Текст книги "Бесконечность"

Джакомо Леопарди
Бесконечность

Бесконечность

 
Всегда мне милым был пустынный холм
И изгородь, что горизонт последний
У взгляда забрала. Сижу, смотрю –
И бесконечные за ней пространства,
Молчанья неземные, глубочайший
Покой объемлю мыслью – странный холод
Подходит к сердцу. И когда в траве
И в кронах с шумом пробегает ветер,
Я то молчанье дальнее сличая
С сим близким гласом, постигаю вечность,
И время мертвое, и этот миг
Живой, и звук его. И посреди
Безмерности так тонет мысль моя,
И сладко мне крушенье в этом море.
 

К Луне

 
О дивная луна, я вспоминаю:
Уж год прошел с тех пор, как безутешный
Я поднялся на этот холм, чтоб снова
Тебя увидеть. И тогда, как ныне,
Ты этот лес сияньем наполняла.
Но зыбким и расплывчатым от плача,
Что встал в моих глазах, мне показалось
Твое лицо. Мучительной и горькой
Мне жизнь была. И есть: так ей угодно,
Моя луна. И все же мне отрадно
Воспоминанье. Этой скорби возраст
Мне дорог. В молодости, там, где краток
Путь памяти и долог путь надежды,
Нам сладко вспомнить о вещах прошедших –
Пусть горечь длится и живет страданье.
 

Вечер праздничного дня

 
Ночь до глубин прозрачна, ветер дремлет,
И, тихая, в садах и над домами,
Стоит луна и каждый обнажает
Вдали уснувший холм. О, дорогая,
Уже молчат тропинки, на балконы
Ночной лампады проникают блики.
Ты спишь, застигнутая сном летучим
В спокойных комнатах; тебя не мучит
Тревога; и не ведаешь, не видишь,
Какая рана в сердце обнажилась
Моем. Ты спишь. Я к небесам, что с виду
Так благостны, в смятенье обращаюсь;
К природе этой древней, всемогущей,
Что создала меня для бед. «Надежды
Я не даю тебе, – она сказала, –
Очам твоим светиться лишь слезами».
Вот праздник отшумел: от развлечений
Ты отдыхаешь и во сне припомнишь,
Скольких пленила ты и кем пленилась
За этот день – ко мне не повернешься
Ты в мыслях. Между тем я вопрошаю,
Сколько осталось жить мне, и, к суровой
Земле припав, рыдаю. О, жестоки
Дни лет моих зеленых! Различаю
Невдалеке звук одинокой песни
Ремесленника, что порой ночною
Бредет с гулянья в свой приют убогий –
И так мучительно сожмется сердце,
Когда подумаю, что все проходит
И остывает след. И вот уж в прошлом
День праздника, и вслед ему влачится
Обычный день. С собой уносит время
Событья все. Где ныне оживленье
Народов древних? Ныне где победный
Клич славных предков? Рим великий, где ты?
Где блеск былой и где твое оружье,
Гремевшее на суше и на море?
Безмолвие. Покой. Все отдыхает.
Мир спит, и о былом уже нет речи.
В начале дней моих, где каждый праздник
Был счастьем, – после, когда счастье гасло,
Я мучился и, смяв перины, долго
Заснуть не мог. И поздней ночью песня,
Звучавшая со стороны дороги,
Вдаль уходя, как будто умирая,
Как ныне, так же мне сжимала сердце.
 

Сон

 
Светало. Первый луч, пройдя сквозь ставни,
Прокрался осторожно в мягкий сумрак
Дремавшей комнаты моей. И в миг,
Когда тонка граница сна и яви,
В тончайшем сновиденье мне предстала
Та, что была причиной горьких слез
Моих – любовью послана сначала
И после отнята. Теперь живой
Она казалась мне, но не счастливой,
И, положив мне руку на чело,
Вздохнув, «Живой? – сказала. – Не забыл
Еще о нас?» –
Откуда ты? И как
Вошла сюда? О сколько, сколько раз
Я вспоминал тебя! А ты наверно
О том не знала, и от этой мысли
Мне боль моя была еще больней.
Но не затем ли ты пришла, чтоб снова
Меня покинуть? Страшно. Говори!
Ты прежнею осталась? Что-то мучит
Тебя? –
«Ты спишь. Забвения туман
В твои проникнул мысли. Я мертва.
Меня ты видел много лун назад
В последний раз».
От голоса ее
Внутри меня всё сжалось. А она
Так продолжала: «Я ушла во цвете
Лет, когда жизнь прекрасна и душа
Доверчива – не знает ни тщеты,
Ни тлена. В сущности немного надо
Пути, чтобы она, поняв обман,
От бремени земного захотела
Освободиться. Но горька безмерно
Смерть юным нам, когда хоронит рок
Ярчайшую надежду и о том,
Что тяжек жизни путь, душа не знает,
Слепой птенец». –
О бедная моя,
Молчи, молчи, ты сердце ранишь мне!
Так значит, ты мертва, а я живой,
Любимая моя, но как поверить:
Живою болью дышат все слова
Твои, а я похож на хладный труп.
Так что же смертью мы зовем? – Быть может,
Сегодня к этой тайне приобщусь,
Склонив пред роком светлое чело?
Да молод я, но молодость моя
Во мне, как старость, чахнет, о которой
Со страхом думаю, хоть очень мало
Цвет дней моих отличен от нее. –
 
 
Она: «Для слез мы родились, и счастье
Живым не улыбнулось нам, и небо
Бедою нашей насладилось вдоволь».
 
 
Тут я решился: – Видишь, до сих пор
Оплакиваю я твою кончину
И в сердце боль храню. Молю, ответь:
Ко мне, любившему тебя, хоть раз
Испытывала ты любовь иль жалость,
Пока жила? Все дни тогда и ночи
Метался я меж страхом и надеждой,
И ныне от сомнений бесполезных
Почти без сил. Когда, хотя б однажды
Сочувствовала ты несчастной жизни
Моей, не утаи, пусть эта память
Со мной пребудет, если нашим дням
Продлиться не дано. Она в ответ:
«Утешься, бедный! И тогда, как ныне,
Ты близок был страдающей душе
Моей. Оплакивать меня не надо». –
Несчастий ради наших, и любви,
Терзающей меня, и незабвенной
Мечты, и юности, – воскликнул я, –
О дорогая, дай мне прикоснуться
К твоей руке! – Спокойно и печально
Она мне руку подала. Губами
Я прикоснулся к ней, потом прижал
К груди, дрожа от нежности и муки.
Лицо испариной покрылось, голос
Пресекся, всё плыло в моих глазах.
Тогда она, так глубоко и нежно
В них заглянув, сказала: «Что с тобой?
Забыл ты? Красота моя прошла.
И ты напрасно, от любви сгорая,
Дрожишь. Теперь прощай! И наши души,
И наши оболочки никогда
Уже не встретятся. Ты для меня
Никто отныне. И твои обеты
Разрушил рок».
И вскрикнув, как от раны,
Я весь в слезах проснулся. Но она
Еще на миг осталась и в неверных
Лучах зари стояла предо мной.
 

Одинокая жизнь

 
Дождь утренний стучится осторожно
В мое окно; во дворике хохлатка
Бьет крыльями; селянин хлопнул ставней,
Глядит на поле; солнца луч, сквозь капли
Пройдя, дрожит; я поднимаюсь тоже
И выхожу, и стайки облаков,
И первый посвист птиц, и свежесть утра,
И луг смеющийся благославляю.
Но не забыл и вас, глухие стены
Угрюмых городов, где ходят парой
Тоска и ненависть, где я живу,
И мучусь, и умру наверно скоро.
Здесь как-никак сочувствия немного
Я нахожу в природе (ведь когда-то
Она меня любила). Всё ж и ты,
Природа, от несчастных отвращаешь
Свое лицо – приятней и разумней
Довольствию и счастию служить.
Что ж делать тем, кто брошен был тобою?
И кто поможет им, если не смерть?
 
 
Порою на холме уединенном
У озера сижу, где встали кругом
Деревья молчаливые, смотрю:
День близится к концу, на гладких водах
Рисует солнце свой спокойный лик.
Не шелохнется ни трава, ни листья,
Ни вскинется волна, в траве цикада
Не засвистит, не шевельнется в кроне
Ночной вьюрок; ни звука, ни движенья
Не различишь ни рядом, ни окрест.
Покой объемлет эти берега.
Так, замерев, сижу и забываю
Мир и себя. Как будто не мои –
Упали руки, никакая сила
(Так кажется) не может их поднять,
И древний их покой сродни как будто
Царящей в этом месте тишине.
 
 
Любовь, любовь, из пламенной груди
Моей когда-то вылетела ты.
И сразу же своей рукой холодной
Ее сдавило горе, превратив
В лед посреди весны. Еще я помню
То время невозвратное, когда
Во мне жила ты. Этот скорбный мир
Ты озаряла, предвещая сердцу
Такую радость, что оно пускалось
Едва ль не в пляс – так к тяжкому труду
Сей жизни мы вначале приступаем
Как к танцу иль игре. Но лишь тебя,
Любовь, приметил я, как рок вмешался,
Разрушив всё. Очам моим остались
Одни лишь слезы. Если на заре
У берегов веселых, где на солнце
Сияют ветлы, хижины, холмы,
Мелькнет лицо селянки молодой,
Иль летней ночью путника встречаю,
Бредущего на огонек, иль слышу
Той, что, за долгий день не утомилась
И за полночь над прялкою сидит,
Напевы плавные, – воспрянет вдруг
И затрепещет каменное сердце,
Но чрез мгновение железным станет.
Нет, нежность не живет в душе моей.
 
 
О ты, луна, в чьих медленных лучах
Танцуют зайцы на лесных полянах
(Наутро след не разберет охотник
И отойдет ни с чем). Здравствуй, благая
Ночей царица! Твой холодный луч
Сходил в овраги, сумрачные чащи,
Развалины, блестел, предупреждая,
На острие клинка, когда разбойник,
Заслышав скрип колес и конский топот,
Бросался с криком, леденящим кровь,
На путников усталых. Среди улиц
Ночного города встречала ты
Повесу, что преследуя упорно
Тень вожделенную, вдоль темных стен
Всё крался, словно тать, пугаясь окон
Светящихся, балконов и террас
Открытых. Сколько раз твой белый свет
Помехой был ему! Твои лучи
Враждебны злу, а мне всегда подругой
Была ты и склонялась благодушно
Над берегами этими, холмами
Счастливыми, просторами лугов.
И я, хоть и невинен был, но тоже
Порой корил тебя, когда прохожим
Меня ты выдавала невзначай.
Теперь хвалю всегда: средь облаков ли
Плывешь ладьей, иль светлая с полей
Надмирных смотришь на людское горе.
Не раз еще меня увидишь здесь:
В лесах брожу ли, на лугу ль уснувшем
Сижу средь тихих трав; дыханье слышу
Свое и сердце – и уже доволен.
 

Победителю игры в мяч

 
Бессмертья вкус и славы зычный голос,
О юноша, изведай!
И сколь почетней праздности цветущей
Трудная доблесть. Не остынь. С победой
Не расставайся – чтоб всегда боролась
С рекою времени, тебя влекущей,
Твоя отвага. Не забудь: предела
 
 
Высокого пусть жаждет дух. Взывают
К тебе арена гулкая, трибуны –
То славы глас: яви бессмертье тела!
Тебя, чьи силы и порывы юны,
Зовет земля родная
Дерзать, триумфы древних возрождая.
 
 
Варварской кровью в славном Марафоне
Не обагрил десницы
Тот, кто атлетов обнаженных, поле
Олимпии, лихие колесницы
Зрел без волненья; пальмам и короне
Кто не завидовал. А кто дотоле
Омыл в Алфее взмыленные крупы
И гривы пыльные коней победных,
Тот греческие копья и знамена
Вел твердо на мидян, что бросив трупы,
Бежали, сгрудясь. Тот запомнил стоны,
Потрясшие когда-то
Край рабский, лоно пышное Евфрата.
 
 
Пустым назвать ли то, что разжигает
В нас доблести природной
Спящие искры, превратив дыханье
Чахнущей жизни в пламень благородный,
Пусть бренный? С той поры, как погоняет
 
 
Феб скорбные колеса, что деянья
Людей, как не игра? Не столь же тщетной
Реальность создана? Самой природой
Даны нам милые обманы – теней
Счастливых мир. А там, где беспросветной
Тьмой изгнан дух высоких заблуждений,
Там в бледном прозябанье
Нашли замену славе и дерзанью.
 
 
Быть может, день настанет – на руины
Громад, глядевших строго,
Придут стада, и плугу подчинится
Земля семи холмов. Может, немного
Солнц минет – павших городов равнины
Освоит осторожная лисица,
И мрачный лес поднимется стенами
Среди развалин, если рок позволит –
И скорбное родной земли забвенье
Начнет, как сон, овладевать умами,
И близкого не отведет крушенья
Милость небес, щадящих
Нас, ради прежних подвигов блестящих.
 
 
Жить после смерти Родины – о бремя
Печальное! С призваньем
Твоим ты б славен был, когда сияла
Она своим венцом. Теперь стараньем
Нашим и рока он утрачен. Время
Уже прошло. Величия не стало.
Но, мальчик, для себя – возвысься духом.
Что наша жизнь? Достойна лишь презренья.
Блаженна лишь, когда, забыв о роке,
Себя забудет и не мерит слухом
Ущерб часов и дней в гнилом потоке;
Когда, достигнув края
Леты, вернется, землю узнавая.
 

Последняя песнь Сафо

 
Ночь мирная, и плавно заходящей
Луны безвинный луч, и ты, что всходишь
Над лесом молчаливым горных склонов,
Звезда рассвета – милые виденья,
О, я любила вас, пока не знала
Страстей и рока. Больше не волнует
Мне чувств отчаявшихся сон ваш мягкий.
Теперь другая радость нам знакома:
Когда через открытые пространства
И потрясенные поля несется
Волна пылящая ветров и с громом
Кронид промчится в тяжкой колеснице,
Над нами темный рассекая воздух.
Средь туч, вошедших в горы и ущелья
Глубокие, мы бродим. Нам отрадны
Большое бегство стад ошеломленных
И вдоль брегов аккорды
Реки, поднявшей волн взбешенных орды.
 
 
Дивен твой плащ, о небо, и прекрасна
Земля в твоих дождях. Несчастной Сафо
Судьба и боги ничего не дали
Из этой красоты. И в бесконечных
Твоих владеньях, о природа, стыну
Любовницей отверженной и гостьей
Непрошеной и тщетно обращаю
Глаза и сердце к безупречным формам.
Здесь все не для меня. Не мне кивают
Вершины буков, не со мной смеется
Рассветный луч, и пестрых птиц напевы
Не мне звучат. И там, где гибким ивам
Ручей блестящий мирно подставляет
Прозрачную струю, – там только пену
Шипящую он мне швыряет в ноги
И прочь несется с гиком,
Душистый брег толкая в бегстве диком.
 
 
За грех какой, в каком существованье
Я проклята была – что так жестоки
Ко мне и небеса и лик фортуны?
В чем провинилась в детстве, там, где горя
Не знает жизнь, – что, юности цветенья
Не испытав, печально обернулась
Вокруг веретена надменной Парки
Нить темная судьбы? – Неосторожны
Твои слова. По тайному веленью
Все, что назначено, свершится. Тайно
Все в мире. Явна только боль. Для плача,
Презренные, мы рождены. Причину
Спроси у звезд. О нежность, о надежды
Зеленых лет! Не сущностям – подобьям
Ты, Зевс, царить среди людей назначил –
Пустым подобьям. Подвиг, вдохновенье,
Искуснейшая лира –
В одежде нищей не прельщают мира.
 
 
Умрем. Хламиду жалкую откинув,
Нагая, устремится в царство теней
Душа – превозмогая беспощадный
Указ судьбы, вслепую раздающей
Обличья нам. А ты, к кому толкала
Меня любовь несчастная и вера,
Упрямая и долгая, попробуй
Прожить счастливо – если только смертным
Дается счастье на земле. Мне не дал
Отведать дивной влаги из сосуда
Скупого Зевс. И как один погибли
Сны и обманы детства. Самый светлый
День нашей жизни исчезает первым.
Подходят старость, и болезнь, и призрак
Холодной смерти. Кончено. Из стольких
Тщеславных снов и сладостных ошибок
Остался Тартар мне, богини мрака
Нрав бешено-ревнивый,
Ночь властная и берег молчаливый.
 

.

К весне, или об античных преданьях

 
Не потому ль, что солнце
Потери неба возместить стремится
И влагу пьет и облачные тени
Подвижные ложатся на долину –
Не потому ли птицы
Вверяются ветрам, и свет полудня
Желанием любви, надеждой новой –
В пронизанных лесах и средь текущих
Снегов – зверей проснувшихся волнует?
В сердцах усталых, безнадежность пьющих,
Быть может, воскресит он
Весну надежд, которую бесстрастно
До срока поглотили
Несветлый пламень яви и пучина
Страданья? Может, не навек погасла
Для нас корона Феба?
Вновь, вновь огнем тебя пытают, льдина
Задавленного сердца, что в расцвете
Лет к хладной старости попало в сети?
 
 
Живешь еще, святая
Природа? И не твой ли слухом мрачным
Давно забытый различаем голос?
Ведь были берега невинным нимфам
Приютом и прозрачным
Спокойным зеркалом – ручьи; и поступь
Божественная оживляла горы
И лес высокий, ныне ставший голым
Гнездом ветров. Пастух, что к зыбким теням
Полуденным и берегам веселым
Вел жаждущее стадо,
Внимая по дороге прихотливым
Напевам диких фавнов,
Вдруг видел: вздрагивала как живая,
Вблизи вода: то скрытая от взгляда
С луком тугим богиня
Входила в теплую волну, смывая
С плеч девственных и бедер белоснежных
Кровавый прах своих забав мятежных.
 
 
Жили цветы и травы,
Жили леса однажды, благосклонны
К роду людскому были тучи, ветры,
Титаново светило: и ночами,
Минуя дол и склоны
Холмов и не сводя очей пытливых
С тебя, Киприды свет, звезда нагая,
Задумчивая, ангела дороги
В тебе, подругу смертных видел странник.
И если, бросив город, и тревоги,
Гнев и обиды злые,
К морщинистым стволам в лесах глубоких
Он прижимался грудью,
То ощущал: в безжизненные вены
Живое пламя входит, дышат листья:
Дрожит в объятьях Дафна,
Филида стонет, дочери Климены
Злосчастного оплакивают брата,
Что солнце ввергнул в Эридан когда-то.
 
 
Лишь вас, глухие скалы,
Людского горя не смутили звуки,
Когда в пещерах, переходах гулких
Не ветры затевали перекличку,
Но, не стерпев разлуки,
Эхо скиталась призраком унылым.
Любовь и рок несчастную из тела
Изгнали хрупкого, и та по гротам,
Среди камней холодных, молчаливых,
Печалям нашим древним и заботам
Мучительным предавшись,
Вверяла небу их, и твой прискорбный
Не утаила жребий,
Певец пернатый, что в лесу кудрявом
Год возрождающийся воспеваешь
И, обращаясь к небесам высоким,
И темным, и молчащим, о кровавом
Деянии скорбишь, о мести дикой,
О дне, померкшем в ярости великой.
 
 
И всё же с нашим родом
Твой род не схож. Изысканные трели
Творит не скорбь. И твой безвинный голос
Долине уж не так, как прежде дорог.
С тех пор, как опустели
Дворцы Олимпа; и грома слепые,
В горах и хмурых облаках блуждая,
Порок и добродетель без разбора
В холодный трепет вводят; и чужою
Земля нам стала, к нам остывши скоро
И бросив нас во мраке, –
Ты гибельным страстям, ты бедам буйным
Людским внемли, Природа
Рассеянная; древней искрой снова
Мой дух зажги, если еще живешь ты
И если где-то – в небесах, на светлой
Земле, среди пространства ли морского –
Есть та, что с нами в наших бедах рядом
Не помыслами, но хотя бы взглядом.
 

К своей донне

 
В видении далеком
Тебя любовь являет мне иль прячет
Твой лик, иль в снах измучит ненароком
Мне сердце дивный призрак,
Или в полях мелькнет, там где природы
Прозрачным смехом день счастливо начат.
Быть может детство мира
Ты украшала, а теперь меж нами
Витаешь тенью быстрой, что Зефира
И то бесплотней, иль судьба скупая
Хранит тебя, потомкам сберегая?
 
 
Живой тебя увидеть
Мне не сулили боги,
Разве тогда, когда тоской объятый
Один по неизведанной дороге
В предел иной придет мой дух. В начале
Моих неясных дней – в людской пустыне
Ища тропу, тебя я провожатой
Избрал. Но на земле ничто сравниться
С тобой не может. Есть лицом – богини,
И голосом, и жестом. Но напрасно
Их совершенство. Ты одна прекрасна.
 
 
Если б средь стольких бедствий,
Что веку человеческому роком
Назначены, тебя живой, такою,
Как видит мысль моя, мог встретить кто-то –
Жизнь стала бы ему счастливым сроком.
Как в юности, так и теперь к полету
За доблестью высокой и к забвенью
Слез позвала б твоя любовь. В страданьях
Нам небо не послало утешенья.
И лишь с тобой была б тропа земная
Подобной светлым переходам рая.
 
 
В долинах, где заводит
Песнь сеятель усталый,
Где я брожу, мучительно прощаясь
С ошибкой юной, что навек уходит,
И средь холмов, где плачу, возвращаясь
К потерянным желаньям и к погибшей
Надежде дней моих, – ты в мыслях снова
Встаешь, и я дрожу. О, если б мог я
В век темный среди воздуха больного
Сберечь твой образ – всё, что мне осталось,
Когда тебя жизнь выдать отказалась.
 
 
Если и ты – из вечных
Идей, которым высший разум не дал
Быть в форму ощутимую одетой
И средь обличий бренных
Нести страданья темной жизни этой,
Если иной планете в высях мира
Дано принять тебя средь всех вселенных,
(Там, где горит звезда нежнее Солнца
И пьешь дыханье лучшего эфира) –
Отсюда, где смертельно лет мельканье,
Прими любви неведомой посланье.
 

К Сильвии

 
О Сильвия, ты помнишь
Начало этой жизни мимолетной?
Как красота сияла
В глазах твоих смеющихся и скрытных,
Как весело и тихо преступила
Ты юности порог?
 
 
Тогда звучали в доме
И улочках окрестных
Задумчивые песни
Твои, ты улыбалась, вышивая,
И будущее счастье
Себе в цветных туманах представляла.
Плыл ароматом май – и ты его
Встречая, провожала.
 
 
А я, от штудий – легких ли, серьезных –
Что в пору ту мой занимали ум,
Невольно отвлекаясь,
С балкона дома отчего следил
За гибким голосом твоим и быстрой
Рукою, что сновала по холсту;
И неба красоту,
Тропинки золотые и деревья,
Полоску моря, гору, что за ней,
Вбирал в себя – не описать словами
Той радости моей.
 
 
О мысли молодые,
Надежды наши все и упованья,
О Сильвия! Какие
Нам снились сны! И жизнь сама мечтой
Казалась. Вспоминаю –
И сердце вдруг сжимается тоской.
Природа, о Природа,
Зачем ты обещаешь,
Коль не даешь, зачем детей своих
Балуешь – и бросаешь?
 
 
Ты прежде, чем к зиме иссохли травы,
Недугом тайным сражена, увяла,
Цветок нежнейший; своего расцвета
Не дождалась, не знала
Еще волнений никаких, и взоры,
Пленительно-пугливы,
И кудри, что задорно так вились,
Похвал от сверстников не дождались.
 
 
А в скорости погибла и надежда
Прекрасная моя – и мне судьба
В поре блаженной отказала. Как же
Ты миновала скоро,
Мечта, подруга юных дней (о, дни
Наивные мои!)
Так вот он, этот мир! Так вот они –
Любовь и радость, и труды, и дали
Манящие… Ты не забыла, как
С тобой вдвоем летали?
И вот удел живущих на земле!
Едва лишь ветер яви
Дохнул, и отошла – еще рукою
На смерти лес и голую могилу
Издалека указывала мне.
 

Подражание

 
– Бедный листок дубовый,
Вдаль от родимой ветки
С ветром летишь куда ты?
– С ветки сорвав меня, ветр суровый
В поле повлек сначала;
Долго гнал по равнине,
В горы вознес, к одинокой вершине…
Так и скитаюсь вечно:
Где-то закончу мои скитанья?
Верно, где всё живое,
Где найдутся, конечно,
Лавра лист и златое
Розы дыханье.
 

Воспоминания

 
О вы, Медведицы далекой звезды,
Не думал, что однажды буду снова
Вас созерцать над дорогим мне садом,
Из окон дома, где мелькнуло детство
И радостям моим пришел конец.
О сколько образов и тайн прекрасных
В моем уме рождали вы! Тогда
Я, на дернине сидя, мог весь вечер
Глаз с неба не сводить и слушать песни
Лягушек в отдаленье. Светлячок
Блуждал по клумбам, изгородям; ветер
Носил дыхание аллей и рощ,
И кипарисы шелестели. Рядом,
В отцовском доме, тихий разговор
Звучал, труды неспешные текли.
Как мысль была просторна и блаженны
Мечты, когда я видел это море
Далекое и голубые горы,
Как я мечтал в один прекрасный день
Их перейти и тайные миры
И счастье тайное свое творил,
Не ведая о роке (сколько раз
Я эту жизнь мучительно-пустую
Потом на смерть готов был обменять!)
О знать бы мне, что молодость моя
Пройдет и канет в этом диком месте,
Средь грубой черни, для которой знанье
И вежество – пустейший звук иль повод
Для смеха и издевки. И не зависть
Причиной ненависти их – мой дар
Для них ничто – но им претит, что я
Живу в себе (хоть, кажется, стараюсь,
Чтоб это было незаметно). Здесь
Проходят годы, здесь я заперт, брошен
Без жизни, без любви; и средь толпы,
Напоминающей тупое стадо,
Что смотрит косо, забываю сам
О милосердии и начинаю
Их ненавидеть. Дорогое время
Летит – дороже почестей и славы,
И света, и дыхания – тебя
Теряю я – бесцельно, бесполезно,
В бездушном этом месте и несчастном,
О скудных лет единственный цветок!
 
 
Доносит ветер звон колоколов
На старой колокольне; вспоминаю,
Как, маленький, оставлен в темной спальне,
Я, мучим страхами, не спал и ждал
Утешных этих звуков, предвещавших
Приход рассвета. Здесь, куда ни гляну,
Что ни услышу, всё во мне рождает
Мгновенный отклик и воспоминанье
Сладчайшее. Но – горький привкус яви:
Тщета и невозвратность, пустота.
И говорю: я пережил себя.
Вот галерея, что всегда к закату
Обращена, и росписи, и фрески
С ленивым стадом, с солнцем, восходящим
Над спящими лугами – сколько в них
Я находил очарований. Там
Мне спутницей фантазия была.
Я говорил с ней обо всём. И в этих
Старинных комнатах, едва туман
Рассеивался первыми лучами
И ветер принимался за окном
Петь песни новые, мой звонкий голос
Носился эхом радостным – так в детстве
Жизнь, полная суровых, горьких тайн,
Нам дивной сказкой предстает. Ее –
Нетронутую, цельную – ребенок
Боготворит как первую любовь,
Мир первозданный заново творя.
 
 
Мечты, надежды, милые обманы
Начальных дней моих! – Что б ни писал я,
К вам возвращаюсь. Убегает время.
Желанья, мысли – все уже не те,
Но не могу забыть вас. Честь и слава –
Пустые призраки; и наслажденье –
Иллюзия. Какой у жизни плод?
К бессмысленному горю всё ведется.
Да, дни мои пусты, существованье
Темно, но знаю: року не отнять
Что памятью хранимо. Всякий раз
Как вспоминаю вас, воображенья
Полеты первые, и эту жизнь
Окидываю взглядом, что низка,
Пуста, бессмысленна (одно в ней благо,
То, что дается в смерти) – сердце сразу
Сжимается тоской: с судьбой моей
Я до конца не в силах примириться.
Когда же к вожделенной этой смерти
Приближусь и к концу всех бед моих,
Когда земля обителью чужою
Предстанет и грядущее во тьме
Сокроется, я вспомню вас, святые
Виденья юности, в последний раз
Вздохну о жизни, что была напрасной,
И этот вздох мне сладкий миг последний
Отравит страшной горечью своей.
 
 
Познав желаний трепет и тоску –
Все юности порывы – я не раз
Смерть окликал. У дальнего ручья
Подолгу в одиночестве мечтал,
Чтоб в быстрых этих водах растворились
И упование, и боль. А позже,
Когда недуг меня свалил и жизнь
Была на волоске, как плакал я
Над юностью, что в силу не войдя,
Увяла скоро. И припоминаю,
Как, сидя на постели подле тусклой
Лампады, песнь прощальную слагал,
Взяв в слушатели тишину и ночь.
 
 
Кто юности приход не вспоминал
Со вздохом умиления! О дни
Ликующие, чудные, когда
Юнцу восторженному дарят девы
Улыбки первые, и всё вокруг
Как будто улыбается, а зависть
Еще молчит (быть может, не проснулась
Иль затаилась до поры); и мир
К нему благоволит, и все ошибки
Прощает, празднует его вступленье
В круг жизни и едва ль не господином
Своим зовет. Как молния мелькнут
Дни эти – и погаснут, чтоб смениться
Несчастьем: лучезарная пора
Слепым туманом станет, золотое
Умчится время, юность не вернется.
 
 
А ты, Нерина, разве я не слышу:
Здесь всё вздыхает о тебе – и разве
Из мыслей ты ушла моих? Ведь нет!
Смотрю, и о тебе напоминанья
Повсюду нахожу. Твой дом и сад
Тебя не видят, и в твоем окне,
Где звезд печальных отразился луч,
Темно и пусто. Где ты? Голос твой –
Как я бледнел при каждом новом звуке
Его. Иное время. Были дни
Твои, моя любовь. И миновали.
Среди холмов благоуханных этих
Бродить теперь другим. О как же быстро
Мелькнула жизнь твоя! Как сон. Походкой
Танцующей ты шла, из глаз твоих
Свет юности лучился. Погасила
Их смерть. Угасла ты! А в сердце та же
Горит любовь: иду ль на праздник или
На посиделки, мучаюсь: Нерине
Не веселиться. Никогда на люди
 
 
Не выйдешь; май наступит, зашумит,
С ветвями юноши придут под окна
Любимых звать – я говорю: к тебе,
Моя Нерина, больше не вернутся
Май и любовь. День ясный, брег цветущий,
Любая радость – говорю: Нерине
Отказано во всем – смотреть, дышать.
О, ты ушла! – мой вечный вздох. И будет
Всегда сопровождать меня – любое
Мое видение, все чувства, всё,
Что сердцу мило и полно печали,
Воспоминанье горькое – Нерина.