Текст книги "Физиогномика"

9

Миссис Мантакис я застал за конторкой в вестибюле отеля. Она пересчитывала белоу и трещала себе под нос, как попавший в силки хорек. Я стряхнул снег на гостеприимный коврик у двери и подошел к ней. Ничего не замечая, хозяйка продолжала свой монолог:

– Если он думает, что я снова стану торчать весь день на морозе, дожидаясь, пока он велит мне прийти завтра, чтобы он мог полюбоваться на мою...

Я откашлялся, и она подняла глаза.

– Ваша честь, – без запинки продолжала она, – как я рада вас видеть! Вы, должно быть, ужасно устали. Чем могу быть полезна? – Она смела деньги под прилавок и натянутой улыбкой прикрыла злость.

– День был утомительным, – согласился я, – но завтра будет хуже, если учесть, сколько времени мне придется потратить на осмотр вас и вашего супруга.

– Что в этом такого сложного? – спросила она. – Моя мамочка, случалось, говаривала, что у меня все на месте. – Улыбка сменилась гримасой, от которой морщина на переносице расползлась к ноздрям.

– Не знал, что ваша мамочка была ветеринаром, – заметил я.

Она прикусила язычок, и хорошо сделала.

– Пришлите мне в кабинет две бутылки вина. И ужин двоих, только смотрите, без крематов. Если ничего другого не отыщете, можете зажарить своего тупоумного муженька. А потом ложитесь-ка пораньше: завтра придется долго ждать на морозе.

– Как вам угодно, – сказала она.

Город воинствующих идиотов, – говорил я себе, взбираясь по лестнице на свой этаж. В комнате, скинув плащ и ботинки, я улегся на кровать. Минута отдыха необходима, но, разумеется, из головы не шли обстоятельства дела. Я пытался вспомнить некоторые из промелькнувших передо мной лиц, однако перед глазами вставали только бесформенные комки мяса. А потом мне представилась Арла и, несмотря на усталость и подавленное состояние, пробудила во мне желание. Несомненно, я влюблялся в девушку. Этого никогда бы не случилось, не потеряй я опору в физиогномике. Теперь я понимал, как рассудок постепенно уступает место хаосу, изгоняя из сознания человека всякую методическую теорию. Самое страшное, что это ощущение доставляло мне своеобразное удовольствие. Оставалось единственное средство прояснить разум и я достал из саквояжа чистый шприц. Поскольку Арла должна была вскоре появиться, я, не желая показаться ей в состоянии ступора, ограничился щадящей дозой. Красота была теперь моей единственной надеждой, и она немедленно явилась мне, распространяя щупальца блаженства от точки входа между большим и указательным пальцем ноги по всему телу. Я считал, что такая малая доза не вызовет галлюцинаций хотя, помнится, из лампы лилась тихая музыка – гобой и струнные. Просто легкое радостное чувство наполнило меня бодростью и придало сил одеться. Несчастный Мантакис, по крайней мере, смел с ковра осколки стекла и заменил зеркало в руках своего твердокаменного брата. Я напомнил себе, что надо поощрить его во время утренней ванны.

Мантакис явился ко мне полчаса спустя с известием, что ужин и молодая Битон ожидают в соседней комнате. Я быстро мазнул за ушами ваткой с формальдегидом – ароматом, перед которым не устоит ни один истинный ученый, – и прошел к соседней двери, ощущая в животе приятное тепло.

Арла стояла перед статуей деда, слегка касаясь ладонями его лица.

– Срастаетесь с фамильным древом? – пошутил я.

– Расшатываю его, – отозвалась она с улыбкой.

Приятно было видеть, что она на время оставила свои деловые манеры. Также приятно было видеть ее в более нарядном платье. Темно-зеленая ткань с желтыми цветами не прикрывала коленей. Волосы были распущены и, для моего обогащенного красотой зрения, сияли собственным светом. Когда ее глаза встретились с моими, я с трудом сдержал улыбку.

Мантакис приготовил две тарелки с едой на маленьком столике. Я не поверил своим глазам при виде жареной оленины и незнакомых овощей – все без малейшей примеси крематов. Тут же стояли две бутылки вина, красного и синего, и два тонких хрустальных бокала. Я сел к столу и жестом пригласил девушку присоединиться ко мне.

Она придвинула стул, отрезала кусок оленины и начала есть. Я налил синего, более крепкого вина в надежде, что она не заподозрит меня в обдуманном намерении. Затем я откинулся в кресле и произнес:

– Вы сегодня хорошо поработали.

– Я же говорила, что буду вам полезна, – согласилась она.

Я предпочел бы услышать более почтительный ответ и, возможно, чтобы она не так громко жевала, но такие мелочи не могли затмить ее очарования. Мы ели и обменивались комплиментами, посмеявшись, между прочим, над тупицами, которые заподозрили в похищении Моргана с дочерью. Все шло прекрасно, и я уже налил нам по второму бокалу вина, когда у нее за спиной материализовался профессор Флок. А я и забыл, что большей частью удовольствия от ужина обязан красоте.

– Неужели ты думал, Клэй, что я пропущу такой равный междусобойчик? – спросил профессор.

Арла вздрогнула и оглянулась, словно заслышав жужжание москита, но я понимал, что она просто заметила мой взгляд. Неловко было при девушке кричать старому учителю, чтоб он убирался, так что я сосредоточился на ее глазах и постарался не замечать гостя.

– Отличная грудка, мой мальчик, – продолжал тот, – и я говорю не об ужине, а о том, что ты надеешься получить на сладкое. – Он был в набедренной связке и держал в руках заступ. По осунувшемуся лицу стекал пот.

Арла сделала глоток и сказала:

– Мне вспомнился еще один отрывок из дедушкиных рассказов.

– Интересно, – проговорил я.

Флок наклонился над Арлой, заглядывая за вырез платья.

– Я предлагаю Двенадцатый маневр, – сказал он, цинично подмигивая.

– Да, – сказала она, – я вспомнила, как он рассказывал, представьте себе, о встрече с существом, очень напоминавшим Странника отца Гарланда.

– Что вы говорите? – сказал я, глядя на приплясывавшего у нее за спиной профессора.

– Именно так, – сказала она, – и я вспомнила, он рассказывал, что то существо сказало им название рая.

Флок сказал мне:

– Смотри, Клэй, вот как я умер.

Я увидел поднимающиеся вокруг него испарения, и в комнате запахло серой. Выронив заступ, профессор схватился руками за горло. Лицо покраснело, потом стало иссиня-багровым, язык вывалился изо рта, глаза вылезали из орбит.

– Вено, – сказала Арла.

Профессор упал на нее, голова девушки прошла сквозь его бестелесную грудь. Я вскочил, чтобы столкнуть с ее плеч тяжесть его тела. В тот же миг галлюцинация исчезла, и я оказался стоящим над девушкой с протянутыми руками.

– Я реагировала примерно так же, – улыбнулась Арла.

– Любопытно, – повторил я и непринужденно опустился на место, стараясь скрыть волнение.

Незваные гости больше не прерывали наш ужин. Закончив, Арла встала и с бокалом в руке отошла к окну. Она взглянула на желтый диск луны и спросила:

– Как вы считаете, мы уже видели преступника или его очередь наступит завтра?

– Пока рано делать выводы. Вспомните, Двенадцатый маневр требует обследования всего населения.

– Расскажите мне об Отличном Городе, – попросила она.

– Хрусталь, розовый коралл и увитые плющом балюстрады. Просторные сады и широкие проспекты.

Город – порождение разума Создателя, Драктона Белоу. Рассказывают, что он учился у гениального Скарфинати, изобретателя непревзойденной мнемонической системы. Тот возводил в сознании дворец, а затем наполнял и украшал его идеями, посредством мистического символизма преображенными в предметы. Желая вспомнить что-либо, нужно было отыскать во дворце нужную вещь – вазу, картину, витраж, – и перед вами разворачивалось воспоминание. Юный Белоу был настолько любознательным, что дворец оказался для него тесен: его познания требовали строительства целого города. Ко времени своего прибытия в Латробию двадцатилетний юноша уже видел мысленным взором каждый камушек столицы, завиток на фасадах. Говорят, он шептал что-то ухо нанятым для строительства рабочим, и с той минуты они трудились подобно счастливым автоматам, не зная усталости до самой смерти, причем каждый точно знал свою работу. Город был выстроен еще моего рождения, в столь краткий срок, что это представляется не менее чудесным, чем самое его совершенство.

– А физиогномику тоже он ввел? – спросила Арла.

– Физиогномика в той или иной форме существовала с тех пор, как первые люди взглянули друг другу в глаза. Однако Белоу, желая подчинить свое творение единому закону, разработал математически точную теорию, которая служит безукоризненным инструментом оценки человеческой морали.

– Я всегда мечтала попасть туда, поработать в городских библиотеках, а может и поступить в университет, – сказала девушка.

– Вы неподражаемы, моя дорогая. Ни одна женщина и не мечтает поступить в университет, ни одна женщина не имеет допуска в библиотеки.

– Но почему же? – спросила она.

– Им прекрасно известно, что они настолько же уступают мужчинам в целом, насколько один мужчина может уступать другому. И это не только общеизвестная истина, это закон, – сказал я самым мягким тоном.

– Не может быть, чтобы вы в это верили!

– Как же не верить? – возразил я. – Послушайте, вы же начитанная девушка. Мозг женщины меньше мужского, это установленный факт.

Она с отвращением отвернулась от меня.

– Арла, – уговаривал я, – не в моих силах изменить закон природы. – Я чувствовал, как она становится холодней с каждым моим словом. Она даже отступила на шаг от меня, и я не мог придумать, как успокоить ее. – У женщин, знаете ли, есть определенные способности, определенные, скажем так, биологические возможности. Они занимают свое место в культуре.

Ее лицо, казалось, просветлело, и она обернулась ко мне.

– О, кажется, я вас понимаю, – сказала она с улыбкой.

– Понимаете? – повторил я. Мысли мои пришли смятение, и я чувствовал, что теряю вес. Красота и вино думали за меня, когда я заключил ее в объятия и попытался поцеловать. Единственное, о чем я думал в тот миг: где могут быть кожаные перчатки, которые я приберегал для подобных критических моментов...

Это случилось так же внезапно и болезненно, как утрата физиогномики. Арла ударила меня по лицу и вырвалась из рук.

– «Женщины занимают свое место», – передразнила она. – Не забывайте: это я провожу расследование. Может, я и женщина, но не так глупа, чтобы не увидеть, что вы лишились всех способностей.

– Арла. – Я хотел строго одернуть девушку, но имя прозвучало по-детски жалобно.

– Не бойтесь, – продолжала она. – Я никому не скажу. Я закончу за вас расследование, чтобы вы знали, даже если никто другой не будет об этом знать, – я нашла разгадку.

Я не верил самому себе, однако мне в самом деле хотелось извиниться. Клянусь задницей Харро, мой мир разлетался на части.

– Я прошу прощения, – выговорил я, и каждое повисло у меня на языке фунтом крематов.

– Вы просите прощения, – повторила она. – Жду вас завтра к десяти. Больше не опаздывайте. Надеюсь, утром вы будете вести себя более профессионально.

С этими словами она схватила свой плащ, пересекла комнату и скрылась за дверью.

Я был в полной прострации, пораженный как разоблачением, так и ее мнением обо мне. Это было унижение; хуже того, это было одиночество. Желая скрыться от самого себя, я прошел в спальню, быстро оделся и пошел за ней.

Темнота ночи пугала меня больше обычного, а порывистый ветер, следуя примеру Арлы, хлестал меня по лицу. Я видел ее далекую фигурку в конце пустынной улицы. План мой, если это можно назвать планом, состоял в том, чтобы, не открывая себя (я знал, что это было бы ошибкой), следить за ней издали. Я должен был видеть ее. Держась в густой тени домов, я пустился бегом – искусство, которого я не вспоминал с детских лет.

Один раз девушка остановилась и обернулась назад. Я тоже застыл в надежде, что ей меня не видно. Потом она свернула в проход между банком и театром. Я поджидал за углом, пока она не скрылась за поворотом, и только потом двинулся дальше. Таким же образом я проводил ее сквозь сосновый лесок до неширокой поляны, передвигаясь на цыпочках, чтобы не выдать себя скрипом снега под каблуками.

На дальней стороне поляны стоял жалкий домишко, из единственного в Анамасобии строительного материала – серых волокнистых бревен. В окно лился теплый свет. Девушка вошла и прикрыла за собой дверь. Я прокрался к стене и, хотите верьте, хотите нет, опустился, как собака, на четвереньки, чтобы осторожно пробраться под окно.

Мне открылась гостиная с грубой мебелью, вытесанной из бревен. В креслах, лицом друг к другу, сидели старик и старуха. На лице хозяина я заметил предательский синеватый оттенок, указывающий, что вскорости он разделит участь твердокаменных героев. Оба лица выражали беспросветную тупость. Как видно, Арла верно оценивала умственные способности своих родителей. Я поморщился и переполз к боковой стене дома.

Обнаружив там другое окно, я вздохнул с облегчением. Скорчившись под стеной, я вынул из кармана дерринджер. Я готов был застрелиться, если буду открыт. Нового унижения перед ней я бы не вынес. Изнутри послышался шум шагов, а затем самый невероятный звук – тоненький плач. «Быть может, она раскаивается в том, как обошлась со мной», – подумал я. Эта мысль придала мне храбрости взглянуть. К огромному моему изумлению, плакала не Арла. Это был, подумать только, младенец! Я заворожено смотрел, как она, держа орущий комок одной рукой, спустила с плеч платье и обнажила грудь. У меня вырвался громкий вздох. Несмотря на кошмарную нелепость положения, я чувствовал, как в штанах шевельнулась моя мужественность.

И тут за спиной послышалось шипение. Мгновенно обернувшись, я почувствовал, как ёкнуло сердце, но ничего не увидел. Звук повторился, и стало ясно, что он доносится сверху. С нижней ветви огромного дерева на меня уставились два горящих желтых глаза. Я не успел задуматься, кто бы это мог быть, потому что же миг широкие перепончатые крылья пришли в движение.

Уже ни о чем не думая и ни о чем не заботясь, я выпрямился во весь рост и бросился бежать. Я слышал над собой удары крыльев демона и ощущал толчки поднятого им ветра. Поляну я преодолел рекордным рывком, но, несмотря на подстегивавший ужас, скоро выбился из сил, запнулся и упал в снег. Услышав над самой головой пронзительный свист, я вскинул дерринджер, который все еще держал в руке, и выстрелил. Сквозь пороховой дым мелькнули очертания взмывшей вверх твари. Одного мгновенного помутившегося взгляда было довольно, чтобы узнать чудовище, описанное стариком Битоном: поросшего шерстью рогатого дьявола с раздвоенными лапами и острым хвостом – точь-в-точь как в старинных религиозных книгах, над которыми я потешался студентом.

Демон уже почти скрылся из виду, когда мне показалось, что он выронил какой-то предмет, зажатый до сих пор между лап. «Булыжник», – подумал я, перекатываясь по снегу, чтобы не терять времени на вставание. Предмет ударился о землю в нескольких ярдах от меня. Звук напоминал падение расколовшейся зрелой дыни. Удостоверившись, что демон скрылся, я подполз туда. Это оказалась не дыня, а голова, принадлежавшая, вероятно, пропавшему псу отца Гарланда, бедняге Густаву.

Не помню, как я вернулся в отель. Как ни странно, никто не услышал выстрела и не вышел полюбопытствовать. Я принял большую дозу красоты и забрался под одеяла. Лампы, конечно, гасить не стал, потому что ночь уже показала мне злобный лик своего прислужника. Под утро я проснулся в холодном поту, наполненный тошнотворным гневом, порожденным ревностью.

– Итак, – сказал я своему отражению в зеркале Ардена, – Арла не только лгала мне, она с самого начала обманывала меня. Я выплюнул из себя слово: «Порочная!» К рассвету я сожалел лишь о том, что извинился перед ней.

10

Жалкая комнатушка «Отеля де Скри» казалась настоящим раем при мысли о том, что ждало меня в церкви. Я предпочел бы встретиться лицом к лицу с демоном, нежели изображать любезность перед Арлой, которой известно о том, что тлетворная магия Анамасобии превратила меня в шарлатана. «Потаскуха способна выдать меня перед всей галереей негодяев», – думал я. Даже если бы день прошел благополучно, я не надеялся уже раскрыть дело, а следовательно, какие бы мучения ни пришлось мне пережить в провинции, стократ худшего приходилось ожидать от Создателя.

Тем не менее я поднялся, принял ванну, оделся с обычной тщательностью, накинул плащ и отправился на работу. На улице под легким снежком меня ожидал привычный кошмар в образе мэра Батальдо с той же нелепой шляпой на макушке и улыбающегося во весь рот. Пройдясь скальпелем по его мошонке, я гадал теперь, есть ли средство, способное излечить его от идиотизма. На миг мне представилось, как я вырезаю из него темный хохочущий ком, юмористическую опухоль мозга.

– Ваша честь! – выкрикнул он, радуясь мне как давнему другу после многомесячной разлуки. Я не нашел слов и только холодно кивнул ему. – Избранные представители населения ожидают вашего просвещенного мнения, – сказал он, пристраиваясь со мной в ногу.

Тут мне пришло в голову, что раз уж я не пристрелил его, то могу использовать.

– Отчего мне не сообщили, что у Битон есть ребенок? – спросил я.

– Отличный вопрос, – отозвался он и замер, задумчиво разглядывая снежинки. – Видимо, я не придал этому значения.

– Как случилось, что незамужняя родила ребенка? – спросил я.

– Прошу вас, ваша честь, – хихикнул он. – Неужели мне придется объяснять вам, человеку науки, как: такое случается?

– Не то, болван! От кого ребенок?

– Ну, кажется, она была влюблена в молодого шахтера по имени Канан, который, после того как «это случилось», как вы изящно изволили выразиться, столкнулся с другой случайностью, а именно с обвалом в шахте, – пояснил мэр.

– Они не были женаты? – спросил я.

– Вы не совсем понимаете дух Анамасобии, – сказал он. – Мы, живущие на самой окраине божественного мира, то и дело отступаем от правил, принятых в рафинированном обществе, как я уже недавно объяснял вашей чести. Но не сомневаюсь, что в конце концов они предстали бы перед алтарем.

–Понимаю, – сказал я. – Ребенок женского пола мужского?

– Мужского, – ответил он, и мы продолжали путь в молчании.

– Неразборчивая молодая особа, – заметил я.

– Неразборчивая в мыслях, то и дело увлекается новыми идеями и всегда была упряма.

– Как вы допускаете подобное среди вверенного вам народа? – спросил я, снова остановившись.

– В провинции подобные качества не всегда поддаются исправлению, – отвечал мэр. – Она хорошая девушка, хотя слишком серьезна, на мой вкус.

– На ваш вкус те, кто не слишком серьезен? – спросил я, положив конец беседе.

Он прохихикал всю дорогу до церкви. Арла ждала меня у алтаря. Я безразлично поздоровался, и она ответила в той же сухой манере. Я разложил инструменты, и мы немедленно приступили к работе.

Я размышлял, какие еще разочарования может готовить мне жизнь, когда Каллу, посланный за первым образцом, ввел миссис Мантакис. У меня не хватило духу узреть ее во плоти, и я позволил старой грымзе не снимать одежду.

– Как, ваша честь, – вмешалась Арла, – разве вам не интересно исследовать ее биологические возможности?

Я закурил и, как мог равнодушно, процедил:

– Хорошо.

Пока Арла звенела инструментами, заставляя мисс Мантакис принимать самые ужасные позы, я сидел сложа руки на груди и устремив взгляд в пространство. Выслушивая показания измерительных приборов, я уже не утруждал себя представлением с булавкой и блокнотом, а просто кивал, словно запечатлевая в памяти каждую цифру. При измерении мочки уха миссис Мантакис испустила рычание.

– Воровка, без сомнения, – сказала Арла, когда старуха, одевшись, покинула церковь. «Воровка, – мысленно согласился я. – Зато не лгунья!»

Все утро перед нами тянулась вереница пороков, врожденных уродств, гениев идиотизма, оставляя в памяти одно лишь чувство смутного отвращения. Я кожей ощущал ненависть Арлы, однако девушка работала методично, лишь изредка отпуская колкие замечания.

Я понимал, что рано или поздно должен буду обвинить кого-то ради спасения собственной шкуры, понимал я и то, что наказанием за столь серьезное преступление может быть только казнь: по новой и весьма действенной системе, введенной Создателем, казнь полагалась за любой проступок, более серьезный, чем плевок на мостовую Отличного Города.

«Кто же это будет?» – спрашивал я себя каждый раз, когда передо мной представал очередной подследственный. Потом Каллу ввел отца Гарланда, и план мести Анамасобии мгновенно сложился в моей голове. Арла была явно смущена присутствием малорослого святого. Ее чистая кожа покрылась густым румянцем, когда отец предстал перед ней в одеянии райской невинности. Я кинул взгляд проверить, не являет ли его пенис такую же остроту, как ногти и зубы. Представьте мое изумление, когда оказалось, что оно и есть. Священник не сказал ни слова, только простер руки жестом религиозного благословения. Напрасно я надеялся, что своим поведением он даст мне повод приказать Каллу размазать его по полу. Руки Арлы, когда она прикладывала инструменты к его лицу и телу, дрожали. Когда она наложила губной зажим Хадриса, мне захотелось попросить оставить его навсегда, для блага всего человечества.

Одевшись и уже приготовившись покинуть нас, священник вдруг заявил:

– Я не виновен ни в чем, кроме любви.

– Виновен в беспросветном занудстве, – сказал я ему вслед, раздумывая, как убедить горожан, что именно он похитил белый плод. Основной мой расчет был на высокопарную риторику – явление, настолько неизвестное в Анамасобии, что должно было убеждать уже одной своей необычностью.

– Следующий! – выкрикнул я, и Каллу двинулся к двери. Я решил, что успею отрепетировать речь за время осмотра следующих двух-трех дюжин посетителей.

Однако Арла попросила гиганта:

– Погоди, Виллин. Подожди за дверью, пока мы не позовем следующего.

– Вам нужен перерыв? – равнодушно спросил я. Она села и посмотрела на меня так, словно готова была расплакаться. Увидев ее в таком состоянии, я немного смягчился.

«Она осознала свою ошибку, – подумалось мне, – и собирается извиниться за вчерашнее».

– Вы хотели мне что-то сказать? – обратился я к ней тоном учителя, говорящего с любимым, но провинившимся учеником.

– Это он, – сказала она.

– О чем вы говорите? – в замешательстве переспросил я.

–Отец Гарланд. Это он. – Слезы потекли у нее по щекам.

– Вы уверены? – спросил я.

– Говорю вам, это видно сразу. Так же ясно, как лицо в моем окне прошлой ночью.

Я молчал. Неловкость разоблачения забылась перед радостью, что в конечном счете мне удастся пережить кошмар. Девушка углубилась в перечисление физиономических признаков, которые, разумеется, ничего не значили для меня, однако звучали вполне убедительно.

– Хотела бы я, чтобы этого не было, но невозможно отрицать очевидное. – Она вытерла слезы с глаз. – Ненавижу вас и вашу проклятую науку!

– Вы умница, – шепнул я и громовым голосом кликнул Каллу. Когда тот вошел, я передал мэру, что тот должен собрать всех горожан в церкви.

Население Анамасобии заполонило скамьи для молящихся и начало скапливаться в тени у стен, под факелами в руках твердокаменных героев. Равномерный гул голосов пронизывали отрывистые смешки и громогласные заверения в своей невиновности тех личностей, которых обычно заранее подозревают в любом преступлении.

Мэр прошел к алтарю и пожал мне руку. Видимо, он испытывал неподдельное облегчение. – Мои поздравления вашей чести, – сказал он. – Я не понимаю ваших методов, но результат поразителен.

Я с благодарностью принял комплимент и попросил его поставить кого-нибудь к двери на случай, если подозреваемый попытается скрыться. Мэр взмахом рук подозвал Каллу и прошептал ему что-то на ухо. Великан пробился сквозь толпу и занял пост у выхода.

Пока Арла снимала ширму и складывала инструменты, я взглядом отыскал в толпе отца Гарланда. Я понимал, что тот должен был что-то заподозрить, увидев, что осмотр на нем прервался. Найти его оказалось нетрудно: священник прожигал меня гневным взглядом из первого ряда. Я ответил улыбкой и встретил его взгляд. Он так долго не отводил глаз, что это пришлось сделать мне, чтобы призвать собравшихся к молчанию. Я похлопал в ладоши, словно подзывая собаку, и гомон, перейдя в шепоток, затих.

Говорить теперь настал мой черед. Я прошелся взад-вперед перед алтарем, приводя в порядок мысли. Толпа следила за каждым моим движением, и я чувствовал себя полным сил, как в первые дни. Драматическим жестом, желая подогреть ожидание, я обратился лицом к шутовскому портрету шахтерского божества, надзиравшего в последние два дня за ходом расследования. Мне пришло в голову начать речь описанием поединка с демоном, чтобы показать себя не только мыслителем, но и человеком действия.

Пока я выжидал и принимал позы, Арла продолжала возиться с инструментами. Мне хотелось дать ей закончить и уйти «со сцены», чтобы все внимание сосредоточилось на предстоящей разоблачительной речи. Девушке осталось собрать только кронциркули. Один из них вдруг выскользнул у нее из рук и упал на пол со звоном, отдавшимся под пещерными сводами. Когда девушка наклонилась за ним, серое платье немного задралось, и я проследил взглядом изящную линию ноги до бедра. И тогда я увидел.

Там, на задней стороне левого бедра, виднелось выпуклое родимое пятно, из которого прорастала длинная волосина. Я моргнул и подступил на шаг ближе, забыв о толпе, ожидавшей моего решения. Должно быть, она услышала движение или почувствовала взгляд – я вглядывался очень пристально, – потому что выпрямилась и обернулась ко мне. В это мгновение в мозгу у меня раздался отчетливый хлопок, словно пробка вылетела из бутылки шампанского, и физиогномика вернулась ко мне. Мой взгляд, просветленный знанием, мгновенно распознал, что она вовсе не относилась к «Звездам Пять», как почудилось мне, очарованному ее юной женственностью. Ее черты точно соответствовали описанному профессором Флоком типу похитителя: склонность к хищениям и психорелигиозная зависимость от чудесного. Теперь я понял, почему казались мне знакомыми черты младенца, прочитать которого упросила встреченная в первый вечер женщина: эти черты во многом повторяли ее лицо. Она была той самой женщиной. Обернувшись к толпе, я заговорил: – Жители и жительницы Анамасобии. Среди нас находится вор. – Шагнув вперед, я указал на Арлу, застегивавшую в этот момент мой чемоданчик. – Арла Битон похитила чудесный райский плод.

Она обернулась и, онемев, уставилась на меня. Гарланд сорвался с места и, растопырив когти, рванулся вперед. Со всей вернувшейся ко мне уверенностью я точным пинком в голову остановил его прыжок. Когда он рухнул на нижнюю ступень алтарного возвышения, дерринджер был уже у меня в руке, и я выстрелил в потолок. Щепки посыпались на передние скамьи, и мгновенно восстановилась тишина.

Арла медленно опустилась в кресло, в котором я провел эти два дня, и обвела потрясенным взглядом колыхавшееся море физиономий. Мэр вскочил на ноги, заклиная горожан сохранять спокойствие. Затем он обратился ко мне:

– Это серьезное обвинение, ваша честь. Не могли бы вы объяснить его для тех, кто не обладает вашими познаниями? С вашего позволения, это огромный удар для нас.

Я только этого и желал.

– В научном мире считается столь же несомненным, – начал я, – как восход солнца поутру или превосходство над нами Создателя, Драктона Белоу, что видимое строение физического облика открывает специалисту общий моральный облик и конкретные изъяны и достоинства душевного состояния исследуемого. В нашем случае...

Здесь я приблизился к Арле, которая не двигаясь смотрела на меня мертвыми глазами. Я провел пальцем по спинке ее носа, затем коснулся впадинки под нижней губой.

– В указанных мною чертах, – заметил я, – проявляется внутренняя предрасположенность к безрассудным действиям.

Обойдя кресло, я очертил пальцем изгиб брови.

– Здесь мы видим так называемую «кривую Шеффлера», названную так, разумеется, по имени одного из основоположников физиогномики, Курста Шеффлера. Данная кривая выражает, представьте себе, как склонность к хищениям, так и стремление участвовать в чудесных событиях. На левом бедре имеется также родимое пятно с длинным волосом, что является последней и неопровержимой уликой.

Я шагнул вперед и потер руку об руку, словно смывая скверну преступления.

Множество бессмысленно разинутых ртов свидетельствовали, что моя речь достигла цели. Я раскланялся, вызвав громовую овацию. Отец Гарланд как раз пришел в себя и пополз к своему месту, когда первые крики: «Смерть воровке!» вызвали эхо в пещерном чреве деревянного Гронуса.