Текст книги "Ворон. Волки Одина"

– Ингвар, – продолжал ярл, – негоже, чтобы воин, рожденный во фьордах, прислуживал ходячему мертвецу. А еще хуже то, что этот обгорелый козлиный хрен бил тех, кто горбатился у него на веслах. – Сигурд поглядел на Орма Пучеглазого, который лежал со вспоротым животом, истекая кровью, – кольчуга не спасла его от копья синелицых. Дядя влил ему в глотку луковой кашицы и теперь, стоя рядом на коленях, принюхивался к ране. Потом посмотрел на Сигурда и покачал головой – рана пахла луком, а значит, живот Орма продырявлен и надежды нет.

Сигурд нахмурился и повернулся обратно к синелицему.

– Делай с ним что хочешь, Ингвар.

Тот ухмыльнулся. Его товарищ по веслу выступил было вперед, но датчанин остановил его движением жилистой руки.

– По мне кнут этого сукиного сына гулял чаще, чем по тебе. Добьешь то, что останется.

Однако добивать было нечего. Синелицый даже не пытался сопротивляться. Некоторым норвежцам такое поведение показалось малодушным и недостойным воина. Я же согласился с Флоки, который ругал синелицых за твердолобость. Отказ защищаться был не трусостью, а редкостной отвагой, достойной самого Тюра. Синелицый стоял на палубе собственного корабля, сцепив руки на груди, и принимал удар за ударом. Ингвар уже сбил кулаки в кровь, но даже с переломанным лицом и едва держась на ногах, синелицый не разжал рук, а только содрогался от боли. Он знал, что скоро пойдет на корм крабам, что, сопротивляясь, ничего не добьется и будет выглядеть жалко. Поэтому и принял смерть с таким хладнокровием, которое запомнится надолго. Может, воины на берегу и видели, как он умер, но они точно не признали своего господина в том, что осталось. И даже когда приятель Ингвара сбросил кровавую массу за борт, я все еще восхищался отвагой синелицего и думал, что его Аллах, должно быть, могущественный бог, раз наделил тех, кто в него верит, таким мужеством.

Глава 7

Мы нарекли синелицего Велундом – его настоящее имя наверняка было не выговорить. Был он мускулист и черен, будто покрытый копотью кузнец, вот мы и стали звать его так же, как бога кузнечного ремесла. Рольф забрал тела погибших на борт «Морской стрелы» и, отойдя чуть дальше, причалил к берегу. Датчане похоронили Орма Пучеглазого и Квельдульфа вместе со своим товарищем, которому непостижимым образом в каждый глаз воткнулось по стреле. В могилу их положили со справным оружием – мечей синелицых у нас теперь хватало с избытком. Сигурд сказал, что ему странно хоронить своих воинов так далеко от родной земли, но дома ими гордились бы, ведь они совершили столь дальнее путешествие и победили стольких врагов.

На корабле синелицых нашлось множество съестных припасов: хлеб, вяленое мясо, зерно и сыр. Была там и целая корзина странных желтых плодов, таких кислых, что, когда Свейн расхрабрился и надкусил один, его перекосило так, что мы расхохотались. Сок стекал по его бороде, глаза выпучились, а жилы на шее натянулись – того и гляди, лопнут.

– Злой-то какой, что Брамова Боргхильда, – сказал он, когда снова обрел дар речи.

– Эх, не знаешь ты мою жену, Рыжий, – сказал Брам, махнув на Свейна рукой, – с нею ничто не сравнится.

Вновь грянул хохот – Брам, похоже, не шутил.

Корабли наши выстроились клином, словно стая гусей: «Змей» впереди, «Конь бурунов» и «Морская стрела» справа, «Фьорд-Эльк» и «Голиаф» – так мы назвали корабль синелицых – слева. Несмотря на большой парус, «Голиаф» шел медленно и тяжело; наверное, быстроходным был второй корабль, который уклонился от боя.

– Тот охотился, а этот приканчивал добычу, – предположил Брагги, глядя на судно.

Мы назвали его «Голиаф» в честь древнего великана, о котором рассказывал отец Эгфрит на франкской земле. Всем понравилось начало, когда могучий филистимлянин в сияющих доспехах выступил из стана под дружные крики своих побратимов. А вот конец разочаровал: скандинавы недоумевали, как мог простой мальчишка сразить могучего великана камешком, и, пока Эгфрит досказывал легенду, сидели с надутыми лицами.

– Наверное, Давид убил Голиафа его же мечом, – оправдывался отец Эгфрит.

С недовольным ворчанием воины отправились спать, оставив монаха сожалеть о том, что такой хороший рассказ пошел псу под хвост.

Однако легенда Эгфрита всем запомнилась, а имя Голиаф как нельзя лучше подходило огромному кораблю. Правда, был он что камень на шее – мешал плыть быстрее, и все же бросать его было жаль: слишком дорогой ценой достался. Да и выглядел он устрашающе – едва завидев нас, корабли меняли курс, как пес, отбегающий от пьяного хозяина, чтоб не попасть под горячую руку.

Велунд с готовностью отвечал на наши вопросы во время редких стоянок. От него мы узнали, что Гердова Титька – «мечеть», церковь синелицых. До того как попасть в плен к синелицым, он был разбойником. Выглядел Велунд грозно – сплошная гора мускулов, – но нрава был добродушного и нравился мне больше, чем Ингвар. О Гердовой Титьке зашла речь, когда Велунд упомянул, что неподалеку есть еще одна мечеть, и по описанию мы поняли, о чем он толкует: что у Гердовой Титьки, что у другой мечети была вспученная крыша, каких мы прежде не видывали.

Островерхие горы и поросшие кустарником холмы исчезли. Уже много дней по левому борту тянулся пологий берег, а море было таким теплым и прозрачным, что, казалось, можно ловить рыбу голыми руками. Даже далеко от берега на смазанные жиром лоты налипал толстый слой песка, а значит, подходить ближе не стоило. Волны накатывались на длинный склон, мчались назад, а потом яростно били о берег пенистыми валами. К северо-востоку лежал знакомый Велунду остров. Белокаменные утесы с разбросанными то тут, то там темно-зелеными пятнами лесов будто вырастали из лазурного моря. У кромки воды, на узкой, усыпанной галечником полоске берега, будто стражи, возвышались гигантские валуны. Когда-то давным-давно они сорвались с гор и теперь, отесанные волнами и вросшие в землю, подобно Иггдрасилю, собирались стоять незыблемо до Гибели богов. Мечеть была на северной стороне острова. Велунд слыхал, что знатные люди останавливались здесь, чтобы помолиться, – далекий остров чист от греха, и того, кто сюда доберется, вознаградит Аллах. Эгфрит сказал, у христиан тоже есть затерянные в морях обители для истово верующих, ведь в таких местах ничто не отвлекает от служения богу.

– Встречались нам такие обители, монах. – Улаф подмигнул Сигурду, а тот кивнул, ухмыльнувшись.

– В Гердовой Титьке нечем было поживиться, – заметил Рольф.

Сидя неподалеку от нас, датчанин продирал гребнем спутанную бороду и давил вычесанных вшей.

– Мы поджидали там богача эмира, – продолжал рассказ Велунд, – но нас опередил лис покрупнее, который охотился на тех же… – Он нахмурился, вспоминая слово.

– Кур? – подсказал Сигурд.

Велунд кивнул. Его шайку перебили люди клювоносого; самых сильных оставили в живых и посадили на весла. Некоторое время спустя клювоносый вступил в бой с датским кораблем. Ингвар был в числе тех, кто веслами пытался оттолкнуть вражеский корабль, но упал за борт. Вода еще не успела стечь с одежды датчанина, как его уже заковали в цепи и швырнули на скамью к Велунду. Слушая Ингвара, я ловил на себе взгляд Улафа – ведь я тоже стал гребцом на «Змее», когда дым от моей сожженной деревни еще чернил небо.

– Может, стоит наведаться в здешнюю мечеть, Дядя? – Сигурд задумчиво провел пальцем по шраму на правой щеке, которую ему разодрал поверженный Маугер.

– Ты уши не мыл? – огрызнулся Улаф. – Слыхал ведь, что случилось с Велундом.

– Сколько у вас было кораблей? – спросил ярл синелицего гребца.

– Один, – ответил Велунд.

Сигурд, торжествуя, ухмыляясь поглядел на Улафа.

– Говоришь, много серебра ваши богачи с собой возят? – спросил Улаф Велунда.

– И серебра, и золота, – ответил тот, сверкая белозубой улыбкой.

Итак, носы наших кораблей повернулись к Иевисе [23]23
  Иевиса – название Ибицы во времена арабского владычества.


[Закрыть] – так, по словам Велунда, звался остров. Сигурд сказал, что боя мы постараемся избежать, если получится. Воины еще морщились от порезов и синяков, полученных от синелицых, да и никому не хотелось ввязываться в новую драку так скоро, как бы ни манило нас эмирово золото.

Мы причалили в уединенной бухте на северо-западе острова. Таких бухт вдоль берега попадались сотни, но лишь эта была незаметна с моря, и мы, скорее всего, прошли бы мимо, если б Велунд не узнал пирамиду из камней на вершине утеса. Именно отсюда люди клювоносого атаковали суденышко, на котором приплыла шайка Велунда.

– А из того храброго куска дерьма вышел бы неплохой морской разбойник, – с уважением признал Улаф. – Корабли-то он ловил, как паук – мух.

– Вот только нас его паутина не удержала, Дядя, – ухмыльнулся я.

– Да где ж пауку ястреба поймать, – сострил Свейн Рыжий, который редко говорил что-то умное.

Те, кому предстояло украсть золото эмира, готовились сойти на берег. Сигурд сказал, что десяти человек хватит за глаза. Просто заберем, что есть ценного, и – обратно на корабли. Если на острове много синелицых, нам все равно их не перебить, да мы и не собирались ввязываться в бой, вот и решено было идти вдесятером. Вооружены мы были, что боги войны. Сигурд, Свейн, Брам, Флоки, Аслак, Бьярни, Пенда, Виглаф, Велунд и я – все облачились в сверкающие кольчуги и начищенные до блеска шлемы. Вид Велунда даже в старом снаряжении Квельдульфа внушал благоговейный ужас. Правда, некоторым не понравилось, что синелицый наденет кольчугу и шлем их убитого побратима. Они ворчали: мол, Велунд полдня стоит на четвереньках, молясь своему богу, а кто ж так обращается с добрым снаряжением? Даже Ингвар возмущался, что на берег с ярлом идет не он, а его товарищ-гребец. Но Сигурд сказал, что, хоть Велунд и синелицый, проку от него будет больше, потому что он говорит на языке тех, кто поклоняется Аллаху. Возразить было нечего, хотя некоторые все равно требовали, чтобы Велунд положил снаряжение обратно в сундук Квельдульфа сразу же, как вернется, ведь у того есть сын, значит, и снаряжение теперь его.

«Морская стрела» подошла к скалам так близко, что мы высадились на берег, не замочив ног. Щурясь от полуденного солнца, отражавшегося от белых камней, мы принялись вслед за синелицым взбираться по скалистому склону. Бороды и спины почти сразу промокли от пота. В руках у нас были мечи, щиты, копья, секиры, а у некоторых еще и луки – лучше принести меньше добычи, чем лишиться жизни. Еще мы взяли с собою съестные припасы, шкуры и меха на случай, если придется заночевать на острове.

Иевиса казалась пустынной – нам встретились только тощие горные козлы, которые проводили нас равнодушными взглядами. Среди скал не было следов присутствия человека, но Велунд заверил нас, что скоро мы своими глазами увидим храм синелицых. Хорошо, что мы пошли вдесятером; сапоги вздымали облако белой пыли, и, будь нас больше, мы бы выдали себя так же явно, как если б протрубили в рог.

Солнце клонилось к западу, когда, усталые и с пересохшими глотками, мы преодолели последний откос. Велунд сделал нам знак пригнуться, а сам, присев, выглянул из-за края скалы. Он привел нас к мечети с восточной стороны по огибающим остров скалам; отсюда было удобно высматривать врага, как орел высматривает зайца.

– Гердова Титька побольше была, – проворчал Свейн; лицо силача покраснело, борода промокла от пота.

– Мы сюда не мечетью любоваться пришли, – напомнил Сигурд, хлопая могучего скандинава по спине.

Я раздвинул копьем заросли дрока и увидел внизу, на расстоянии полета стрелы, храм синелицых. Его окружала низкая стена, а крыша была такой же круглой, как и у первой мечети, только ту еще опоясывали мостки, откуда можно было наблюдать за всем с высоты, зато к этой с восточной стороны лепилась башенка – Велунд сказал, что она называется «минарет». Стены мечети и башенки были ослепительно-белыми, как парус «Голиафа», я даже зажмурился. Единственным темным пятном выделялись деревянные двери. По двору шли два каменных желоба с чистой водой, в некоторых местах такие глубокие, что воду можно было зачерпнуть ведром.

– Никого, – сказал я.

– Придут, – ответил Велунд.

Однако за весь день мы увидели только одного человека в белых одеждах. Он несколько раз поднимался на минарет и затягивал протяжную песнь. Ранним утром, еще до восхода солнца, мы залегли у края скалы. Заря понемногу окрашивала стены мечети в розовый цвет. Переливающаяся в лучах солнца вода так и манила – наша в бурдюках давно стала теплой и безвкусной, – но Сигурд запретил нам рисковать.

– Будь ты синелицым, что б ты сделал, увидев нас? – спросил он Брама, когда Медведь стал жаловаться, что в бурдюках не вода, а лошадиная моча.

– Полез бы в драку, – пожал плечами Брам.

– Кто еще как думает? – нахмурился Сигурд.

Флоки Черный покосился на меня.

– Я бы заперся в башне, – сказал я, – и зажег факел наверху, чтобы поднять тревогу.

Сигурд многозначительно посмотрел на Брама.

– Чертов трус, – пробормотал тот в мою сторону, скалясь в ответ на ухмылки.

Мы остались наверху. Я слушал песнь синелицего и смотрел, как Велунд совершает свой странный ритуал каждый раз, как до нас долетал заунывный мотив, – оказывается, человек в башне сообщал, что пришло время вознести молитву Аллаху.

– Суровый у вас бог, раз вы целуете землю по пять раз на дню, – удивленно заметил Пенда. Я повторил его слова Велунду на норвежском.

– Молитва – ключ к воротам рая, – ответил тот.

– Смотри, ключ-то весь сточишь, – предупредил Брам, набирая полный рот сухой макрели.

Ночью пошел дождь. Мы по очереди стояли на часах, укрываясь промасленными оленьими шкурами и гадая, как долго еще Сигурд собирается ждать. В плохую погоду, да с пустыми желудками, воины обычно вспоминают дом, представляют, как родные сидят вокруг очага, в котором потрескивают поленья, смеются, сплетничают о соседях, обсуждают работу, которую нужно сделать по хозяйству, и причитают, что нет дома отцов. Надвигалась зима, сельчанам надо решать, какой скот переживет зиму, а какой придется забить. О таком говорили норвежцы и уэссекцы, а я молча слушал, ибо не знал своих родных. Не было у меня никого ближе девушки, которая даже глядеть на меня не хотела, да воинов, сидевших рядом со мной в скалах Иевисы.

Два дня спустя Флоки Черный выследил нашу добычу. Ему наскучили разговоры о доме, и он ушел в промозглую ночь высматривать корабли со скал – ему одному Сигурд разрешал покидать лагерь. Вернулся Флоки на рассвете, бледный, промокший до костей. На его исхудавшем лице, обрамленном мокрыми волосами цвета воронова крыла, играла ухмылка, с бороды текла вода. Сигурд вытирал шлем изнанкой рубахи, остальные справляли нужду или протирали сонные глаза.

– Синелицые идут, – сказал Флоки Черный, кивая на восток, где уже показался край солнца. – Причалили ночью, камень с берега брось – попадешь.

– Так близко? – удивился Брам.

– Ну, Свейн попал бы, – уточнил Флоки, улыбаясь, что случалось нечасто. – Не иначе, Тор нас хранит – чудо, что они на нас не наткнулись.

– К счастью для них, – заметил Брам.

Бьярни потер кулаком лоб.

– Да прошлой ночью любой, у кого есть голова на плечах, сидел там, где посуше, а не бродил, словно непохороненный мертвец.

– Сколько их? – спросил Сигурд.

– Я насчитал два десятка, – ответил Флоки. – Темно было, а они костра не развели. Может, уже молиться идут. Видит Один, больше причаливать к этому острову незачем.

– Нам везет, – радостно сказал Свейн.

– Синелицые – храбрые воины, – напомнил Бьярни.

– Я тут кое-что придумал, – сказал я, хотя план еще не сложился полностью у меня в голове.

– Выбросить серебро в море? – съязвил Брам. Бьярни шутя двинул ему кулаком по голове.

– Говори, Хугин, – велел Сигурд. Хугин – один из воронов Одина, и имя его означает «мысль».

– Ну же, поделись с нами, Ворон-умник, – ухмыльнулся Флоки Черный.

– В бой мы ввязываться не хотим, так? – спросил я.

Многие, но не все, кивнули в знак согласия.

– Велунд – синелицый. Тот воющий сукин сын внизу – тоже.

– Сиськи Фригг, парень! Как умно! – поддразнил Брам, однако Сигурд гневно покосился на него, давая понять, что сейчас не до шуток.

– Велунд пойдет к длиннобородому – разумеется, без оружия, – продолжил я, – и попросит у него разрешения помолиться, а потом пригрозит отрезать ему уши, если тот не отдаст ему свою одежду.

– Почему бы просто его не убить? – пожал плечами Свейн.

– Да потому что пятна крови на белой одежде останутся, тупой ты ошметок харкотины, – возмущенно потряс головой Флоки.

Свейн надулся.

– Синелицые войдут в мечеть все разом? – спросил я Велунда.

– Может быть, – ответил он, – но обычно сначала молится эмир. А уже после – все остальные.

Я кивнул.

– Ну так вот, когда эмир зайдет в мечеть, Велунд схватит его и прикажет синелицым сложить оружие.

– А если не послушают?

– Тогда их господин отправится к Аллаху гораздо раньше, чем рассчитывал. – Я посмотрел на Велунда. – Как только они сложат мечи – а они это сделают, эмир же их кормит, – придем мы.

Толстые губы Велунда скривились в улыбке – мой план ему понравился.

– По крайней мере, серебро в реку выбрасывать не придется, – признал Брам, когда я объяснил свой замысел Пенде и Виглафу, хотя они и так уже поняли, о чем речь.

– Все получится, – сказал Сигурд, на мгновение удержав мой взгляд.

– Надо поторопиться, – предупредил Флоки Черный. – Скоро они будут здесь.

Велунд с готовностью снял кольчугу Квельдульфа.

Глава 8

Никогда прежде я не видел такого толстого человека, как эмир. Мы пили дождевую воду, собранную ночью, и наблюдали за тем, как с востока подходят к мечети синелицые. Велунд уже спустился во двор мечети и глядел оттуда на нас – Сигурд поднял меч в знак того, что эмир приближается. Велунд без труда заставил местного синелицего отдать ему одежду и теперь, заткнув за пояс длинный нож, ждал. Похоже, бывшему рабу нравилась его роль.

– Он, наверное, сам идти не может, – сказал Бьярни, глядя на эмира, возлежащего среди ярко-синих и желтых подушек на носилках размером с дверь.

Носилки несли шесть широкоплечих рабов. Процессию возглавляли десять воинов в белом. В руках у них были копья, за поясом мечи, а на спинах – поблескивающие золотом щиты. Однако наши взгляды были прикованы не к эмиру и его охране – позади всех шли три десятка женщин в тонких разноцветных балахонах до колен, шароварах и с босыми ногами. Головы и плечи женщин прикрывали легкие платки, трепещущие на ветру. Из-под одежды виднелись только руки и босые ступни, темные, будто раскрашенные. За женщинами шествовали еще десять воинов со странной формы луками через плечо.

– Ничего себе, ходить не может, – сказал Брам. – Да у этого жирного сукиного сына, наверное, уши отсохли – столько болтливых женщин рядом…

– Не знаю, как вы, овцедралы, а я так не понимаю, почему сижу здесь, когда внизу столько красоток, – пробурчал Аслак.

– Почем ты знаешь, что красоток? – спросил Брам. – Лиц-то не видать.

– Когда долго женщин не видывал, любая красоткой покажется, – последовал ответ.

– Шевелитесь, – скомандовал Сигурд, осторожно отступая от кромки скал.

Мы взялись за оружие и стали надевать шлемы. Каждый раз, глядя на богатое облачение Сигурда и золотой обруч на шлеме, я думал о Тюре, боге войны.

– Господин, – тихо обратился я к Сигурду, пока остальные проверяли застежки и подпоясывали тяжелые кольчуги, – если придется сражаться, враг сразу поймет, кто наш предводитель. – Я кивнул на золотой обруч, поблескивающий на фоне серого металла. – Лучники будут метить в тебя.

Сигурд поджал губы и задумчиво потер подбородок. Без сомнения, он это тоже понимал. Потом кивнул, в уголках его губ заиграла улыбка.

– Я буду ловить стрелы, а ты убьешь лучников, Ворон, – предложил он, будто это было проще простого.

Свейн широко оскалился и хлопнул меня по спине. Бряцая оружием и доспехами, мы принялись вслед за Флоки Черным спускаться в темную теснину, которая иногда сужалась так, что широкоплечий Свейн с трудом протискивался. Этот путь был короче, чем тот, которым мы сюда пришли. Между камнями струилась вода, кругом было так тихо, что звук дыхания казался шумом моря, но скоро полумрак закончился, и в глаза ударил яркий солнечный свет. Флоки Черный поднял ладонь, приказывая остановиться, а сам, прижавшись щекой к скале, осторожно выглянул наружу. Потом жестом подозвал Сигурда. Ярл тоже выглянул из-за скалы, потом повернулся к нам.

– В свинфилькинг! – скомандовал он.

Мы кивнули, зная, что в этот самый момент Велунд готовится напасть на эмира в мечети.

Выставив перед собой щит и занеся копье для броска, Сигурд с боевым кличем выступил вперед. Чуть позади по обе стороны от ярла встали Брам Медведь и Свейн Рыжий, а за ними – Флоки Черный, Аслак и Бьярни. Дальше стоял я с Пендой по правую и Виглафом по левую руку. Похожее на железный клин построение называлось «свинфилькинг», ибо по виду напоминало кабанью голову. Чем больше воинов в строю – тем прочнее клин и тем легче прорвать стену из щитов. Нам же «свинья» была нужна, чтобы защититься от стрел синелицых.

В зазоры между головами впереди стоящих я видел, что синелицые повернулись в нашу сторону, – лица искажены ужасом, в руках оружие и щиты. Позади них стоял Велунд, обхватив мускулистой рукой эмира за толстую черную шею и приставив к ней кривой нож. Выпученные глаза эмира напоминали куриные яйца, а рот он раззявил так широко, что мог без труда проглотить курицу, которая их снесла. Еще бы, сам слуга Аллаха, скалясь будто дьявол, приставил к его горлу нож…

– Встаньте как можно плотнее друг к другу, – прорычал Брам, – и щиты повыше поднимите. Лучше получить стрелу в ногу, чем в глаз.

Велунд кричал что-то людям эмира – наверное, приказывал бросить оружие. Они медлили, глядя, как мы подходим к ним. Когда немногочисленный враг продолжает бесстрашно наступать, поневоле задумаешься, что что-то тут не так. Однако Сигурд понимал, что, если мы подойдем ближе, синелицые вступят в бой, поэтому приказал нам остановиться. Мы замерли как вкопанные, кашляя от пыли, которую сами же подняли. Рабы, несущие носилки с эмиром, стояли у каменных желобов, переводя дух после такой тяжести; на их потную темную кожу налипла серая пыль. Неподалеку на одеялах сидели женщины, повернув головы в нашу сторону.

Дрожащим от страха голосом эмир обратился к своим воинам. Те покорно кивнули, осторожно опустили на землю мечи, копья, луки, щиты и отступили назад, подняв руки.

– Стена щитов, – велел Сигурд.

Наступать «свиньей» больше было не нужно, но выглядеть как «стена смерти», готовая сокрушить все на своем пути, не мешало. Мы сдвинули края щитов и дружно, как один, шагнули вперед. Синелицые еще отступили, не отрывая от нас взгляда. Возле брошенных мечей мы остановились. Брам оскалился, а Свейн смотрел на синелицых так свирепо, словно хотел убить их взглядом.

– Ворон, Виглаф, соберите оружие, – велел Сигурд. – Что получше – заберем. Свейн, остальное сломай.

– Негоже доброе оружие портить, – проворчал Брам. – Вернемся за ним позже.

– Умный гость знает, когда из-за стола встать, – ответил Сигурд, не отрывая взгляда от синелицых.

– Откуда Браму знать, – сказал Бьярни, – его ж никто к себе не зовет.

Брам сплюнул.

– Даже если б позвали, не пошел бы. Мед, который твоя жена подавала прошлой зимой, был что моча лошадиная.

– То и была лошадиная моча, – ответил Бьярни с непроницаемым видом.

– Веди эмира сюда! – велел Сигурд Велунду. – Флоки, следи, чтоб эти не двигались.

Флоки кивнул и, перекинув щит за спину, выступил вперед, поднял свой тисовый лук и позвал Аслака, Бьярни и Виглафа. Все четверо достали из колчанов по крепкой стреле, натянули тетиву и встали напротив синелицых – так, чтобы и попасть наверняка, и успеть вовремя схватить копье или меч, если враг дернется.

Велунд подтолкнул эмира к Сигурду. Синелицый споткнулся и упал лицом в землю; среди скандинавов послышался смех. Но Сигурд, отдав копье мне, помог синелицему подняться и даже отряхнул от пыли его огромный живот.

– Негоже так обращаться с военачальником на виду у его воинов, – сказал он.

Свейн бросил кольчугу Квельдульфа Велунду, который уже наполовину высвободился из одежд длиннобородого.

– Женщины не похожи на рабынь, Велунд, – вопросительно произнес Сигурд.

– Некоторые – жены эмира, Сигурд, – ответил синелицый гребец – его улыбающееся лицо показалось в вороте кольчуги. – Остальные же просто для… как вы это называете? Утех?

– Да, утех, – вмешался Брам. – Хорошо, что самые важные слова знаешь.

– У синелицых что, несколько жен? – спросил Свейн. Я впервые видел силача испуганным.

– У богачей – да, – ответил Велунд. – И поверьте, все они красивые. – Он кивнул на женщин.

Легкий ветерок донес до нас аромат с того места, где они сидели. Сладкий, древесный, он напомнил мне о Гердовой Титьке.

– Это хорошо, – сказал Сигурд, – потому что мы заберем их с собой.

Скандинавы смотрели на него из-под шлемов одновременно с изумлением и нетерпением, как бедняк перед пиром.

Мы с Виглафом взяли себе лучшие или, по крайней мере, самые прямые мечи из груды оружия, а Свейн принялся один за другим выпрямлять остальные – он вставал на конец меча и двумя руками тянул за рукоять. Одни гнулись, другие ломались. Брам качал головой, недовольный, что при нем портят оружие. Мы выгнали воинов и рабов эмира во двор мечети, словно овец. Они пошли, куда им указали, но чувствовалось, что от них, словно жаром, пышет ненавистью. Закрыв дверь, мы набрали в бурдюки свежей воды и погрозили женам эмира копьями, чтобы они делали то, что говорит Велунд. Синелицый сказал, что в самой мечети поживиться нечем, так что никто из нас даже заглядывать туда не стал. Теперь мы знали, что это дом бога синелицых, и старались держаться от него подальше. Длиннобородого нигде не было видно, я и не стал спрашивать Велунда, что он с ним сделал. Мы повели женщин на юго-запад к морю, «оградив» их выставленными вперед копьями. Флоки Черный, Аслак и Бьярни шли позади, проверяя, нет ли за нами погони. У козьей тропы, которая, петляя, спускалась в ущелье, нас поджидал Кальф.

– Плюнь мне в глаз, Один! – Он широко открыл рот и мотнул головой, почесывая шею.

При виде нашей добычи гримаса, которая не покидала его лицо с тех пор, как он словил франкскую стрелу, сменилась недоверием, потом удивлением, а после – радостью.

– А на лицо они какие? – спросил он Свейна.

Тот пожал огромными плечами.

– Вы что ж, даже не знаете? И кого мне себе забирать?

– Да хоть вот этого. – Брам подтолкнул вперед толстого эмира, отчего тот жалко взвизгнул.

Его заставили нести связанные веревкой мечи. Удивительно, как он не выронил их из трясущихся рук. Бедняга был вне себя от страха, с растрепанной бороды капал пот, полотно, обернутое вокруг головы, развернулось и обнажило редкие черные волосы. Небесно-голубые с желтым одежды потемнели, промокнув от пота. Даже туфли, сделанные из той же дорогой материи, которая была обернута вокруг огромного тела, были все в прорехах, сквозь которые просвечивали толстые ступни. Более жалкого зрелища я еще не видывал.

В воздухе пахло морем. Издалека доносились печальные крики чаек, легко, словно дымок, взмывавших с утеса в бескрайнюю голубую высь.

– Велунд, спроси-ка эмира, где тут его любимая жена, – сказал Сигурд, указывая на женщин, которые при виде моря принялись плакать и жаться друг к другу.

Сигурд пообещал синелицым, что вернет им господина целым и невредимым, если они позволят нам уйти, – и намеревался сдержать слово. Велунд заговорил с эмиром, лицо которого приобрело нормальное выражение, будто бы тот наконец нашел в себе каплю мужества. Он злобно глядел на Велунда, однако не произнес ни слова, лишь вздернул бороду, как бы бросая ему вызов. Велунд пожал плечами. Выхватив нож, Сигурд шагнул к эмиру и одной рукой обхватил его за жирную шею. Потом нацелил острие ножа ему в глаз и велел Велунду повторить вопрос. На этот раз эмир кивнул в сторону одной из женщин, которая была чуть полнее остальных. Та вышла вперед и подняла платок с лица, грустно улыбнувшись эмиру. Кожа ее была темной, как каштан, в молодости она явно была красавицей. Женщина смотрела на нас с таким достоинством, что эмир не мог отвести от нее глаз.

– Эта останется, – сказал Сигурд, толкая эмира к ней.

Под громкие причитания женщин она обвила руками шею эмира.

– Остальных – на корабли.

Я поглядел на Пенду, который кивнул, одобряя милость ярла. Мы стали спускаться по извилистой тропе, а эмир с женой остались стоять на утесе.

– Знал я, что Сигурд не даст этому жирному свиньему сыну легко отделаться, – сказал Брам.

Всю дорогу до кораблей мы хохотали.

Женщин сопроводили на борт «Голиафа» и снабдили их едой, шкурами и мехами. Сигурд пригрозил людям Ингвара, что разрежет их на кусочки и выбросит в море, если они хоть пальцем тронут женщин или, пуще того, осмелятся спустить портки. Кроме того, было решено лиц женщин не открывать. Сигурд посчитал, что так у воинов будет меньше соблазна наброситься на невольниц.

– Когда не знаешь, что за каша в горшке, еще сильнее есть хочется, – возразил ему Улаф.

Но Сигурд не стал менять своего решения, и нам оставалось только представлять, что за темнокожие сокровища скрываются под легкой, развевающейся на ветру тканью.

Велунд предложил снова устроить засаду у мечети – вдруг приплывут еще богачи с сокровищами. Однако Сигурд был более чем доволен добычей.

– Вот лучшее сокровище. – Склонив голову набок, он поглядел на женщин эмира – на солнце черты их лиц слегка проглядывали сквозь вуали. – Его не нужно таскать за собой, само ходит.

– А еще его можно отыметь, – встрял Бейнир.

Скандинавы одобрительно закивали.

Наш путь снова лежал на север. Отплыв от скалистого острова, мы направились в бурное море, поглядывая на «Голиафа» и обещая Ньёрду богатые приношения, если тот пощадит наш ценный груз. Я даже слышал, как кто-то из скандинавов просил Ран, Матерь волн, если ей так хочется, забрать к себе в морскую пучину кого-нибудь из датчан вместо эмировых жен. Однако команда «Голиафа», слишком маленькая для такого корабля, умело тянула канаты и направляла его похожий на клюв нос в поднимающиеся волны – видно было, что Ингвар свое дело знает.

На подходе к суше мы столкнулись с огромными волнами – они подняли «Змея» высоко на гребни, а потом сбросили с крутой водяной горы. Были и другие опасности. Ветер менялся в одночасье, море походило на лоскутное одеяло с темными заплатами – течения соперничали друг с другом, образуя водовороты и грозя утянуть нас в пучину. Мачта «Змея» негодующе скрипела. Канаты перекручивались, сквозь щели в обшивке просачивалась вода. Йормунганд, как обычно, скалился на волны, мертвенно-бледный Кнут орудовал румпелем, а Улаф изо всех сил пытался угадать переменчивое настроение моря.