Текст книги "Дом в глухом лесу"

Глава 3
МИСС МОУБРЕЙ И МИСТЕР ТРЕНЧ

В дверях Оливера встретил отнюдь не мистер Смидерз, дворецкий, но непоседливый короткошерстный терьер, крохотный белый клубок энергии, испещренный темно-каштановыми пятнами, одно из которых, как раз над глазом, придавало его морде не то вопрошающее, не то недоверчивое выражение, и выражение это псу, как сотоварищу и наперснику мистера Марка Тренча, подходило как нельзя лучше.

– Вижу, Забавник в тебе души не чает, – буркнул Марк из угла гостиной, куда удалился свернуть себе очередную сигару. – Смышленый парнишка, что и говорить.

– Чудесный песик, что правда, то правда, – рассмеялся Оливер, опускаясь на колени – погладить терьера и потрепать его за уши.

Забавник жадно откликнулся на знаки внимания: он высунул язык и бешено завилял хвостом.

– Жизни без него не мыслю, – не без иронии протянул Марк.

– Ничуть не удивляюсь. Что за трогательная картина: одиночество владельца Далройда, прозябающего в сей роскошной усадьбе, скрашивает лишь общество верного пса!

– Ты забываешь про Смидерза, – возразил Марк, кивая, ибо в дверях показался сей не менее верный дворецкий. То был исполненный достоинства, уверенный в себе слуга. Лицо его пылало нездоровым румянцем, жидкие седые волосы липли к черепу, чуть курчавясь сзади, а из-под сбрызнутых сединой усов проглядывала гладкая нижняя губа. В темном костюме, белой льняной рубашке и роскошном жилете Смидерз воплощал в себе блестящий идеал личного слуги провинциального джентльмена. Он состоял при усадьбе задолго до того, как нынешний сквайр появился на свет. Каждая его черточка, каждое движение говорили о принадлежности Смидерза к Далройду. И в самом деле, Смидерз к тому времени словно сделался некоей материальной частью поместья, столь же неотъемлемой, как камень стен, кирпичи или деревянные балки.

– Ваши гроссбухи, а также списки земель и доходов от аренды и прочие документы сложены на письменном столе, сэр, – промолвил дворецкий. – В точности как вы просили, чтобы вы могли заняться ими во второй половине дня в ожидании прибытия мисс Моубрей и миссис Филдинг.

– Видишь, Нолл? – Марк одобрительно глянул на слугу. – И что бы я без него делал? «Скажи мне, кто твой дворецкий, и я скажу тебе, кто ты», – или что-то в этом роде. О да, Смидерз – настоящее сокровище, равных ему в целом свете не сыщешь, уж ты мне поверь. Благодарю вас, Смидерз. Полагаю, нашему жизнерадостному гостю мистеру Лэнгли тоже есть чем заняться. Так что оба мы, по всей видимости, ближайшие несколько часов проведем за делами насущными, пока в конце подъездной аллеи не замаячат кузина и ее тетушка. Будьте добры, Смидерз, как только дамы покажутся в виду, известите нас.

– Как прикажете, сэр.

– Что до Медника, мистер Лэнгли… полагаю, эта гордая конская душа сумеет простить вас за то, что, рассуждая обо мне с Забавником, про него вы напрочь позабыли.

– Прошу прощения, что ни словом не упомянул верного скакуна, – отозвался Оливер, – но поскольку в данный момент Медник пасется в загоне, вписаться в живую картину здесь, в гостиной, он никак не может в отличие от пса. Кроме того, будучи занят в ином месте, он, я так полагаю, слов моих не слышал, так что о проявленном к нему неуважении узнать ему неоткуда.

– Ха! Не слишком-то на это полагайся, Нолл, не советую! В конце концов, Медник – породистый конь, гнедой гунтер высотой в шестнадцать ладоней, – с улыбкой ответствовал Марк, – а от лошадей никогда не знаешь, чего ожидать.

Он стянул с головы шляпу и вместе с Забавником, что опрометью бросился вслед за хозяином, исчез за дверью кабинета.

Остаток дня прошел в трудах интеллектуальных: Марк занимался счетами и корреспонденцией (хотя, надо признаться, не слишком-то прилежно и то и дело отвлекаясь на сигары), а Оливер – латинскими стихами, пытаясь передать как можно точнее мысли, образы и ритмические формы поэта давно усопшего, который даже в буйном воображении своем не смог бы измыслить явления настолько бессистемного, как английский язык, и ведать не ведал, многое ли из его собственных четких и выверенных стихов выживет в этом хаосе.

Ближе к семи часам дворецкий возгласил, что в конце аллеи показался фаэтон с дамами из Грей-Лоджа. При этом известии джентльмены оторвались от своих высокоученых занятий – подозреваю, что с немалым облегчением, – и вновь перебрались в гостиную.

Очень скоро там к ним присоединилась бойкая и жизнерадостная юная девушка – улыбчивая, с густыми и пышными русыми волосами оттенка топленого молока. Гостья была сама игривость и резвость, глаза ее смеялись, щеки алели; ростом чуть ниже среднего, она тем не менее отличалась и крепким, атлетическим сложением, и грацией – ни унции лишнего веса! Все это оттенялось ярким летним платьем с огромными карманами, куда девушка то и дело прятала руки на деревенский манер. Во всем ее существе сквозило нечто настолько бодрящее, настолько живое, настолько резко отличное от праздной томности мистера Тренча, что с ее появлением комната словно озарилась ясным светом. Свет этот, и фигурка, и внешность принадлежали никому иному, как мисс Моубрей – иначе говоря, Мэгс, – которая, как признавал сквайр, находилась с ним в дальнем родстве, однако в каком именно, он за дальностью и позабыл.

Вместе с нею явилась миссис Филдинг, тетушка преклонных лет, вошедшая в семью через брак и вот уже много лет как овдовевшая, дама добродушная и милая, хотя и несколько застенчивая. Некогда она, по-видимому, отличалась редкой красотой; остатки былой прелести еще угадывались в губах, и глазах, и на челе. Но в общем и целом время ее, к превеликому сожалению, не пощадило. О красота, еще при жизни обреченная на увядание!.. В любом случае природа наградила ее характером безоблачным и благодушным, хотя главенствующую роль в разговоре она обычно уступала племяннице. Подобно обитателям Скайлингдена, она была несколько замкнута, зато в отличие от них ровным счетом ничего холодно-неприступного или загадочного в ней не ощущалось.

– А вот и наш друг мистер Лэнгли из Вороньего Края, – промолвила мисс Моубрей, одаривая гостя ослепительной улыбкой. – И снова добро пожаловать, мистер Лэнгли, в нашу талботширскую глушь!

– Благодарю вас, мисс Моубрей, – галантно откликнулся Оливер. – Счастлив увидеться с вами снова, и так скоро, и с вами тоже, дорогая миссис Филдинг. Нас с вами сама судьба свела нынче утром на Нижней улице, вы не находите?

– Ха! Вот вам, пожалуйста; то и дело забываю, что вы трое уже знакомы, – промолвил Марк, щелкая пальцами. – Так откройте мне, кузина, какова же истинная цель этого спешно устроенного soiree[5]5
  Званый вечер(фр.).


[Закрыть]? Я здесь всего-навсего хозяин, вы же помните, – тот несчастный, которому предстоит расплачиваться по счетам, так что держать меня в неизвестности – весьма дурной тон!

– Кузен, причина и цель вам отлично известны, да я сама их только что разгласила, поприветствовав мистера Лэнгли, – отозвалась мисс Моубрей. – Цель эта – засвидетельствовать ему наше искреннее расположение и пожелать счастья и радости на все то время, что он здесь пробудет, так, чтобы в будущем гость с теплотой вспоминал лето, проведенное в нашем обществе. Вы ведь не намерены распоряжаться вашим гостем единолично, правда, Марк? Вам, может, и доставляет удовольствие изображать сердитого сварливца целыми днями напролет, запираясь в темных и мрачных комнатах, но вряд ли гость ваш заслуживает той же участи.

– Решительно протестую, мисс. Во-первых, никаких темных и мрачных комнат в Далройде нет – просто-таки ни одной. Во-вторых, я – никоим образом не сердитый сварливец, и в жизни им не был, и со всей определенностью нигде я не запираюсь. Ха! Да вам отлично известно, что мы с Медником и Забавником проводим вместе куда больше времени, чем сам я – здесь, вместе с Ноллом. Медник и Забавник – первоклассная компания.

– Согласен, – кивнул Оливер. – С тех пор, как я сюда приехал, я уже имел возможность убедиться, что Марк всей душою предан двум своим сотоварищам, в обществе которых целыми днями носится по Клюквенным угодьям и окрестным лесам. Я и сам с ними уже несколько раз выезжал.

– Выходит, вас к первоклассной компании не причисляют, мистер Лэнгли? – лукаво осведомилась мисс Моубрей. – Вы не находите, что сравнение моего кузена граничит с грубостью?

– Скажу лишь, что узнаю старого старину Марка и его манеры, – со смехом ответствовал Оливер.

– Мистер Лэнгли, будьте так добры, расскажите подробнее о своей работе, – вступила в разговор миссис Филдинг. – Марк упомянул, что вы в данный момент занимаетесь неким литературным проектом – «головоломная тягомотина», как он изволил выразиться. Так просветите же нас!

– Силла, – вмешался сквайр.

– Что такое?

– Силла.

– Боюсь, что я не вполне понимаю…

– Силла, – эхом повторил Оливер, устремляясь на помощь к достойной даме. – Гай Помпоний Силла, если уж быть совсем точным, вот объект моих изысканий. Малоизвестный римский философ и поэт, воин и уроженец Испании, как и его император, Траян. Жил он в первой половине второго христианского века, написал пять книг эпиграмм, причем ни одна до сих пор не переводилась ни на английский язык, ни на любые другие.

– Да уж, личность и впрямь малоизвестная, – кивнул Марк. – Не солгу, если скажу, что в жизни своей об этом типе не слышал – до тех пор, пока не начал получать письма от Нолла с описанием его литературных занятий.

– Ты про мою головоломную тягомотину?

– Именно.

– Это имя и мне незнакомо, – вмешалась мисс Моубрей. – А вам, тетушка?

Вдова покачала головой, свидетельствуя о полной своей неосведомленности в отношении кого или чего бы то ни было по имени Силла.

– Ну вот я и взял на себя задачу восполнить этот пробел, – усмехнулся Оливер. – Честно признаюсь, увяз я в этом деле по уши, хотя некоторое продвижение наблюдается. А благодаря Марку надеюсь за лето добиться существенно большего.

– Хотелось бы мне подробнее узнать об этом Силле. Ручаюсь, подобно большинству древних римлян, кончил он плохо, – промолвила мисс Моубрей. – Не бросился ли он часом на меч, или, может, принял яд, как уж там у них полагалось, или, скажем, пал от руки наемного убийцы?

– Ничего такого ужасного с ним не произошло. Он оставил военную службу, удалился на небольшую виллу на севере Италии и дожил там до преклонных лет. Время свое он посвящал в основном сочинительству трудов сравнительно небольшого объема – Силла оставил несколько философских отрывков и главным образом эпиграммы; здесь он подражал кумиру своих зрелых лет Марциалу – тоже, между прочим, уроженцу Испании. А поскольку влиятельного покровителя у него не было и жил он вдали от Рима, этаким фермером-джентльменом среди виноградников и оливковых рощ, его сочинения широкого распространения так и не получили. А со временем и вообще канули в Лету. В средние века эпиграммы Силлы сохранились благодаря сарацинским ученым: те сделали с них несколько копий, одна из которых случайно попала мне в руки прошлой зимой. Подсунул мне ее один мой знакомец из Вороньего Края, книготорговец-букинист Флайфорд. Вот так и вышло, что я взялся переводить на английский язык наследие давно покойного и малоизвестного римского автора.

– А мне послышалось, ты его испанцем назвал, – буркнул Марк, супя брови.

– Может быть, мистер Лэнгли прочтет нам нынче вечером отрывок-другой из своих переводов? – предложила миссис Филдинг. – Ручаюсь, с ритмом и метром он управляется так же легко, как Маргарет – с цветочными клумбами у нас в саду.

– Ага! – воскликнул Оливер, запуская руку в карман сюртука. – У меня как раз завалялось то, что нужно… мое последнее достижение. Честно говоря, я втайне надеялся, что кто-нибудь меня попросит.

– Ох, черт побери, Нолл! – вздохнул Марк. – Простите мне это крепкое выражение, тетушка, но я-то от души уповал на то, что мистер Лэнгли повременит – повременит, сэр! – похваляться своим пропыленным испанским другом хотя бы до тех пор, пока мы не переварим ужин.

– Марк, а ну замолчите! – приказала мисс Моубрей. – Читайте, пожалуйста, мистер Лэнгли, мы все вас просим. И не беспокойтесь, большинство – за вас. – Она откинулась в кресле и скрестила руки, готовая наслаждаться тем, что услышит. – Тетушка, начинать?

– О да, вне всякого сомнения, – отвечала миссис Филдинг.

– Данная эпиграмма написана в подражание одному из опусов Марциала, – начал Оливер.

– Иными словами, парень ее стибрил, – отозвался Марк, лениво разглядывая кончик сигары. – Воровство. Грабеж. Плагиат. Ха!

– Скорее дань великому мастеру, – невозмутимо парировал Оливер. И, откашлявшись, прочел следующее:

Марк болен? Кличет докторов?

Лжецу не верьте, право слово!

Притворщик весел и здоров,

А гости – страждут без жаркого!

– Ну что ж, сэр, благодарю вас, – промолвил Марк, вежливо поаплодировав. – Как это злободневно, как показательно. Вот теперь, дамы, вы сами видите, какое мнение наш городской гость составил себе о здешнем хозяине!

– Я нарочно выбрал ту, в которой говорится о снеди и трапезе; подумал, она окажется к месту, – объяснил Оливер.

– Она и впрямь уместна, мистер Лэнгли, и весьма остроумна, – похвалила мисс Моубрей в противовес не слишком-то восторженному отклику своего кузена. – Вы со мной согласны, тетушка?

И верно, эпиграмма оказалась весьма к месту, поскольку в этот самый момент объявили, что ужин подан, и все уселись за трапезу. В отличие от злополучных гостей в эпиграмме Силлы эта компания ни в чем нужды не испытывала, ибо стол ломился от яств: был тут и черепаховый суп, и сухое печенье, и добрый талботширский сыр; горячая голова речной форели, блюдо из оленины, сладкие пирожки с начинкой из изюма, всевозможные овощные блюда; почки с картофелем, приправленные соусом с каперсами и диким сельдереем; хлеб с маслом; оливки и засахаренные фрукты, сушеные вишни, листвянниковый пудинг, абрикосовое повидло, бисквитное пирожное и бланманже; и все это запивалось щедрым количеством хереса, лимонада и мятного чая. Оливер отпускал сквайру комплимент за комплиментом по поводу роскошных яств, что, впрочем, проделывал за каждой трапезой с момента своего приезда; и хотя Марк неизменно принимал похвалы с напускным цинизмом, втайне он весьма радовался, о чем гость отлично знал. Оливер видел: под нерасполагающей внешностью бьется сердце талботширского Тренча, гордого своим фамильным гнездом. Что бы уж там Марк ни думал про себя по поводу сгинувшего без вести отца, об отчем доме он со всей очевидностью радел всей душой.

За трапезой беседа текла в двух направлениях: обсуждались воспоминания о студенческой жизни в Солтхеде и новые обитатели Скайлингдена. Промозглые солтхедские туманы, ветра на Свистящем холме, прогулки по Сноуфилдз и вокруг Биржи, цепной мост, развеселые ночи в «Крылатом коне» на Тауэр-стрит – вот что давало джентльменам пищу – духовную картошку с мясом, так сказать, – для разговора. Больше двенадцати лет минуло с тех пор, как Марк с Оливером в последний раз бродили по крутым и узким улочкам Солтхеда, в последний раз глядели на его мысы и холмы, на головокружительные утесы и взмывающие к небесам пики скал, ибо, окончив колледж, ни один из джентльменов в Солтхед уже не возвращался. Оба гадали, что за перемены произошли в городе за это время, и как там дела в Антробусе, их бывшей альма-матер, и как поживает кое-кто из бывших сотоварищей.

– Пишет ли тебе Тиммонз? – спрашивал Оливер. – Славный был парень, что и говорить.

– Ни строчки, – качал головой Марк.

– А от Массингберда слышно что-нибудь? Помнишь, он еще в адвокаты метил?

– Вообще ничего.

– А от Хауэллза? Ну, органиста? Или от Марстона?

– Ни слова.

– Вот и я ничегошеньки про них не знаю. До чего странно. Словно все они взяли да и сиганули разом с края света.

– Будь это Марстон – так я бы и бровью не повел. Наглец меня однажды проигнорировал: прошел мимо – и сделал вид, что в упор меня не видит. Ты разве не знал? Так что прыгни Марстон с края света – я только порадуюсь. Хотя что до Тиммонза – тут я полностью с тобой согласен: на редкость славный парень.

– О да. Должен признаться, я и сам ни строчки не черкнул Тиммонзу, так что, наверное, у него нет ни мотивов, ни желания переписываться. Возможно, этим и объясняется его молчание. Да и прочим я не писал. А ты, кстати, с Тиммонзом не связывался ли?

– Ни разу.

– А с Хауэллзом? Или с Массингбердом?

Сквайр вновь отрицательно покачал головой. Бывшие колледжеры переглянулись.

– Хм-м… – протянул Оливер. – Стало быть, ни у кого из наших приятелей нет никаких причин писать в Далройд,так?

– Равно как и в Бакет-Корт, как я понимаю.

– Хм-м…

Последовала исполненная задумчивости пауза.

– Мы тут и впрямь почитай что отрезаны от внешнего мира, мистер Лэнгли, невзирая на каретный тракт, – промолвила мисс Моубрей, изо всех сил стараясь не рассмеяться над нежданным открытием джентльменов. – Шильстон-Апкот – совсем крохотная деревушка в весьма обширном графстве. Почти у всех, кто проезжает этим путем, дела в иных краях. Но, сдается мне, кузена это вполне устраивает: он привык жить затворником. Ему нравится думать, будто он тут как на необитаемом острове – оторван от цивилизации и от жизни.

– А как насчет вас, кузина? – парировал Марк. – Ведь и вы тоже находитесь на том самом необитаемом острове, не так ли? Равно как и все жители деревни. Что до меня, мне на нем чертовски комфортно, о чем с гордостью сообщаю. Спрашивается, где еще мне и жить, как не в Далройде?

– Вот мистер Лэнгли, пожалуй, смотрит на вещи правильнее вас. Он считает, что после тягот городской жизни нагорья дарят исцеление и покой, хотя порою чуточку и устрашают. Ему отрадно находиться здесь, среди наших живописных холмов, долин и сосновых лесов. Вороний Край – что за бессчетные скопища людей! Какое движение, сколько шуму, сколько суеты! А ведь Солтхед вовсе не держит монополию на туман; в Вороньем Крае туманы такие же и даже погуще, не правда ли, мистер Лэнгли? У местечка вроде Шильстон-Апкота немало вполне осязаемых преимуществ: преимуществ, что зачастую представляются более очевидными, если посмотреть со стороны.

– Не далее как сегодня Марк задал мне вопрос: зачем человеку здравомыслящему сюда перебираться. Кстати, о ваших новых соседях, – промолвил Оливер.

– О да, загадочный они народ, – улыбнулась мисс Моубрей. – Сам особняк, как вы знаете, мистер Лэнгли, давно сдается внаем. Собственно говоря, там уже много лет никто не жил. Последние жильцы – семейство Давиджей, верно, тетя? – там не задержались.

– Полагаю, сейчас дом в ужасном состоянии, – промолвила миссис Филдинг. – Скайлингден, стало быть. Даже само название звучит печально и дико… во всяком случае, мне всегда так казалось.

– Напротив, тетя, по-моему, очень звучное и изящное название. Словно перезвон льдинок в горном ручье… ведь усадьба как раз и стоит среди гор, а вокруг, точно облако, сомкнулся густой лес.

– Какова история усадьбы? – полюбопытствовал Оливер. В его больших, ясных глазах светился живой интерес. – Особнякам вроде Скайлингдена без истории никак нельзя. В таких всегда что-нибудь да происходит.

– О, история не из приятных, – отвечала мисс Моубрей. – Нескончаемая череда несчастий и необъяснимых утрат, замалчиваемых трагедий и ревниво хранимых тайн. Если и есть на земле место, озаренное, так сказать, несчастливой звездой, так, сдается мне, это как раз Скайлингден. Однако истинная романтика как раз и кроется во всем том, чего мы никогда не узнаем доподлинно и о чем строим бесконечные догадки. А такого рода секретами Скайлингден набит доверху, как я могу судить по жалким обрывкам сведений. Но остерегитесь, мистер Лэнгли: среди обитателей Шильстон-Апкота прошлое Скайлингдена – тема не слишком-то популярная. О да, посплетничать о новых жильцах – это они за милую душу; что может быть естественнее? Что же до событий, возможно, происшедших под сенью Скайлингдена в минувшие годы, здесь поселяне изливать душу отнюдь не склонны. Едва почуют, куда вы клоните, – замкнутся в себе, что моллюски; во всяком случае, большинство. Да я и сама мало что знаю сверх этого, честное слово; я ведь не всю жизнь здесь прожила. Наверняка Марк сможет порассказать вам куда больше меня.

– По-моему, вы превосходно изложили самую суть, – отозвался сквайр.

– Все словно языки прикусили. Отчего бы это, тетя, как вы думаете?

Миссис Филдинг посерела, побледнела, побелела – и опустила взгляд на тарелку.

– Все именно так, как ты говоришь, милочка, – ответствовала она, подкрепившись несколькими глотками чая. – Цепочка досадных происшествий – полагаю, их следовало бы назвать несчастливыми случайностями – снискала дому определенную репутацию.

– Вот и с Марком точно та же история, – обронила девушка, не сводя глаз с кузена.

– Эта шутка, девочка моя, дорого вам обойдется! – воскликнул изрядно уязвленный сквайр.

После того разговор перешел на предметы менее серьезные. Под конец компания разошлась, и джентльмены отправились в бильярдную сыграть партию-другую. Сняв сюртуки и засучив рукава, они час или два самозабвенно гоняли шары, то и дело перекидываясь дружескими шутками или комментируя ловкий (либо, напротив, неудачный) удар. Но вот Оливер, только что загнав в лузу свой собственный шар и проиграв тем самым в пирамиде, завел речь о тупорылых медведях.

– В Вороньем Крае ничего подобного нет, – промолвил он, – ну, если не считать нескольких медведей в «Странных странностях» – это зоосад тамошний на скале. Наши мишки не бегают по городу на свободе, как у вас тут, среди гор! Взять хоть тот недавний случай, когда одна такая зверюга устроила кавардак в саду викария… должен признать, что меня, городского жителя, это весьма тревожит! Надеюсь, саблезубые коты у вас по улицам не рыщут?

– Случается порою, – отозвался Марк: воплощенное чистосердечие! – Но обычно медведи их отпугивают.

Этот ответ не слишком-то успокоил мистера Лэнгли, который немало всего наслушался о тупорылых медведях и их повадках и вовсе не желал проверять на трезвую голову все, о чем шла речь во хмелю.

– Да, кстати, – промолвил Марк, натирая мелом кончик кия, – завтра у нас будет возможность изучить этот вопрос в подробностях.

– Какой еще вопрос?

– Да вопрос насчет тупорылого мишки – старины Косолапа. Нет-нет, не удивляйся. И сегодня ты из меня больше ни слова не вытянешь. Просто доверься мне, друг Нолл, другого выхода у тебя все равно нет!

И напрасно Оливер снова и снова взывал к своему хозяину.

– Стало быть, объяснения мне дожидаться до завтрашнего утра?

– Именно. А теперь гляди-ка – красный шар в нижнюю угловую лузу!

Удар; щелчок; красный шар взвился над столом, отскочил от борта и со стуком приземлился к ногам Оливера.

– Ха! – воскликнул до крайности изумленный Марк, сминая в зубах сигару. – Кто бы подумал?..

– От души надеюсь, что это – не предзнаменование завтрашнего приключения! – ответствовал Оливер.