Текст книги "Безнадежный пациент"

Глава 3

Я перевожу взгляд на маму: она внимательно изучает выражение моего лица.

– Что это? – спокойно спрашиваю я, снимая защитную наклейку, которая запечатывала папку.

– Мне это передал Сан-Мин Хан. Будучи в Аскоте, он узнал о твоей… в смысле, о Джулии и связался с одной из моих сотрудниц. – Неловко улыбаясь, мама с волнением подбирает нужные слова. – Эта Коделл, она психиатр…

– У меня уже есть психиатр.

Мама с трудом подавляет желание раскритиковать доктора Данн.

– Видишь ли… уверяю тебя, доктор Коделл… она уникальный специалист. В буквальном смысле уникальный! – потрясенно восклицает мама. – Самая молодая выпускница знаменитого Каролинского мединститута в Стокгольме. В двадцать пять уже читала лекции в Оксфорде. Стала самым востребованным психиатром в Лос-Анджелесе и лауреатом премии Американской психологической ассоциации! Обычно этой награды удостаивают маститых специалистов за выдающийся вклад в развитие психологии. А Коделл только тридцать шесть!

– Хочешь ее удочерить?

– Не говори ерунды. – Мама смотрит на меня в упор. – Вообще-то, Артур, в мире психиатрии ее считают чуть ли не мессией. По сравнению с тем, что делают остальные, Коделл творит чудеса, и несколько лет назад она открыла независимую практику в Великобритании.

Я раскрываю папку: внутри набор рекламных материалов. Фотографии интерьеров загадочного здания и один снимок из сада: трава, море и теплое солнце, встающее над далекой Большой землей.

– Так, значит, ее клиника на острове?

– Это частный оздоровительный центр, – поправляет мама. – Но да, он на острове неподалеку от Уэльса… специально для полной релаксации.

Мама слегка пригубливает вино, но я чувствую, как она впивается глазами в мое лицо, и эта настырность начинает раздражать. В ответ я еще больше погружаюсь в материалы папки. Четырехстраничная брошюра демонстрирует многообразие роскошных зон отдыха: плавательный бассейн в помещении из белого мрамора, гимнастический зал, соляная сауна, игровая комната со столами для игры в бильярд и настольный теннис, а также мишенями для метания дротиков.

– И, как я понимаю, доктор Коделл специализируется на… работе с горем?

– Именно! – радуется мама. – Это одна из ее специализаций. Конечно, Сан-Мин ездил к ней из-за…

– Сколько?

Мама закашливается от неожиданности, и теперь я внимательно изучаю выражение ее лица. Она быстро берет себя в руки, но улыбка выглядит напускной, словно мама пытается уйти от ответа.

– Пусть это тебя не заботит, – уклончиво говорит мама.

– Нет. Мам, я серьезно. – Я не свожу с нее глаз. – Ты хочешь, чтобы я туда поехал, верно? Сколько это будет стоить?

Мама застывает с полуоткрытым ртом. Она лихорадочно прикидывает все возможные пути отхода. Наконец она отвечает, слова льются тихой скороговоркой из уголка рта:

– Семьсотпятьдесяттысячфунтов.

– Семьсот пятьдесят тысяч фунтов?! – Я захлопываю папку и швыряю ее на край стола. – За оздоровительный центр?!

– Доктор Коделл принимает только одного пациента за раз. – Мамин голос взмывает на октаву вверх, предательски выдавая первые нотки отчаяния. – У нее исключительно индивидуальный подход. И она… просто нарасхват.

– Мне плевать. Мы не можем себе позволить ее услуги! – восклицаю я, не понимая, зачем вообще это обсуждать.

– По-твоему, мы не в состоянии оплатить ее услуги?

– Я знаю, что мы… Но это же прорву денег выкинуть на ветер!

– Как раз эта реакция и говорит о том, почему тебе просто необходимо к доктору Коделл, – возмущается мама. – Твое хорошее самочувствие – не выкидывание денег на ветер, и ты единственный, кто так думает. Многие обеспокоены твоим состоянием, глубоко обеспокоены. И если обеспечить тебе необходимую помощь означает…

– Я уже получаю необходимую помощь. Доктор Данн…

– Не городи ерунду! – с неожиданной злобой рявкает мама.

– Мам…

– Хочешь поговорить о пустой трате денег? – жестко спрашивает она. – Мы уже восемь месяцев оплачивали ее услуги, когда у тебя случился… И где была твоя доктор Данн, когда ты загремел в больницу? Разгребать последствия ее непрофессионализма пришлось мне! Ты и представить себе не можешь, что там за место!

– Ну, вообще-то некоторое представление я получил.

– Нет, тебя там не было, – мрачно произносит мама.

– Ты о чем? Конечно, я там…

– Нет, тебя там не было! Не было!! – яростно перебивает мама. Ее клокочущий гнев словно пар, который вот-вот сорвет крышку скороварки. – Ты валялся в кровати, едва в сознании. И не добивался консультаций у врачей… по поводу лечения печени, о назначенных препаратах, о том, очнешься ли ты вообще! Не звонил отцу, пока он колесит по Европе бог знает с кем, и не говорил, что, возможно, ему придется попрощаться с сыном по телефону. И не сидел в одиночестве в ледяном коридоре, думая о похоронах собственного ребенка!!! Ничего из этого тебе проделывать не пришлось, как и доктору Данн! А мне пришлось…

Мама резко замолкает, будто сорванный клапан вернулся на место, и вся система вновь работает в штатном режиме. Мама берет вилку и нож, совладав с собой огромным усилием воли, и отрезает кусочек рыбы.

– У Данн был шанс, – холодным тоном произносит мама. – Рада, что она тебе понравилась, но моя вера в ее метод по понятной причине дрогнула. И теперь благодаря успехам нашей семьи у тебя появилась возможность пройти индивидуальный курс у светила мировой психиатрии. Можешь продолжать отмахиваться или оценить этот шанс по достоинству, ведь он выпадает не многим. Выбор за тобой. Лично я советую второе.

Под воздействием эмоций мама впервые так много сказала о той ночи. Я знал, что ей пришлось нелегко, но совсем другое дело, когда мне приоткрылись мрачные воспоминания матери о самых темных для ее сына часах. Чувство вины, которую я вынашивал последние два месяца, обрело более четкие очертания.

На мгновение я обращаю мысленный взор внутрь и погружаюсь в прошлое, назад в ту ночь. Я поражен тем, что сохранилось в памяти телефона. В ожидании приезда скорой я изумленно смотрел на телефонную трубку, лежащую на бачке унитаза. Один пропущенный звонок. Что он сделал. Что он значил. Интересно, почему я никому об этом не рассказывал, даже доктору Данн?

– А зачем Сан-Мину понадобился психотерапевт?

– Не ему, а сыну, – уже более спокойно отвечает мама. – Помнишь своего бывшего одноклассника Монти?

Я сто лет о нем не слышал, и наш с мамой разговор сразу перетекает в мирное русло. Глотнув напиток, я пытаюсь угадать:

– После Сингапура?

– Именно. После Сингапура. – Мама берет вилку и неторопливо протыкает ею последний кусочек серой плоти.

– Вообще-то терапия для Монти Хана не в новинку. Он не вылезал из реабилитационных клиник весь выпускной класс в Сант-Эдмундс[7]7
  Сант-Эдмундс – одна из ведущих британских частных школ-пансионов, расположенная на 160 гектарах собственных земель в графстве Хертфордшир.


[Закрыть].

– После несчастного случая Монти тоже помотался по разным местам, – со вздохом кивает мама. – Ни один психиатр не смог ему помочь… а может, они просто не хотели. Зачем излечивать богатого пациента, когда можно тянуть с него деньги бесконечно?

Мнение мамы о психиатрах резко ухудшилось два месяца назад. За ночь они рухнули в ее личном рейтинге с позиции представителей одной из престижных медицинских специальностей до самого низкого уровня. Впрочем, должен признать: учитывая скептическое с недавних пор отношение мамы к вышеупомянутой отрасли, ее благоговение перед этой Коделл, бесспорно, вызывает интерес.

– И что, Коделл заявляет, будто она помогла Монти Хану завязать? – Я отваживаюсь протянуть матери крохотную оливковую ветвь.

Она кивает. Мама в курсе, что Монти, в отличие от меня, страдает совсем от другого недуга, однако аналогия ясна. Ходячий мертвец, ставший жертвой опасной зависимости, по слухам победивший ее и словно родившийся заново, – и все это благодаря вмешательству единственного доктора. Верится с трудом, но история все же цепляет. Да и вообще, что я выиграю, если откажусь?

– Не захочет ли… Монти поговорить о курсе, который прошел?

Мамины поджатые губы моментально расплываются в широкую сияющую улыбку.

– Ты можешь позвонить ему прямо сегодня! – возбужденно выпаливает она. – Я попросила Шарлотту предварительно договориться с Монти о встрече, на случай если ты согласишься.

– Я пока согласия не давал.

– Тем не менее, – настаивает мама. – Монти с удовольствием расскажет тебе о Коделл и ее Институте. По-моему, он просто в восторге. С твоей работой на сегодня я разберусь сама. Разумеется, компания покроет все транспортные расходы.

Я с опаской беру синюю папку и, пожалуй, лишь ради приличия делая вид, будто собираюсь изучить ее содержимое, засовываю к себе в сумку.

– Погоди… транспортные расходы? – Я озадаченно смотрю на маму. – Монти до сих пор не вернулся на Кэнари-Уорф?

– Ты про тот грязный пентхаус? – насмешливо фыркает она. – Нет. Он оттуда переехал… слава богу.

Глава 4

Я проработала с доктором Коделл последние три года, и у меня нет слов, дабы выразить всю степень моего восхищения женщиной, которая сегодня удостоена награды. Позор мне, ибо я планировала произнести в ее честь целую речь!

Впрочем, к счастью для меня, достижения Элизабет красноречивее любых слов. И тот факт, что я принимаю от ее лица эту почетную награду, так как для доктора Коделл нет ничего важнее нужд пациентов, – наглядный пример самоотверженности, служения делу и заботы, которые она сразу же привнесла в профессию.

«Забота» – слово, к которому я постоянно возвращалась, когда готовила вчера свою речь. Забота очень важна, но порой мы не находим в себе сил ее проявить. Каждый из присутствующих здесь боролся с апатией, выгоранием, проявлениями эгоизма, забывая самое главное: зачем мы вообще лечим людей.

Однако я, а также все, кто знаком с доктором Элизабет Коделл, можем смело утверждать: она целиком посвятила себя заботе о людях. Даже после смены доктор Коделл еще долго остается с пациентами; она ездит на лекции, лишь когда чувствует необходимость сообщить что-то действительно важное; цель ее новаторских исследований – не нажива или самореклама, а развитие медицины и спасение жизни.

Элизабет, хоть ты сейчас и не смотришь, знай, что для меня огромная честь принять эту награду – она по праву принадлежит тебе, твоему революционному методу и всем, кого ты спасла и еще спасешь!

Спасибо, что показываешь нам, как выглядит настоящая забота о человеке!

Выступление и аплодисменты резко обрываются – размещенное на сайте Американской психологической ассоциации видео с церемонии награждения заканчивается черной заставкой. Я выключаю экран телефона и выпрямляюсь на сиденье такси, пытаясь понять, долго ли еще ехать.

Раньше Монти Хан жил в двух шагах от офиса. Расстояние от нашего офиса до его дома было едва ли больше, чем метры, которые преодолевал лифт, поднимаясь наверх.

Отец Монти, Сан-Мин, уважаемый южнокорейский магнат недвижимости, приобрел здание и отдал в управление сыну в надежде, что серьезное дело поможет заблудшему агнцу наконец остепениться. Правда, по слухам, как только документы были подписаны, Монти передал управление частной компании, а сам поселился в пентхаусе и занялся превращением трехуровневых апартаментов в лучшую клубную площадку города.

С экономической точки зрения идея не выдерживала никакой критики: свободный вход, бесплатный бар. Бездонная яма, куда Монти регулярно выкидывал миллионы. Впрочем, по меркам самого Монти, слава, аура порочности и регулярные скандалы обеспечивали месту однозначный успех. Со слов моих коллег, сборища у Монти Хана имели бешеную популярность. Ночи в стиле знаменитых пиров Калигулы, где рекой тек дорогой алкоголь, предлагались новейшие синтетические наркотики и самые экзотические сексуальные утехи. Я видел тусовки в его логове, если засиживался на работе допоздна. Небо над офисом пронизывали танцующие лучи прожекторов, в окнах извивались силуэты многочисленных гостей, басы оглушительно бухали на весь Лондон, словно быстро бьющееся сердце.

Темная сторона Монти Хана начала проявляться далеко не сразу. Свидетелями его срывов становилась лишь горстка самых стойких гостей, продержавшихся всю ночь. Продрав сонные, кроваво-красные глаза, эти гуляки с изумлением обнаруживали, что вокруг не райский сад развлечений, а коробка из голого холодного бетона. Повсюду грязные матрасы, пустые холодильники, распростертые тела, которые, словно мебель, аккуратно обходят уборщицы.

А в центре всего этого – Монти. Он вставал раньше всех или вовсе не ложился. Он, пошатываясь, ходил между спящими, призывал продолжить веселье. Монти жаждал вернуть атмосферу ночного безумия, но в окна неумолимо светило солнце.

Мои коллеги вежливо откланивались, и во время долгого спуска на лифте каждого посещала отрезвляющая мысль: человек, решивший устроить из своего жилища ночной клуб, вынужден бывать там и днем. Несколько лет спустя один из легендарных кутежей Монти закончился тем, что беднягу вышвырнули из ночного клуба в Сингапуре. Очевидцы с радостью записали на видео перепалку между Монти и охранником клуба. Не успели зеваки убрать телефоны, как внедорожник, за рулем которого сидел орущий что-то нечленораздельное Монти, на скорости въехал на тротуар и прижал огромного вышибалу капотом к стене.

Когда на следующее утро Монти пришел в себя, ему сообщили, что пострадавший от вчерашнего наезда может навсегда остаться прикованным к инвалидной коляске. Однако Монти о вчерашнем происшествии не помнил вообще. Когда об инциденте стало известно, у моих коллег одновременно случился приступ амнезии, и они хором заявили, что ни разу не переступали порог пентхауса Монти.

Я рад, что парень перебрался в место получше, даже если теперь туда приходится ехать на трех поездах. После двух пересадок и часового путешествия на юго-восток я оказываюсь в пригороде Лондона. Там я сажусь в заранее заказанное такси и остаток пути проделываю по извилистой проселочной дороге. Пейзаж становится все более пустынным, лишь время от времени за окном мелькают автобусные остановки. Количество маршрутов, отмеченных на каждой следующей остановке, неуклонно сокращается. Наконец мы минуем несколько остановок, где ходит лишь один автобус. А вот и он, грохочет навстречу по узкой дороге.

Небо ясное, синее. Тебе бы понравился этот погожий денек. Представляю, с каким азартом ты сунула бы ноги в походные ботинки, чтобы побродить по прекрасным, усыпанным листьями лесным тропинкам, вдыхая чистый прохладный воздух.

Мы редко выбирались в лес. Мне почему-то всегда казалось, что пригород – это слишком далеко, и поездка туда и обратно отнимет полдня. Теперь, когда я изредка выбираюсь на природу, то с ужасом понимаю: от города сюда рукой подать.

– Здесь нормально?

– Прошу прощения? – Я выхожу из задумчивости и встречаюсь взглядом с водителем, который молча ждет ответа.

Машина не движется. Вокруг живописная британская деревушка.

– Приехали, говорю. Здесь нормально? – Таксист показывает в окне строение, которое в навигаторе значится как «дом Монти Хана».

Да, это совсем не Кэнари-Уорф. Перед нами очаровательный, словно сошедший с картинки, английский сельский дом. Невысокая печная труба оплывшей свечой торчит на покрытой мхом крыше. Стены из настоящего природного камня, положенного на раствор, как в старину, подъемные окна с белыми переплетами и ярко-красная входная дверь. Дом расположен в глубине прекрасного сада, утопающего в буйной растительности на многочисленных клумбах и шпалерах. Ты бы влюбилась в это место с первого взгляда!

Поблагодарив водителя, я выбираюсь из машины и шагаю к дому. На железной калитке приятно звякает щеколда. Под подошвами ботинок хрустит древесная щепа, я иду по дорожке под арками, увитыми многоярусными соцветиями глицинии, вдыхаю ароматы жимолости, герани и полевых цветов.

Я почти у красной двери, и вдруг желудок сворачивается в тугой комок. Не ожидал, что стану волноваться перед встречей, но мне почему-то тревожно. Иногда, думая о Монти, я высокомерно считал его эмоционально выгоревшим эгоистом, который разрушает все вокруг и безрассудно растрачивает деньги, словно напрашиваясь на раннюю смерть. Теперь, если принять во внимание мамины слова и глядя на новое обиталище Монти, складывается впечатление, что ситуация кардинально поменялась.

Торопливо накарябанная записка, подсунутая под дверной молоточек, гласит: «Если не отвечу на стук, иди на задний двор». Естественно, в ответ на мой робкий стук никто не отозвался, и я направляюсь к тенистой тропке, ведущей вдоль дома.

Тропинка приводит меня в аккуратный, отделанный камнем дворик, за которым, полого спускаясь вниз, простирается сад. Первым делом я замечаю ухоженную овощную грядку: она начинается с вершины и уходит далеко вниз, до каменной стены, за которой виднеется поле другого фермера. С обеих сторон склон обсажен вечнозелеными деревьями, которые придают саду ощущение уединенности. Пушистые сосны сохраняют хвою круглый год, закрывая участок от соседних коттеджей.

– Мать моя женщина, какие люди! Арти! Двигай сюда! Ну что, черт тебя возьми, как дела?

Над кустами картофеля, покрытыми защитной сеткой, возникает улыбающееся лицо: ослепительно-отбеленные зубы и сияющие карие глаза. Монти Хана просто не узнать! Мрачный иссохший наркоман, которого я в прошлый раз видел в зале суда Сингапура, исчез. Вечно нечесанные космы аккуратно подстрижены, ввалившейся челюсти вернулась упругость, под облегающей футболкой угадываются рельефные мышцы, которых, я уверен, раньше не было. Монти будто заново родился!

В голове мелькает мысль: интересно, а как в его глазах выгляжу я? Я уже полгода не был в тренажерном зале, и хоть отсутствие аппетита не дало мне располнеть, зато одежда теперь висит на мне мешком, как на огородном пугале.

Несмотря на то что Монти в восторге от моего приезда, мне трудно смотреть ему в глаза.

– Привет, Монти! Рад тебя видеть!

– Черт, дружище, и я ужасно рад, честное слово! – с искренним чувством произносит он. – Мы с твоим отцом буквально месяц назад виделись в Дубае! Хотел поздравить его с женитьбой, а потом узнал про… В общем, сам понимаешь.

– Про развод? – догадываюсь я.

– Точно! – ухмыляется Монти. – Впрочем, судя по всему, старик быстро оправился. Узнаю Малкольма!.. А как Дилайла? Она просто звезда, черт возьми, я всегда это говорил!

– Да, мама в порядке.

– Хорошо. – Монти умолкает, и это мгновение тишины меняет его настрой.

Он подходит и кладет руку на мое плечо с такой силой, что у меня чуть не подгибаются колени.

– Сам-то как? Слышал о твоей жене. Ее звали Джулия, верно? Эта новость меня прямо прибила. Так неожиданно. Ты был рядом, когда она… Черт, я настоящий дуболом…

– Все в порядке. Нет… я не был с ней, когда это случилось.

– В любом случае прими мои соболезнования. Так, я сейчас тут кое-что доделаю, и мы сможем нормально поговорить.

Монти подвязывает защитную сетку к бамбуковым колышкам. Не отрываясь от работы, он продолжает беседу:

– Тебе, наверное, странно видеть все это? Вечный раздолбай Монти Хан, король тусовок Кэнари-Уорф, возится на грядках в каком-то гребаном захолустье?

– Кто я, чтобы судить? – пожимаю плечами я. – Последний раз, когда мы с тобой как следует общались, оба еще ходили в младшую школу. Но ты здорово изменился по сравнению с тем, каким был раньше.

– Ха! Да я оставался потрясающим оболтусом до прошлого года! – посмеивается Монти, аккуратно продевая пластиковые зажимы в тонкую сетку. – А что, неужели ты ни разу не заходил в пентхаус на знаменитые вечеринки?

– Ох, нет. Мы с Джулией были домоседами. Ты здорово веселился и без нас.

– Да уж… веселился. – Монти прямо выплевывает последнее слово. – Веселился снова и снова. А потом я однажды понял, что вынужден заползать обратно в грязную вонючую постель, лишь бы не видеть дневной свет. А друзья любили меня, только когда я был в алкогольном угаре.

От его горьких слов мне вдруг становится легче. Грубая прямота действует как глоток свежего воздуха после месяцев приторной вежливости, с которой все старались со мной говорить. Абсолютное пренебрежение правилами приличия довело Монти до серьезных неприятностей в прошлом, но сейчас для меня это благо – я могу говорить с ним без обиняков.

– Ты сказал, что был алкоголиком?

– Конченым пропойцей, приятель.

– То есть… сейчас все позади?

Монти отряхивает землю с рук и встает.

– Черт, как же здорово тебя видеть! – широко улыбается он. – Пойдем.

Монти ведет меня по газону вниз, в самый дальний угол сада. Вокруг благоухают сосны, в полной тишине щебечут птицы. Мы подходим к деревянному сараю без окон, стоящему в тени елки, на краю участка. Монти извлекает из кармана связку ключей и с истинно сельской неторопливостью начинает искать нужный.

Щелкает замок, дверь со скрипом отворяется, и в нос ударяет хмельной сладковатый запах брожения. Сарай доверху набит прозрачными девятнадцатилитровыми бутылями. К каждой приделан краник. Внутри бутылей, выстроенных в ряд на трех крепких полках, янтарная жидкость, которая, видимо, настаивается.

Монти оглядывает содержимое сарая с нескрываемой гордостью. И без смущения глядя мне в глаза, говорит:

– А вот и настоящий деликатес, натуральный продукт. Поначалу я это затеял ради забавы, ну или хотел что-то себе доказать, черт его знает, однако несколько месяцев назад мой товар начали переливать в бутылки и с тех пор берут регулярно. Доход, конечно, поскромнее, чем от сделок на международном рынке недвижимости, но мне хватает. Это, кстати, медовуха.

Монти проходит внутрь и достает большой пластиковый лоток, покрытый слоем пыли. Открывает крышку и вынимает из лотка два чистых стакана.

– На следующей неделе мне установят два улья, а пока сотрудничаю с местной пасекой. У нас тут «Ваниль», «Шиповник», «Чили»… думаю, тебе понравится «Боше»[8]8
  Боше – напиток из карамелизированного меда.


[Закрыть].

Монти поворачивает кран и, наполнив оба стакана темно-янтарной жидкостью, протягивает один мне. Я пялюсь на напиток. У меня не укладывается в голове, что жертвой этого простого вещества, сгубившего стольких людей, стал и спокойный, уверенный в себе мужчина, стоящий напротив меня. И тем не менее, влияние алкоголя на организм Монти – медицинский и исторический факт. Вряд ли кто-то станет отрицать, что спиртное разрушило не только жизнь самого Монти, но и жизни его родных и даже посторонних людей, имевших несчастье оказаться у него на пути.

Неловко улыбаясь, я беру свой стакан и с тревогой смотрю, как Монти подносит напиток ко рту. Я чувствую, что должен вмешаться! Может, выбить стакан из его руки и напомнить о том, сколько горя принес ему алкоголь?

– За трезвость! – нахально ухмыляется Монти и опрокидывает в себя напиток.