Текст книги "Под сенью виноградных лоз"

Джанет Дейли
Под сенью виноградных лоз

1

Вблизи площадки аттракционов Центрального парка, у края мостовой, притулился микроавтобус с передвижной телевизионной станцией, доставившей сюда необходимое оборудование для «Новостей» четвертой программы. Тут же вдоль тропы возились операторы, устанавливая аппаратуру для съемки информационной передачи «Опять – в пять» Городской службы новостей. За переносными ограждениями, поставленными здесь охраной парка, толпились любопытные, таращась на происходящее и обливаясь потом от нестерпимой жары знойного августовского дня.

Выйдя наружу из прохлады снабженного кондиционером автобуса, Келли Дуглас услышала старомодные звуки шарманки, доносящиеся из парка со стороны карусели, они заглушали равномерный шум двигателя. Келли, одна из ведущих вечерних «Новостей», работавшая на Кей-эн-би-си почти два года, была уже в полном гриме, каштановые волосы гладко зачесаны назад и уложены в модную косичку.

– Привет, Келли. – К ней подошел Эдди Мичелз из технического персонала. – Ну и жарища, – проговорил он, вытирая потный лоб рукавом спортивной рубашки. – Должно быть, не ниже сотни[1]1
  По Фаренгейту.


[Закрыть] в тени. – Как минимум, – согласилась Келли и шутливо воздела руки. – Добро пожаловать в Нью-Йорк летом, вы сэкономите на сауне.

– Точно сказано. – Он повернулся было, чтобы уйти, но передумал. – Хотел сказать – мне понравилось твое интервью с этой бюрократкой Блейн. Заставила ты ее поерзать, когда вытащила на свет Божий все неувязки в ее докладе. Надо было держаться с ней жестко до конца, не сменять гнев на милость.

Улыбнувшись, Келли дружелюбно покачала головой:

– В Айове меня научили не изощряться в остроумии над поверженным противником. Особенно если у него есть могущественные друзья.

Эдди, хохотнув, согласился с ней.

– Пожалуй, ты права.

– Еще бы. – Улыбнувшись еще шире, она наставительно произнесла: – Поставь кого-то в дурацкое положение – и, считай, нажил врага на всю жизнь.

– Это, полагаю, ты тоже усвоила в Айове? – рассмеялся Мичелз.

– Само собой, – ответила Келли с серьезной миной, но потом тоже рассмеялась и направилась к операторам по дорожке, ведущей к аттракционам. Когда она подошла к своим коллегам совсем близко, в толпе ее узнали, и один из зевак крикнул:

– Эй, Келли, не боишься гулять в Центральном парке?

– С тобой – нет, – быстро парировала она, с улыбкой оглядывая толпу и пытаясь определить, кому принадлежал голос.

В стороне от толпы вполоборота к ней стоял пожилой мужчина. В его темных волосах поблескивала седина. На нем была клетчатая рубашка и поношенные, мятые зеленые слаксы.

Эта одежда, искривленные дерзкой усмешкой губы…

Келли похолодела, страх мгновенно сковал ее, перед глазами замелькали картины – занесенный над ней мощный кулак, пронзившая ее боль, сдавленный крик, грубые руки, которые швыряют ее, как щенка, дыхание мужчины, отдающее виски, тонкий детский голосок. И звоном в ушах: «Не бей меня, папа! Не бей меня!» – а в ответ – грубые ругательства и вкус крови на губах.

Замерев от ужаса, она всматривалась в мужчину, а мысли бешено крутились в голове. Как он отыскал ее? Ведь прошло столько лет. Как? У нее теперь новая жизнь. К ней хорошо относятся, уважают. Нельзя позволить ему все разрушить. Нельзя позволить снова мучить себя. Ни за что.

– Келли, что случилось? – послышался чей-то голос. – Ты бледна как полотно.

Она не ответила, не в силах отвести глаз от мужчины. Но тут он повернулся, и она увидела его лицо. Слава Богу, это не он! Жаркая волна облегчения затопила ее.

Только теперь Келли заметила одну из ассистенток режиссера, с тревогой вглядывавшуюся в ее лицо.

– Это все от жары, – проговорила Келли – что-что, а лгать она умела виртуозно. – Все в порядке, не волнуйся.

Видя, как румянец возвращается на лицо Келли, женщина облегченно кивнула.

– Здесь Пэтти Камминз из зоологического уголка Центрального парка. Думаю, ты захочешь познакомиться с ней до выхода в эфир.

– Разумеется. – Келли снова взглянула на мужчину, чтобы убедиться, что не ошиблась. Конечно, это другой человек. Тот по-прежнему в Калифорнии. В Напа-Вэлли. Она в безопасности. Ей не о чем беспокоиться. Совсем не о чем.

Пышущее жаром августовское солнце раскалило виноградник. Лозы аккуратными рядами вились, спускаясь по неровным склонам горы, корни их глубоко уходили в каменистую почву, ибо только там могли найти для себя достаточно влаги и питания. Земля здесь была неплодородная, никакая другая культура не прижилась бы, и однако из здешнего винограда делали одно из лучших вин в Напа-Вэлли, а по утверждению некоторых отчаянных патриотов, и во всем мире.

Вино «Ратледж-Эстейт» из винограда сорта Ратледж, взращенного на земле семейства Ратледж.

С краю виноградника, у обочины пыльной дороги, стоял бежевый джип с фирменной эмблемой винодельни Ратледжей. К нему неторопливо шел Сэм Ратледж, то и дело останавливаясь и проверяя, насколько вызрели ягоды.

Сэму было тридцать шесть лет, но у губ его уже залегли складки, а от уголков глаз веером расходились морщинки, однако годы не смогли вытравить с его широкого мужественного лица юношеские веснушки, проступавшие даже сквозь сильный загар. На нем были коричневые чины[2]2
  Чины – летние брюки из хлопчатобумажной материи.


[Закрыть] и синяя рубашка из ткани шамбре. Высоко закатанные рукава открывали великолепно развитую мускулатуру рук. Старая, выгоревшая коричневая шляпа модного в сороковые годы фасона заслоняла его глаза от слепящих солнечных лучей.

Дойдя до конца одного из виноградных рядов и остановившись у самого джипа, Сэм Ратледж, наклонившись, сгреб пригоршню земли – сплошную пыль и мелкие камушки.

Это была земля Ратледжей, так же как и виноградник. Вся его жизнь заключалась в них: И другой жизни он не хотел.

Все еще держа в руке землю, он поднял голову и бросил взгляд на другую сторону узкой, покрытой рядами виноградных лоз долины. К западу от нее вздымались острые вершины гор Майакемэс, прорезанные глубокими ущельями, к востоку – горы-близнецы, отделявшие высокой стеной долину от побережья.

Сочная зелень дубов и деревьев хвойных пород устилала склоны гор, резко контрастируя с выжженной солнцем травой пастбищ.

Гора Сент-Хелен высилась ближе всех, на севере ее сглаженная вершина господствовала над местностью, выше ее голубым балдахином раскинулось безоблачное небо. Дождь скудно окроплял, а солнце нещадно палило эту землю, с Тихого океана приходили сюда прохладные туманы, в почве было много скальных пород, вулканического пепла и органических остатков морского происхождения. Сэм видел в ней бич Божий.

Подержав немного горсть земли в плотно сжатом кулаке, он ослабил пальцы, и крошево посыпалось вниз. Отряхивая с рук пыль, он услышал шум мотора на дороге и тут же прикинул, кто же это забыл закрыть главные ворота. Во владения Ратледжей не так-то просто попасть. Посещение гостями винодельни обговаривалось заранее – график работ редко позволял проводить такие экскурсии.

Шум приближался, теперь по особому урчанию мотора было очевидно: кто-то ехал на автомобиле. Светло-зеленый «Бьюик» показался из-за поворота, подняв облако пыли. Рев мотора разорвал тишину виноградника.

Сэм узнал этот автомобиль десятилетней давности еще до того, как увидел красивую эмблему на дверце и надпись: «Виноградник «Ребекка». В округе была только одна такая машина, и она принадлежала Лену Дауэрти, также как и десять акров земли, которые Дауэрти величал «Виноградником «Ребекка». Когда Сэм последний раз навещал Дауэрти, заросли на его участке напоминали скорее джунгли, чем виноградник. Сэма это не удивляло. Лен Дауэрти только изображал из себя винодела, его подлинным призванием была пьяная гульба, частенько заканчивающаяся потасовкой.

Сэма не интересовал этот человек, и он не испытывал жалости к нему из-за его теперешних финансовых проблем. Все это можно было прочесть на его лице, когда «Бьюик», отчаянно заскрипев тормозами, резко остановился. Пыль, полностью поглотив на мгновение автомобиль, постепенно осела на землю.

– Где она? – Лен Дауэрти высунул голову из окна, его изборожденное глубокими морщинами лицо исказилось от ярости. – Черт побери, я спрашиваю, где она?

– Как я понимаю, речь идет о Кэтрин. – Привычно назвав бабушку по имени, Сэм шагнул к своей машине. Ему не надо было ломать голову, зачем Кэтрин понадобилась Дауэрти. Ясно, что тому уже вручили уведомление о лишении права на выкуп заложенного имущества.

– Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, – огрызнулся Дауэрти, глаза его гневно сузились. – И тебе я скажу то же, что и ей. Вам не отобрать мою землю. – Дауэрти отвел взгляд, он никогда не мог долго смотреть в глаза другому человеку. – Виноградник – мой. Вы не имеете на него никаких прав.

– Любой адвокат скажет тебе прямо противоположное, Дауэрти, – спокойно отозвался Сэм. – Ты занял деньги у компании «Ратледж» под залог земли. Все платежи давно просрочены, и теперь ты лишился права выкупа. Все законно.

– Узаконенное воровство, вот что это такое, – возразил Дауэрти и нажал на газ.

Сэм проводил взглядом облако пыли, вьющееся за автомобилем, пока тот не скрылся за поворотом. Потом выбил шляпу и провел рукой по густым светло-каштановым волосам. Он предвидел ярость и гнев Дауэрти, хотя, по мнению Сэма, настоящую ярость могло бы скорее вызвать пренебрежительное отношение Дауэрти к земле, заросшей по его милости бурьяном.

Когда-то эти десять акров входили во владения Ратледжей, но лет шестьдесят назад, когда отец Дауэрти погиб в результате несчастного случая на винодельне, оставив беременную жену без всяких средств к существованию и без собственного жилища, Кэтрин из жалости и чувства долга подарила вдове небольшой домик и шесть акров земли.

Сэм считал, что теперь земле пора бы вернуться к Ратледжам. Вновь нахлобучив шляпу, он бросил взгляд на солнце. В это время дня Дауэрти найдет Кэтрин в винодельне в компании старого Клода.

Сэм сел в автомобиль и поехал в том же направлении, что и Дауэрти, но вовсе не с целью выручить из неприятного положения бабушку. Несмотря на свои девяносто лет, она лучше его сможет осадить Дауэрти. Да и любого другого тоже.

В пыльном дворике винодельни Ратледжей росли дающие густую тень мадроньи – деревья со светло-коричневой корой. Построенная более ста лет назад винодельня являла собой массивное здание высотой в четыре с половиной этажа, возведенное из побуревшего со временем кирпича. Куполообразная крыша являлась единственным украшением этого строгого здания.

Войти в винодельню можно было через парадные двустворчатые двери. Через них и прошла Кэтрин Ратледж, опираясь на трость из черного дерева с серебряным набалдашником. Эта миниатюрная женщина с прямой спиной весила не более ста фунтов. Люди поговаривали, что у нее стальной хребет.

Время посеребрило ее некогда черные волосы. В девичестве Кэтрин убирала их в пучок, теперь ее лицо, в соответствии с новыми представлениями о моде, обрамляли мягкие пряди. Морщины не обезобразили ее внешность, они были почти незаметны. Тонкие черты лица вызывали представление о мягкости натуры… но только до тех пор, пока не заглянешь ей в глаза. Эти темно-синие озера говорили о несокрушимой силе, какую дает сочетание ума и воли.

Рядом с ней шел Клод Бруссар. На пятнадцать лет моложе хозяйки, он после отмены «сухого закона» неизменно руководил винодельческим процессом фирмы. У этого коренастого француза были большие руки, широченные плечи и еще более могучая грудь. С годами он раздался в талии, его густая шевелюра покрылась сединой, но поступь, как и у Кэтрин, оставалась все такой же твердой, не изменяла ему и его легендарная силища. Минувшей зимой работники винодельни с удивлением наблюдали, как Клод водрузил на прежнее место рухнувший с полки кег[3]3
  Кег – бочонок емкостью около 40 литров.


[Закрыть] с вином.

– Сегодня утром на винодельню заходил некий тип, назвавшийся Фергюсоном, – говорил он Кэтрин. – Тот, что приобрел виноградник Купера. Хочет поставлять нам свой виноград.

– Что за чушь! – Реакция Кэтрин была немедленной. – Как можно закупать виноград, не зная толком его происхождения? Под моим присмотром посажено каждое растение на плантации, и я наблюдаю за ростком, пока он не достигнет зрелости. Вино «Ратледж-Эстейт» делается только из нашего винограда. Если этот тип еще к нам заявится, расскажите ему об этом.

Клод Бруссар согласно кивнул.

– Как скажете, мадам.

Он всегда ее так называл, начиная со времени их первой встречи во Франции, когда был еще совсем мальчишкой. Никогда не обращался: мадам Ратледж. И, конечно уж, не Кэтрин. Для него она всегда была только «мадам». Другие подхватили такое обращение. Многие приобщенные к виноделию в округе называли вино с этикеткой «Ратледж-Эстейт» не иначе, как «вино мадам». Вначале, сразу после отмены «сухого закона», это говорилось с оттенком иронии – претензии хозяйки винодельни изготовлять вино, не уступающее великому бордо, казались смехотворными, но постепенно, с течением времени, когда ее продукция стала на дегустационных «слепых» конкурсах побеждать прославленные марки, в тоне уже преобладали уважительные, а то и завистливые нотки.

Отблеск славы падал и на Клода как на maitre de chai, главного технолога. Сознавая это, он еще выше задирал нос. Но сейчас, когда Клод увидел, как въехавший во двор «Бьюик» затормозил напротив винодельни, обычное спокойное выражение на его лице померкло. Облако пыли окутало лакированный кузов автомобиля, затуманив его блеск. Клод бросил на Кэтрин тревожный взгляд.

Тень недовольства пробежала по лицу хозяйки при виде вылезающего из машины Лена Дауэрти. Однако, когда он приблизился, лицо ее стало вновь невозмутимым.

Взгляд скользнул по седеющим волосам и гладко выбритому морщинистому лицу Лена. Его брюки оливкового цвета были тщательно отутюжены, полосатая рубашка топорщилась от крахмала. Даже в теперешнем положении Лен заботился о своем внешнем облике.

– Вы не сделаете этого. – Он остановился прямо перед ней. Аромат одеколона «Вельва» все же не смог вытеснить запах виски. – Вы не посмеете оттягать у меня виноградник. Эта земля моя. Она принадлежит мне.

– Если вы возражаете против передачи вашей собственности мне, уплатите долг, мистер Дауэрти, и земля вернется к вам, – сухо отозвалась Кэтрин.

– Но это больше чем тридцать пять тысяч долларов. – Желая скрыть проступившие на глазах слезы, Дауэрти отвернулся; губы его были плотно сжаты, руки дрожали. – До конца октября мне не достать столько денег. Нужно время. – В голосе его послышалась знакомая вкрадчивая интонация. – С тех пор как я потерял жену, мне не везет…

– Бедняжки уже двадцать лет нет в живых. – Голос Кэтрин, и без того достаточно резкий, мог, при желании, пронзать как кинжал. Сейчас она хотела именно этого. – Вы слишком долго списываете все на ее смерть. Со мной это не пройдет.

Дауэрти покраснел. Прилив крови на какое-то время скрыл нездоровую бледность его лица.

– Старая стерва, холодная и безжалостная. Неудивительно, что ваш сын Гил ненавидит вас.

Боль. Быстрый и резкий укол. Боль, знакомая только матери, которую ненавидит родное дитя. Эта боль нисколько не слабеет с годами, скорее даже прибывает, но и ненависть Гилберта растет тоже.

Не желая спорить с Дауэрти, Кэтрин вся напряглась, держась еще прямее обычного.

– Я не собираюсь обсуждать с вами мои отношения с сыном, мистер Дауэрти.

Дауэрти знал, что сделал ей больно.

– Вам, наверное, чертовски обидно, что он управляется в своей винодельне не хуже, чем вы тут. Кто знает, может, через несколько лет «Клойстерз» переплюнет «Ратледж-Эстейт».

Во двор вкатил бежевый джип и замер в тени. Краем глаза Кэтрин видела, как из автомобиля вышел ее внук Сэм Ратледж.

– Ваши слова не относятся к делу, мистер Дауэрти. – Кэтрин указала тростью на бумаги, зажатые в его руке. – Вам вручили официальное уведомление. Либо платите деньги, либо прощайтесь с виноградником. Выбирайте.

– Проклятье, – злобно выругался мужчина. – Думаете, что со мной так просто разделаться? Еще посмотрим. Скорее спалю все, чем уступлю вам.

– Сделайте одолжение, – сказал подходя Сэм. – Не придется гонять бульдозер, чтобы сровнять там все с землей. – И, повернувшись к Кэтрин, добавил: – Пролетал над его землей в прошлую субботу, когда поднимался на «Малыше» («Малышом» Сэм называл старенький двухместный биплан, который он восстановил два года назад), сверху было хорошо видно, как он запустил виноградник. Там просто джунгли, все переплелось.

– Я ничего не мог поделать, – тут же попытался оправдаться Дауэрти. – У меня последнее время нелады со здоровьем.

– Пошел вон, – приказала Кэтрин, бросив на Дауэрти ледяной взгляд. – Я устала от твоего вечного нытья и слишком стара, чтобы тратить на тебя драгоценное время. – Она повернулась к Сэму. – Проводи меня домой, Джонатан.

Машинально она назвала Сэма именем его отца, но Сэм не стал ее поправлять. Ему было четырнадцать, когда, более двадцати лет назад, умер отец; с тех пор Кэтрин частенько оговаривалась, называя его Джонатаном. И с годами Сэм привык не замечать этой оговорки.

Он подвел Кэтрин к джипу и усадил ее на место рядом с водителем, потом, обойдя автомобиль, уселся в него сам. Кладя руки на руль, он услышал рядом вздох, полный раздражения.

– Не можешь забыть о Дауэрти? – спросил Сэм, бросив на бабушку быстрый взгляд, и, крутанув руль, направил автомобиль на тенистую дорожку.

– Дауэрти меня не волнует. Что он может!

Ее сухой тон говорил: тема закрыта, дальнейшего обсуждения не будет. Кэтрин всегда умела выбросить из своей жизни вещи, чувства, людей. Вот так же выбросила она и дядю Гилберта, думал Сэм, пока джип полз вверх по узкой дороге.

Когда между ними произошел разрыв, Сэм находился в частной школе. В долине рассказывали сотни историй, существовала сотня версий того, что произошло. Каждая из них могла быть правдой. Отец никогда не обсуждал с ним эту тему, Кэтрин – тоже.

Сразу же после разрыва она с помощью юристов выкупила долю Гилберта в семейном деле. Гил, добавив к полученной сумме деньги инвесторов, приобрел в шести милях от Ратледжей заброшенный виноградник, построил на нем винодельню в монастырском стиле, окрестил усадьбу «Клойстерз» и занялся изготовлением вина под тем же названием, причем весьма успешно, тем самым вступив в открытое соревнование с матерью.

Сэм неоднократно присутствовал при их случайных встречах на разных мероприятиях, связанных с виноделием. Посторонний человек никогда бы не догадался, что это мать и сын, не говоря уж об их вражде. При посторонних они не демонстрировали ни злобы, ни агрессивности. Кэтрин держалась с сыном как с еще одним коллегой-виноделом, если, конечно, удостаивала его вообще вниманием. Но соперничество продолжалось. И не было секретом ни для кого.

– Сегодня утром я говорила с Эмилем, – возобновила разговор Кэтрин. Называя это имя, она имела в виду барона Эмиля Фужера, владельца фирмы «Шато-Нуар» в Медоке, прославленном винодельческом районе Франции. – На следующей неделе он будет на винном аукционе в Нью-Йорке. Мы договорились там встретиться.

Ее пальцы с силой сжали резную рукоятку. Трость была постоянным напоминанием, что и она невечна – ей это пришлось признать в прошлом году, пролежав в постели две недели с серьезным ушибом бедра после падения.

За оставшееся время Кэтрин намеревалась упрочить будущее фирмы. Как ни больно было признавать, но она не очень-то верила в своего внука.

Кэтрин бросила оценивающий взгляд в его сторону. Сэм унаследовал от отца великолепную фигуру и внушительный рост. Светло-карие глаза смотрели спокойно и рассудительно, черты лица говорили о твердости характера. И тем не менее она заметила: у него никогда не было гордости за вина, на которых стояло клеймо «Ратледж-Эстейт». А без гордости нет страсти, а без страсти вино становится просто товаром.

При таком раскладе ей ничего не оставалось, как искать человека со стороны. Прошлой весной она познакомилась с нынешним хозяином «Шато-Нуар», предложив ему начать совместное дело и наладить в Ратледже выпуск нового высококачественного вина.

Они почти договорились, когда в игру вмешался Гил, сделав барону подобное предложение. Кэтрин не сомневалась, что ее сын поступил так ей назло.

– Ты, естественно, поедешь со мной в Нью-Йорк, – сказала она Сэму, когда он остановил джип перед домом.

– Как скажешь. – Обойдя автомобиль, Сэм помог ей выбраться из джипа.

Повернувшись лицом к дому, Кэтрин окинула его взглядом. Внушительное здание. Дед ее покойного мужа построил его за двадцать лет до конца прошлого века, за образец был взят старинный французский замок. В доме было три этажа и еще один – меньшей высоты. По стенам из розового кирпича вился виноград, смягчая аскетический вид постройки. Трубы подчеркивали крутизну крыши, стекла французских окон поблескивали в длинных и узких рамах. Все говорило о традициях и больших деньгах.

Тяжелая парадная дверь красного дерева распахнулась, и на пороге возникла вечно пребывающая в движении миссис Варгас, экономка. Черная униформа, убранные в низкий пучок седые волосы.

– Сюда заезжал этот Дауэрти, требовал, чтобы его пропустили к вам. – Экономка фыркнула, произнеся эти слова, тем самым давая понять, что она думает о подобном требовании. – Ушел после того, как я сказала, что вас нет.

Кэтрин только кивнула ей. Сэм подвел бабушку к мраморным ступеням, ведущим в дом.

– Попросите Хан Ли приготовить чай и подайте его на веранду, – распорядилась она и перевела взгляд на Сэма. – Составишь мне компанию?

– Нет. У меня есть кой-какие дела. – В отличие от Кэтрин Сэм не мог так легко выкинуть Лена Дауэрти из головы.

Трезвый Лен безвреден. Но в подпитии начинал буянить, направляя свою злую энергию на людей или на их имущество. Сэм хотел убедиться, что их собственности не угрожает опасность.

В центре Сент-Хелен образовалась пробка. Это случилось на шикарной, словно сошедшей с почтовой открытки Мейн-стрит, по обеим сторонам которой тянулись кирпичные и каменные дома начала века, в которых разместились, главным образом, дорогие магазины и рестораны. «Тойота» с орегонским номером вдруг тронулась с места парковки, выруливая прямо на «Бьюик» Лена Дауэрти. Ругаясь, он резко нажал на тормоз и загудел.

– Чертовы туристы, слетелись как мухи на мед, – проговорил он. – Думают, что здесь хозяева – вроде как Ратледжи.

Мысль об этом семействе вызвала у Дауэрти панику, он почувствовал на губах привкус страха, и его охватило отчаянное желание чего-нибудь выпить.

С большим облегчением увидел он в знакомой витрине обшарпанного кирпичного дома рекламу пива. Выцветшая вывеска у входа гласила, что это заведение именуется «Старая таверна», но все местные завсегдатаи баров называли его просто «У Большого Эдди».

Припарковав машину на свободном местечке у бара, Дауэрти вошел внутрь. Воздух там был пропитан застоявшимся запахом табака и алкоголя.

Большой Эдди возвышался над стойкой. Когда появился Дауэрти, он на мгновение оторвал глаза от экрана подвешенного на стене телевизора, а потом вновь устремил на него взгляд. Шла какая-то игра. Большой Эдди любил их смотреть.

Дауэрти уселся на свое обычное место – в дальнем конце стойки.

– Я буду пить виски.

Большой Эдди слез с высокого стула, протянул руку под прилавок, извлек оттуда стакан и бутылку виски, поставил их перед Дауэрти, а затем вернулся к своему стулу и стал вновь следить за игрой.

Первую порцию Дауэрти проглотил одним махом, почти ничего не почувствовав. Руки стали дрожать меньше, и он вновь наполнил стаканчик. На этот раз спиртное словно лавой обожгло ему нутро – он смог выпить только половину. Уведомление, лежащее в кармане рубашки, давило грудь.

Тридцать пять тысяч долларов. Для него эта сумма так же недоступна, как, скажем, триста тысяч.

Вот чертовы зенки, подумал он, вспомнив остановившийся на нем взгляд стальных глаз Кэтрин Ратледж. Опрокинув стакан с остатками виски, он снова наполнил его.

Сидя здесь – с бутылкой в одной руке и со стаканом в другой, – он забыл о времени. Постепенно бар наполнялся посетителями. Хор голосов, перекрывающий шум телевизора, вывел Дауэрти из оцепенения, и он заметил, что стоящая перед ним бутылка наполовину пуста. На телеэкране появилось лицо Тома Брокоу.

Скрипнул стул. Дауэрти повернулся на звук и увидел Фиппса, репортера из местной газеты, этот человек с тяжелой челюстью и мешками под глазами уселся рядом.

– Эй, Эдди, – позвал мужчина из-за столика. – Еще парочку пивка.

– Сейчас, сейчас, – согласно проворчал Большой Эдди.

Дауэрти бросил через плечо насмешливый взгляд на механика в замызганном комбинезоне, сидящего рядом с маляром в перепачканных брюках. Одни работяги вокруг, подумал он презрительно. Работают от звонка до звонка, пляшут под чужую дудку. Такая жизнь не по нему. Им никто не командует – он сам себе хозяин. Черт подери, он владелец виноградника. Он…

Тут Дауэрти вспомнил о бумаге в кармане и почувствовал приступ тошноты. Не может он потерять эту землю, она – все, что у него осталось. Если ее не будет, где он будет жить? Что будет делать?

Нужно помешать Ратледжам присвоить ее. Нужно изыскать способ достать деньги. Но как? Где?

Все у него шло наперекосяк. Все. Это началось со смерти Бекки. Его красавицы-жены Ребекки. Ничего у него не клеилось с тех пор, как он потерял ее.

Дауэрти плеснул еще виски в стакан. И тут его взгляд упал на телевизионный экран.

– При обстоятельствах, вызывающих в памяти покушение на президента Рейгана, – говорил Том Брокоу, – сегодня был ранен нью-йоркский сенатор Дэн Мелчер и убит один полицейский. Подробнее об этом расскажет Келли Дуглас.

На экране появилась женщина, стоящая на фоне ярко освещенного подъезда больницы. Решительное, смело вылепленное лицо, излучавшее неукротимую энергию, заставило Дауэрти взглянуть на нее внимательнее.

Когда женщина заговорила, он прикрыл глаза.

– Том, сенатора Дэна Мелчера доставили в больницу, по меньшей мере, с одним огнестрельным ранением в грудь…

Этот голос. Он быстро вскинул голову. Низкий, уверенный. Ошибиться невозможно. Он знал этот голос. Знал так же хорошо, как свой собственный. Этот голос наверняка принадлежал ей.

Но женщины уже не было на экране, ее лицо сменилось изображением пожилого мужчины, он улыбался, вылезая из черного автомобиля, приветственно махал рукой, не обращая никакого внимания на разъяренные крики пикетчиков. За экраном продолжал звучать все тот же голос:

– С избрания Дэна Мелчера два года назад в сенат штата вокруг его деятельности не прекращаются споры. Его либеральная позиция в вопросе о гражданских правах и заявления в печати вызвали оживление в оппозиции. И вот теперь это противостояние привело к страшной катастрофе.

Голос смолк, и тут стало видно, как из толпы людей, держащих лозунги в руках, выступила женщина.

– Убийца! – выкрикнула она и, выхватив пистолет, выстрелила.

Тут на экране все смешалось. Охранник подхватил медленно оседающего сенатора, рядом рухнул полицейский, зеваки с криками начали разбегаться, кто-то схватил стрелявшую женщину, полицейский повалил ее на землю. Затем крупным планом показали потерявшего сознание сенатора, на его белоснежной рубашке растеклось большое кровавое пятно. В следующем кадре сенатор был уже на носилках, которые загружали в «скорую помощь».

Женщина вновь заговорила.

– Мы только что получили сообщение, что раненый полицейский скончался. Убийца находится под стражей. Ее личность пока не установлена. Обвинение скоро будет предъявлено. – Мгновение выждав, она прибавила: – Келли Дуглас, Кэй-эн-би-си, Нью-Йорк.

Дауэрти поморщился. Ее теперь не узнать. Хотя те же каштановые волосы, темно-зеленые глаза. А голос, да, тут он не мог ошибиться. За эти десять лет она изменилась. Взяла фамилию матери. Но голос прежний. Это она. Тут уж никаких сомнений.

Невидящими глазами он смотрел на экран, где демонстрировалась патриотическая реклама кофе «Максвелл». А рядом брюзжал Фиппс:

– И это они называют журналистикой. Такой ерундовый репортаж не возьмет ни одна газета.

Большой Эдди пожал плечами.

– Лучше один раз увидеть, чем сто – услышать.

– Смотря что увидеть, – презрительно усмехнулся Фиппс. – Смазливую мордашку, которая притворяется, что умеет работать. Поверь мне, всем им на телевидении зря жалованье платят.

Лен Дауэрти слушал разговор вполуха. Он был смущен и сбит с толку. Хотел было еще пропустить стаканчик, но потом, одумавшись, резко отодвинул его от себя и поднялся с места. Нужно хорошенько все обдумать.