидела, что сын ее с головой ушел в чтение одной из присланных Феликсом книг. Как оказалось, «Бхагавад-гиты». Это еще что такое? Мэгги сняла шляпу и, вытянувшись в соседнем шезлонге, задумалась о странных вещах, о которых говорил Джесс, о его внезапном интересе к чтению. Она лежала и прислушивалась, ожидая, что в любой момент придет Антонелла и начнет готовить обед.

– Ты сказал, что любишь читать по ночам, верно? – спросила она Джесса и погладила сына по голове.

– Да, мама, но эта книга – особенная.

– А ты не забыл о своем обещании? Ты сказал, что, когда мы вернемся домой, ты возьмешься учить отрывок из Торы.

Джесс бросил на мать вопросительный взгляд.

– Я выучу, мама. Но ты только послушай это.

Он показал место на странице и протянул ей книгу. Затем встал и с чувством продекламировал:

 
Кришна, Кришна,
Теперь, когда я гляжу
На моих воинов, приготовившихся к битве,
Мои руки слабы,
Во рту у меня пересохло.
Все мое тело трепещет.
Волосы встают дыбом.
Кожа моя как будто горит.
Стрела Гандивы
Выскальзывает из моей руки.
Мой разум в смятении,
Я не могу устоять на ногах.
Кришна, я вижу зловещие предзнаменования!
На что мы можем надеяться
После убийства воинов?
 

Мэгги потрясенно слушала сына. К ее удивлению, он неожиданно взорвался хохотом.

– Разве это не чудесно, мама? Ну, скажи, разве это не так? Почему равви Диена не учит меня вот таким интересным вещам? В этой книге рассказывается о принце Арджуне и его колесничем Кришне, а на самом деле он был переодетым богом.

Мэгги в панике посмотрела на книгу.

– Джесс, откуда это у тебя?

– «Гита» означает «песня». «Бхагавад» означает «Бог». Это самая важная книга для всех индусов.

– Индусов?

– Да, мама. В ней рассказывается о великой битве; точнее, она начинается с ее описания. Арджуна не знает, как ему следует поступать, потому что с обеих сторон его окружают родственники. Когда Кришна отвечает Арджуне, он разъясняет ему основы индуизма. Он говорит прекрасные вещи. Вот, например, такие:

 
Тот, кто сгорает от блаженства
И страдает болью
Каждого страждущего живого существа,
Создает собственное блаженство и страдание,
Тому говорю я высочайшие…
 

Мэгги растерянно посмотрела на сына. Откуда этот интерес? Ведь гены Джесса не от Будды, не от Мухаммеда или Кришны, а от Иисуса Христа. И пусть горение блаженством и страданием других людей в чем-то перекликается с призывом возлюбить врагов своих, однако в Нагорной проповеди нет ничего общего с астрологией, Кришной или поиском мужчины для собственной матери!

По мнению Мэгги, для Джесса вернее всего было бы начать с иудаизма, который зиждется главным образом на Ветхом Завете, и с основ учения Христа. Ведь, в конце концов, он был евреем. Об индуизме не может быть и речи. Если Джесс не станет приверженцем религии, которую он сам, как потомок Иисуса, должен подпитывать и вдохновлять, разве это не станет великой катастрофой? Интересно, сколько страниц этой вредной книги он успел прочесть? Зачем Феликс подсунул ему ее еще до того, как мальчик успел крепко усвоить собственные традиции? Мэгги мысленно отругала себя за то, что потратила утро на ненужные мысли о Сэме, когда Господь возложил на нее ответственность за сына. Неужели она все испортила?

– Подойди ко мне, пожалуйста, – сказала она.

Джесс бросил на мать неуверенный взгляд, видимо, предполагая, что та сердится на него, однако тут же бросился к ней и обнял за шею. Мэгги обняла его в ответ и принялась медленно, как будто убаюкивая, раскачиваться вперед и назад.

– Мама, согласись, ведь то, что сказал Кришна, прекрасно!

– По-своему, да, но только по-своему.

На какое-то время Мэгги замолчала, наслаждаясь солнцем, легким ветерком, близостью сына. Сколько раз она пыталась сдерживать свои чувства, но это плохо ей удавалось. Ведь Джесс – ее родное существо и она до безумия его любит.

– Послушай, дорогой, – начала она. – Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня.

Сын опустился рядом с ней на колени. Его глаза лучились доверием к матери. Он поверит всему, что она скажет. Боже, с какой силой на нее давит мучительный груз ответственности!

– Существуют вещи правильные и неправильные.

Мальчик кивнул.

– Да, я знаю, мама. Ты мне говорила об этом. Я помню.

Мэгги взяла в руки «Бхагавад-гиту».

– В том, что касается религии, это – неправильно.

Глаза Джесса тотчас вспыхнули обидой, а ее собственное сердце пронзила душевая боль. Но нет, она должна отмести прочь сомнения. Господь никогда не простит ей того, что она допустила неверие сына.

– Джесс, истинная вера приходит к нам, прежде всего, в виде Ветхого Завета, которому тебя учит равви Диена. Но с человечеством Бог говорит чрез Новый Завет. Христианство – это правильная религия, Джесс.

Мальчик ответил ей удивленным взглядом.

– Ты не считаешь «Бхагавад-гиту» прекрасной?

– Даже если что-то прекрасно, то это вовсе не значит, что оно правильно или хорошо для тебя.

Джесс посмотрел на книгу и тихо спросил:

– Ты можешь назвать мне пример?

Мэгги на мгновение закрыла глаза, мысленно упрекнув Господа, что тот допустил существование многих религий, и задумалась. Что же было прекрасным, но нехорошим? А когда вновь открыла глаза, то обратила взгляд на бескрайнюю гладь озера.

– Озеро прекрасно. Но если ты окажешься на его середине без лодки, то оно убьет тебя, то есть ты утонешь; так что в каком-то смысле оно плохое.

Сказав эти слова, она тотчас исполнилась гордостью за то, что нашла удачный, по ее мнению, пример. Но в следующее мгновение Джесс произнес.

– Мам, так что же мне делать?

Этот вопрос вселил в нее новое беспокойство; тем не менее она спокойно ответила:

– Я не хочу, чтобы ты читал эту книгу, Джесс.