Текст книги "Изгнанница Муирвуда"

Глава девятая

Духов день

– Майя, огонь гаснет. Подбрось дров.

Голос леди Деорвин застиг Майю на пути к шкафу, в котором хранились фарфоровые чашки. Майя быстро достала чашку и бросилась к камину – оживить угасающий огонь.

Она опустилась на колени у огня, и боль в животе усилилась, почти нестерпимая. С трудом удерживая стон, Майя закрыла глаза и обхватила живот руками. На лбу у нее выступили капли пота. Она глубоко задышала, ожидая, пока минует боль, и стараясь не производить при этом ни звука, дабы не привлечь к себе внимания.

– Ах, Майя, какая ты ленивая! Я велела тебе подбросить дров, а ты что же? Сидишь и смотришь в огонь! Уж не упрямство ли это? Или ты полагаешь, что я позову слугу?

Милая моя, нельзя же быть такой лентяйкой!

Сжав зубы, Майя потянулась за висевшей на колышке у камина кочергой. Разбила потухшие шелковисто-серые угли, помешала их, разбудила последние красные искры. Из глубины камина, с дальней стены, пристально смотрел закопченный яр-камень. Он был невелик размером, но улыбался как-то особенно злобно, словно радуясь ее боли. Яр-камень был коварен.

Майя подсунула взятое из дровницы полено поближе к угольям и заглянула яр-камню в глаза. Нагнувшись, она принялась раздувать угли. Поднялось облачко золы. Под шипенье и потрескивание над поленом закурился дымок. Майя разжигала огонь, но в душе у нее тлела неприязнь к леди Деорвин, неприязнь столь сильная, что Майя осмеливалась именовать ее ненавистью. Эта женщина заняла в отцовском сердце место, принадлежавшее матери, и вытеснила оттуда всех остальных. Своих дочерей она ласкала и баловала, почитая принцессами, с Майей же обращалась все хуже.

Глаза яр-камня налились светом.

Майя в изумлении уставилась в камин. Ответом ей был колючий взгляд двух раскаленных красных точек. Яр-камень отзывался на настроение Майи, и, хоть девушка давно научилась скрывать свои чувства, ей было ясно: яр-камень каким-то образом уловил пробудившийся в ней гнев и сам помог ему расцвести.

Искаженный гневной улыбкой рот яр-камня был совсем близко. Майя отшатнулась.

«Гори».

Мысль эта вспыхнула мгновенно – да и была ли то ее мысль? В камине взревело, из зева рванулись раскаленные добела языки пламени. Майя попятилась, но страх в ее душе мешался с восторгом. Камин до краев заполнился пламенем.

– Ах, Майя, что ты натворила? Я велела тебе подбросить дров, а не сжечь весь замок! Зачем было класть столько дров?

Голос леди Деорвин был наполнен гневом. Завороженная могучей пляской огня, Майя стояла, глядя на творение своего разума. Этот огонь возник по ее воле. Яр-камень покорился ей, и воззвать к нему оказалось не сложнее, чем сдуть с ладони перышко.

Майя потерла руки. Грубая шерсть колола кожу, но девушка этого не чувствовала. Платье она носила не то чтобы крестьянское, однако оно не имело ничего общего с привычными ей некогда нарядами. Если ты служанка, знай свое место. Наряды – для хозяев.

Словно в ответ на ее мысли дверь распахнулась и в комнату вбежали дочери леди Деорвин – Мюрэ и Иолесия, вечный живой укор для Майи. Платье Мюрэ, разумеется, превосходило красотой платье сестры: прорезные рукава и кружевные вставки подложены изнутри тканями самых изысканных цветов, изящный покрой, водопад драгоценных ожерелий на груди… Светлые, как у матери, кудрявые волосы были убраны шпильками с самоцветами. Очаровательная улыбка Мюрэ была исполнена лукавства, бритвенно-острый язычок же мог жалить в самое сердце. У ее сестры Иолесии волосы были светлые, но прямые; Иолесия во всем стремилась подражать сестре, однако не преуспела в этом и оттого постоянно была исполнена зависти и злобы.

– Мама, – самодовольно объявила Мюрэ, – прибыл граф Форши! Я так рада, что наш новый папенька решил провести Духов день в Биллербеке. А граф Форши! Ты ведь знаешь, у него сыновья, и такие красавчики!

Буйство огня в камине утихло. Леди Деорвин опустилась в мягкое кресло и взяла в руки пяльца.

– Пусть красавчики, но наше Семейство они недолюбливают. Они тебе не пара, доченька.

Мюрэ подбежала к матери.

– А если кто-нибудь из них в меня влюбится? И их Семейство станет к нам расположено?

– У графа целых пять сыновей, – добавила Иолесия. – И Мюрэ хватит, и мне.

Леди Деорвин поцокала языком:

– Пустые мечты. Семейство Форши хранит верность врагу вашего папеньки.

Майя прикусила язык. Врагом леди Деорвин называла мать Майи. Отойдя от камина, в котором снова пылал огонь, девушка принялась разливать по фарфоровым чашечкам яблочный сидр – любимый напиток дочерей леди Деорвин.

– А по-моему, с Форши не стыдно и в свете показаться, – мечтательно протянула Мюрэ. – Ах, матушка, какие же они все-таки красивые! Но ведь ты уже нашла для меня жениха, правда?

– А для меня? – тут же заныла Иолесия.

Леди Деорвин невозмутимо работала иглой.

– Ну матушка! – воззвала Мюрэ после затянувшейся паузы. В голосе ее звучало нетерпение.

– Дитя мое, стоит ли думать о каком-то графе, если за границей есть более достойные Семейства королевских кровей?

Она говорила почти шутливо, однако владевшее ею честолюбие звучало в ее словах так же отчетливо, как эхо в колодце.

– У короля Дагомеи два законных сына, Мюрэ. Старший из них примерно твоих лет.

Наступила тишина. Онемев от потрясения, Мюрэ уставилась на мать.

– Чтобы я была… королевой… Дагомеи? Королевой проклятого королевства?

Майю кольнуло завистью: это ведь ее когда-то прочили в жены наследнику Дагомеи. О проклятом королевстве она всегда думала с толикой любопытства, и, повернись судьба иначе, однажды эти земли стали бы принадлежать ей. Но Майя подавила в себе недостойное чувство.

– Я бы ни за что за него не вышла, – сказала Иолесия. – В Дагомее, наверное, так страшно жить! У них даже яр-камни прокляты.

– И обычаи такие странные, да, матушка? – подхватила Мюрэ. – Ты ведь жила там и всегда над ними смеялась. А правящее Семейство… – в голосе ее промелькнуло отвращение. – Все ведь знают, что их кровь… Лично я считаю, что любой из сыновей графа Форши – гораздо более приятная партия. Видишь, я уже и волосы завила к Духову дню.

– А мне не позволила, – проворчала Иолесия.

– Я слышала, что Форши любят кудрявых, – сообщила Мюрэ. – Но вот Дагомея… вы же не всерьез, матушка, правда?

Леди Деорвин не произнесла больше ни слова. Только игла мелькала.

Мюрэ подошла туда, где стоял поднос с чашками.

– Благодарю, – бросила она, но тут лицо ее исказилось, словно она только теперь заметила, что сидр разливала Майя, а не служанка. Мюрэ смерила Майю высокомерным взглядом.

Грациозным движением взяв чашку, Мюрэ изящно отпила сидра и направилась к кушетке.

– Матушка, ведь сегодня Духов день. Даже слуг отпускают танцевать у майского дерева вместе с господами. А Майя пойдет танцевать?

Вопрос был задан неспроста, и Майя вспыхнула, про себя проклиная Мюрэ, которая вечно плела интриги.

– Танцевать дозволяется даже безродным, – задумчиво произнесла леди Деорвин. – Пожалуй, и мы не можем не пустить Майю.

Игла в ее руках жалила как серебряный кинжал.

– Впрочем, неужели ты думаешь, будто найдется человек, который пригласит ее на танец? Здесь, в Сотне Биллербек, даже сельчане знают, кто она такая.

И, подняв глаза от пялец, леди Деорвин бросила зловещий взгляд на Майю.

– Мне нездоровится, – негромко сказала Майя. – Я не хочу на танцы.

– Но как же так! – возразила леди Деорвин, опуская пяльца. – Или ты полагаешь, что папенька просто так приехал в Биллербек на праздник? Как ты думаешь, зачем он проделал такой путь?

Когда-то Майя на лету ловила отцовский замысел. Когда-то она уверенно ответила бы на этот вопрос. Но она больше не понимала отца.

– Откуда мне знать, – тихо произнесла она. – Может быть, он хотел оказаться как можно дальше от Муирвуда.

Леди Деорвин встала. Глаза ее метали молнии.

– Ах ты, дерзкая девчонка!

Майя холодно встретила ее взгляд и промолчала.

– Будь посдержаннее, милочка. Не забывай, что сдержанность угодна Истоку. Ах, сколько в тебе гордыни! Ничего, путь к смирению лежит через страдание, – не так ли учат Альдермастоны и Дохту-Мондар? А путь тебе предстоит долгий…

В ее словах явственно звучала угроза.

– Ну не заставлять же ее, если она не хочет, матушка, – сказала Мюрэ. – Какая разница, придет она или нет? Не хочу позориться при всех.

– Ваш папенька желает, чтобы ее увидели Форши, – терпеливо объяснила леди Деорвин. – Пусть видят, что она здорова, что мы добры к ней и исполнены сочувствия. Что бы там ни говорили слухи, она может свободно выходить из своей башни. Видишь, Майя, праздника тебе не избежать, как бы ты там себя ни чувствовала. Все равно с тобой никто танцевать не станет. Бедняжка.

– Я пойду, если того желает отец, – равнодушно ответила Майя. Теперь она называла его только так.

Сердце у нее сжалось от боли, но на лице не дрогнул ни один мускул. Сестры защебетали о нарядах и венках, и Майя тихо покинула солярий. Прижав руку к животу, она пыталась унять боль и терзавшее ее черное чувство. После отречения здоровье ее пошатнулось, и она стала часто болеть. Лекари, пользовавшие ее травами и настоями, утверждали, что у нее язва. Но их лекарства не помогали. Отчаявшись, Майя послала за Альдермастоном Кларедона и попросила о Даре исцеления – всякий мастон мог воззвать к Истоку и попросить о Даре, если в нем была нужда. Альдермастон воззвал, но безуспешно, после чего с сожалением объявил Майе, что ее страдания угодны Истоку.

Она миновала маленькую гостиную, где суетилась прислуга, готовя пир, с которого должен был начаться праздник. В суете никто не обращал внимания на Майю, и она была рада этому. Пусть она больше не носила нарядных платьев, пусть ее нарядили в платье служанки, гости нет-нет да и поглядывали на нее сочувственно. Взгляды их говорили, что они не одобряют решение короля, изгнавшего жену, однако восстать против него и заступиться за изгнанницу не посмеют.

Она впервые встречала Духов день взрослой. Все детство она гадала, как это будет. В этот день, единственный в году, не было ни чинов, ни рангов. Даже самого последнего бродягу усаживали за пиршественный стол. Юноши и девушки рука об руку танцевали, кружась, вокруг майского дерева – высокого шеста, украшенного цветами и лентами. В этот день принцесса могла плясать со свинопасом. По извечному обычаю танцевать в Духов день дозволялось всякому, кто достиг четырнадцати лет. Девчонки перешептывались в преддверии праздника, гадая, кто пригласит их на танец. Мальчишки укрепляли в себе решимость, мечтая пригласить ту, о ком в обычной жизни не смели даже думать. Это важный ритуал, это символ, понимала Майя. Она бывала на этих праздниках с раннего детства. Когда ей было шесть лет, она попросила отца научить ее майскому танцу. Она помнила, как танцевали вокруг майского дерева ее родители, и это воспоминание мучительно терзало ее. Боль в желудке усилилась – так всегда бывало, когда Майя начинала вспоминать о былом. Надо успокоиться.

Но как же ей не вспоминать? Вот уже много лет Майя не видела свою матушку. Этот Духов день матушка проведет в аббатстве Муирвуд, что стоит во всеми забытых болотистых землях и до сих пор не отстроено до конца. Муирвуд был старше всех прочих аббатств, однако их подняли из руин быстрее – почему так? Наверное, Муирвуд пострадал больше прочих. Говорили, что уцелело только здание, в котором находилась кухня Альдермастона.

Майя вообразила матушку на этой кухне – одинокую, убитую горем, страдающую. Поговаривали, что ее здоровье в опасности. Отец послал ей лучших целителей, ибо не желал пятнать свою и без того запятнанную репутацию подозрениями в убийстве. Больней всего было вспоминать о том, как незадолго до Духова дня Майя умоляла отца отпустить ее в Муирвуд. Она клялась, что вернется, предлагала отправить с ней хоть половину армии, но отец лишь рассмеялся ей в лицо, заявив, что он не доверяет половине своей армии и не удивится, если солдаты перейдут на сторону ее матери и поднимут восстание.

– Леди Майя!

Она резко обернулась. До выхода на лестницу оставались считанные шаги, но тут она заметила канцлера Валравена. Канцлер помахал ей рукой.

Майя улыбнулась и подошла к нему.

– Я шел в библиотеку, – сказал канцлер. – Не составите ли мне компанию?

– Отчего же нет. Я и не думала, что увижу вас до праздника. Давно ли вы в Сотне Биллербек?

– Две недели, – улыбнулся Валравен и повел ее вверх по лестнице, а затем – в другое крыло замка, туда, где располагалась библиотека. Тростник на полу пахнул мятой. Хозяева не желали ударить лицом в грязь перед важными гостями.

День клонился к вечеру, но в окна все еще лился яркий свет. Майя подошла к окну и выглянула наружу. Видно было далеко, до самой деревни, где уже воздвигли пышно украшенное майское дерево. Вокруг дерева собиралась толпа. Желудок стиснуло очередным спазмом. Майя схватилась за живот.

– Все не проходит? – спросил у нее за спиной канцлер.

Она кивнула его отражению в оконном стекле. Волосы у канцлера были подрезаны неровно.

– Лично я считаю, что виной всему эти грубые серые платья, – заметил канцлер, и в глазах его блеснул лукавый огонек. – Серый – это цвет туч. Не пушистых облаков, а тяжелых туч, несущих грозу. Кстати, говорят, вечером будет дождь. В этой Сотне погода бывает непредсказуема.

– Почему отец решил праздновать Духов день именно в Биллербеке? – Майя положила ладонь на стекло и ощутила мельчайшие его неровности.

– Вы же умная девушка, – уклончиво ответил канцлер. – Как бы вы сами ответили на этот вопрос?

– Я больше не понимаю отца, – ровно и невыразительно ответила Майя.

– Вы знаете его лучше, чем хотите признать. Пусть он уже не тот, кого вы с любовью помнили с самого детства, но часть его души осталась прежней. Я это вижу. Хотите, я научу вас искать ответ через вопросы? Это искусство королев. – Канцлер сложил руки на груди. – Чего больше всего на свете хочет ваш отец?

– Развестись с матушкой.

– Однако их брак был заключен по мастонскому обычаю.

– Они дали нерушимый обет, – произнесла Майя, все еще глядя на пучки лент, свисающих с майского дерева. Кончики их были привязаны, но это не мешало лентам колыхаться на ветерке, словно в попытке улететь.

– Мастонский обычай говорит, что нерушимый обет не может быть отменен. Однако он действителен лишь в том случае, если обет блюдут оба супруга. В мастонских книгах говорится о том, что в ряде особых случаев нерушимый обет можно отменить.

– Если, например, один из супругов не верен другому.

«Как ты, отец». При одной мысли об этом на сердце становилось черно.

– Да. Неверность – прямой повод для отмены обета. Вашему отцу это известно. Он дал вашей матушке возможность расторгнуть брак. Но она не пожелала воспользоваться ею. И отказалась.

– И тогда он развелся с ней по обычаю Дохту-Мондар, – добавила Майя. – Ваша вера относится к разводам проще.

– Да. В нашей культуре брак – это нечто гораздо менее… постоянное. Беда в том, что по законам Дохту-Мондар король не был женат. И теперь одни считают его брак с леди Деорвин законным, а другие не считают его браком вовсе. Все очень сложно и запутанно. Как ленты вон на том майском дереве.

– Он сам себя запутал, – севшим голосом сказала Майя и сглотнула.

– Так зачем же мы приехали в аббатство Биллербек?

Майя задумалась и думала долго.

– Леди Деорвин сказала, что отец хочет показать меня людям живой и невредимой.

– Она глупа. Если бы кто-то думал, что ваш отец злоумышляет против вас, королевство восстало бы. Многие считают, что вы – единственная законная наследница короля.

– Матушка не станет поднимать восстание, – сказала Майя. – И я тоже не стану. Когда брат идет на брата, это всегда кончается бедой и войной. Я знаю историю. Войны порождают Бесчисленных. Разве не так об этом говорится в ваших книгах?

– О да. И это очень горько. Я читал об этом. Так вот, ваш отец послал меня сюда, дабы я встретился с Альдермастоном Биллербека и обсудил вопрос развода с ним. Альдермастон мудр и, возможно, подскажет выход. Или укажет, где – и в каких книгах – можно найти основание для того, чтобы оставить верную жену.

Майя обернулась и изумленно уставилась на канцлера.

– И что же, нашли? – спросила она, взгляд ее был напряжен.

– Всего несколько слов, – не отводя глаз от окна, ответил канцлер. – Однако вашему отцу это не поможет. Я знал это с самого начала, но если король приказывает, кто посмеет ему возразить?

Майя в тревоге смотрела на канцлера.

– Я полагала, что единственным оправданием нарушенному обету является неверность. Я читала книги. Вы сами научили меня читать. Неужели есть что-то еще?

Он молча кивнул.

– Что? Скажите мне, умоляю!

Канцлер пожал плечами.

– Как я уже сказал, к данному случаю это основание не подходит.

– Но какое основание? Что было сказано в книге?

Канцлер сочувственно улыбнулся и посмотрел на нее.

– Я не хочу тревожить вас попусту, леди Майя. Вы ничего не знали об этом основании потому, что мастоны о нем не писали… О нем знали только Альдермастоны. Однако в книгах Дохту-Мондар оно тоже упоминается, и потому я о нем знал. Действительно оно, правда, лишь для мастонов, прошедших испытания. Вам эти испытания не пройти никогда, поскольку ваш отец не намерен отпускать вас ни в аббатство на учебу, ни замуж. Ведь ваши дети, если они у вас будут, станут соперничать с наследниками леди Деорвин. Ваш отец этого не допустит. Не будем больше об этом, ибо, не будучи мастоном, вы не можете знать основания, о котором я говорю.

Майя сглотнула.

– Помогите мне, канцлер. Я хочу подготовиться к испытанию. Я хочу стать мастоном, мне надо уговорить отца. Я только что заставила яр-камень разжечь огонь. Сама, одной только мыслью!

– В самом деле? – канцлер был поражен, но удивление быстро сменилось сияющей улыбкой. – Я тоже так умею, но только посредством кистреля.

– У меня не было кистреля, – призналась Майя и покраснела от гордости.

– Замечательно! Я ни на мгновение не усомнюсь в том, что вы легко пройдете мастонские испытания. Правда, женщинам запрещается уметь читать, однако ваши предки давно доказали, что женщина из благородного Семейства способна пройти испытания и воззвать к яр-камню и без этого умения. Так вы все еще хотите стать мастоном?

– Да! – твердо сказала Майя. – Матушка тоже мастон. Отец… – она сглотнула. – Скажите мне, что это за основание? Я все равно узнаю! Скажите, канцлер!

Он ласково опустил руку ей на голову, словно Альдермастон, призывающий на нее Дар.

– Что ж, вреда от этого не будет. Исток слышит наши самые заветные мысли и чувства, и потому, если ваше желание сильно, однажды вы и в самом деле станете мастоном. Я в это верю, ведь у вас есть дар. Пусть даже вам придется ускользнуть из башни Пент и побывать в аббатстве Кларедон!

Он оглянулся на дверь, обвел взглядом комнату, удостоверился, что его не подслушивают, и понизил голос:

– Как я уже сказал, в книгах Альдермастонов хранятся знания, доступные лишь тем, кто прошел испытания и стал мастоном. Из этих книг и надо черпать. Я же расскажу вам о том, что написано в книгах ордена Дохту-Мондар, в моей собственной в том числе. Как вам известно, когда мужчина и женщина приносят нерушимый обет, Исток соединяет их воедино своей силой. Узы эти так сильны, что разорвать их может лишь смерть. Кроме того, супруг – или супруга – может развестись, если вторая сторона совершит прелюбодеяние. Это вам уже известно. Но есть и еще одно основание для развода. Муж может внезапно для себя выяснить, что его жена – хэтара. Этого достаточно, чтобы развестись с ней.

При звуке этого слова по спине у Майи отчего-то побежали мурашки.

– Что такое… что это такое, канцлер? – спросила она, страшась произнести само слово, как будто оно жгло ей язык.

Валравен покачал головой.

– Это вы узнаете сами, когда пройдете мастонские испытания. Хэтары способны черпать силу Истока, используя для этого кистрель. Это хэтары принесли в мир Скверну. Это из-за них Дохту-Мондар запретил женщинам пользоваться кистрелями. Заверяю тебя, дитя, в данном случае это основание никому не поможет. Хэтары исчезли много веков назад.

Сильные чувства – вот самая неуправляемая часть уязвимой человеческой души. О, как это верно! В книге Альдермастона Аквинара записаны слова, к которым он прибегал, стремясь совладать со своим сердцем. Он написал: «Даруй мне бдительное сердце, дабы никакое любопытство не могло помешать мне служить Истоку. Пусть оно будет сильным, дабы недолжная страсть не овладела мною, твердым, дабы вынести любое страдание, и свободным, дабы никакое принуждение было ему не страшно». Вот о чем я всегда мечтала – о бдительном сердце, которое невозможно усыпить никаким благополучием.

Лийя Демонт, Альдермастон аббатства Муирвуд