Текст книги "Тайна Лоринг-Чейза"

Глава VIII,

в которой мелькает образ некой особы

Неблагодарное и утомительное занятие – подробно рассказывать о скитаниях нашего безымянного странника, вынесенных им бесчисленных унижениях, дурном обращении, которому он подвергался, осыпаемый насмешками и оскорблениями бродяг и всякого сброда, с кем сталкивал его случай. Частенько оказывался он в роли безответной игрушки в жестоких забавах тупых невеж. Полное живописание всех его злоключений не вплело бы в ткань повествования сколь-нибудь ценных нитей, не обогатило бы узора. А потому ограничимся мимолетным взглядом на одинокого путника, решительно шагающего на юг, и увидим, как от восхода до заката, в пыль и зной, сквозь ветер и дождь, забираясь на ночлег в уединенные стога или под прикрытие густых живых изгородей, вечно голодный и усталый, он неуклонно приближается к цели. Заметим мельком, как шевелятся его губы, когда у каждого из встречных он неизменно спрашивает об одном и том же – о дороге в Лоринг-Чейз, что в Сассексе.

И после этого перенесемся в слепяще-знойный, безветренный полдень, когда несколькими неделями спустя отощавший, изнуренный путешественник, еле волоча ноги, свернул с раскаленной пыльной дороги под сень деревьев прохладной рощи. Его сразу обступил зеленый сумрак, слух наполнили безмятежные, отрадные звуки – шелест листьев, чистые птичьи трели и журчание ручья. Привлеченный этим последним, самым приятным из звуков, молодой человек, в надежде утолить жажду, мучившую его с самого утра, прибавил шагу и вскоре вышел к роднику. Прозрачная вода манила и искрилась в проникавших сквозь листву солнечных лучах.

Утомленный путник вдоволь напился, ополоснул лицо и блаженно растянулся на траве; на душу его снизошел покой. Подперев голову рукой и глядя на водяные блики, молодой человек задумался и вскоре под веселое журчание погрузился в сон.

Внезапно он проснулся. Его разбудил далекий женский крик и неистовый топот копыт. Он вскочил и, продравшись сквозь густой подлесок, выбрался на широкую сводчатую тропу. Прямо на него бешеным галопом неслась высокая сильная лошадь. Верхом на лошади, низко припав к ее загривку, сидела дама. Длинные рыжие волосы, выбившись из-под украшенной перьями шляпы, развевались за спиной; руки в перчатках крепко сжимали поводья. Не успел он разглядеть все это, как опять раздался тот же дикий, яростный крик, от которого рослая серая лошадь лишь прибавила прыти, перейдя в карьер. Животное неслось, разрывая лесную тишину глухой дробью тяжелых копыт – все ближе и ближе; вот уже можно было различить над взметывавшейся и опадавшей гривой прекрасное гневное лицо, плотно сжатые губы, бледные щеки и широко открытые глаза…

Молодой человек пригнулся и, когда лошадь поравнялась с ним, прыгнул, пытаясь ухватиться за уздечку, но промахнулся и был отброшен в сторону. Сознание успело зафиксировать удар и почему-то – пламя, которое, казалось, охватило весь его мозг…

Глава IX,

в которой заметную роль играют снадобья Пибоди, странствующего эскулапа

– Ну-с, пора бы ему очнуться, – прозвучал в неимоверной дали чей-то скрипучий голос.

Путешественник вздохнул, попытался открыть глаза и, поняв, что сделать это непросто, остался лежать неподвижно.

– Ага, точно: ему лучше! – произнес тот же голос. – Живой – и то хорошо. Хм – или плохо? Кому я не дал уплатить Харону драхму? Достойному, хотя и бедному, малому или впавшему в ничтожество мошеннику? Пороку или Добродетели? Однако…

Тут предмету этих сомнений удалось наконец разлепить веки, а разлепив, увидеть склонившегося над ним обладателя скрипучего голоса. Круглые глаза на круглом же лице пристально глядели сквозь большие круглые очки в роговой оправе.

– Молодой человек, ваша отчаянная попытка совершить самоубийство провалилась, – мигнув совиными глазами, объявила сия персона. – Ваш акт felo-de-se не увенчался успехом по причине необычайной, экстраординарной твердости ваших костей. Да-с, лишь благодаря исключительной прочности черепной коробки, или, если угодно, котелка, и моей скромной особе вы все еще дышите этим живительным…

– Кто… Кто вы?

– Пибоди меня зовут, – последовал ответ. – Августус Артур Пибоди, специалист по мозолям, бородавкам, наростам, кашлю, простудам, коликам, мигреням и хандре. Я врачую как внутри, так и снаружи; нет на свете хвори и болячки, которую я не смог бы залечить, особенно мозоли! Нет, не мозольный оператор! Никаких парных ванн, никакого педикюра! Пибоди – обыкновенный лекарь, в силу некоторых обстоятельств пользующий бедняков. Утратив скромное, но обеспечивающее независимость состояние, он превратился во врачевателя мозолей. Вы спросите – вино? Нет! Женщины? О нет! Тому виною стали лошади, лошадки, благородные четвероногие. Я торгую пилюлями, снадобьями, патентованными мышеловками и мухобойками, а главное – средством от мозолей собственного…

– Простите, сэр, но, может быть, вы объясните, как я оказался здесь, в этом лесу?.. Я ведь ранен?

– Однако, молодой человек, вам это лучше знать! Вы сами все это затеяли, и вот вам результат. Правда, расположились вы, можно сказать, со всеми удобствами, а ваша контуженная голова моими стараниями тщательно промыта и отлично перевязана после того, как смазана превосходнейшим средством от мозолей…

– Как от мозолей?! – воскликнул, опешив, пациент. – Силы небесные!

– Лежите, лежите смирно, молодой человек, не делайте резких движений. Мое средство от мозолей лечит все. Это совершенно невинный сложный состав, состоящий в основном из аква пурэ[3]3
  Чистая вода (лат.).


[Закрыть] с небольшой добавкой того-другого-третьего… Но это мой секрет. Так что успокойтесь и не унывайте. Ну как, голова уже меньше кружится?

– Да, благодарю вас.

– Прекрасно. Вот вам и средство от мозолей! А что еще ощущаете? Голод?

– Зверский.

– Великолепно… И все это оно, собственноручное мое изобретение – ничегошеньки, кроме изрядного количества аква вульгарэ[4]4
  Вода обыкновенная (лат.).


[Закрыть]… плюс маленькая тайна… Голова сильно болит?

– Раскалывается.

– Тоже в конечном счете неплохо. В противном случае вы были бы мертвее прошлогодней баранины…

– Кажется, я вспоминаю: здесь была… дама?

– Да, молодой человек, очень юная леди с надменной внешностью и горделивыми манерами, на которой, помимо прочего, была великолепнейшая шляпа с перьями. Да-с, целое состояние, украшенное перьями! «Он ранен – этот человек?» – спрашивает она меня, соизволив прервать свою бешеную скачку и вернуться. «Контужен, мадам, – отвечаю я, – и отчасти сотрясение мозгов!» – «Бедняга!» – говорит она, а я ей говорю: «Действительно, бедняга. Беднее некуда, мадам, судя по его виду!» – и показываю на вас… Да-с, молодой человек, я столь быстро и своевременно обратил ее внимание на ваш плачевный внешний вид, что она проявила великодушие и раскошелилась щедрее, чем я ожидал, – смотрите! Пять шиллингов – это вам, держите. Я по натуре человек честный – увы, ничего не могу с собой поделать. Да-с!

– Пять шиллингов? Мне? Но за что? – с большим усилием приняв сидячее положение, изумился бедный путешественник.

– Как же! За то, что сшибла вас, конечно. И это очень щедрое вознаграждение, учитывая, что виноваты целиком вы сами… – ответил мистер Пибоди, весь оказавшийся коротеньким и круглым, и протянул деньги. – Берите же!

Молодой человек подставил руку и, взяв монеты, бросил их через плечо в густые заросли.

– Провалиться мне на этом месте!.. – ахнул коротышка, замигав и тем еще усилив свое сходство с совой. – Чтоб я оглох, ослеп и онемел, если когда-нибудь наблюдал что-нибудь подобное! Пять шиллингов! Выбросить! Потерять! Чтобы никогда не найти! Проклятье! Что ж это делается, сэр, и кто вы и откуда, черт возьми, что запросто расшвыриваетесь деньгами – и немалыми – на удивление окрестным кроликам?

– Пожалуйста, раз вы хотите знать… – ответил пострадавший со странным, протяжным выговором. – Мое имя – Дэвид Лоринг, а направляюсь я…

Внезапно он осекся и провел по лбу трясущейся рукой. Потом воззрился на свои истоптанные, пропыленные башмаки, изумленно, словно только что проснувшись, огляделся вокруг и разразился счастливым смехом. Он все смеялся и смеялся, не в силах остановиться, и смех его все больше напоминал истерику. Но наконец молодой человек сумел подавить ее и, сев, стал раскачиваться из стороны в сторону, закрыв лицо руками и бормоча, как заведенный:

– Дэвид Лоринг… Я – Дэвид Лоринг!

– Что? – переспросил мистер Пибоди, с растущим опасением наблюдавший за его телодвижениями. – Как вы сказали? Дэвид кто?

– Лоринг… Я – Дэвид Лоринг! А в чем дело? – добавил он, увидав, что Пибоди выпрямился во весь рост и как-то чересчур внимательно на него уставился.

– Кажется, падение потрясло вас сильнее, чем я предполагал, – промолвил эскулап.

– Что вы имеете в виду?

– Э-э, будь я на вашем месте и пожелай назваться громким именем, я выбрал бы какое-нибудь другое… Де Вере, например, либо Верни, или на худой конец…

– А почему не Лоринг?

– Потому что это имя вызывает ненависть в здешних местах. Се прозвище безжалостного изверга и негодяя, хотя в его жилах и течет голубая кровь.

– О ком вы говорите?

– Я говорю о сэре Невиле Лоринге! И я не боюсь сказать это, нет, не боюсь! Пибоди не страшен никто на свете, а что до сэра Невила… Хотел бы я добиться права анатомировать его труп, дай Бог дожить до радостного дня. Его сердце с медицинской точки зрения, безусловно, представляет собой случай экстраординарной патологии – если оно у него есть. Да-с!

С этими словами изобретатель универсального мозольного снадобья закинул за плечи объемистый мешок и нахлобучил на голову широкополую шляпу с высокой тульей.

– Вы выглядите честным человеком, юноша, – изрек он, поклонившись, – поэтому, коль скоро по причине травмы черепа и сопутствующего шока вы ощущаете потребность называться чьим-то именем, советую выбрать какое-нибудь менее одиозное, нежели Лоринг.

– Благодарю вас. Я учту этот совет.

– И кстати, если вы ищете работу, я могу помочь. Справьтесь обо мне в гостинице «Вздыбившийся конь», но только до завтрашнего дня – послезавтра я отправляюсь на Льюисскую ярмарку.

– «Вздыбившийся конь»? – переспросил Дэвид. – Что ж, спасибо, не забуду… До свидания!

– Ого! По-моему, вы торопитесь отделаться от меня, молодой человек! Только если вы надеетесь перемолвиться словом с той леди, то плохо ваше дело – она другого поля ягода! Впрочем, вы молоды, а все юнцы – глупцы! Да-с!

Мистер Пибоди добродушно осклабился и, кивнув, покатился, как колобок, прочь.

Из робкого, забитого создания, которым был всего час назад, Дэвид снова превратился в уверенного, смело глядящего в будущее человека. Внутренне ликуя, он продолжал сидеть на обочине лесной тропы и упивался восторгом обретения собственного «я». Он ничего не замечал, пока не услышал топот копыт. Подняв глаза, он вновь увидел ту самую молодую даму на гордой рослой лошади, бежавшей на сей раз мелкой рысью, с устало опущенной холкой и взмыленными лоснящимися боками. Заметив Дэвида, дама натянула поводья и, остановившись, смерила его хмурым взглядом сверху вниз. Он тоже не остался в долгу и молча разглядывал всадницу. Стройная, гибкая, прекрасно сложена. Красивые темные глаза и полные капризные губы. А завершал портрет упрямый, решительный подбородок. И все же, несмотря на ее властность и надменный вид, Дэвид разглядел в ее больших глазах выражение… быть может, тоски? Или даже страха? Но если так – чего она боялась? Или кого?

– Вам уже лучше? – тоном крайнего безразличия осведомилась она.

– Лучше. Благодаря вам, сударыня! – ответил он, невольно вставая на ноги.

– Зачем вы, словно безумный, бросились на моего Брута?

– Мне показалось, мэм, что лошадь понесла.

– Вы что, не видели ни разу женщину, пустившую коня галопом?

– Такой бешеной скачки никогда не видел.

– А известно ли вам, что, находясь в этой роще, вы нарушаете чужое право собственности? Вам лучше покинуть ее, пока объездчики не заметили… Здесь не проявляют милосердия к бродягам.

– Я немедленно уйду, сударыня! Только, прошу, скажите сначала, не знаете ли вы, как мне пройти к поместью, называемому Лоринг-Чейз?

– Вы в нем находитесь, – ответила юная дама, хмуря брови.

– В самом деле?.. А ваша фамилия – Лоринг, мадам?

– Избави Боже! – воскликнула она с внезапным пылом. – О нет, благодаренье Господу! Во мне нет ни капли этой мерзкой крови! Я здесь только живу. Меня когда-то взяли в дом на воспитание. – Тут она подобрала поводья и удостоила собеседника наклона головы. – А что касается вас, то шли бы вы подобру-поздорову, от греха подальше.

– Спасибо, мэм! – сказал он с церемонным поклоном. – Но все же, прошу вас, подскажите, как попасть в усадьбу?

– А по какому вы делу? – недовольно осведомилась она.

– Мне хотелось бы поговорить с сэром Невилом Лорингом.

– Поговорить?.. С ним? – переспросила она, явно изумившись, и, похоже, на секунду потеряла дар речи. – Кто? Вы? Вы хотите с ним поговорить? – повторила она, и на смену изумлению пришло презрение. – Сэр Невил не дает себе труда беседовать с такими… такими, как вы!

– Что ж, сударыня, значит, потрудиться придется мне. Но побеседовать с сэром Невилом я должен непременно!

– И вы осмелитесь? – спросила она с любопытством.

– Да, мэм.

– Потому что вы не знакомы с этим человеком!

– Нет, потому что собираюсь познакомиться с ним, сударыня, – поправил Дэвид.

– Кто же вы, такой отважный?

Сначала у него мелькнуло желание назвать себя, но высокомерие всадницы и мысль о щетине на щеках заставили его передумать. Дэвид покачал головой.

– Никто, – ответил он, – простой бездомный бродяга, мэм.

– Для бродяг сэр Невил держит колодки! – резко бросила она.

– Бывает кое-что и пострашней, – парировал он.

– Значит, вы решительно настроены увидеться с ним? – допытывалась всадница, наклоняясь к нему с седла.

– Да, сударыня.

– Что ж, воля ваша. Дом находится вон за теми деревьями. – Она пренебрежительно махнула в ту сторону хлыстом. – Но, если вы ухитритесь проникнуть к нему, он способен приказать своим лакеям избить вас и вышвырнуть вон.

– Придется мне рискнуть, мэм, – упрямо произнес Дэвид, вглядываясь в направлении указанных деревьев. – Похоже, сэр Невил слывет довольно свирепым джентльменом.

– Он отвратительно, до омерзения жесток! – с негодованием проговорила она. – Безжалостен, как смерть… и притом насмешлив, словно дьявол.

– Тем более я жажду свести с ним знакомство, сударыня. Но почему вы столь открыто неприязненно отзываетесь о нем в присутствии незнакомца?

– Потому что он – воплощенное зло! – сказала она сквозь зубы. – Он не заслуживает того, чтобы жить на свете. Он не заслуживает того, чтобы умереть! И все-таки ему придется умереть! Он неизбежно должен умереть… О, хоть бы кто-нибудь убил его, прежде чем я буду вынуждена…

– Тише, сударыня, – вскричал Дэвид. – Успокойтесь, мэм, так недалеко и до безумия!

– Ах, я давно к нему близка, если уже не безумна! – Она задыхалась от охвативших ее чувств. – Отвращение, отчаяние, ужас – разве этого мало, чтобы свести человека с ума? В нем столько зла, столько холодного расчета, столько мерзости…

– Антиклея! – позвал дрожащий, полный беспокойства женский голос.

– Я здесь, Белинда! – откликнулась юная амазонка.

– Антиклея… О, дорогая, дорогая моя! Дитя мое, как я перепугалась. Он сказал, что ты оседлала этого ужасного Брута, и я скорее побежала…

– Со мной все в порядке, милая.

Весь облик всадницы разительно изменился, а голос стал невыразимо нежным. Дэвид, изумленный столь мгновенным превращением, сначала воззрился на нее, потом повернулся посмотреть на ту, которая была причиной этой метаморфозы. К ним по дорожке подходила маленькая, худенькая, бледная женщина, ничем не примечательная, кроме, пожалуй, выразительных добрых глаз, копны волос великолепной снежной белизны и материнской нежности, сквозившей во взгляде, в интонациях и в каждом жесте.

– Родная моя Белинда, ну зачем всегда так беспокоиться, тревожить свою головушку всякими страхами из-за такого взбалмошного, дикого создания, как твоя глупая Клея? А что до Брута – посмотри, он стал как шелковый. Я укротила его! – ответила Антиклея, наклоняясь к ней и гладя шелковистые волосы.

– Твоя чудесная прическа совсем растрепалась, – причитала Белинда. – И костюм в клочья! О, Клея, я знаю, он тебя когда-нибудь убьет…

– Может, это было бы и к лучшему, дорогая… Мне временами даже хочется, чтобы случилось что-нибудь такое.

– Нет, Клея, не надо! Не говори так. Как бы я смогла жить без тебя!

Она вся задрожала и с мольбой посмотрела на всадницу снизу вверх. Тогда Антиклея, словно тигрица, одним прыжком очутилась на земле и, нежно обняв своими сильными руками ее хрупкие плечи, стала, поглаживая, утешать и уговаривать.

– Ну-ну, моя хорошая! Ну не надо, не надо, не плачь из-за меня, дуры грешной. На твою долю и без меня выпало столько горя!.. Ведь я езжу на Бруте только когда уж совсем себя не помню, когда меня совершенно выведут из терпения! Но бояться нечего: быстрая скачка обостряет чувство опасности и, может быть, спасает от… от чего-нибудь пострашней. Ах, Белинда, ты совсем расстроилась – да, да, я ведь вижу, как напугала тебя. Я такая гадкая! Пойдем отсюда, дорогая, пойдем…

Пожилая женщина прильнула к плечу обнявшей ее Антиклеи, и они скрылись за деревьями, оставив Дэвида гадать, глядя им вслед, что бы это все значило. Огромный Брут стоял с ним рядом и недоуменно фыркал, потом, тряхнув роскошной гривой, с довольным видом отошел в сторону и принялся щипать траву.

Глава X,

рассказывающая о том, как Лоринг встретил Лоринга

Положив изящные руки на золотой набалдашник трости, сэр Невил сидел в своем огромном кресле перед большим камином и пристально смотрел слезящимися стариковскими глазами на тлеющие угли. Он вроде бы совсем не замечал долговязого степенного джентльмена, который, неподвижно стоя рядом с ним, хранил сдержанное, терпеливое молчание. Волнение джентльмена выдавали только руки, сложенные за спиной и непроизвольно пожимавшие одна другую.

Наконец сэр Невил, так и не удостоив молодого человека взглядом, заговорил.

– Итак, Молверер, вы влюблены в эту ведьму. Вы – достойный, благородный молодой человек – опустились до этого дьявола в женском обличье, до безымянного отродья, взятого мною из приходского приюта лишь потому, что мне казались забавными детские вспышки ярости и дикие выходки… Дешево же вы себя цените, если дарите это создание без роду, без племени своим расположением. Итак, вы отзываетесь о ней с почтением и утверждаете, будто любите ее? Вздор!

Высокий и статный джентльмен, продолжавший стоять в почтительной позе рядом с креслом баронета, украдкой бросил взгляд на сэра Невила. Сильная рука, скрытая от взора сидящего, сжалась в кулак. Однако, когда Молверер ответил, голос его прозвучал почтительно.

– Прошу прощения, сэр, но что же в этом вздорного?

– Вы – ходячая добродетель, а она одержима дьяволом. Обстоятельства вынудили вас пойти ко мне служить библиотекарем и личным секретарем, но происходите вы, без хвастовства, из рода столь же гордого и древнего, сколь и мой. А у этой дикой, необъезженной малолетки, у этой мегеры, вызывающей ваш восторг, нет вовсе никакой родословной – она отпрыск бродячего музыканта, который умер, не оставив ей ни гроша, бросил на произвол судьбы в первом попавшемся приюте. Я повторяю: вздор! Забудьте об этой девице, утешьтесь мыслями о своем воинственном предке с железными кулаками, который сражался бок о бок с самим Coeur-de-Lion[5]5
  Ричард Львиное Сердце (фр.). Имеется в виду Первый крестовый поход.


[Закрыть] в битве при Акре… или то была Яффа?

– Тем не менее, сэр, – сдержанно ответил благородный мистер Молверер, – на свете лишь одна Антиклея.

– Надеюсь, Молверер. Хотя, если бы вы полистали своих обожаемых классиков, то прочли бы и о другой… Я неспроста назвал мою очаровательную фурию по имени дочери Автолика, который, как вы, возможно, помните, был разбойником и слыл чересчур уж любящим отцом. О дочке тоже шла дурная, зловещая, можно сказать, слава. Притом она питала слабость к Сизифу… Наверняка были и другие, прежде чем она вышла замуж за Лаэрта, царя Итаки. В конце концов она убила себя. Необузданная, страстная натура, такая же, подозреваю, своенравная, как моя Антиклея.

– Сэр, другой такой, как Антиклея, никогда не было и не будет.

– Что ж, согласен с вами, Молверер, ибо в наши дни женщины пусты, жеманны и трусливы. Антиклея уникальна: она так же взбалмошна, дерзка и непочтительна, как языческая богиня. Правда, и так же прекрасна. Но она – моя, дражайший Молверер. И останется моею, покуда я жив!

– Значит, вы не позволите мне поговорить с нею, сэр?

– И речи быть не может. Она не любит вас… И никогда не полюбит!

– Тем не менее, сэр, я осмелюсь это сделать.

– Те-те-те, Молверер. Даже если предположить, что ваше страстное чувство не останется безответным… представить себе Антиклею в роли жены? Что за нелепая мысль! Кроме того, вам не приходит в голову, что у меня в этом отношении имеются другие планы?.. Я не настолько стар, чтобы меня не волновали женские прелести, и не настолько немощен, чтобы утратить желания. Флирт, Молверер, по-прежнему обладает для меня очарованием и дарит мне радость.

Секретарь медленно попятился, словно увидел нечто невыразимо мерзостное, и даже бросил быстрый взгляд на короткую шпагу с серебряным эфесом, узкие ножны которой поблескивали над камином. Его рука снова сжалась в кулак, а на висках под волосами выступили капельки пота. Не сводя глаз со смертоносного оружия, он облизнул дрожащие губы, как видно собираясь ответить, но ответить ему не удалось. Потом, когда он наконец вновь обрел способность говорить, его голос зазвучал по обыкновению ровно:

– Сэр, любовь, которую я питаю к вашей приемной дочери…

– Дочери?! – вскричал сэр Невил, быстро подняв глаза, и заметил сжатые губы и побледневшее лицо секретаря. Он проследил направление его взгляда и, улыбнувшись, кивнул. – О да, Молверер, это прекрасный клинок. Мой дед убил им своего закадычного друга. Между прочим, поссорились они из-за создания куда менее прелестного, чем моя Антиклея… Только не надо, ради Бога, называть ее моей дочерью. Только не дочерью, Молверер. А теперь оставим разговоры о богине, сэр. Поговорим о делах. Я бы хотел сегодня вечером получить от вас смету на постройку новых конюшен – она понадобится моему управляющему.

– К вечеру будет готово, сэр, – бесстрастным тоном ответил Молверер.

С достоинством поклонившись, он тихо вышел из комнаты и бесшумно закрыл за собой дверь.

Оставшись в одиночестве, сэр Невил потянулся за открытым томиком, лежавшим на маленьком столе подле кресла, но, взяв, положил его на колени и продолжал сидеть, задумчиво глядя на огонь. По лицу его блуждала мечтательная улыбка. Однако хлопнувшая дверь оторвала его от радужных мыслей. Он с некоторой досадой обернулся, ожидая увидеть вернувшегося мистера Молверера, но вместо скромно-галантного джентльмена перед ним предстал некто в пыльной одежде и худых башмаках. Под грязным бинтом, которым была обмотана голова темноволосого незнакомца, необыкновенно ярко блестели глаза. Взгляд их был острым и прямым, как и взгляд самого сэра Невила.

– Ага! – пробормотал сэр Невил и, откинувшись на кресельные подушки, уставился на усталого, грязного посетителя. – Бродяга, полагаю? – И он прибег к помощи монокля в золотой оправе. – В самом деле, бродяга! Как же так – без доклада! – Он укоризненно покачал головой. – Это же верх неприличия! Притом и чумазость для визитов несколько чрезмерна – гм! Умоляю вас, сэр, сделайте милость, назовите причину этого в высшей степени беспардонного вторжения. Как ваше имя, сэр?

Вошедший закрыл за собой дверь и, прислонившись к ней широкой спиной, ответил сэру Невилу столь же откровенным осмотром. Он разглядывал его в упор, внимательно и неторопливо.

– А вы, я полагаю, сэр Невил Лоринг? – заговорил он наконец.

– Он самый, сударь! Что же дальше?

– А дальше, сэр, позвольте представиться. Я – Дэвид Лоринг, сын вашего старшего брата Хэмфри.

Сэр Невил, вцепившись руками в подлокотники, быстро наклонился вперед; зрачки его расширились; книга с грохотом упала на пол, но он не обратил на это внимания. Минуту в комнате стояла полная тишина. Незваный гость и хозяин сверлили друг друга глазами. Потом сэр Невил вздохнул, его тяжелые веки опустились, и он, снова откинувшись назад, принялся небрежно поигрывать шнурком монокля.

– Так-так, – произнес он. – Значит, вы – мой племянник Дэвид Лоринг… как вы утверждаете. Ей-Богу, вы меня поразили!

– А вы, значит, мой дядя Невил! Отец часто описывал вас… особенно глаза.

– Ха! А хромоту?

– И хромоту, сэр.

– Тогда, наверное, вам известно, при каких обстоятельствах я стал калекой?

– Я знаю, что вы заставили отца драться на дуэли, сэр.

– Так-так… – протянул сэр Невил. – Ну, а что до вас, до вашей, судя по всему, многострадальной персоны, то я не замечаю в вашей внешности фамильных черт.

– Я унаследовал свои от матери, сэр.

– В самом деле? – пробормотал сэр Невил, снова поднося к глазу монокль. – Простите великодушно, но я в этом не уверен… Нет, ваша мать была очень красива, я помню, а вы… хм! Но у вас, конечно, имеются рекомендательные письма, документы, удостоверяющие личность, метрика о рождении? Выкладывайте, молодой человек, ваши свидетельства!

– У меня их нет, сэр.

– Экая незадача! – огорчился сэр Невил.

– У меня украли все бумаги. Это сделал один человек, с которым я сблизился на борту корабля, некий Джозеф Массон.

– Ах вот как: украли! – пробормотал сэр Невил.

– Да. Этот человек втерся ко мне в доверие, а когда мы прибыли в Лондон, пригласил меня пообедать. Я согласился… Где мы обедали, я не знаю… Помню только, таверна находилась где-то возле реки. Массон подсыпал что-то в мое вино. Прежде чем потерять сознание, я обвинил его в этом… Мы схватились, он сбил меня с ног и ограбил. Я лишился всего своего имущества. Деньги, бумажник, даже перстень с пальца – он был в виде змейки с изумрудными глазами – все пропало. Перстень мне достался по наследству. Его носил мой отец, а до него – мой дед. Вы должны помнить его, сэр, – фамильный перстень Лорингов. В виде змейки с изумрудными глазами.

– Да, крайне трогательная история, – покивал сэр Невил. – И где же он теперь, этот Массон?

– Я был совершенно уверен, что найду его здесь, в Лоринг-Чейзе, или где-нибудь поблизости. И пришел сюда в надежде разоблачить самозванца.

– И вот, – улыбнулся сэр Невил, – вы обнаружили, что такового не существует, если только… хе-хе!

– Да, сэр?

– Если только он не стоит передо мной!

– Перед вами, сэр? – повторил Дэвид, пораженный. – Вы обвиняете меня в самозванстве?

– Пока не обвиняю. Но кто мешает вам выдавать себя за моего племянника?

– Как вы смеете, сэр?.. На каком основании вы решили?..

– Мы, Лоринги, смелы и решительны по натуре – такова уж наша родовая черта. Откуда мне знать, скажите на милость, что вы не есть тот самый Массон? В самом деле, чем больше я думаю, тем это кажется более вероятным. Я ведь осматривал тело своего мертвого племянника, Дэвида Лоринга…

– Это невозможно, сэр!

– Ради Бога, помолчите, сэр! Мы, Лоринги, не переносим, когда нас перебивают, и вообще ненавидим всякого рода помехи! Будьте любезны дослушать. Несколько месяцев назад я получил письмо из Вирджинии от своего брата, в котором он извещал, что его сын Дэвид намерен вскоре отправиться в Англию…

– Отец писал это письмо в постели, умирая…

– …собирается плыть в Англию на таком-то корабле и прибудет в Лондон такого-то числа. Я ездил встречать его, но не встретил, а вскоре узнал от своего адвоката, что мой племянник был найден мертвым… Из Темзы выловили его труп. А посему…

– Мертвым? – переспросил Дэвид, поднося руку ко лбу, совсем как прежде, в дни своего беспамятства. – Мертвым… Но это невозможно. Дэвид Лоринг – это я.

– А я собственными глазами видел его бездыханный труп! – Сэр Невил вздохнул. – Я смотрел на его бедное, изуродованное тело! Я прочел и изучил все обнаруженные при нем документы и письма. Такая вот участь постигла моего несчастного племянника Дэвида – увы!

– Нет, нет, сэр! – запротестовал Дэвид. – Вас ввели в ужасное заблуждение, потому что, уверяю вас, в действительности это я – Дэвид Лоринг!

– Поразительно! – сказал сэр Невил, вновь пуская в ход свой золотой монокль. – Это было бы поразительно. Однако ваше неистовство меня расстраивает… Мы, Лоринги, никогда не выходим из себя – внешне, конечно. Щепотку табаку не желаете? И мне принесите. Табакерка – на каминной полке, вон там.

Дэвид, словно сомнамбула, пересек кабинет и, взяв с высокой каминной полки коробочку, подал ее сэру Невилу. Тот медленно потянулся за нею, в то время как его прищуренные глаза внимательно следили за рукой Дэвида.

– Ах ты, черт! – прошептал он с досадой. – Нет-нет, это не вам. Вам, сэр, я несказанно благодарен! – И, взяв табакерку, хозяин, к страшному удивлению Дэвида, захлебнулся приступом внезапного, визгливого смеха.

– В чем дело, сэр? – Дэвид растерялся. – Чему вы смеетесь?

– Боже! – задыхался сэр Невил, мотая головой. – Какая дьявольская ирония! Какая изощренная насмешка! Какая чудовищная нелепость! О Господи! Убирайтесь, сэр, подобру-поздорову. Прочь отсюда, пока мне смешно! Не дожидайтесь, пока я стану серьезным, кликну слуг и прикажу схватить вас, незадачливый вы жулик.

– Жулик, сэр?! – вскричал Дэвид.

– И наглый самозванец! – подтвердил сэр Невил. Его продолжал сотрясать необъяснимый смех. – Прекрасная шуточка, милая ирония судьбы… гротеск! Вон из моего дома, жалкий мошенник, оставьте меня наслаждаться им.

Но Дэвид, вместо того чтобы подчиниться, медленно шагнул ближе, и тогда сэр Невил с видимым усилием прервал свое веселье и с мрачным вызовом посмотрел на него в упор. Стороннему наблюдателю, присутствуй таковой при этом безмолвном поединке, непременно бросилось бы в глаза некоторое сходство противников. У обоих были тонкие, трепещущие ноздри с крыльями, вытянутыми вниз, презрительная линия губ и упрямый подбородок, выдававший внутреннюю силу, железную волю и холодную расчетливость. Но на этом сходство их кончалось, ибо серые глаза Дэвида в обрамлении густых черных ресниц казались много больше, чем у сэра Невила, и росту он был выше среднего.

– Клянусь небом, сэр, – заговорил он, и его протяжный акцент усилился против обычного, – то, что я увидел, превосходит все, что рассказывал о вас отец. Он лишь называл вас мстительным, говорил, что вы совершенно лишены братских чувств.

Неторопливый, ровный тон, по-видимому, не на шутку разъярил сэра Невила, поскольку, выкрикнув что-то нечленораздельное, он резко наклонился вперед и замахнулся тростью. Но молодой человек увернулся от удара, поймал и выдернул трость у него из рук и, переломив о колено, отшвырнул в угол.