Текст книги "Соблазняющий разум. Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы"

Ментальные механизмы ухаживания и выбора партнера перекрываются

Глаз павы имеет мало общего с хвостом павлина. Глаза и хвост находятся на противоположных концах тела, состоят из разных тканей и их развитием управляют разные гены. В ходе убегания гены признака, на который действует половой отбор (хвост), могут приобрести корреляцию с генами, лежащими в основе выбора партнера (глаз), – но это максимальная близость, на которую эти признаки способны.

Совсем иначе дело обстоит с умственными способностями, которые мы задействуем при ухаживаниях, – таких как творческий интеллект. Мозговые механизмы, которые отвечают за привлекательное для потенциальных партнеров поведение, и механизмы, позволяющие воспринимать и оценивать такое поведение, связаны гораздо теснее, чем глаза и хвост. Многие нейронные пути, связанные с языком, обеспечивают одновременно и речь, и восприятие речи. За создание и восприятие произведений искусства тоже может отвечать одна и та же эстетическая схема. Чтобы оценить чужое чувство юмора, нужно иметь свое. Без развитого интеллекта судить об интеллекте другого человека трудно. Чем психологически тоньше брачная демонстрация, тем сильнее могут перекрываться психологические схемы, ответственные за ее исполнение и восприятие.

Это перекрытие означает, что в результате убегающего полового отбора, действующего на “психологические” ухаживания, будут развиваться намного менее выраженные межполовые различия, чем в случае отбора по длине хвоста у птиц. Возьмем, к примеру, человеческий язык. Предположим, что он развился в результате классического убегания. Будем считать, что самцы говорили, а самки слушали, и так случилось, что последние стали предпочитать бормочущим мямлям собеседников с внятной и четкой речью. В результате полового отбора языковые способности самцов должны были бы улучшиться: словарный запас возрос бы, синтаксис усложнился, сюжеты историй стали бы затейливее, а идеи – оригинальнее. Но чтобы убегание работало, разборчивость самок тоже должна была повышаться. Как это могло происходить? Самки по мастерству владения языком всегда должны были быть на шаг впереди, чтобы сохранять способность оценивать самцов. Самкам необходимо было понимать, правильно ли самцы используют слова, и поэтому их словарный запас тоже расширялся. Им нужно было уметь замечать грамматические ошибки, и поэтому самки осваивали синтаксис наравне с самцами. И что важнее всего, самки должны были понимать, о чем говорят самцы, чтобы оценивать содержание их высказываний. Даже если бы самцы при выборе партнера не обращали внимания на женские языковые способности, эти способности все равно должны были развиться у самок как часть механизма выбора партнера.

Для психолога вроде меня идея перекрывания выглядит куда более многообещающей, чем простая генетическая корреляция между полами. Она указывает на глубинную функциональную причину того, почему психика самцов и самок начинает развиваться одинаково, если ухаживания становятся психологическими: оба пола используют одни и те же ментальные механизмы и для исполнения своих демонстраций, и для оценки чужих.

Есть еще две причины для перекрывания механизмов исполнения и оценки. Чтобы произвести действительно эффектную демонстрацию, полезно прикинуть, как ее могут оценить. Перед тем как рассказать шутку, хорошо бы ее прокрутить в голове и решить, правда ли она смешная, и если нет – выбрать другую. Художнику лучше бы посматривать на картину, пока он ее рисует, чтобы не сомневаться в ее красоте, а музыканту – слушать исполняемую мелодию, чтобы убедиться в ее гармоничности. Пытаясь впечатлить кого-то ухаживаниями, мы постоянно фильтруем и корректируем свои действия в соответствии с предполагаемой реакцией адресата. Даже если брачные демонстрации устраивают только самцы, они сильно выиграют, создав доступ к психологическому механизму, который используют самки для оценки этих демонстраций.

И наоборот, чтобы судить о чем-то, лучше уметь это делать самому. Женщинам легче выбрать самого остроумного шутника, если они и сами умеют хорошо шутить. Как мы увидим позже, способность предугадывать реакции тесно связана с креативностью. Чтобы оценить креативность другого человека, судья должен сформировать ожидания относительно его поведения. Без ожиданий, которые не всегда оправдываются, половой отбор в пользу новизны и креативности был бы невозможен. Ментальные механизмы, формирующие ожидания по поводу чьих-то рассказов, шуток или музыки, могут в значительной степени перекрываться с механизмами, создающими эту рекламную продукцию.

Таким образом, даже в условиях обычного убегания, построенного на мужских ухаживаниях и женской избирательности, мозги самцов будут стремиться к усвоению брачных предпочтений самок, чтобы повысить эффективность демонстраций. А мозги самок будут стремиться к встраиванию демонстрационных способностей самцов в свой механизм выбора партнера, чтобы точнее оценивать демонстрации. В результате многие умственные способности станут общими для двух полов, даже если самцы и будут их чаще использовать для громких публичных демонстраций. Пока что это рассуждение спекулятивно, но оно получит прочное обоснование, если нейробиологи найдут реальное перекрытие зон мозга, отвечающих за конкретные формы ухаживаний и за их оценку, и если генетики поведения обнаружат у всех полов гены, отвечающие одновременно за производство культурного продукта и за суждения о нем.

Взаимный выбор

Идеи генетического и психологического перекрывания полов хороши лишь до определенных пределов. С их помощью можно объяснить некоторые общие свойства разума мужчин и женщин, даже если теория убегающего мозга верна в чистом виде. Однако к ним есть некоторые вопросы. Например, они предполагают, что развитие женского интеллекта – лишь побочный эффект эволюции интеллекта самцов. Теория же убегающего мозга отводит женскому мозгу место у руля эволюции, ведь именно самки выбирают партнеров, определяя тем самым направление убегающего полового отбора. Но все самое интересное почему-то выпадает на долю самцов: брачные демонстрации, разного рода сочинительство, творческие идеи… Короче говоря, теория убегающего мозга отдает сексизмом.

Тем не менее в науке не принято отвергать теории только потому, что они кажутся сексистскими. Наука – единственная область человеческого мышления, где совершенно недопустимо влияние идеологических предпочтений на оценку идей и данных. Человеческая эволюция шла по какому-то пути, и этот путь не обязан был соответствовать нашим представлениям о правильном и неправильном. Обычно я быстро теряю терпение, когда в обсуждение человеческой эволюции впрыскивают идеологию. Однако некоторые возражения, высказываемые идеологическими терминами, на самом деле возражения эмпирические, а значит, не лишенные научной ценности. Именно таков в нашем случае аргумент против теории убегающего мозга: она действительно игнорирует выбор партнера самцами и конкуренцию между самками, хотя оба процесса весьма значимы для нашего вида. Женщины чаще указывают на этот недостаток, поскольку лучше осведомлены о своих соревновательных стратегиях, как и мужчины – о своих.

Так мы подошли к третьему фактору сохранения сходства полов – взаимности в выборе партнера. И мужчины, и женщины очень разборчивы при выборе пары для долгосрочных отношений. И те и другие соревнуются за сексуальный статус, стремятся показать свои интеллект и привлекательность, одинаково остро чувствуют и восторг романтической любви, и боль расставания. Теория классического убегания, где самцы ухаживают, а самки выбирают, не отражает в полной мере наших брачных игр.

Эволюционные психологи иногда забывают об этом, ведь теория полового отбора так хорошо предсказывает межполовые различия, а эти различия так легко измерять. Как подчеркивал Дэвид Басс, межполовые различия людей ярче всего проявляются в краткосрочных отношениях. Мужчины сильнее заинтересованы в многочисленных быстротечных интрижках. Женщины гораздо серьезнее подходят к выбору даже временных партнеров. Мимолетные, ни к чему не обязывающие связи могут быть волнующим эротическим приключением, но в них нет необходимости там, где сильно влияние полового отбора. У нашего вида, в отличие от человекообразных обезьян, овуляция проходит в скрытой форме. Это означает, что единичный половой акт редко приводит к беременности. Как правило, женщины беременеют, находясь в отношениях длительностью от нескольких месяцев, если не лет. Современные методы контрацепции только усилили эту тенденцию.

Мужчины в основном не так разборчивы в краткосрочных отношениях, как женщины. Вступая в мимолетную связь, они почти ничего не теряют: это никак не мешает им применять свои сексуальные возможности в других местах. Но когда дело доходит до средне– и долгосрочных отношений, мужчины становятся гораздо избирательнее, поскольку цена таких отношений для них значительно возрастает. Находясь в длительной связи с одной женщиной, мужчине очень трудно поддерживать постоянный сексуальный контакт с другой. Он просто не сможет уделять все свое внимание обеим, и ему придется сделать выбор – выбор сексуального партнера.

Эволюционные психологи – например, Дуг Кенрик – убедительно доказывают, что когда дело доходит до выбора партнера на долгий срок, избирательность и мужчин, и женщин возрастает примерно до одного уровня. Кроме того, они ищут в партнере одни и те же качества. Кенрик выяснил, что в случае связи на одну ночь интеллект партнера заботит женщин больше, чем мужчин, но требования к интеллекту потенциального супруга у них одинаково высоки. В случае “серьезных намерений” представители обоих полов предъявляют более строгие требования к партнеру по всем пунктам, относящимся к сексуальной привлекательности. Для большинства пар серьезные намерения означают рождение детей в перспективе. Половой отбор работает за счет выбора партнеров не для разового секса, а для заведения потомства.

Женщины быстро усваивают разницу между серьезными намерениями мужчин и их готовностью к краткосрочной близости. Любая знает, что партнера для секса найти легко, а жениха – трудно. Обычно мужчины совершают выбор партнера не в тот момент, когда решают с кем-то переспать, а когда решают вступить в длительные отношения. Поэтому конкуренция среди женщин обычно идет за формирование прочных союзов с желанными мужчинами, а не за совокупление с максимальным числом партнеров. Даже в полигинных обществах мужчины располагают не бесконечным количеством времени и энергии, а значит, в их интересах серьезно подходить к выбору женщин для длительных отношений.

Вероятнее всего, на поздних этапах человеческой эволюции большинство детей рождалось в долгосрочных союзах. (По меркам приматов долгосрочный союз – это по меньшей мере несколько месяцев регулярного спаривания.) При выборе долговременных партнеров наши предки стали очень разборчивыми вне зависимости от пола. Эта разборчивость и стала движущей силой полового отбора, в основе которого лежала конкуренция не за совокупление, а за размножение. Скрытая овуляция наших праматерей разорвала прямую связь между единичными половыми актами и эффективностью репродукции. Если люди размножались главным образом в длительных союзах, заключаемых в результате взаимного выбора, это означает, что половой отбор у нашего вида шел по большей части благодаря взаимному выбору, а не исключительно женскому.

Взаимный выбор способствует одинаковому развитию способностей к ухаживанию у разных полов. Если бы женщины и мужчины стали в равной степени разборчивы в выборе партнеров для долгосрочных отношений, в которых рождалось бы большинство детей, половой отбор действовал бы на оба пола с равной силой. Тогда их умственные способности, необходимые для соблазнения партнера, должны были бы развиться в одинаковой мере – как и умственные способности, необходимые для выбора партнера.

На первый взгляд кажется, что идея взаимного выбора решает проблемы теории убегающего мозга. Она объясняет одинаковый размер мозга и равный уровень интеллекта у мужчин и женщин, чего простая модель убегания объяснить не может. Загвоздка в том, что взаимный выбор не вписывается в классическую модель убегающего полового отбора, в основе которого лежит высокая избирательность одного пола и высокая конкуренция внутри другого. Убегание происходит благодаря межполовой асимметрии. Если половой отбор у людей осуществлялся главным образом за счет взаимного, симметричного выбора партнеров для относительно долгих союзов, то модель убегания не подходит для объяснения эволюции человеческого разума.

Оценка теории убегающего мозга

Если допускать, что половой отбор сыграл определенную роль в эволюции человеческого разума, очень важно понимать, как работает убегание – даже если теория убегающего мозга сама по себе неверна. Дело в том, что убегающий половой отбор распространен очень широко. В любой популяции, где особи не строго моногамны и выбирают партнеров не случайным образом, рано или поздно запустится убегание в сторону развития тех или иных признаков. Можно сказать, что убегание свойственно половому отбору. Подобно конвекции под поверхностью Солнца, оно постоянно бурлит, смешивая украшения и предпочтения, и лишь иногда выстреливает в случайном направлении, как солнечная вспышка. У любого вида с половым размножением и выбором партнера убегание, скорее всего, запускалось неоднократно.

Теория убегающего мозга предполагает, что бо́льшая часть наших уникальных умственных способностей развилась в результате обычного убегающего полового отбора. У этой теории много плюсов, но она, как мы убедились, имеет пару критических недостатков. Убегающий половой отбор хорошо объясняет ярко выраженные, ошеломляющие, дорогостоящие признаки – признаки, привлекательные для противоположного пола и почти не приносящие явной пользы для выживания. Кажется, что некоторые из самых загадочных завоеваний человеческого разума – язык изобразительного искусства, музыки, поэзии, религиозные верования и политические взгляды, креативность и доброта – вполне соответствуют этим критериям. Убегание особенно хорошо объясняет эволюционную непредсказуемость, выражающуюся в том, что у одного вида признак достигает экстремальной выраженности, а у другого, близкородственного, не развивается вообще. Многие из самых интересных умственных способностей человека не проявляются у других обезьян, а археологические данные не позволяют их выявить у большей части предковых гоминид. Одно из условий убегания – полигиния, и периоды открытой умеренной полигинии были в истории практически любой человеческой культуры. Убегание происходит очень быстро. Палеонтологические данные свидетельствуют о нескольких скачкообразных эпизодах увеличения человеческого мозга, которые перемежались долгими периодами относительного стазиса. Эти эпизоды как раз таки сильно напоминают серию убеганий.

Две главные проблемы, связанные с теорией убегающего мозга, – то, что увеличение мозга было многоэтапным прогрессивным процессом, и то, что мужчины и женщины почти не различаются по умственным способностям. Классическое убегание не тяготеет к какому-то одному направлению, однако последние два миллиона лет эволюция человеческого мозга демонстрировала устойчивую тенденцию к увеличению его размера и повышению интеллекта. Убегание не должно быть настолько последовательным. Кроме того, обычное убегание должно было породить супермегаинтеллектуальных мужчин с огромным мозгом и мыслящих по-обезьяньи женщин с маленьким мозгом. Но этого не случилось. Я разобрал несколько факторов, которые могли свести к минимуму межполовые различия: генетическую корреляцию между полами, перекрывание ментальных механизмов ухаживания и выбора партнера, взаимный выбор партнеров. Но самый значимый из этих факторов – взаимный выбор партнеров – никак не сочетается с классическим убеганием.

Я думаю, что взаимный выбор партнеров у людей настолько важен, что теория убегающего мозга в чистом виде просто не может быть верна. Эта глава началась с восхваления этой теории, а закончилась ее погребением. Я не думаю, что творческий интеллект женщин – это генетический побочный эффект развития мужского творческого интеллекта; также я не думаю, что он развился исключительно как способ оценки мужских брачных демонстраций. Мне кажется, что он должен был развиться в ходе отбора, который осуществляли самцы. Точно так же мужской креативный интеллект должен был развиться благодаря женскому выбору. Теория полового отбора, к которой я перейду в следующей главе, лучше согласуется со взаимным выбором партнеров. В ее основе лежит идея, что украшения нужны для рекламирования своей приспособленности особям противоположного пола, и эта функция выбора партнера может восходить ко времени возникновения самого полового размножения.

Глава 4
Разум, приспособленный к спариванию

До появления полового размножения живые организмы решали эволюционную задачу распространения своей ДНК разными способами. Один из них – стратегия “разделяй и властвуй”: упаковать ДНК в отдельные клетки, которые будут пожирать питательные вещества до тех пор, пока не достигнут размеров, достаточных для деления пополам; затем дорастить до нужных размеров каждую половинку и, в свою очередь, поделить. Бактерии в совершенстве владеют этой стратегией: они способны удваивать численность своей популяции каждые несколько минут – но при этом беззащитны перед такими мощными средствами массового уничтожения, как зубная щетка и мыло.

Суть другой стратегии – “фабрики клонов” – в том, чтобы вырастить тело, состоящее из миллиардов клеток, а задачу распространения ДНК возложить на их небольшую привилегированную группу, которая отпочкуется и даст начало новым, генетически идентичным телам. Так размножаются многие грибы, воплощая в жизнь классические сельские добродетели – простоту и плодовитость. В краткосрочной перспективе эта стратегия успешна, но в долгосрочной с ней возникают проблемы. Когда появляется вредная мутация – а рано или поздно это происходит, – в рамках такой стратегии от нее уже невозможно избавиться. Из-за склонности к накоплению вредных мутаций бесполые организмы, в общем-то, непригодны для обрастания разнообразными сложностями. Это связано с тем, что усложнение как тела, так и разума требует увеличения количества ДНК, а чем больше ДНК, тем больше проблем с мутациями.

За последние несколько сотен миллионов лет множество видов перешло на половое размножение – третий, самый модный способ распространения ДНК, снабженный опцией очистки от мутаций. Чтобы размножиться таким способом, нужно: вырастить тело, состоящее из триллионов клеток, произвести с его помощью спецупаковки с ДНК, обеспечить встречу этих упаковок с упаковками другого подходящего организма и скомбинировать свою ДНК с чужой, чтобы в результате получилось потомство, несущее признаки обоих родителей. Из 1,7 миллиона всех известных земных видов бо́льшая часть использует половое размножение: сюда входят почти все растения крупнее лютика и почти все животные крупнее большого пальца руки. Половым путем размножаются почти все насекомые, все птицы и все млекопитающие, включая приматов.

Ошибки копирования

Скорее всего, исходно этот механизм комбинирования молекул ДНК – половой процесс – был не слишком точным. Это был просто самый удобный способ сделать так, чтобы не все потомки унаследовали ваши мутации. В эволюции мутация, как правило, плохое событие. Практически все мутации вредны, поэтому для их исправления живые организмы обзавелись хитроумным аппаратом репарации ДНК. Безусловно, в долгосрочной перспективе мутации необходимы для эволюционного прогресса, поскольку некоторые из них оказываются полезными, когда вид сталкивается с новыми проблемами и задачами. Но живые организмы не строят долгосрочных планов: для них мутации – просто ошибки копирования ДНК, возникающие при попытке ее распространения путем производства потомства.

Если у вас все гены представлены единственной копией, вовремя отследить возникновение ошибок копирования того или иного типа очень трудно. Некоторые ошибки для систем репарации сразу выглядят как-то не так – и их эти системы быстро фиксируют как химический нонсенс. Но есть ошибки, которые внешне почти никак не меняют ДНК, и такие псевдонормальные мутации становятся настоящей проблемой. Для систем репарации эта ДНК выглядит обычно, но если попытаться на ее основе выстроить новый организм, она будет работать неправильно, снижая биологическую эффективность организма – то, что называют приспособленностью. Если никак не избавляться от таких мутаций, они будут накапливаться в череде поколений, все сильнее снижая приспособленность потомства.

В своей недавней работе биологи Адам Эйр-Уокер и Питер Кейтли рассчитали, что у человека количество вредных мутаций, которых не было у его родителей, составляет в среднем 1,6. У наших предков мутации должны были накапливаться примерно с той же скоростью. Генетик Джеймс Кроу считает, что это слишком осторожная оценка и в каждом поколении люди должны приобретать в среднем три новые вредные мутации. Это не кажется таким уж страшным, учитывая, что в нашем геноме около 80 тысяч генов[26]26
  По последним данным (2018 г.), кодирующих белки генов у человека чуть более 21 тысячи.


[Закрыть], но такая скорость накопления мутаций близка к теоретическому пределу, после которого отбор перестанет с ними справляться. Чтобы вид не вымер из-за избытка вредных мутаций, отбор должен их вычищать в среднем с такой же скоростью, с какой они возникают – иначе начнется мутационное вырождение вида. По техническим причинам мутационного вырождения очень трудно избежать, если на одну особь приходится больше одной новой вредной мутации. Не исключено, что без полового размножения это вообще невозможно.

Половое размножение могло возникнуть как способ минимизации вреда мутаций. Смешение ДНК с ДНК партнера гарантирует, что любую вашу мутацию унаследует лишь половина потомства. Конечно, у партнера есть и свои мутации, но почти наверняка это другие мутации в других генах. А поскольку потомки получают по две копии каждого гена, нормальная копия гена одного из родителей зачастую маскирует недостатки второй, мутантной. Этим и плох инцест: у близких родственников мутации могут быть одинаковыми, поэтому у детей от таких союзов вредные мутации не будут компенсироваться нормальными копиями генов. Как происходит компенсация? Например, если какой-нибудь белок нужен вам в небольших количествах, вам хватит и одной рабочей копии кодирующего его гена. Тогда то, что со второй, мутантной, копии не синтезируется функциональный белок, может не иметь особого значения. Такой маскирующий эффект называется генетическим доминированием. Благодаря ему половой процесс стал мощным инструментом сокращения вреда от мутаций.

Но доминирование часто небезупречно и на самом деле служит лишь краткосрочным решением проблемы. Иногда все же лучше иметь две рабочие копии гена, чем одну, а компенсация вредных мутаций приводит к их накоплению в популяции. Чтобы этого не происходило как можно дольше, половой процесс придумал кое-что рискованное. Представим себе двух родителей со средним по популяции количеством мутаций. Каждый из них передает потомству половину своих генов. Большинство детей в итоге унаследует примерно столько же мутаций, сколько их было у каждого из родителей. Но некоторым может повезти, и тогда от матери и от отца им достанется меньше мутаций, чем в среднем. У этих счастливчиков геном будет лучше, чем в среднем по популяции, и они смогут без проблем выживать и успешно размножаться. Их гены с пониженным числом мутаций будут переходить следующим поколениям и распространяться по популяции. Другим же потомкам может повезти гораздо меньше: они унаследуют слишком много мутантных генов от родителей, и это приведет к их гибели на ранних этапах развития. Погибая, они унесут с собой в эволюционную могилу множество вредных мутаций.

Этот эффект чрезвычайно важен. Распределяя мутации между потомками неравномерно, половой процесс преследует цель обеспечить хотя бы некоторых из детей отличным набором генов. Такие особи станут хранителями генетической информации, необходимой для поддержания вида в рабочем состоянии. С эгоистичной точки зрения гена совершенно неважно, что часть потомства получит набитые мутациями гены, поскольку рано или поздно все эти мутации все равно отсеются. Даже лучше сконцентрировать мутации в минимально возможном количестве тел, чтобы уменьшить долгосрочный вред мутационного груза для популяции. Инвестиционные аналитики, думаю, согласились бы с тем, что половое размножение – это способ реализации стратегии принятия риска. Поскольку в долгосрочной перспективе эволюция – это состязание по принципу “победитель получает всё”, гораздо выгоднее произвести немного отлично приспособленных потомков, чем множество посредственностей.