Текст книги "Наследство для двоих"

Что же касается Дина, то тот пока не сумел доказать Р.-Д., что может быть таким же предприимчивым. Впрочем, у него и не было для этого возможности. Теперь все изменится. После своего медового месяца Дин должен прийти в компанию и начать работать там уже в качестве постоянного сотрудника.

Где-то в доме хлопнула дверь. Дин повернул голову. Поколебавшись долю секунды, Р.-Д. толкнул дверь и вошел в спальню сына.

– По-моему, ты забыл обуться, – усмехнулся Дин.

– Я уже двадцать минут сражаюсь с этим чертовым галстуком.

– Позвольте, я завяжу его вам, мистер Лоусон, – проговорил Лейн. Подойдя к отцу приятеля, он взялся за кончики галстука и выровнял их длину.

Р.-Д. откинул голову назад, чтобы молодому человеку было сподручнее помочь ему, и бросил взгляд на сына. Тот по-прежнему сидел в кресле, с удобством облокотившись на ручку.

– А я-то думал, что ты волнуешься, места себе не находишь, рыскаешь и бьешь копытом, словно горячий жеребец в загоне.

– Вот и Лейн говорит мне то же самое. Но для всего этого будет достаточно времени после того, как закончится свадебная церемония, – ответил Дин, небрежно дернув плечом, а затем изящно изменил позу и поднялся с кресла. – Мы с Лейном как раз собрались выпить шампанского, которое принес Джексон. Не хочешь присоединиться к нам и выпить за окончание моих холостяцких деньков?

– Конечно. Только не наливайте мне этого газированного пойла. Я с большим удовольствием выпил бы бурбон с водой, если, конечно, у тебя все это найдется.

– Сейчас соорудим.

После того как Лейн закончил завязывать галстук, Р.-Д. придирчиво изучил результат его трудов, глядясь в зеркало комода. Узел располагался точно посередине, бабочка была безупречной формы.

– Черт меня подери, если у меня хоть когда-нибудь так получится!

– Практика – вот и все, что для этого нужно, – заверил его Лейн.

– Я думаю… Вот только у меня в молодости не было поводов выряжаться таким клоуном. На нефтяных промыслах смокинги были не в моде. – Р.-Д. с улыбкой отвернулся от зеркала. – Мои тогдашние дружки надорвали бы животы со смеха, приведись им увидеть меня сейчас.

– Послушать его, так он терпеть не может прилично одеваться. Но поверь мне, Лейн, на самом деле ему это очень даже нравится, – сказал Дин, подойдя к мужчинам, чтобы вручить им бокалы, и поднял свой, чтобы произнести тост. – За мой последний час в качестве свободного человека!

Они звонко чокнулись и сделали по глотку, после чего бокал, в свою очередь, поднял Р.-Д.

– А я хотел бы выпить за то, что в нашем доме снова появится женщина и вернет его к жизни.

– Верно, – согласился Лейн, думая тем временем, действительно ли колеблется Дин или это ему только почудилось.

После того, как в комнату вошел Р.-Д., поведение Дина заметно изменилось. Они хотя и смеялись, обмениваясь остротами, но все это было направлено только на то, чтобы ослабить предсвадебное напряжение. На самом деле Дин нервничал, дергая бахрому на ручке кресла и куря сигарету за сигаретой. Но все это куда-то подевалось в тот момент, когда открылась дверь и в спальне появился Р.-Д. Дин тут же словно закрылся в своей скорлупе, став сдержанным и слегка отстраненным. Его добродушное подшучивание тоже являлось частью этой маски. Хотя Лейн ни за что не сказал бы об этом самому Дину, но для него стало очевидным, что друг боится своего отца.

– Некоторое время назад я зашел в коттедж и поглядел, как там идут приготовления. Не хочется, чтобы в самый последний момент случилась какая-нибудь накладка, – сообщил Р.-Д.

– Ты видел Бэбс? – все так же равнодушно поинтересовался Дин.

– Нет, но зато я ее слышал. Хихикала там, в задней комнате.

– Да, это на нее похоже. – Дин потянулся за бутылкой шампанского, чтобы снова наполнить свой бокал, и губы его искривились полуулыбкой.

Задумчиво наморщив лоб, Р.-Д. изучающе смотрел на сына.

– Может быть, мой вопрос прозвучит глупо, но ответь… ты любишь эту девочку?

– Если бы я не любил ее, то не стал бы на ней жениться, – ответил Дин, но, посмотрев на отца, понял, что тот подобной отговоркой не удовольствуется. Р.-Д. хотел знать больше. Он хотел, чтобы сын открылся перед ним и рассказал, что чувствует на самом деле. Дину это всегда было трудно, если не невозможно, однако он решил попробовать: – Мне трудно объяснить это, но, видишь ли… когда я с ней, мне кажется, что светит солнце. Она дает мне ощущение… собственной значимости – как будто я какой-то особенный, что ли…

– Так оно и есть, черт побери! Ты же Лоусон!

Поняв, что отец на самом деле не очень-то и стремится услышать правду, Дин воспрял духом и выдавил из себя улыбку.

– Я имею в виду то, что женщина умеет заставить мужчину почувствовать свою значимость.

На самом деле это означало, что в присутствии отца Дин частенько не ощущал себя стопроцентным мужчиной. Видит Бог, он изо всех сил старался быть таким, каким его хотел видеть отец, но слишком часто у него это не получалось.

Через несколько минут Р.-Д. прикончил свой бурбон и вышел из комнаты.

– Твой отец – настоящий мужик, – заметил Лейн.

– Да, это верно, – согласился Дин. Он любил отца и потому еще больше страдал, когда у него не получалось соответствовать его требованиям. Вот Лейн – тот был бы идеальным сыном для Р.-Д. – Вчера он возил меня на фирму и продемонстрировал мой новый кабинет – прямо рядом со своим. Он ждет не дождется, когда я стану приходить на работу в компанию каждое утро.

Дин и помыслить не мог о том, чтобы разочаровать отца, но в душе понимал, что не создан ни для руководства компанией по производству «грязи», ни для юридической практики. Если Р.-Д. так хотел, чтобы он чего-то достиг, то почему бы не поручить ему разведение «арабов»? Лошади – вот настоящая любовь Дина и единственная по-настоящему крепкая нить, связывающая его с отцом.

Все началось тогда, когда на семнадцатилетие сына Р.-Д. подарил ему небольшую лошадку, про которую ему сказали, что она – арабской породы.

Меньше чем через полгода после семнадцатилетия Дина в Ривер-Бенд прибыло еще четыре лошади – три молодых кобылки и жеребчик. Р.-Д. не собирался заниматься еще и разведением лошадей, особенно теперь, когда дела его компании шли не самым лучшим образом, но так уж получилось.

Р.-Д. стал водить обоих «арабов» на все лошадиные шоу, выставляя против «квортеров» в любом классе. Р.-Д. хотелось доказать их универсальность и выносливость. Нередко ему это удавалось. Он даже заставлял Дина выступать на своих лошадях в юниорских заездах, чтобы продемонстрировать, что езда на «арабах» под силу даже подростку.

Дину нравилось находиться на дорожке ипподрома. И он любил лошадей. Они были его лучшими друзьями, партнерами по играм, он поверял им все свои тайны. Верховая езда была единственной наукой, в которой он преуспел по-настоящему, и количество полученных им наград – начиная с тех самых первых лошадиных выставок и заканчивая соревнованиями «арабов», проводившимися в последующие годы, наглядно об этом свидетельствовали. Арабские лошади являлись единственным, в чем Дин не уступал отцу. Он даже считал, что знает о них гораздо больше Р.-Д.

В течение нескольких лет поголовье «арабов» в Ривер-Бенде выросло с пяти до тридцати пяти голов. «Арабы», выращенные в Ривер-Бенде, стали считаться одними из лучших в стране. Дин думал, что если бы отец предоставил ему такую возможность, он превратил бы Ривер-Бенд в лучший в Штатах – а может, и во всем мире – конезавод по выращиванию «арабов».

Да, он получил диплом юриста, сдал выпускные экзамены и был произведен в вице-президенты отцовской компании, но все эти титулы были для него пустым звуком. Дин не ощущал себя ни юристом, ни чиновником. Он был прирожденный лошадник. Интересно, думал он, сумеет ли Р.-Д. хоть когда-нибудь это понять?

Лейн оттянул рукав своей рубашки и взглянул на часы.

– Пора спускаться. Одна из обязанностей шафера заключается в том, чтобы невеста не была вынуждена ждать своего жениха.

– Насколько я знаю Бэбс, это нам придется ее ждать, – парировал Дин, направляясь к двери. Мысль о будущей жене вызвала на его лице улыбку. Его не оставляли мучительные раздумья о том, как бы убедить Бэбс сократить их медовый месяц в Нью-Йорке до нескольких дней, чтобы успеть заехать на ферму Бабсона в Иллинойсе и взглянуть на недавно привезенных из Египта «арабов».

* * *

Дворик, в котором располагался коттедж, был обнесен штакетником. Построенное в том же стиле, что и особняк, это сооружение было, однако, гораздо меньшего размера и не таким изысканным. Защищая небольшой домик от немилосердного техасского солнца, над его крышей распростер свои широкие ветви сгорбленный и перекрученный временем орех-пекан. Напротив него, на узкой пыльной лужайке, гарцуя, остановилась украшенная белыми цветами и запряженная парой белых жеребцов карета. Их шкуры сияли как белоснежный атлас, резко выделяясь на фоне эбонитово-черной упряжи.

Бенедикт Яблонский окинул коней последним придирчивым взглядом и спрыгнул со своего места позади кучера, восседавшего на козлах. Тот по случаю торжественного события был наряжен во фрак, а на голове его красовался цилиндр. При взгляде на него Яблонский едва сдержал улыбку. Он, правда, сознавал, что и сам выглядит нелепо в ливрее, которую напялил по указанию мистера Р.-Д. Лоусона.

С тех пор, как за день до этого в доме начались активные приготовления к свадьбе, Бен наблюдал их с неизменно растущим почтением. Он всегда полагал, что такие роскошества могут позволить себе только коронованные особы, но здесь была Америка, и ничего подобного ему еще никогда не доводилось видеть. Впрочем, что он мог видеть за свои двадцать пять лет, кроме войны с ее голодом, опустошениями и ужасами нацистской оккупации?

То была Польша, то было прошлое. А это – Америка, это – его настоящее. Бен был свободен, и жизнь здесь его вполне устраивала. Он снова получил возможность работать со своими любимыми «арабами», а сейчас принимал участие в свадьбе молодого хозяина, какой бы незначительной ни была отведенная ему роль.

Горделиво расправив плечи, Бен миновал калитку в изгороди и, подойдя к двери коттеджа, дважды громко постучал. Дверь открыл грузный мужчина в черном смокинге и бабочке, взглянув на него, как на вломившегося в дом незнакомца.

Бен нервно откашлялся.

– Мы ожидаем невесту.

Мужчина глядел на него пустыми глазами, наморщив лоб, словно не понимая, что понадобилось здесь этому незваному гостю. Затем заметил стоящую у ворот карету, обернулся и с сильным техасским акцентом крикнул в глубину дома:

– Бетти Джинн, карета приехала. У тебя там все готово?

Стоявшая в своей спальне Бэбс Торренс возбужденно повернулась к зеркалу, чтобы еще раз взглянуть на свое отражение.

– Неужели пора, мама? Я готова? Ничего не забыла?

Нет, все, что требовалось согласно старинной примете, было на месте: «что-нибудь старое» – оставшаяся от бабушки фата из брюссельских кружев, – «что-нибудь новое» – свадебное платье из белого атласа, – «что-нибудь взятое взаймы» – пара сережек с жемчугом и бриллиантами, одолженных у матери, – и «что-нибудь голубое» – лазурного цвета лента вокруг букета, который невеста держала в руках.

– Ты выглядишь просто чудесно, дорогая. Изумительно! – Бетти Джинн Торренс сделала служанке знак выйти из комнаты и только потом ответила на вопрос мужа: – Артур, дорогой, скажи им, что мы уже выходим. И прошу тебя, не волнуйся. Ты же знаешь, как краснеет у тебя в таких случаях лицо!

Не слыша ни слова из того, что говорила мать, Бэбс озабоченно разглядывала себя в зеркале. Атласное платье – настоящее, от Диора, – являлось верхом женственности. С кружевным воротом и вырезом в форме сердца, оно плотно облегало ее бедра, а затем плавно переходило в длинную юбку до пола.

– Мама, «веселая вдова» затянута слишком туго, – уже в пятый раз пожаловалась она, имея в виду одетое под платье сооружение, служившее одновременно бюстгальтером, корсетом и поясом для чулок.

– Чепуха! – отрезала мать, закалывая фату еще одной шпилькой, чтобы она крепче держалась, и в то же время мягко расправляя струящиеся по спине светло-пепельные волосы дочери.

– А я тебе говорю, что она мне давит. Я даже боюсь глубоко вздохнуть, иначе выскочу из нее.

– Милая, если ты еще в состоянии глубоко дышать, значит «веселая вдова», наоборот, затянута недостаточно туго.

– Если все это – сон, я бы хотела, чтобы меня кто-нибудь ущипнул, – заявила Бэбс, с громким шуршанием юбок отвернувшись от зеркала. – Даже не верится, что Дин Лоусон в самом деле женится на мне! Как ты думаешь, он меня действительно любит?

– Он на тебе женится, а все остальное не имеет значения, – резко бросила мать, но затем постаралась смягчить свою грубость улыбкой. – Он просто потеряет дар речи, когда ты войдешь в церковь под руку со своим отцом. А теперь скажи, помнишь ли ты то, что я говорила тебе о первой брачной ночи?

Бэбс кивнула, мечтая только об одном – чтобы мать не заводила снова этот разговор.

– Поначалу все это покажется тебе странным. Ты будешь чувствовать себя неловко, но… потом привыкнешь. Главное – не волнуйся. Я думаю, Дин ожидает, что ты немного поплачешь.

В дверях возникла фигура отца.

– Бетти Джинн, вас ждут.

Бэбс повернулась, радуясь тому, что матери пришлось умолкнуть.

– Есть чего ждать! – уверенно заявила Бетти Джинн, с гордостью глядя на дочь.

– Я готова. – Бэбс подхватила спереди свои юбки и поспешила к выходу, запечатлев по ходу поцелуй на раскрасневшейся щеке отца. – Поторопимся, папа, мы же не хотим опоздать!

Выйдя из коттеджа, она на секунду замерла, восхищенно разглядывая карету, убранную белоснежными цветами. На память ей пришел бал Конфедерации, ознаменовавший открытие сезона дебютанток в Хьюстоне. В тот вечер она впервые вышла в свет и познакомилась с Дином. Он был самым красивым на этом балу, и ей не верилось в свое счастье, когда Дин пригласил ее танцевать – и не однажды, а целых два раза. Только к концу второго танца Бэбс наконец узнала, что он был «тем самым» Дином Лоусоном, но тогда девушке не было дела до того, что родители только и мечтают выдать ее за богатого жениха. Бэбс уже была влюблена.

Она чувствовала себя, как Золушка, которая садилась в карету, чтобы отправиться на свою свадьбу с прекрасным принцем. Недоставало только хрустальной туфельки. С минуты на минуту она должна была стать супругой мистера Роберта Дина Лоусона-младшего.

Наконец карета остановилась, чтобы высадить свой драгоценный груз. Гости, сидевшие на стульях, расставленных ровными рядами на лужайке, встретили ее появление дружной овацией. По случаю торжества лужайка была превращена в настоящий сад. Огромные горшки с белоснежными азалиями соперничали с кадками, в которых росли цветущие розовые кусты, усыпанные крупными желтыми цветами. Разделяя несколько десятков стульев для гостей на две равные части, между ними бежала белая ковровая дорожка, ведущая к устроенному в бельведере импровизированному алтарю, также увитому белыми цветами.

Поддерживаемая под руку отцом, Бэбс торжественно ступила на усыпанную желтыми лепестками дорожку, и оркестр, стоявший шеренгой, грянул «Свадебный марш». Ей казалось, что она плывет по воздуху.

Свадебная церемония была всего лишь прелюдией к последовавшему за ней роскошному банкету, который состоялся тут же, на лужайке. Четырехэтажный свадебный торт являлся подлинным чудом архитектуры. Каждый «этаж» поддерживался белоснежными глазированными колоннами, винтовая сахарная лестница вела на самый верх, где в точной копии бельведера красовались такие же сладкие фигурки жениха и невесты.

Символически разрезав торт, новоиспеченные мистер и миссис Лоусоны подняли бокалы друг за друга. Гостям предлагалось либо шампанское из серебряных фонтанчиков, либо более крепкие напитки из баров, тут и там расставленных на лужайке.

Молодожены без устали позировали для официальных фотографий бракосочетания, беседовали с гостями, ни на секунду не разлучаясь друг с другом. Бэбс с гордостью держала под руку Дина, наслаждаясь своим новым статусом – принцесса подле своего принца. Каждый вопрос относительно их планов на будущее она переадресовывала мужу, и Дин буквально на глазах становился выше ростом. «Как скажет Дин», «пусть Дин сам решает», «об этом вам следует спросить Дина»… Эти слова звучали для него райской музыкой.

Над Ривер-Бендом уже сгущались сумерки, когда, переодевшись в розовое дорожное платье, под дождем рисовых зерен, Бэбс под руку с мужем направлялась к машине – той самой машине, которая так и не завелась, что немало повеселило гостей. В адрес Дина сыпался град полезных советов, которые он решительно игнорировал, подняв капот и с умным видом разглядывая провода. Затем он попытался заставить Бэбс помочь ему завести машину, и между ними незамедлительно вспыхнула типичная семейная перепалка, что еще больше развеселило гостей.

– Дин, ты же знаешь, что я не умею водить машину, – сопротивлялась Бэбс.

– Я и не прошу, чтобы ты ее водила. От тебя требуется только завести двигатель. Когда я скомандую, поверни ключ зажигания и нажми на педаль газа.

– А какая из них – педаль газа?

– Та, которая справа.

– Вот эта?

– Да, дорогая, но не надо давить на нее прямо сейчас. Я скажу тебе, когда. – После нескольких неудачных попыток Дин велел жене: – Теперь попробуй с подсосом.

– А это еще что такое?

Дин доходчиво объяснил жене, где находится подсос, и Бэбс понятливо включила радио. В конце концов Лейну стало их жалко и он вручил Дину ключи от своей машины, чтобы молодожены все же смогли уехать в хьюстонский отель на свою первую брачную ночь. На следующий день им предстояло погрузиться в поезд и отправиться в Нью-Йорк.

4

Когда впереди показалась белая ограда Ривер-Бенда, Лейн ощутил странное чувство. Ему показалось, что он на самом деле перенесся в прошлое. Как будто те же самые лошади, что и много лет назад, мирно паслись под раскидистыми ветвями дубов и орехов, и лучи солнца отражались от их атласных шкур бронзовыми, медными, серебряными и золотистыми бликами.

После того, как молодожены все-таки уехали, вспомнилось Лейну, он обернулся и увидел как всегда основательного и сосредоточенного Р.-Д. Лоусона, молча стоявшего рядом с ним. Его взгляд, устремленный вдаль, был отстраненным и задумчивым. Затем Р.-Д. поднял глаза и, казалось, впервые заметил его. Лейн помнил, как отец друга проговорил:

– Ну что ж, вот они и уехали. По-моему, они счастливы друг с другом, тебе не кажется? Симпатичная девочка, – сказал он, снова посмотрев вслед уехавшей машине, а затем резко и с нажимом добавил: – Однако если она и дальше будет играть в бессловесное и беспомощное существо, то не пройдет и нескольких лет, как сама в это уверует. Какая жалость, что ей не довелось познакомиться с моей матерью. Вот это была женщина! – воскликнул он и, сердечно хлопнув Лейна по спине, положил руку ему на плечо. – Ладно, пошли. Гулянка все еще в полном разгаре.

В тот момент Лейн подумал, что у Р.-Д. сложилось совершенно неправильное представление о Бэбс, но теперь, по прошествии более тридцати лет, Бэбс все еще были присущи эти милые детские свойства характера. Она по-прежнему напоминала Лейну маленькую девочку, непременно нуждавшуюся в чьем-либо покровительстве, так же, как и раньше, любила вечеринки и красивые наряды. Видимо, Р.-Д. все же был прав. Возможно, она и впрямь играла какую-то роль, ставшую впоследствии частью ее самой?

Лейн незаметно посмотрел на сидевшую напротив него Бэбс. На ее лице под вуалью до сих пор почти отсутствовали морщины, волосы были уложены в женственную прическу из мягких кудряшек и по-прежнему сохраняли свой светло-пепельный цвет – неизвестно, натуральный или искусственный. Однако потерянное выражение ее грустных газельих глаз было неподдельным.

– Дину никогда не надоедали их дурачества, – заметила Бэбс, когда с полдюжины годовалых жеребят в испуге сорвались с места при приближении лимузина.

Высоко задрав хвосты, они рванулись через пастбище, а затем развернулись и веером встали в тени дубов, наблюдая, как машина въезжает на подъездную дорожку.

– Как они красивы в движении! Дин всегда называл их «живым искусством».

– Действительно, – откликнулся Лейн. Он не мог отделаться от мысли, что даже после смерти мужа Бэбс упрямо продолжает за него цепляться.

Лимузин остановился перед крыльцом. Лейн подождал, пока шофер поможет Бэбс выбраться из машины, затем вышел сам. С участка, отведенного под конюшни, вырвалось пронзительное ржание жеребца и разорвало жаркую послеполуденную тишину. Обернувшись на этот громкий звук, Лейн не мог не заметить усовершенствования, осуществленные Дином за девятнадцать лет, минувшие после смерти его отца. Старый амбар сломали, чтобы расчистить место для нового комплекса конюшен c комнатами для конюхов и другими вспомогательными помещениями. Это сооружение занимало в два раза большую площадь по сравнению с прежним. Все новые постройки по своему стилю повторяли остроконечную крышу и купол самого особняка. В отдалении вдоль высокой изгороди, гордо выгнув шею, скакал гнедой жеребец. Его угольно-черный хвост развевался подобно флагу, а точеная голова была задрана к небу, навстречу летнему ветру. Лейн подумал, что, наверное, именно этому прекрасному животному принадлежало пронзительное ржание, которое они услышали минуту назад.

– Нахр-эль-Кедар, – пояснила Эбби Лоусон. Это были ее первые слова с тех пор, как они выехали с кладбища. – Ты сам помог папе вывезти его из Египта.

– А я уж про это и забыл. Давно было дело. – Примерно двадцать лет назад, если Лейну не изменяет память. Его участие в том предприятии было минимальным. Он всего лишь помог Дину вступить в контакт кое с кем из своих знакомых на Ближнем Востоке и уладить формальности, связанные с вывозом животного.

– Хочешь взглянуть на него поближе? – Во взгляде, которым наградила его Эбби, читался некий вызов. Он напомнил Лейну повелительную манеру, которая была присуща бабушке Дина. В ее устах такой вопрос прозвучал бы безоговорочным приказом.

– Эбби… – в замешательстве начала Бэбс.

– Не волнуйся, мама, я не задержу его надолго. – И, не дожидаясь разрешения, Эбби уверенной походкой направилась к загону, в котором резвился жеребец. Лейн невольно двинулся вслед за ней.

Глядя на нее сзади, он подумал, что на самом деле Эбби не так высока, как ему казалось. Подобная иллюзия создавалась благодаря высоким каблукам и ее уверенной манере поведения, однако в действительности молодая женщина была на несколько дюймов ниже его. Это показалось ему странным. Он же помнил… И тут Лейн осознал свою ошибку. На самом деле одного с ним роста была не Эбби, а Рейчел.

– Я видела, как ты разговаривал с ней на кладбище.

На долю секунды Лейн был ошеломлен этой неожиданной фразой Эбби, тем более что в этот момент сам думал о том же.

– Ты видела, как я разговаривал… с кем? – ответил он вопросом, сознавая, что вступает на зыбкую почву.

– По-моему, ее зовут Рейчел Фэрр. – Эбби повернулась и измерила его взглядом своих бездонных синих глаз. – Она утверждает, что папа был ее отцом. Это правда?

Лейна вовсе не прельщала перспектива стать тем, кто окончательно сорвет покровы старинной семейной тайны. Однако изворачиваться тоже не было смысла.

– Да, – спокойно ответил он.

Эбби отвернулась и ускорила шаг, сосредоточенно направляясь к какой-то только ей видимой точке. Напряженность, появившаяся в походке женщины, выдавала обуревавшие ее эмоции, которые она отчаянно пыталась не выпустить наружу.

– Но почему он… – Не договорив фразу до конца, Эбби поняла, насколько наивен вопрос, который она собиралась задать, и умолкла. Ведь ей самой уже пришлось испытать на себе неверность мужа – беспричинную, не имевшую под собой никаких оснований и неподдающуюся никаким оправданиям. Ее невозможно было объяснить даже какими-либо соображениями сексуального плана. И все же мысль о том, что отец изменял матери, потрясла Эбби. – Мне всегда казалось, что родители счастливы друг с другом.

Только сейчас, когда она попыталась вспомнить, как они вели себя, находясь вместе, Эбби поняла, насколько мало общего существовало между ними. Если отец был с головой поглощен лошадьми, то мать они мало интересовали, если, конечно, речь не шла о соревнованиях, шоу или каких-нибудь других значительных событиях. А вспомнить их разговоры друг с другом? Мать никогда не говорила ни о чем другом, кроме вечеринок, нарядов, новой отделки комнат, сплетен и, разумеется, погоды. Эбби с раздражением вспомнила, как часто ее мать с гордостью заявляла: «Я никогда не говорю о политике, бизнесе и экономике. Таким образом мне удается скрыть свое невежество». Так оно и было. Если разговор принимал более или менее серьезное направление, мать либо спешила сменить тему, либо просто уходила. В этом была вся Бэбс. Она была мила, забавна и беззаботна, за что ее и любили.

Господи, сколько раз Эбби хотелось схватить мать за шиворот и как следует встряхнуть! Даже девчонкой она никогда не могла прибежать к ней со своими детскими бедами, какими бы банальными они ни были. Ей было нужно нечто большее, нежели беспечное утешение, которое она то и дело слышала от матери: «На твоем месте я не стала бы придавать этому значения. Что ни делается, все к лучшему». А поскольку отец слишком часто был недосягаем для дочери, Эбби приходилось изливать все свои горести Бену.

Может, именно это искал отец в любовнице – того, что не могла ему дать жена? Может, ему был нужен кто-то, с кем можно было бы поговорить? Кто-нибудь, кто являлся бы чем-то большим, нежели просто красивым украшением на пальце? Кто-нибудь, вдохновлявший его – не только сексуально, но и интеллектуально?

Почти сразу же Эбби застыдилась таких мыслей, ощутив себя предательницей по отношению к матери. Даже если ее мать иногда и разочаровывала отца, он все равно не имел права заводить себе другую женщину. Он предал мать. Он предал их обеих.

Они приблизились к загону с жеребцом, и Эбби подошла к крепкой побеленной загородке. Темно-гнедой конь с атласной, словно полированное красное дерево, шкурой, фыркая и прядая ушами, подскочил к ограде, а затем перегнул через нее шею и вытянул свою точеную голову по направлению к женщине. Олицетворявшее саму стремительность, животное на несколько секунд замерло в неподвижности. Его седеющая морда ткнулась ей в ладонь, большие темные глаза горели неподдельным интересом. Конь свел уши сзади, и они почти касались друг друга своими кончиками, его ноздри расширились, показывая нежную розовую плоть. В утонченной треугольной форме морды, резко сужавшейся к небольшому носу, в том, как широко были расставлены глаза животного, виделось редкостное благородство.

Внезапно конь поднял голову и посмотрел на своих собратьев, щипавших травку на пастбище в отдалении. Он словно не замечал, что Эбби поглаживает длинную черную полосу на его лбу, в которую сверху врезался узкий белый клинышек. Встряхнув головой, жеребец отпрянул в сторону и во весь опор поскакал в противоположном направлении.

– Для жеребца двадцати двух лет Кедар сохранил прекрасную форму, – заметила Эбби. Конь хотя бы на минуту позволил ей отвлечься от тяжелых раздумий, и она была ему за это благодарна.

– Да, прекрасное животное, – согласился Лейн.

– Вот только ноги у него не очень хороши. Колени вывернуты внутрь и низковаты. Зато голова – выше всяких похвал, а отец всегда обращал внимание в первую очередь на голову. Если в этом отношении лошадь его устраивала, на все остальное он просто не смотрел. «Арабы» чистых кровей, происходящие из Египта, всегда были знамениты классическим строением головы, так что можно считать, что все наши «арабы» восходят корнями к коням Али Паши Шерифа – все, за исключением вон той двухлетней кобылы. – Эбби указала на серебристо-белую лошадь, стоявшую возле ограды на ближнем пастбище. – Ее мать была последней кобылой из «арабов», выведенных моим дедом. Когда после смерти дедушки отец решил избавиться от остальных, эту я ему продать не позволила. А в прошлом году папа подарил ее мне.

– Ты явно унаследовала от отца любовь к лошадям.

– Это верно. – Гнедой жеребец снова подошел к тому месту, где они стояли, и Эбби ласково погладила его по щеке. – Возиться с лошадьми было для меня единственной возможностью почаще общаться с отцом.

Она тут же пожалела о горечи, прозвучавшей в ее словах, поскольку в них заключалась далеко не вся правда. Лошади всегда были ее единственными друзьями и товарищами по играм. Ей нравилось ухаживать за «арабами» да и просто находиться рядом с ними, и вовсе не только из-за отца, но и из-за того удовлетворения, которое доставляло ей общение с этими красивыми созданиями.

Тихонько пофыркивая, конь обнюхивал руку Эбби. Она же вернулась к теме, которая в данный момент полностью занимала ее мысли.

– Моя мать должна была знать про это с самого начала. Почему же она ничего не предпринимала?

Эбби не ожидала получить ответ, но Лейн, поколебавшись, сказал:

– Я полагаю, они… достигли взаимопонимания.

– Мама действительно обладает умением закрывать глаза на все, что хоть немного кажется ей неприятным, – с нескрываемым скепсисом признала Эбби. Однако ответ Лейна объяснял ее детские воспоминания. Теперь было понятно, почему перед каждой «командировкой» отца в Калифорнию мать запиралась в своей комнате и часами просиживала в одиночестве, а потом выходила с опухшими красными глазами. А после того как отец все же уезжал, она становилась необычно молчаливой. – Сколько еще людей знают об… отце?

– Поначалу на этот счет действительно ходили кое-какие слухи, но они заглохли уже очень давно.

– А та женщина, с которой у него была связь… Что с ней?

– Она умерла несколько лет назад. Рейчел оказалась предоставлена самой себе почти с семнадцати лет.

– Ты полагаешь, в папином завещании она будет названа в качестве одной из наследниц?

– Я думаю, что подобное предположение не лишено оснований.

– А если она не будет упомянута в завещании, то сможет оспорить его в суде и потребовать свою долю наследства? – с вызовом спросила Эбби, хотя внутри себя чувствовала страх, не отпускавший ее от самого кладбища. Этот страх соседствовал в ней со злостью и обидой. Ривер-Бенд был ЕЕ домом. Он принадлежал многим поколениям Лоусонов, и эта Рейчел не имела прав ни на одну пядь этой земли.

– Это зависит от того, как составлено завещание. Дин мог завещать всю свою недвижимость своей вдове, то есть Бэбс, или указать ее в качестве опекуна над всем своим имуществом, которое после ее смерти должно перейти ее наследникам.

– Наследникам? Уж если ты решил пользоваться множественным числом, то не лучше ли сказать «наследницам»? – жестко проговорила она.