Текст книги "Соперники"

7

Фонари, висевшие на столбах кованых ворот с узорчатой решеткой, освещали подъезд к оперному театру «Уор-Мемориал». Его стрельчатые окна сияли огнями, возвещая миру об открытии осеннего сезона. Шикарные лимузины стояли в ряд по всей Ван-Несс-авеню, в то время как их хозяева, сливки общества, собрались в театре.

Это культурное событие означало, что светский сезон в Сан-Франциско начался. Кто что-то значил или претендовал на то, чтобы что-то значить, пожаловал на спектакль. Все пришли себя показать и на других посмотреть – к вящему восторгу всех модельеров мира.

Шелк от Райбса в ансамбле с тафтой от Унгаро, бархат от Валентина – с наброшенным на плечи атласом от Сен-Лорана. Все это сочеталось со сверканием бриллиантов, мерцанием рубинов и сапфиров и искристостью изумрудов, украшавших пальцы, запястья, шеи и уши любителей оперы.

Когда Флейм появилась под руку с Ченсом Стюартом, тут же были отмечены вниманием ее высокая прическа, гроздевидные бриллиантовые серьги, узкое декольтированное платье от де ла Рента – расшитый бисером шелковый креп, поверх которого было надето болеро с длинными рукавами и подбитыми плечами.

Однако всеобщий интерес возбуждал ее кавалер – облаченный в черный вечерний костюм темноволосый красавец с ярко-синими глазами и дерзкой насмешливой улыбкой. На какой-то момент Флейм превратилась в объект завистливых взглядов. И эти взгляды доставляли ей удовольствие.

Сверкнула фотовспышка, на мгновение ослепив Флейм. Прикрыв рукой глаза, она быстро заморгала.

– Наверно, у меня теперь будет рябить в глазах целый вечер после того, как мы прошли сквозь строй фотографов у входа.

– Их можно понять – любой фотограф не прочь обогатить свою частную коллекцию вашим снимком, – пропел Ченс, нежно глядя на нее.

В ответ на это лестное, но неверное замечание она иронически улыбнулась.

– Мне кажется, их в большей степени интересовал мой дьявольски красивый спутник.

– Дьявольски… Значит, таким я вам представляюсь? – На его щеках появилось некое подобие ямочек, свидетельствовавших о том, что он вот-вот собирается улыбнуться.

– Недавно я прочла о вас в газетах… Пишут, что сам дьявол посылает вам удачу… А когда видишь вашу улыбку, рождающую самые греховные мысли, напрашивается предположение – уж не сменили ли вы рога и хвост на черный смокинг.

Он посмотрел ей в глаза полным нежности взглядом, словно отгородившим их обоих от всего вокруг.

– Может быть, это и есть объяснение.

– Чему? – У нее неожиданно перехватило дыхание.

– Дьявола всегда влечет к огню, и чем он жарче – тем сильнее. – Его губы изогнулись в улыбке. – Сегодняшний вечер может обернуться черт знает чем.

– Флейм, дорогая! – от толпы отделилась Жаки Ван Клив.

Флейм отвернулась от Ченса, взволнованная его многозначительной репликой больше, чем сама себе в том признавалась, и сосредоточила внимание на журналистке светской хроники, одетой в несколько вызывающее шелковое платье: черный с розовым цветочек и турнюр сзади – по мнению Флейм, этот туалет как нельзя более подходил к Жаки – сплетнице с острым язычком.

– Я была разочарована вашим отсутствием на ужине у Гилда перед началом спектакля. Эллери уверил меня, что сегодня вечером вы будете здесь. Разумеется, сейчас нет нужды объяснять, в чем дело. Я все поняла, – заявила Жаки, повернувшись к Ченсу. – Добро пожаловать в наш город снова.

– Жаки, – оделив ее одной из своих особых улыбок, он почтительно склонил голову, – сегодня вы чертовски проницательны.

Она рассмеялась, большие кольца, свисающие у нее из ушей, покачивались в такт ее движениям.

– Что я могу сказать? Меня притянуло назад, как мотылька на огонь, – ответил он, переведя взгляд на Флейм. Яркий блеск его глаз, как и произнесенные слова, указывали на то, что причиной его возвращения была она.

Флейм пыталась скрыть, как она счастлива, пыталась умерить свои ожидания. Она боролась с собой всю неделю. Но это оказалось нелегко, особенно сейчас, когда она была с ним и близость его волновала ее так же, как и в первый раз.

– Вижу, что вы не зря заслужили репутацию человека, умеющего взять быка за рога, – полушепотом заметила Жаки.

– А разве можно чего-нибудь добиться выжиданием удобного случая? – мягко возразил Ченс. – Как по-вашему?

– Нет, нельзя, – согласилась она, окинув журналистским глазом сверкающую драгоценностями публику. – Таскают на себе прямо-таки каменные глыбы, верно? Впрочем, сразу можно определить, где натуральные украшения, а где – нет. Надо лишь поискать глазами, есть ли рядом дюжий телохранитель с едва оттопыренным карманом. – Улыбнувшись, она помолчала. – Я вспоминаю один элитный благотворительный бал для избранных в Далласе. Там была женщина, буквально сверху донизу увешанная бриллиантами. Я сделала осторожное замечание, что, по-моему, она перестаралась. В ответ эта прелестная техасская барышня пропела со своим протяжным акцентом: «Жаки, дорогая, когда речь идет о бриллиантах, «меньше» не всегда означает «лучше». Судя по сегодняшней публике, эта истина вполне универсальна. Смотрите-ка, – она тронула Флейм за руку выше локтя, указывая на изящную блондинку у окна, одетую в шедевр от Лакруа – сплошную шифоновую пену, – Сандра Хэлси. Какое на ней божественное платье!

– Да, действительно, – отозвалась Флейм.

– Оно было доставлено на «конкорде» специально для этого случая. Можете себе представить, во что ей обошелся этот наряд, – заявила Жаки и замолчала, плотно сжав губы и всем своим видом выражая неодобрение. – Не мешало бы, чтобы кто-нибудь посоветовал ей не пересыпать речь французскими словечками. Это ужасный моветон.

– А «моветон» разве не французское слово?

Но Жаки Ван Клив осталась полностью глуха к легкой насмешке.

– Нет. Мы заимствовали его из французского давным-давно. И сейчас это такое же американское слово, как «саботаж». Простите?! Готова поклясться, что на ней фамильные рубины Хэлси, а ведь Клаудиа поклялась, что они никогда не прикоснутся к ее шее! Если эти двое наконец-то поладили после многолетней вражды, то это настоящая сенсация. – И она поспешно удалилась.

Ее турнюр подрагивал, словно хвост гончей, идущей по следу.

Чуть заметно улыбаясь, Флейм повернулась к Ченсу.

– Вы, видимо, заметили, что единственным знаком отличия Жаки от обычных охотников за новостями является ее ожерелье из искусственных бриллиантов. Чужие секреты, даже те, что не предназначаются для печати, – ее ремесло.

– Несомненно, многие предпочли бы, чтобы она знала меньше.

– Мягко говоря, – отозвалась Флейм. «Интересно, – подумала она, – что Жаки знает – или думает, что знает – о ней?»

Этот вопрос встал перед ней еще острее, когда она заметила неспешно приближавшегося к ним Малькома Пауэлла. Она не виделась и не говорила с ним с того самого вторника, когда выскочила из его кабинета. Она встретилась с ним глазами, внезапно ощутив исходящую от него силу. Он не привык получать отказ.

Мальком бегло посмотрел на Ченса, затем снова перевел взгляд на Флейм – в его глазах читалось нечто среднее между требованием и упреком.

– Привет, Мальком. – Она поприветствовала его первой, с холодной учтивостью в голосе.

– Флейм… – Он коротко кивнул, при этом яркий свет люстры упал на его седые пряди, и они блеснули серебристым отливом.

– Полагаю, вы уже познакомились с Ченсом Стюартом на прошлой неделе… – начала она.

– Да, у Деборгов, – подтвердил Мальком и протянул руку. – Я как раз думал: интересно, вернетесь ли вы на спектакль к мисс Колтон?

Когда они обменивались рукопожатием, Флейм почувствовала в воздухе электрический разряд – словно два противника, впервые встретившись, молча оценивали друг друга.

– Спектакль – одна из причин, – ответил Ченс. – И я не назвал бы ее главной.

– Вот как? – в короткой фразе Малькома прозвучал вызов, но Флейм его не заметила – ее вновь охватило странное ощущение, будто за ней наблюдают.

– Где Дьедр? Разве она не с вами? – спросила Флейм и, воспользовавшись этим предлогом, принялась оглядывать публику в поисках следившего за ней человека.

– Ветер испортил ей прическу. Она восстанавливает ее в дамской комнате.

Однако Флейм расслышала только первую часть объяснения Малькома, так как ее взгляд сначала бегло скользнул по мужчине в темно-синем костюме, а затем был притянут обратно неотрывно смотревшими на нее глазами.

В его лице, в этих крупных заостренных чертах, было что-то знакомое, однако она не могла припомнить, кто он такой и где она видела его прежде.

Он резко, почти виновато отвернулся и пошел прочь. Его наряд был отнюдь не вечерним, что навело ее на мысль, не состоит ли он в охране здания. Но представители службы безопасности обычно носили черные костюмы.

Ну и что? Она давно привыкла к тому, что незнакомые мужчины заглядывались на нее всю ее сознательную жизнь. Она заставила себя повернуться к Малькому, когда тот сказал:

– Вот и Дьедр. Если позволите…

– Разумеется! – Флейм улыбнулась, все еще занятая своими размышлениями. Она позволила себе проводить Малькома мимолетным взглядом.

– Ваше агентство рекламирует его магазины, не так ли? – осведомился Ченс.

– Да, – подтвердила Флейм, ей было любопытно, дошли ли до него слухи об ее мнимом романе с Малькомом. Но весь его вид указывал на то, что это был лишь праздный вопрос. – Например, в прошлом месяце мы работали над праздничной рекламой и коммерческими роликами для его главного универмага. Для нас Рождество начинается еще летом, задолго до Дня Благодарения.

– Другими словами, вы заранее погружаетесь в рождественскую атмосферу?

Она насмешливо уточнила:

– Только мы имеем дело с коммерческой точкой зрения на Рождество, подтверждающей старую истину: давать всегда лучше, чем получать. Тем более что она поощряется звоном монет, звучащих не хуже звона серебряных колокольчиков. Нашим рекламодателям каждая округлая буква в слове «Рождество» сулит кругленькую сумму.

– Дядюшка Скрудж гордился бы ими, – широко улыбнулся Ченс.

Она рассмеялась и добавила:

– К счастью, ворчуны и нытики на этот спектакль не допускаются. Хотя он бы идеально сюда вписался.

– А вы? Вы не нытик? – спросил Ченс, глядя на нее с любопытством.

– Да вообще-то нет. – Она слегка помрачнела. – Но, откровенно говоря, со смертью всех моих близких Рождество утратило для меня свою прелесть.

– У вас не осталось родных?

Она отрицательно покачала головой.

– Несколько лет назад я потеряла обоих родителей. А поскольку я была единственным ребенком… – Она пожала плечами в довершение фразы, отогнав от себя нахлынувшее чувство одиночества. – А у вас, наверно, большая семья?

Ни в одной из статей не упоминалось о его семье. Да и вообще Флейм не могла припомнить каких-либо ссылок на его прошлое, кроме как исполнение гражданского долга во Вьетнаме.

– Нет. Так же, как и вы, я – единственный ребенок, лишившийся обоих родителей. И праздники меня тоже не слишком-то радуют. – Его рот изогнулся в улыбке, но Флейм тронуло то понимание, которое она прочла в его глазах.

Сид Баркер стоял напротив телефона-автомата и нетерпеливо попыхивал сигаретой, его правое плечо нервно подергивалось. С беспокойством оглядывая каждого, кто проходил мимо, он не сводил взгляда с богатой публики.

Чувствуя себя не в своей тарелке в этой разодетой, надменной толпе, он непроизвольно потер ботинком по синей брючине, чтобы зачистить оцарапанный носок. Докурив сигарету до самого фильтра, он выпустил – после последней затяжки – дым через нос, напоминавший длинный клюв.

Как раз в тот момент, когда он сунул окурок в пепельницу с песком, зазвонил телефон. После первого же звонка он схватил трубку.

– Да, это я. – Его интонации были грубоватыми, как у не слишком образованного человека. – Почему так долго?!. Да, я видел их вместе меньше пяти минут назад. И, по-моему, она просекла… Как скажете, – он несогласно помотал головой. – Хотя не думаю, что от этого будет много толку… Если хотите, я так и сделаю. Деньги-то ваши.

Он повесил трубку, быстро огляделся вокруг, повернулся и провел рукой по редеющим волосам. Его плечо снова начало дергаться. Ввинчиваясь глазами в толпу, он пошел обратно – ему надо было отыскать эту рыжеволосую и во что бы ло ни стало остаться с ней наедине.

Наконец-то удача ему улыбнулась. Подходящий случай подвернулся сразу же – не успел Сид подумать, что ему придется дожидаться целую вечность. Рыжеволосая стояла чуть в сторонке, слушая, но явно не принимая участия в разговоре.

Двигаясь как можно проворнее, но в то же время стараясь не привлекать к себе ненужного внимания, Сид Баркер описал круг и приблизился к ней сбоку. Когда он был от нее на расстоянии двух шагов, она наконец его заметила, взглянув на него сначала с испугом, потом с любопытством. Может, она его и не узнала.

Приблизившись к ней вплотную, он осторожно вынул из кармана клочок бумаги.

Ее гладкий лоб прорезала морщинка, когда зеленые глаза скользнули по записке. Он тут же растворился в многолюдной нарядно одетой толпе.

«Образумьтесь, пока не поздно, и держитесь от него подальше. Иначе пожалеете».

Ошеломленная этой угрозой, Флейм посмотрела ему вслед. Фраза «держитесь от него подальше» стучала у нее в голове. Те же слова были нацарапаны на клочке бумаги на приеме у Деборгов неделю назад. Прежде чем хаотично движущаяся толпа сомкнулась за незнакомцем и скрыла его из виду, она успела разглядеть его коричневые ботинки.

Это был официант с ястребиными чертами лица, тот самый, что так нагло на нее пялился.

Однако в нынешней записке смысла было не больше, чем в предыдущей. Держаться подальше от кого? От Малькома? От Ченса? И кто мог это написать? Если это «от него» относилось к Малькому, значит – Дьедр. А если к Ченсу? Лючанна Колтон? Неужели она считала Ченса своей личной собственностью?

А вдруг это… Мальком?

Он не терпел соперничества. Чем больше она об этом думала и вспоминала его угрозы во вторник, тем более вероятным ей это представлялось. Он не брезговал прибегать к запугиванию, чтобы добиться, чего хотел. Очевидно, все то, что она сказала ему во вторник, не возымело на него никакого действия. Он хотел ее. А чувства Флейм, так же как и ее будущее, были ему безразличны. Хотя, безусловно, он вынашивал некую туманную идею о том, что он о ней как следует позаботится.

– Наверное, пора занимать места. – Ченс легонько положил руку ей на талию – и голос, и прикосновение заставили ее вздрогнуть. Она быстро повернула голову и встретила горячий взгляд, который мгновенно стал острым.

– Что-нибудь случилось?

– Нет. – Она поспешила улыбнуться, и, возможно, слишком поспешила. – Просто я подумала, что вам, наверно, захочется пройти за кулисы, чтобы пожелать мисс Колтон успеха.

Ченс улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Лючанна запирается от всех как минимум за три часа до спектакля. Единственные люди, кого она впускает к себе в гримерную, это парикмахерша и костюмерша.

– Вы давно знакомы, да? – На эту мысль ее натолкнула та легкость, с какой он ответил.

– Дольше, чем нам обоим хотелось бы. – Рука, лежавшая у нее на талии, чуть потяжелела, и это было приятно Флейм. – Пойдем?

Улыбнувшись, она слегка вскинула голову, твердо решив не обращать внимания на всякую ерунду и не портить себе вечер.

– По-моему, это отличная идея, мистер Стюарт.

Вскоре после того, как они сели на свои места, свет в зале медленно погас и из оркестровой ямы раздались первые звуки увертюры «Трубадура». Смолкли последний шумок и шепотки задержавшихся зрителей. Взвился занавес, открыв декорацию окутанного тайной ночи замка пятнадцатого века в арагонских садах.

Начальник стражи глубоким басом повествует собравшимся вокруг него воинам мрачную историю о старой цыганке, сожженной на костре за то, что навела порчу на одного из двух маленьких сыновей графа. Дочь цыганки отомстила за смерть матери, украв второго мальчика и бросив его в огонь на том же месте, где сгорела ее мать; так у Верди завязывается романтический сюжет цыганского отмщения.

Когда Феррандо заканчивал рассказ, раздался зловещий звон колокола, бьющего полночь. Тут на сцене в роли Леоноры, благородной придворной дамы, появилась Лючанна Колтон.

Ее выход был встречен аплодисментами, и Флейм украдкой взглянула на сидевшего рядом Ченса. В темном зале свет со сцены словно заточил его черты, высветив выдающиеся скулы и подбородок и образовав тени на худых щеках. В его правильном профиле чувствовалась сила.

Флейм отметила, что он почти не отреагировал на появление Лючанны. Может быть, между ним и сопрано вышла размолвка, и он пригласил Флейм сегодня вечером, только чтобы досадить Лючанне? Однако в его поведении не было ничего, что могло бы укрепить ее в этом подозрении. Казалось, он был рад сорванным Лючанной аплодисментам, но не больше, чем любой добрый знакомый примадонны.

С легкой досадой Флейм подумала, что не так-то просто отделаться от этих таинственных предостережений и наслаждаться вечером. Словно почувствовав на себе ее взгляд, Ченс слегка повернул голову.

В этот момент Флейм осознала, что их разделяют какие-то дюймы – они почти соприкасались плечами. Ей вдруг захотелось, чтобы опера уже заканчивалась, а не начиналась, и она с трудом заставила себя вновь сконцентрировать внимание на сцене, где Лючанна Колтон, не выходя из образа, дождалась, когда стихнут аплодисменты, и запела свою вступительную арию, исполненную любовной страсти.

Второй акт – цыганский табор в горах – начался со знаменитого цыганского хора. Когда хор умолк, зазвучала печальная песнь уже состарившейся дочери старой цыганки.

Ченс слушал этот проникнутый ненавистью и ожесточением скорбный рассказ Азучены «Страшное пламя к небу несется», однако не мог заставить себя сосредоточиться на меццо-сопрановой арии. Слишком многое в характере Азучены напоминало ему Хэтти – она вся была словно соткана из ненависти, поедавшей самое себя.

Это было бы еще полбеды, но он никак не мог смириться с тем, что недельное расследование не дало никаких результатов – он по-прежнему не знал имени нового наследника Хэтти, способного увести Морганс-Уок у него из-под носа.

Мэтт Сойер установил личность генеалога из Солт-Лейк-Сити, некоего Бартоломью Т. Уиттьера. Но, к сожалению, он уехал в Англию на поиски предков одного из своих клиентов. В конце концов Мэтт разыскал его в какой-то глуши на севере Англии, но от Уиттьера было мало толку.

Да, помнится, он составлял информацию о западной ветви семьи Морганов, но адвокат из Талсы, с которым он имел дело, потребовал передачи всех бумаг и черновиков. Так что у него не осталось никаких материалов. Хотя он вполне уверен, что единственный живой представитель этой ветви – женщина, правда, после замужества сменившая фамилию. Нет, он не помнит фамилии, для этого ему нужно посмотреть в записи. Но он мог бы заново собрать всю информацию. И на этот раз гораздо быстрее, так как источники в основном были бы те же самые. Вчера генеалог вылетел в Солт-Лейк-Сити за счет Ченса, чтобы заново начать поиски потомка Морганов.

Перед поездкой сюда Ченс надеялся, что узнает имя новоявленного Моргана. Увы…

Однако то обстоятельство, что ему придется иметь дело с женщиной, несколько успокаивало. Вряд ли женщину из Калифорнии заинтересует скотоводческое ранчо в Оклахоме, сколь бы романтичным оно ей ни показалось поначалу. Рано или поздно новизна исчезнет, а уж он постарается, чтобы это произошло как можно быстрее.

Ему придется чаще бывать в Сан-Франциско, но – он покосился на Флейм – теперь эти поездки его, пожалуй, даже привлекали. Почему бы не сочетать полезное со столь приятным?

8

После спектакля Флейм с Ченсом прошли за кулисы, чтобы вместе с прочими друзьями и поклонниками, набившимися в гримерную Лючанны Колтон, выразить ей свои восторги.

Флейм готова была присоединиться к каждому их слову. Виртуозно исполненные каденции, дивные трели, потрясающее рубато и свободно льющийся голос убедили Флейм в том, что Лючанна воистину достойна самых пылких комплиментов.

У нее на глазах Лючанна Колтон, все еще в гриме, но уже в изумрудно-зеленом кимоно порывисто обняла Ченса.

– Не правда ли, я была великолепна? – заявила она с поразительным простодушием.

– Более чем великолепна. И если пятнадцать выходов на поклон этого тебе не доказывают, то уже никто не докажет. – Когда Ченс высвободился из ее объятий, у него на щеке осталась полоска алой помады.

– Это было невероятно! Зал аплодировал и аплодировал. Казалось, это никогда не кончится. – Она заметила след от помады и состроила милую, виноватую гримаску. – Смотри, что я наделала. Оставила на тебе отметину, дорогой.

Она попыталась было стереть пятно большим пальцем, но только размазала его.

– Не огорчайся. – Он отер щеку носовым платком.

– Я и не огорчаюсь, – промурлыкала она, изогнув алые губы в легкой улыбке.

– Блестящий успех, мисс Колтон, – вставила Флейм. – Ваше имя заслуживает того, чтобы его произносили в одном ряду с Каллас, Силлз и прочими мировыми величинами.

– Вы очень любезны. – Однако, судя по холодности взгляда, дива была недовольна тем, что Флейм явилась сюда вместе с Ченсом. Лючанна тут же вновь переключила внимание на него. – Ты будешь на приеме?

– Боюсь, что опоздаю.

– Лючанна, дорогая… – В комнату влетел мужчина, широко раскинувший руки в знак преувеличенного обожания. – Ты была божественна, восхитительна, поистине непревзойденна!

– Оскар! – воскликнула Лючанна и устремилась к нему. – Я тебе понравилась?

– Понравилась?! Дорогая, ты меня просто потрясла!

В этот момент Ченс взял Флейм под руку и, проведя сквозь толпу, вывел из гримерной.

Темные глаза Лючанны следили за его уходом. Боюсь, что опоздаю, сказал он. Но она слишком хорошо его знала. Он не придет. Останется с этой рыжей. Внутри у нее все похолодело, но почему-то этот холод жег.

Почему?

Она и раньше видела его с другими женщинами. Однако какое-то чутье подсказывало ей – с этой у него все иначе. Неужели она его потеряла?

Нет. Это невозможно. Они были любовниками – и друзьями – уже долгие годы. Никакая другая женщина не будет любить и понимать его как она.

Он к ней вернется.

Вскинув подбородок, она улыбнулась сияющей улыбкой.

– Я неподражаема, верно, Оскар?

Покинув толпу поклонников Лючанны, Ченс сказал:

– Я взял на себя смелость заказать столик на вечер. Надеюсь, вы не возражаете?

Его заявление застигло ее врасплох. Она-то думала, что он отвезет ее домой – судя по его ответу Лючанне по поводу приема.

– Ничуть. – Она радостно улыбнулась.

Но, очевидно, он заметил секундное раздумье, предваряющее ее ответ.

– Если вы предпочитаете пойти на какой-нибудь прием, я могу отменить заказ.

– Нет. Хотя мне показалось, что вы не прочь поднять бокал за сегодняшний триумф мисс Колтон.

– С какой стати? – Он с удивлением посмотрел на нее, вскинув черные брови.

– Между вами близкие отношения, – постаралась она произнести как можно более непринужденно. – Это всем известно.

– Вы верите сплетням? – Он подался вперед, чтобы открыть перед ней дверь, затем, задержавшись в проеме и склонившись к ней, сказал: – А ведь кому, как не вам, знать, что сплетни – это всегда вздор.

Он произнес это легко, лишь с намеком на улыбку. Флейм мгновенно поняла, что до него дошли слухи о ней и Малькоме Пауэлле. Он их слышал, но отмел. Она улыбнулась – ей вдруг стало очень легко.

Те, кому не хотелось присутствовать ни на одном из приемов после оперного спектакля, обычно отправлялись в «Трейдер Викс», «Этуаль» или в какое-либо другое популярное заведение, – разумеется, если удавалось заказать столик.

К удивлению Флейм, Ченс не предпочел ни то, ни другое. Он остановил «ягуар» перед нарочито скромным французским ресторанчиком, который был тем не менее всем известен превосходной кухней.

– Одобряете? – спросил он, помогая ей выйти из машины.

– В высшей степени. – Ее в взгляд скользнул по барочным дверям ресторанчика. – Однако я не знала, что он открыт в такой поздний час.

– Он закрывается гораздо раньше, – от слабой улыбки у него на щеках обозначились складки, – сегодняшний вечер – исключение.

На мгновение она усомнилась, затем изумилась, сообразив, что имелось в виду: его стараниями ресторан был открыт специально для них. Однако, когда они вошли, Флейм убедилась, что это действительно так.

Столики в зале пустовали, в фойе же из каждой вазы свисали пышные ветки орхидей, точно таких же, как и те, что он послал ей раньше.

– Остатки из цветочного магазина.

От Флейм не ускользнуло, что эта мимоходом брошенная реплика имеет иносказательный смысл. Ясно, что каждая мелочь была тщательно продумана заранее.

– Мсье Стюарт, мадемуазель Беннет, добро пожаловать к нам во «Франсуа». Понравилась ли вам опера?

– Очень, Луи, – ответил Ченс, произнеся это имя на французский манер.

– Ваш столик, он готов. Будьте любезны следовать за мной.

Он подвел их к столику для двоих, освещаемому мерцающим пламенем свечи. У прибора Флейм стояла хрустальная вазочка с одинокой орхидеей. Усадив гостей, Луи шагнул к серебряному ведерку для льда, стоявшему на специальной подставке, вынул из него охлажденную бутылку шампанского и показал Ченсу.

– «Каритон пеше», мсье, как заказывали.

– Отлично, спасибо, Луи, – ответил он, кивнув в знак одобрения.

С профессиональной ловкостью Луи откупорил бутылку персикового шампанского и, наполнив граненые бокалы шипучим напитком, удалился. Ченс поднял бокал.

– Что ж, выпьем за следующую встречу?

– За скорую встречу! – откликнулась Флейм, повторив слова записки, приложенной к орхидеям, и сдвинула свой бокал с его. Она сделала глоток бодрящего, легкого, но в то же время пьянящего вина и тихо засмеялась. – По-моему, у меня начинает кружиться голова. Орхидеи, ресторан для двоих, заграничное персиковое шампанское. Вы всегда затрачиваете столько усилий, чтобы произвести впечатление на женщину?

– Только тогда, когда для меня это важно.

Вновь в его глазах вспыхнул озорной огонек, влекущий ее больше, чем те сладострастные взгляды, которые бросали на нее мужчины, сгоравшие от нетерпения затащить ее в постель.

– Я польщена.

Более того, она ощутила, как между ними сверкнула яркая электрическая искра, от которой возгорелись редкие, полузабытые чувства: желание угождать, все делить пополам, соприкасаться и… Может быть, это и называется любить?

Но, как всегда, этот порыв мог оказаться безрезультатным, неразделенным. Разве прошлый опыт не научил ее этому?

У Ченса могло быть много причин искать ее общества. Впрочем, в их число вряд ли входило стремление появиться на людях с красивой женщиной. А если его интересовали ее знакомства, то здесь, в этом ресторане, он уж никак не мог ими воспользоваться. Однако он знал о Малькоме. Не исключено, что между ними идет какая-то борьба. Что, если он хочет заполучить нечто такое, чего добивается Мальком?

Ей были противны эти подозрения, однако в прошлом подобная осторожность не раз избавляла ее от боли. Как известно, обжегшись на молоке, дуешь и на воду.

– По вашему виду не скажешь, – заметил Ченс. – Мне показалось, вы скорее встревожены, чем польщены. Чем же?

– Ничем. Пожалуй, ваш жест вызывает во мне некоторое недоумение. Он прекрасен, но… излишен.

– Все зависит от того, какой смысл вкладывать в понятие «необходимость», – мягко возразил он. – Взять, к примеру, орхидеи. Окружив вас ими, я мог рассчитывать на то, что в тот момент, когда я позвоню и буду уговаривать вас изменить планы на сегодняшний вечер, вы отнесетесь к моему предложению более внимательно.

Она рассмеялась.

– Мягко сказано! Мой интерес был подогрет до предела.

– Что касается приглашения сюда… – Он улыбнулся. – Согласитесь, что, если бы мы пошли в другое место, к нам бы все время подходили друзья и знакомые. Здесь же мы можем спокойно поужинать вдвоем. Так что, хоть на первый взгляд это и может показаться излишним, на самом деле все вполне логично.

Убедившись, что спорить с ним невозможно, Флейм подняла бокал.

– За логику – стиль Стюарта.

После этого Флейм почувствовала себя на удивление легко и бездумно наслаждалась вином, едой и беседой. Разговор не затихал ни на минуту.

– Вы видели новую постановку «Турандот» Франко Дзеффирелли! – воскликнула она с завистью. – Я умираю от желания ее посмотреть. Говорят, декорации потрясающие.

– Еще бы, на спектакль угрохали добрый миллион, а то и больше, – сухо заметил Ченс. – Я всегда думаю: не лучше ли было бы потратить эта деньги на то, чтобы пригласить на сцену «Метрополитен» кого-нибудь из мировых знаменитостей.

– Вы правы, – согласилась она. – Если хочешь их послушать, надо ехать в Европу.

– Потому что в Европе звездам платят гораздо больше, чем здесь.

– Знаю, но все равно обидно, – она печально вздохнула. – У меня были билеты на «Турандот», когда я в прошлый раз приезжала в Нью-Йорк. К сожалению, в последний момент поход в театр сорвался, и мне пришлось отдать билеты одному из друзей.

– Вы были в Нью-Йорке по делам или для развлечения?

– По делам. В Нью-Йорке находится штаб-квартира агентства, и я приезжала на совещание.

– Вы часто там бываете?

– Три-четыре раза в год. А вы?

– Раза в два чаще…

– Где вы останавливаетесь? – полюбопытствовала она.

– В «Плазе». – Он чуть склонил голову набок. – А почему вы спрашиваете?

Слегка улыбаясь, она раскачивала бокал с шампанским, наблюдая за поднимавшимися на поверхность пузырьками.

– Вдруг вы останавливаетесь в отеле своего конкурента.

– Конкурента? – Он удивленно прищурился.

– Дональда Трампа. – Она озорно улыбнулась поверх бокала.

– Хотя мы занимаемся одним и тем же бизнесом, – сказал он с улыбкой, – я не считаю его своим конкурентом. Меня не интересуют ни Манхэттен, ни Атлантик-Сити. Пускай он делает там все, на что его хватает. Я же оставляю за собой всю прочую территорию страны.

Озорной огонек у него в глазах исключал даже намек на тщеславие, что вызвало легкий смех Флейм.

– Странно, что не всего мира.

– Надо же оставить какое-то пространство для роста, – заметил он, и складки на его щеках прорезались четче.

– Как я могла упустить это из виду? – Она притворно вздохнула.

Официант, стоявший на почтительном расстоянии от столиков, подавил зевок. Флейм заметила, как поспешно он прикрыл рукой рот, и сразу отвернулась – лучше бы она этого не видела. Ей не хотелось думать о том, что уже очень поздно.

– Что вы делаете завтра, а точнее сказать, сегодня?

Встретив его взгляд, она обратила внимание на его мужскую настойчивость. Одновременно ей бросилось в глаза множество других подробностей – как, например, отблеск низкого пламени свечи на его черных волосах или природная сила пальцев, спокойно державших стакан с бренди.

– В Музее современного искусства сейчас проходит архитектурная выставка Марио Ботта, я хотела бы ее посмотреть. Говорят, зрелище весьма впечатляющее.