Текст книги "Могила девы"

– Кто это сказал: «Я встретил врага, и это были мы»[18]18
  Шутливый парафраз сообщения коммодора Оливера Хаззарда Перри генералу Уильяму Генри Харрисону после битвы на озере Эри (1813): «Я встретил врага, они теперь наши».


[Закрыть]? Наполеон? Эйзенхауэр? Или кто-то другой?

– Вроде бы Пого, – ответил переговорщик.

– Кто это?

– Герой комиксов, – объяснил Лебоу. – Печатались до того, как ты родился.

12:33

В помещении становилось темно.

Время только перевалило за полдень, но небо набухло фиолетовыми облаками, а окна в здании бойни были совсем маленькими.

«Нужно электричество, причем немедленно», – думал Лу Хэнди, вглядываясь в темноту.

Капала вода, из угрюмого мрака под потолком свисали цепи. Повсюду крюки, над головой неподвижно застыли транспортеры. Ржавые механизмы напоминали части машин, в которые играли великаны, а потом они им прискучили, и гиганты разбросали опостылевшие игрушки по полу.

«Великаны! – рассмеялся про себя Хэнди. – Что за чушь лезет мне в голову?»

Он прошелся по первому этажу. Дикое место. Каково это – зарабатывать деньги, убивая животных? Хэнди сменил десятки работ. Обычно это был тяжелый труд, и его никогда не подпускали к сложным механизмам, что могло бы удвоить, а то и утроить заработок. Хэнди редко работал на одном месте дольше месяца или двух. Все кончалось спором с бригадиром, жалобами, драками, выпивками в раздевалке. У него не хватало терпения ужиться с людьми, не признававшими в нем незаурядного человека. Он был особенным, не как все. Белая ворона в мире, которому ни за что до него не дотянуться.

Пол был деревянным, но крепким, как бетон. Дубовые доски хорошо подогнаны. В отличие от Руди Хэнди не мастеровой, но способен оценить добросовестный труд. Его брат зарабатывал на жизнь тем, что стелил полы. Хэнди внезапно разозлился на этого козла Поттера, который почему-то заставил его вспомнить о Руди, и ему захотелось поквитаться с копом.

Он вошел в помещение, где они держали заложниц – отделанный кафелем полукруглый зал без окон, – и подумал: если, стоя посередине, выстрелить из ружья, звук будет такой оглушительный, что того и гляди лопнут барабанные перепонки.

Впрочем, этим-то пташкам без разницы. Хэнди оглядел девочек. Самое странное, что все они миловидные – особенно старшая, с темными волосами. Она обернулась, и на ее лице появилось брезгливое выражение: мол, шел бы ты куда подальше. Девчонке было лет семнадцать-восемнадцать. Хэнди улыбнулся ей. Она выдержала его взгляд. Он обвел глазами остальных. Да, смазливенькие – это поразило его. Ведь эти соплячки ущербные, с изъяном, поэтому он предполагал, что и внешность у них топорная, как, например, у умственно отсталых. Те, даже если красивы, все равно что-то где-то не так, что-то с чем-то не сходится. А здесь ничего похожего – выглядят вполне прилично. Но, черт побери, уж слишком громко ревут. Вот это раздражало – звуки, которые производили их глотки. Они ведь глухие, так почему же так верещат?

Внезапно перед внутренним взором Лу Хэнди возник брат.

И там, где его череп соединялся с туловищем, появилась красная точка. Еще точки – небольшой пистолет дергался в его руке. Брат замер – плечи вздрогнули, еще немного подергались в жуткой недолгой пляске – и рухнул замертво.

Хэнди решил, что сейчас ненавидит Поттера еще сильнее, чем сначала.

Он вернулся к Уилкоксу и Боннеру, вытащил из полотняного мешка пульт дистанционного управления и пробежался по каналам стоящего на бочке из-под масла маленького, работающего на батарейках телевизора. Все местные станции и одна крупная телесеть говорили о них. Кто-то из дикторов сказал, что это пятнадцать минут славы Лу Хэнди, хотя черт его знает, что он имел в виду. Копы заставили репортеров отойти от здания скотобойни, и ничего полезного Хэнди на экране не увидел. Он вспомнил дело О. Джея Симпсона[19]19
  Ориентал, Джеймс (О. Джей) Симпсон (р. 1947) – игрок в американский футбол. Получил скандальную известность после того, как был обвинен в убийстве своей бывшей жены и ее друга, но оправдан, невзирая на улики.


[Закрыть]. Белый «форд-бронко» подъехал к дому. Вертолеты репортеров висели так низко, что были хорошо видны лица и человека за рулем машины, и полицейского на подъездной дорожке. Все белые в тюремной телевизионной комнате подумали: «Чтоб тебе вышибли мозги, ниггер». А все черные: «Вперед, О. Джей, мы с тобой!»

Хэнди выключил звук и, обведя глазами скотобойню, разозлился: долбаное место. Он чувствовал запах разлагающихся трупов. Внезапно его напугал голос:

– Оставьте меня, а их отпустите.

Он пересек отделанный кафелем зал и наклонился над женщиной.

– Ты кто?

– Их учительница.

– Знаешь язык глухонемых?

– Да. – Ее глаза сверкнули злобой.

– Чокнутая.

– Пожалуйста, отпустите их, оставьте меня.

– Заткнись! – Хэнди отошел от женщины и посмотрел в окно.

На гребне холма стоял высокий полицейский фургон. Он почти не сомневался, что в нем и сидит Арт Поттер. Хэнди достал из кармана пистолет и прицелился в желтый прямоугольник на борту. Сделав поправку на расстояние и ветер, опустил оружие.

– Они могли легко прихлопнуть тебя, если бы захотели, – обратился он к Уилкоксу. – Так мне было сказано.

Уилкокс тоже смотрел в окно.

– А их тут хренова туча. Кто он такой – тот козел, с которым ты говорил?

– Из ФБР.

– Твою мать! – скривился Боннер. – И фэбээровцы набежали.

– А ты кого ожидал? Забыл, что мы оторвались из федеральной тюрьмы?

– Кого ожидал? Томми Ли Джонса. – Посмотрев на учительницу, верзила перевел взгляд на девочку в белых чулках и платье в цветочек.

Хэнди проследил за его взглядом. «Навязался на мою голову долбаный придурок!»

– Даже не думай, Сонни. Держи петушка в своих вонючих джинсах, иначе вообще его лишишься.

Боннер что-то сердито проворчал. Он всегда злился, когда ему пеняли за то, в чем он на самом деле был виноват. И в таких случаях заводился с полоборота.

– Да пошел ты!

– Надеюсь, я проделал кому-нибудь из них лишнюю дырку, – заметил Уилкокс, как всегда неторопливо, с расстановкой, что и нравилось Хэнди.

– Ну так чем мы богаты? – спросил тот.

– У нас два дробовика и около сорока зарядов к ним, – ответил Уилкокс. – Один «смитти», но патронов всего шесть, нет, даже пять. Зато есть «глоки» и к ним навалом боеприпасов. Три сотни патронов.

Хэнди прошелся по зданию, перепрыгивая через лужи.

– Как же мне действует на нервы их рев! Долбит по мозгам. Особенно достает вон та кубышка, черт бы ее побрал! И что за стенами, тоже неизвестно. Этот агент очень скользкий, ни хрена ему не верю. Вот что, Сонни, ты оставайся с девками, а мы с Шепом осмотримся.

– А как насчет слезоточивого газа? – Боннер неуверенно посмотрел в окно. – Хорошо бы иметь какие-нибудь маски.

– Если они выстрелят сюда слезоточивым газом, просто помочись на контейнер, – посоветовал Хэнди.

– Что, помогает?

– Даже очень.

– При этих?

Хэнди взглянул в отделанный плиткой зал. Старшая учительница смотрела на него, в ее глазах был вызов и что-то еще.

– Как тебя зовут?

– Донна Харстрон. Я…

– Скажи мне, Донна, как имя вот этой? – Хэнди показал на старшую ученицу, самую хорошенькую, с длинными черными волосами.

Не успела учительница ответить, как девушка показала ему средний палец. Хэнди разразился хохотом. Боннер сделал шаг вперед и замахнулся.

– Ах ты, дерьмо!

Миссис Харстрон встала между ними, и девушка, ухмыляясь, убрала кулачок. Малышня издавала несносный птичий писк, а испуганная белокурая учительница умоляюще подняла руки. Хэнди схватил Боннера за запястье и оттолкнул в сторону.

– Не смей их бить, пока я не разрешу. – Затем ткнул пальцем в сторону девушки и спросил: – Как ее зовут?

– Сьюзан, – ответила миссис Харстрон. – Пожалуйста, не надо…

– А ее? – Он показал на светловолосую молодую учительницу.

– Мелани.

Ме-ла-ни. Только она действительно выводила его из себя. Застав ее у окна после пальбы, Хэнди схватил девушку за руку, и она так перепугалась, что чуть с ума не сошла. Он не запрещал ей разгуливать где угодно, понимая, что от нее нет никакой опасности. Сначала его развлекало, когда он наблюдал за этой трусихой, похожей на мышь, но потом стало злить. Хотелось топнуть, чтобы она в страхе отпрянула в сторону. Хэнди всегда бесили по-овечьи пугливые женщины.

Эта сучонка была полной противоположностью Прис. Вот бы свести их вместе. Прис достала бы выкидной нож, который, согревая собой, часто хранила в бюстгальтере на левой груди. Лезвие выскочит, Прис начнет гоняться за этой белобрысой промокашкой, и та от страха обмочится. Она выглядела гораздо моложе своей ученицы Сьюзан.

Вот Сьюзан заинтересовала его. Тусклые глаза старушки Донны ему ничего не говорили, по глазам панически напуганной младшей учительницы Хэнди тоже ничего не мог прочитать. А выражение глаз мисс акселератки было очень красноречивым и говорило о том, что девушка ничего не собиралась скрывать. Хэнди решил, что она умнее двух своих учительниц, вместе взятых.

И задиристее.

«Похожа на Прис», – с одобрением подумал он и медленно произнес:

– Сьюзан, ты мне нравишься. Ты не тряпка. Ты не слышишь, что я тут горожу, но ты мне нравишься. – Он обратился к старшей учительнице: – Переведи.

Женщина сделала несколько знаков руками, и девушка бросила на Хэнди уничтожающий взгляд.

– Что она сказала?

– Она просит, чтобы вы отпустили малышей.

Хэнди схватил учительницу за волосы и сильно дернул. Девочки завизжали громче, Мелани тряхнула головой, у нее из глаз катились слезы.

– Твою мать! Что она сказала?

– Сказала: пошел к черту!

Хэнди дернул сильнее, и на пол полетели крашеные пряди. Миссис Харстрон застонала от боли.

– Она сказала… она сказала, что вы мудак.

Хэнди громко рассмеялся и толкнул учительницу на пол.

– Пожалуйста, отпустите девочек, а меня оставьте, – умоляла миссис Харстрон. – Какая вам разница, сколько у вас заложниц – одна или шесть.

– Есть разница, глупая клуша. Я могу парочку застрелить, и еще останется.

Женщина открыла от ужаса рот и поспешно отвернулась, словно вошла в комнату и обнаружила там жадно пялившегося на нее голого мужчину.

Хэнди подошел к Мелани.

– Ты тоже считаешь, что я мудак?

Старшая учительница подняла было руки, но Мелани ответила до того, как та успела перевести вопрос.

– Что она сказала?

– Спросила: почему вы нас обижаете, Брут? Мы вам ничего плохого не сделали.

– Брут?

– Так она вас называет.

Брут? Что-то знакомое, но Хэнди не помнил, где слышал это имя, и слегка нахмурился.

– Скажи ей, что она прекрасно знает ответ.

Уходя, он окликнул Боннера.

– Слышь, Сонни, я начал учить язык глухонемых. Хочешь, покажу?

Толстяк поднял голову, и Хэнди выставил в его сторону средний палец. Мужчины грохнули, и Хэнди с Уилкоксом отправились в глубь здания. Когда они исследовали коридоры и помещения для забоя скота и разделки туш, Хэнди посмотрел на товарища.

– Как считаешь, он не сорвется?

– Все будет в порядке. В другой ситуации бросился бы на них как петух, но когда за дверью сотня вооруженных полицейских, у тебя не очень-то стоит. Что делали в этом здании? – Уилкокс обвел глазами механизмы, длинные столы, цепные передачи, регуляторы и ленты транспортеров.

– Не догадываешься?

– Нет.

– Это же, мать ее, бойня.

– Фабрика обработки. А что такое «обработка»?

– Отстреливать и потрошить. Это и есть обработка.

– Посмотри! – Уилкокс показал на допотопный механизм.

Хэнди подошел и усмехнулся.

– Надо же – старый паровой двигатель. Ну и хрень.

– И что с ним делали?

– Понимаешь, вот из-за этого мир и погряз в дерьме, – объяснил Хэнди. – Вон там турбина. – Он ткнул пальцем в ржавую ось с лопастями. – Вал вращался и выполнял работу. Так обстояли дела в век пара, он же был веком газа. Потом наступил век электричества, которое не так-то просто разглядеть. Огонь и пар – это очевидно, но поди разберись, как действует электричество. Никто не понимал, и это стало причиной Второй мировой войны. Теперь мы живем в электронном веке. Везде компьютеры и прочая срань, но ни хрена не ясно, как эти штуки работают. Смотришь бараном на электронный чип и ни черта не можешь разглядеть, а он тем временем фурычит, делает свое дело. Мы потеряли способность управлять.

– Да, хренотень.

– Что: жизнь или то, о чем я сказал?

– Не знаю. Хренотень, и все. Наверное, жизнь.

Они оказались в большой сумрачной пещере, служившей когда-то складом. Задние двери были подперты или завалены.

– Копы могут их вышибить, – заметил Уилкокс. – Заложат пару зарядов, и дело в шляпе.

– С тем же успехом они могут сбросить на нас атомную бомбу. И в том и в другом случае девчонки умрут. Если им этого хочется, что ж, пожалуйста.

– А лифт?

– С этим мы почти ничего не поделаем. – Хэнди оглядел большую грузовую кабину. – Вздумают лезть по канатам, полдюжины уложим. Только помни: целиться надо в шею.

Уилкокс посмотрел на него.

– Ты что-то задумал?

«Это у меня выражение глаз такое, – размышлял Хэнди. – Прис постоянно повторяла то же самое. Черт, как же я по ней скучаю! Как хочется почувствовать запах ее волос, услышать звяканье браслетов на ее руке, когда она переключает передачи в машине, ощутить Прис под собой в ее квартире на ковре из грубого ворса».

– Давай-ка отдадим им одну.

– Одну из девчонок?

– Да.

– Которую?

– Не знаю. Может быть, Сьюзан. Нормальная девка, мне понравилась.

– Самая клевая; я бы трахнул ее. Так что лучше убрать ее с глаз Боннера. Он и так к ней принюхивается. Не знаю, дотерпит до вечера или нет. Или ту, вторую, Мелани.

– Нет, ее оставим. Со слабыми спокойнее.

– Согласен.

– Тогда так и порешим: пусть будет Сьюзан. – Хэнди рассмеялся. – Не много найдется девчонок, которые, глядя мне в глаза, осмелятся назвать меня мудаком.

Мелани, крепко обнимая Киэл, подумала, что плечи у нее для восьмилетней девочки слишком мускулистые. Затем потянулась, чтобы погладить по руке одну из близняшек.

Малышки прятались между ней и Сьюзан, и Мелани неохотно призналась себе, что этим жестом она лишь отчасти хотела утешить их, но еще ей надо было подбодрить себя, ощутить, что ее любимые ученицы рядом.

Руки Мелани до сих пор дрожали. Ее напугал Брут, цапнув за запястье, когда она смотрела в окно и пыталась передать послание стоящему в поле полицейскому. Мелани охватил еще больший ужас, когда он указал на нее и спросил, как ее зовут. Она покосилась на Сьюзан и увидела, что та сердито смотрит на миссис Харстрон.

– Что с тобой? – спросила ее знаком Мелани.

– Она сказала, как меня зовут. Не надо было этого делать. И общаться с ним не надо.

– Приходится, – ответила старшая учительница.

– Не стоит их злить, – добавила Мелани.

Сьюзан иронически рассмеялась.

– Какая разница, злятся они или нет. Нельзя поддаваться им. Они гады. Самые худшие из Иных.

– Нам нельзя… – начала Мелани.

Но Медведь в это время топнул ногой, она почувствовала вибрацию и подскочила. Толстые губы бандита двигались очень быстро, и Мелани лишь сумела разобрать: «Заткнитесь!» Она отвернулась – ей было невыносимо видеть это лицо и растущие из сальных пор завитки черных волос бороды.

Его глаза остановились на миссис Харстрон и Эмили.

Когда он отвернулся, Мелани подняла руки и перешла с американского языка глухонемых на английскую дактильную речь. Это был неудобный способ общения – ей приходилось составлять по буквам слова, а затем расставлять в нужном порядке. Но зато она двигала только пальцами и кистью и обходилась без бросающихся в глаза широких жестов, необходимых, чтобы общаться на американском языке глухонемых.

– Не зли их, – сказала она Сьюзан. – Терпи.

– Они подонки, – возразила та, не переходя на английский язык глухих.

– Согласна. Но не надо провоцировать.

– Они нас не тронут. Мертвые мы им ни к чему.

Мелани почувствовала, как в ней закипает раздражение.

– Они могут тронуть нас и не убивая.

Сьюзан поморщилась и отвернулась.

«Что она от нас хочет? – сердито подумала Мелани. – Чтобы мы отняли у них пистолеты и застрелили их? – И вместе с тем ощутила горечь. – Ну почему я не такая, как она? Какой у нее твердый взгляд. Она на восемь лет моложе меня, но рядом с ней я чувствую себя ребенком».

Отчасти зависть Мелани объяснялась тем, что Сьюзан принадлежала к высшей касте глухих: она оглохла до того, как научилась говорить, – такой родилась. Более того, появилась на свет от глухих – не слышал ни ее отец, ни мать. В семнадцать лет отличалась политической активностью и участвовала во всех начинаниях глухих, поступила в колледж Галлодета на полную стипендию, прекрасно владела американским и английским языками глухонемых и категорически отвергала орализм – практику насильно учить глухих говорить. То есть была яркой, современной девушкой из глухих, и Мелани в трудной ситуации предпочла бы иметь рядом одну такую Сьюзан, чем несколько мужчин.

Она почувствовала, что кто-то легонько потянул ее за блузку.

– Не бойтесь, – сказала она Анне. Близняшки, обнявшись, прижались друг к другу щеками; в их прекрасных, широко раскрытых глазах стояли слезы. Беверли сидела поодаль и, уныло глядя в пол, старалась продохнуть.

– Вот бы нам сюда Джин Грей и Циклопа, – вздохнула Киэл. Она имела в виду любимых персонажей из Людей Икс. – Они бы в момент разорвали их.

– Нет, – ответила Шэннон. – Нам нужен Зверь. Помните? У него еще слепая подружка. – Девочка увлекалась творчеством Джека Кирби и мечтала стать художницей комиксов о супергероях.

– И еще Гамбит, – добавила Киэл и показала на татуировку Шэннон.

«А ведь рисунки Шэннон на удивление хороши, настоящие комиксы!» – подумала Мелани. Для восьмилетней девочки она очень умело изображает героев со всякими изъянами: слепых или глухих, чтобы те, совершая подвиги – раскрывая преступления и спасая людей, – могли совершенствоваться. Две ученицы: долговязая темноволосая Шэннон и миниатюрная белокурая Киэл – начали спор, какое оружие лучше всего подойдет для их спасения: лучевые гранаты, плазменные ружья или экстрасенсорные мечи.

Эмили, поплакав в рукав платья, склонила голову и начала молиться. Мелани видела, как она подняла кулачки и раскрыла ладошками от себя. На языке глухонемых это соответствовало слову «жертва».

– Не бойтесь, – повторила молодая учительница смотревшим на нее девочкам. Но те словно не замечали ее. Внимание учениц привлекала только Сьюзан, хотя она не делала руками никаких знаков, но упорно не сводила глаз со стоящего у входа в зал Медведя. Она служила им вдохновляющей идеей, и одно ее присутствие вселяло в них уверенность. Мелани едва подавляла желание расплакаться.

Как же темно здесь будет вечером!

Она подалась вперед, выглянула из окна и увидела, как пригибается на ветру трава. Неутихающий ветер Канзаса. Девушка вспомнила, как отец рассказывал ей, что у приехавшего в Уичито в начале девятнадцатого века морского капитана Эдварда Смита зародилась мысль соорудить на крытых фургонах паруса и превратить их в шхуны прерии. Она тогда рассмеялась, представив эту картину. Отец был человеком с юмором, и Мелани никогда не знала, шутит он или говорит серьезно. При воспоминании о нем сердце у Мелани сжалось, и ей отчаянно захотелось, чтобы что-нибудь, волшебное или реальное, унесло ее из этого чертога смерти.

Внезапно мелькнула мысль: что с тем человеком на поле? С полицейским?

Было нечто ободряющее в том, как он стоял на холме, когда Брут уже выстрелил из окна, а Медведь в панике забегал, тряся животом, и принялся терзать ящик с патронами, пытаясь открыть его. А мужчина на вершине холма махал руками, стараясь всех успокоить и прекратить перестрелку, и смотрел прямо на нее.

Как же его назвать? Никакое животное не приходило в голову. В нем не было ничего глянцевого, героического. Человек в возрасте – наверное, вдвое старше ее. Одет старомодно, стекла очков толстые, сам на несколько фунтов тяжелее, чем следует.

И вдруг ее осенило: де л’Эпе. Она назовет его в честь Шарля Мишеля де л’Эпе, монаха восемнадцатого века, который первым из людей проявил заботу о глухих и отнесся к ним как к нормальным человеческим существам. Именно он создал французский язык глухонемых, который стал прародителем такого же американского языка.

«Отличное имя для мужчины в поле», – думала Мелани. Кто понимает французский, знает, что слово «эпе» значит «клинок». Ее де л’Эпе был отважным. Как оружие, именем которого был назван, выступал против распространенного в церкви и в народе мнения, что глухие – неполноценные уроды. И теперь, стоя там, на холме, бросил вызов Бруту и Медведю и не испугался их, хотя пули свистели вокруг него.

Она передала ему послание. Своего рода молитву и предостережение. Видел ли он ее? Понял ли ее слова, даже если видел? Мелани закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на своих мыслях о де л’Эпе, но ощутила лишь изменение температуры – становилось холоднее. Ее кольнул страх – к своему ужасу, она почувствовала вибрацию от шагов человека… нет, двух. Они приближались по гулкому дубовому полу.

Когда Брут и Горностай появились в дверях, Мелани бросила взгляд на Сьюзан. Лицо девушки снова ожесточилось, едва она увидела бандитов.

«Я тоже сделаю суровое лицо», – подумала учительница.

Попыталась. Но губы дрогнули, и она опять расплакалась.

«Ну почему у меня не получается быть такой, как Сьюзан?»

Медведь присоединился к остальным и показал в сторону основного помещения. На бойне сгущались сумерки, и ненадежная наука чтения по губам давала плачевный результат. Мелани показалось, что он сказал что-то насчет телефона.

– Пусть говнюк хоть обзвонится, – ответил Брут.

«Странно, – подумала учительница, когда желание разреветься стало не таким острым. – Почему именно его я понимаю так хорошо, а остальных нет?»

– Мы решили отпустить одну.

– Которую? – спросил Медведь.

– Глухую мисс акселератку. – Брут кивнул в сторону Сьюзан.

Старшая учительница с облегчением вздохнула.

«Господи! – подумала с отчаянием Мелани. – Сьюзан отпустят, и мы останемся без нее! Без Сьюзан! Нет!» Она подавила рыдание.

– Встань, милашка, – начал Брут. – Сегодня твой день. Иди домой.

Сьюзан покачала головой и, повернувшись к миссис Харстрон, отрывистыми, резкими знаками показала, что отказывается.

– Она говорит, что не пойдет. Требует, чтобы вы отпустили близнецов, – перевела учительница.

– Она от меня что-то требует? – рассмеялся Брут.

– А ну встать! – крикнул Горностай и вздернул Сьюзан на ноги.

Сердце Мелани гулко забилось, лицо вспыхнуло, и она, к своему ужасу, поняла, что ее первой мыслью была: «Ну почему не я?»

«Прости меня, Боже! Прости меня, пожалуйста, де л’Эпе! – Но позорное желание приходило снова и снова, обволакивало разум. – Я хочу домой! Хочу сесть одна с большой миской поп-корна и смотреть программу телевидения с кодированными титрами, надеть специальные наушники и ощущать вибрацию музыки Бетховена, Сметаны и Гордона Бока…»

Сьюзан вырвалась из лап Горностая и толкнула к нему близняшек. Но он, отпихнув их, грубо заломил ей руки за спину и связал. Брут выглянул в полуоткрытое окно и, толкнув Сьюзан к двери, прорычал:

– Вали! – После чего, повернувшись к Медведю, приказал: – Сони, присматривай за подружками нашей барышни. И держи наготове дробовик.

Сьюзан обернулась, и Мелани прочитала на ее лице: «Не бойтесь, я обо всем позабочусь».

Учительница лишь на мгновение встретилась с ней взглядом и тут же отвернулась, опасаясь, как бы Сьюзан не догадалась, какой позорный ее мучает вопрос: «Ну почему не я? Ну почему не я? Ну почему не я?»