Текст книги "Демоны на Радужном Мосту"

Не для этого она надрывалась пять лет.

Она сделала ошибку, и у этой ошибки была своя цена. Теперь они хотели знать, какова эта цена, и действительно ли это была ошибка.

Большинство космолетчиков умирало, так и не сумев разбогатеть; большинство космолетчиков всю жизнь было вынуждено влачить жалкое существование, вкладывая все в свои дышащие на ладан корабли и оборудование, чтобы удержаться на плаву, выполняя любую подвернувшуюся работу, но всегда свято блюдя свой кодекс чести. Она не хотела его гибели; никто из них не сможет обвинить ее в этом. Но если сейчас она скажет «нет», если пойдет против своей команды, то потеряет то единственное, что есть у любого космолетчика: гордость, честь и чувство принадлежности к команде – то, что дается немалым трудом, то, что потерять считается последним делом. Ее мысли и воспоминания в любом случае заставят ее жить с тем, что она совершила. Но бросить сейчас все и выйти из команды будет означать расстаться с той единственно важной вещью, которую она создала собственноручно.

Ну почему, почему чертов Трис не вставил пушку в рот и не разнес себе мозги начисто, чтобы ей сейчас не нужно было принимать это решение!

– Я не могу пойти против интересов команды, – сказала она наконец еле слышно и без всякого выражения. – Продолжайте операцию, доктор. Когда он сможет вернуться к нам?

– Через несколько недель. Это не так-то просто предугадать. Только когда мы начнем, мы сможем получить полное представление о том, что нам предстоит сделать.

– Делайте то, что должны и что можете сделать. Трэн, Дарквист – нам понадобится новый телепат. Это будет непросто. Большинству телепатов настолько тяжело даже находиться в одном помещении с цимолем, что они скорее умрут с голоду, чем согласятся на такую работу.

Двое ее соратников вздохнули с облегчением, когда она вновь начала распоряжаться. Внезапно все превратилось в обычную работу.

– Не говоря уже о той чисто практической проблеме, что в последней экспедиции мы потеряли члена команды, а теперь вдобавок еще и это, – заметил Дарквист. – Какое-то время о нас будет идти слава – как это называете вы, люди? – приносящих несчастье, как Иона. Да, вот именно. Будет нелегко. Возможно, нам придется взять первого, кто попадется под руку.

– Делай, что нужно – только, если возможно, постарайся взять кого-нибудь с опытом. Того, кто привык работать в спаянной команде. У нас есть несколько недель. По счетам я пока что смогу платить. Никакой спешки нет.

– Я знаю. Вот только тот, у кого есть подобный опыт и кто согласится работать с нами при таких условиях, может сам оказаться Ионой. Нам придется трудно. – Дарквист помолчал, сжав свои большие черные губы почти в точку; потом сказал: – Знаешь что, Модра… отправляйся домой, прими снотворное и поспи немного.

Она устало кивнула.

– Именно так я и собираюсь сделать, – сказала она, поднимаясь. Врач уже ушла, поскольку оставаться здесь ей было незачем. Опустошенная, Модра Страйк направилась к двери.

– Модра, – негромко позвал ее Дарквист.

Она остановилась, повернулась и посмотрела на своего звездообразного компаньона.

– А?

– Добро пожаловать обратно, Модра.

Она не улыбнулась в ответ, а лишь сказала спокойно:

– Полагаю, каждый из нас сам стелит себе постель, а потом так или иначе вынужден спать в ней.

ТРУДНЫЙ ВЫБОР

Джимми Маккрей тоже не мог понять, как это он умудрился попасть в такую ситуацию, но корень его проблем крылся в поступке, совершенном из доброты и сострадания.

Он был не только безработным безо всякой надежды на какое-нибудь место; ко всему прочему он еще посадил себе на шею подопечную, которая не могла предложить ему никакой помощи и при этом не имела ни гражданства, ни статуса, ни связей, и целиком и полностью зависела от него. Но хуже всего было то, что с тех самых пор, как это произошло, Гриста не унималась ни на минуту.

– Придирки, придирки, придирки! Прекрати меня пилить, – буркнул он морфе, которая сама была бесполезной приживалкой. – Что я, по-твоему, должен был сделать? Уйти и позволить, чтобы ее убили?

– Мне приходится тебя пилить. Мне некого больше пилить.

Что ж, это, по крайней мере, был факт.

– По крайней мере, у тебя есть хоть кто-то, кого можно пилить. А у меня нет никого, зато ответственности хоть отбавляй – и за мохнатую личинку у меня на спине, и за полудевушку-полулошадь, – и ни одна из них не умеет делать ничего полезного.

– Кого это ты называешь личинкой?

– Если тебе что-то не нравится, – сказал он ей, – ты всегда можешь найти себе другого хозяина.

– Чтобы копы убили меня, как только узнают об этом? Нет, спасибо.

– Тогда уймись и дай мне подумать.

Когда он двинулся прочь из переулка, искусственная девушка послушно пошла с ним, как ребенок, и очень скоро он понял, что несмотря на всю грязь своей прошлой жизни, именно ребенком она и была. Опытная лишь в своей стихии, она была совершенно невежественной во всех прочих областях. Могло показаться, что она непонятлива или даже слегка глуповата, – он так и не смог понять, было ли это запрограммировано ее создателями или являлось результатом жизни, которую она была вынуждена вести.

Ее разум был для него открытой книгой, но эта книга не давала ему никаких ответов. Похоже, она совершенно не думала – по крайней мере, в том смысле, какой он вкладывал в этот термин. Ей были незнакомы ни размышления, ни естественное любопытство, ни мысли о будущем. У него сложилось впечатление, что она не столько действовала, сколько реагировала на чужие действия, а те немногие мысли, которые приходили ей в голову, тут же высказывала вслух. Можно было подумать, что у нее нет собственной личности, что она существовала только как реакция на действия других. Когда она смотрела в окно поезда, у нее не возникало собственных мыслей как таковых, только отрывистые идеи вроде «красиво» или «темно», или другие подобные же мимолетные впечатления, которые она тут же забывала. В каком-то смысле, она была для него куда более непонятной и тревожащей, чем большинство причудливых форм жизни, обитающих в Бирже.

У нее даже не было настоящего имени – один только длинный номер, который ни для кого ничего не значил, разве что для ее создателей и компании, которой она принадлежала. Некоторые из подобных ей – те, кто становился известными танцовщицами и прочие в том же роде, – имели имена или хотя бы прозвища, но она была в самой низшей лиге. Если клиенту хотелось, чтобы у нее было имя, она спрашивала, какое ему нравится больше всего, и на эту ночь называлась им. Джимми положил этому конец еще в самый первый вечер, по пути домой.

– Если спросят твое имя, будешь говорить, что тебя зовут Молли. Если понадобится твоя фамилия, скажешь, что ты Молли Маккрей.

Ему всегда нравилось это имя. Когда-то давно, еще в школе, он приударял за одной Молли, и кроме того, так звали одну из его бабушек.

– Хорошо, хозяин, – ответила она покорно. – Для вас я буду Молли Маккрей.

– Да нет же – для всех. С этих самых пор. Поняла? И никогда, никогда не называй меня больше хозяином. Будешь звать меня Джимми. Меня все так называют.

Она кивнула, хотя он не был уверен, отложилось ли что-нибудь в ее хорошенькой головке.

– Хорошо, Джимми. Я буду делать все, что ты скажешь.

Для него было почти шоком, когда он понял, что она имела в виду именно это, безо всякого преувеличения. Рабство было вне закона везде, за исключением самых примитивных миров. Однако, как ему это ни претило, она не была настоящей личностью, обладавшей статусом и правами. В империи Биржи она занимала такое же положение, как робот или компьютер, хотя и была живым существом.

– Ты умеешь делать хоть что-нибудь еще, кроме как танцевать и ублажать мужчин? – спросил он у нее.

Она тупо посмотрела на него, как будто его вопрос был совершенно абсурдным. И, что было еще хуже, – в ее мыслях, возникших в ответ, он не прочел ничего, что не относилось бы к этим занятиям.

Она потянулась, чтобы почесать щеку, и тут он впервые заметил, какие у нее пальцы. На каждой руке их было по четыре, с длинными цветными ногтями. Большие пальцы отсутствовали. Совсем.

– У всех синтов нет больших пальцев? – спросил он, заинтересовавшись. Ни разу за все эти годы он не замечал этого.

– У всех, кого я знаю, – ответила она буднично. – Думаю, это такое правило.

Специальный недостаток конструкции, подумал он угрюмо. Чтобы они могли заниматься только тем, для чего предназначены, и ничем другим. Естественно, с такими руками делать можно было лишь немногие вещи. Даже открыть контейнер или повернуть кран становилось для них трудной, почти непосильной задачей. Черт, да большие пальцы нужны были почти везде! Не было ни одного вида разумных существ, у которых не было бы расположенного напротив остальных большого пальца, клешни или цепкого щупальца или другого эквивалента.

За последующие дни он узнал о ней и таких, как она, много нового. Узнал и о том, насколько зависимой она была. Она не могла даже самостоятельно причесаться, а краны в душе были для нее непреодолимым препятствием. Она могла неуклюже соорудить что-то вроде бутерброда, но почти все прочие вещи роняла. Ее пальцы, судя по всему, не имели мышечной автономии – они сжимались и разжимались только все вместе, а один палец сам по себе двигаться почти не мог.

Чуть ли не единственной приятной неожиданностью стало то, что она оказалась способна усваивать практически любую органику – скорее всего, это было сделано в целях сокращения затрат, – а естественный запах ее тела, который, как он опасался, вполне мог быть лошадиным, оказался нежным и даже обладал слабым ароматом.

Когда он приказывал ей хотя бы как-то сделать что-нибудь, – например, научиться пользоваться душем или прибраться в комнате, – она тут же всецело посвящала себя поставленной задаче. Ей не всегда это удавалось, но она всегда пыталась в точности исполнить его указания.

Но самым большим сюрпризом для него стало то, что она оказалась проецирующей эмпаткой.

Она сидела в комнате, глядя на него, и внезапно он почувствовал устрашающую эрекцию. Если бы не Гриста, он решил бы, что это просто спровоцировано ситуацией, но морфа, похоже, что-то заподозрила и слегка встряхнула его. Тогда он ощутил, что разум Молли всецело сосредоточен на нем, и преодолел возникшее влечение.

– Что это ты делаешь? – спросил он. – Пытаешься возбудить меня?

– Разве не этого тебе хочется? – отвечала она обольстительным тоном. – Зачем еще Джимми мог взять меня?

– Чтобы спасти твою жизнь, разве ты забыла?

Это замечание должно было породить в ней хоть какую-то мысленную цепочку, но этого не произошло. Вместо этого оно вызвало у нее лишь мимолетное замешательство и вихрь беспорядочных мыслей, так что ему понадобилось время, чтобы разобраться в них. Когда же он наконец разобрался, то с изумлением осознал, что на самом деле она не поняла смысла его поступка, поскольку не придавала себе никакой ценности за исключением выполняемой ей функции и видела в этой функции единственный смысл своего существования. Спасение ее жизни не показалось ей чем-то из ряда вон выходящим, поскольку эта жизнь не имела для нее никакой ценности. Жизнь не принадлежала ей, и хозяин мог отобрать или даровать ее. Главный Хозяин делал ей больно, она закричала, потому что знала, что должна кричать, и тут появился Маккрей. Он побил Главного Хозяина и забрал ее как добычу.

До этого момента он даже не подозревал, какая пропасть их разделяет.

Ладно, сначала дело. Ему не нужны были новые сюрпризы.

– Ты можешь читать чувства, или просто вызывать их в людях? – спросил он осторожно.

– Я умею заставлять мужчин хотеть меня, делать так, чтобы им было приятно со мной, и чтобы все было как надо.

Он кивнул. Он слышал лишь об очень немногих проецирующих эмпатах, которые одновременно могли и четко улавливать чужие эмоции, равно как очень немного было эмпатов улавливающих, которые могли проецировать даже на слабом уровне; но с теми, кто был не рожден, а сделан, никогда нельзя было знать наверняка. Вполне вероятно, что она могла проецировать почти любую эмоцию, причем в довольно широком диапазоне и с достаточной силой, хотя она сама, вероятно, и не подозревала об этом, поскольку ее никто не учил и не проверял. Это объясняло и чувства, которые он испытал, увидев, как хозяин ее избивает. Он услышал ее крики физически и телепатически, но они были подкреплены также эмпатической проекцией. Он буквально уловил эхо ее страха и боли, так что для него было почти невозможно не поступить так, как он поступил, хотя он даже сейчас предпочитал думать, что в любом случае поступил бы именно так.

– Почему ты не воспользовалась этой способностью, чтобы Главный Хозяин перестал бить тебя? – спросил он у нее, зная ответ еще до того, как задал вопрос.

– Главному Хозяину нравится делать нам больно, – ответила она буднично.

Для садиста подобное проецирование стало бы подтверждением того, что он причиняет настоящую боль, и, возможно, лишь еще больше распалило бы его. На самом деле, только такого человека и могли нанять на роль менеджера и надсмотрщика за эротками.

Он вздохнул.

– Тебе будет очень нелегко это понять, но ты должна. Во-первых, никогда больше не пытайся делать так со мной. В любом случае, на меня это не подействует. Во-вторых, я спас тебя не для того, чтобы сделать рабыней или домашней любовницей, а потому, что мне не нравится, когда кого-то обижают, и я не могу допустить, чтобы у меня на глазах кого-то убили. Ты здесь потому, что после того, что я сделал, я отвечаю за тебя. Это не то, к чему ты привыкла, но это правда.

К его изумлению, она до какой-то степени все-таки поняла его, – и это ее очень расстроило. Если она не могла быть его любовницей и рабыней, она теряла всякую ценность и цель в жизни.

– Неужели это все, чего тебе хочется для себя? Неужели тебе никогда не хотелось быть кем-то другим, делать что-то другое, найти себе иное занятие? – спросил он, начиная выходить из себя.

Она очень серьезно взглянула на него и ответила, вполне искренне:

– Нет.

– Хорошо, хорошо! А теперь я покажу тебе, почему ты не можешь доставить мне удовольствие – и поверь мне, ты тут ни при чем.

С этими словами он снял рубаху и повернулся к ней спиной.

Она уставилась на Гристу, растянувшуюся на его пояснице, точно какая-то черно-белая мохнатая гусеница, и с подлинным любопытством – впервые за все это время – спросила:

– Что… что это?

– Это, дорогуша, Гриста. Она родом с планеты, где живет уйма здоровых, но тупых существ. Раса Гристы паразитическая – они могут жить только прицепившись к кому-то другому.

– Не паразитическая, а симбиотическая, мерзавец!

– А это смотря с какой стороны взглянуть, – буркнул он.

Молли не знала слова «паразитический», но общий смысл все же уловила.

– Ты хочешь сказать, что она сосет твою кровь? Я слышала о таких вещах.

– Здесь все немного сложнее, но, скажем так, Гриста может питаться только через меня, да и видеть, и жить на самом деле тоже может только через меня. Не беспокойся, даже если бы она действительно могла жить на теле синта – что на самом деле нам неизвестно и в чем лично я сильно сомневаюсь, учитывая, насколько силен иммунитет твоего организма против всяческих заболеваний, – она не стала бы менять хозяина. Она вполне счастлива со мной, а копы знают о ней и убьют ее, если она переселится на другого.

– Но ты-то не слишком счастлив с ней, – отозвалась Молли, еще раз удивив его.

Он вздохнул.

– Как ты была собственностью Главного Хозяина, так и я, в каком-то смысле, принадлежу Гристе.

– Она… она думает? Она говорит тебе, что делать?

– Отвечаю «да» на оба вопроса, – хотя я не обязательно делаю то, чего она от меня хочет. Например, она с самого начала твердила, что я не должен спасать тебя. Но с некоторыми вещами я справиться не могу. По ее мнению и по обычаям ее расы, она замужем за своим хозяином, и она ревнует. Некоторые из тех людей, которых ты обслуживала, тоже были женаты, но они не приводили с собой жен, а может быть, и вообще не говорили им о тебе. Гриста же со мной повсюду.

– И она не позволяет тебе прикоснуться ко мне?

Это безумие, подумал он. Теперь она жалеет не себя, а меня!

Наконец-то Молли продемонстрировала хотя бы одну человеческую черту – когда кто-нибудь узнавал о Гристе, реакция обычно была именно такой.

– Как она оказалась на тебе? – спросила она. – И где остальные?

Он усмехнулся.

– Не волнуйся. Ты никогда не попадешь в тот мир. Туда, скорее всего, никогда не попадет никто, кто мог бы показаться им подходящим хозяином. Я космолетчик, или, по крайней мере, был космолетчиком, когда у меня были товарищи и корабль. Мы исследовали новые миры, и мир Гристы был одним из них. Ее раса довольно разумна и в основном живет за счет тех здоровых тупых существ, о которых я упоминал. Я телепат. Ты знаешь, что это такое.

– Ты читаешь мысли. И мои тоже можешь прочитать?

– Да, но сейчас это неважно. Я прочитал в тех больших существах очень сложные мысли, и мы увидели, что они создали что-то вроде цивилизации. Не очень высокоразвитую, без машин, но с хижинами, дорогами и прочими подобными вещами. Но у этих существ не могло хватить мозгов на все это. Я был одним из тех, кого послали, чтобы выяснить, у кого же там есть мозги, и я выяснил. На самом деле, это не очень интересная история. Я сидел в той деревне и пытался вступить с ними в контакт, и прежде чем я успел что-то понять, мне на спину шлепнули Гристу. По крайней мере, мы выяснили то, что должны были, но к тому времени, когда меня забрали, Гриста уже так хорошо разобралась в моих внутренностях и так удобно устроилась, что погибла бы, если бы ее вытащили, и, возможно, убила бы меня в процессе. Понимаешь, чтобы переселиться на другого, ей придется вычистить меня. Некоторое время я думал, что проторчу там всю жизнь, но потом мои товарищи обследовали меня и Гристу и выяснили, что она не может откладывать яйца без другого своего сородича, а она оказалась очень разумной и попала под Закон о Сознании. Если раса окажется настолько умной, что будет в состоянии думать, то она обладает определенными правами. В то время некоторые люди даже находили в идее такого союза преимущества, хотя позже от нее отказались. Но тогда было решено, что я могу улететь оттуда, если Гриста пообещает не переселяться с меня на кого-нибудь или что-нибудь другое, иначе ее убьют. Это было шесть лет назад.

Молли, похоже, следила за его рассказом, демонстрируя больше внимания, чем он от нее ожидал, и некоторую способность к логической сортировке фактов, но сделанное ею заключение было совершенно в ее стиле:

– Значит, мой хозяин не ты. Мой хозяин – твоя хозяйка.

– Это, – заметила Гриста, – самая странная логическая цепочка, которую я когда-либо слышала.

На этот раз Джимми Маккрей не стал с ней спорить.

* * *

Когда пришло разрешение его самых насущных проблем, Джимми не стал прыгать от радости, но он не видел никакого другого выхода, а этот, по крайней мере, видимо, устраивал всех, кроме него – как обычно.

Попытки обучить Молли, сделать ее хотя бы чуть менее зависимой – совсем независимой, в силу своих физических ограничений, она все равно бы стать не смогла – оказались задачей очень нелегкой. У нее случались вспышки любопытства относительно вещей, непосредственно касавшихся ее или его, но дальше этого дело не шло. Она определенно не понимала смысла учиться чему-либо, что не приносило ей немедленной пользы. Время от времени она демонстрировала даже проблески настоящей сообразительности, но они были краткими и мимолетными, и как только проблема была решена, а ответ на вопрос получен, она возвращалась в свое обычное почти растительное умственное состояние. Было совершенно очевидно, что у нее не было никакого понятия об абстракции, равно как и совершенно никакого честолюбия.

По сути, Молли интересовало лишь одно занятие, и именно Гриста в конце концов предложила Джимми попробовать разом решить все их проблемы, позволив ей заняться этим. Некоторое время он сопротивлялся. Его воспитание и мировоззрение космолетчика не позволяли ему принять эту идею. Для него это было все равно что расстаться с последними остатками гордости, но в конце концов он все же понял, что на ближайшее будущее это единственно возможное для него решение.

У него было существо, в буквальном смысле созданное сексуальной игрушкой, которое само хотело быть таковой, и был доступ во Дворец Ассоциации Космолетчиков, а вместе с ним и знакомства. Это не помогло ему найти для себя работу, – а то, что теперь у него была еще и Молли, делало возможность найти ее еще более ничтожной, – но зато эти знакомства могли обеспечить работой ее.

Только с ним могло произойти такое: поступок, совершенный по доброте душевной и исходя из высоких моральных принципов, в конце концов превратил его в сутенера.

Мужчины-космолетчики с радостью ухватились за нее. Для многих такой вариант был гораздо проще и дешевле, чем Дистрикт, и куда более удобен, поскольку она могла приходить туда, куда хотели они. И, по иронии судьбы, чтобы узаконить это мероприятие, ему пришлось взять лицензию на малый бизнес.

Людей здесь было немного, но какое-то их количество было всегда, и найти их и договориться с теми, кто заинтересовался, было делом несложным. Более неожиданным оказалось, что у них появились клиенты и из числа постоянно живущей здесь человеческой общины. Мужчины, которые из опасений разрушить брак или потерять репутацию не отваживались показываться в Дистрикте, оказались куда более доходными клиентами, чем космолетчики.

Он был очень удивлен тем, как быстро у них появились деньги и как стремительно стало расти их количество. Скоро они уже смогли переехать из гостиницы Ассоциации в небольшой, но уютный домик в фешенебельном районе города, более удобном и безопасном для местных жителей. Разумеется, при таких доходах они никогда не стали бы богачами, но ни голодная смерть, ни бедность им больше не грозила.

У синтов не имелось ни правового статуса, ни прав, но, на самом деле, по закону и он не имел никаких прав на нее, – напомнила ему обеспокоенная Гриста. Когда о них разойдется молва, различные неприятные типы вполне могут захотеть присвоить Молли себе, или служащие какой-нибудь доходной маклерской конторы решат задействовать рычаги власти, чтобы заполучить ее в единоличное пользование. И снова решение проблемы нашла именно Гриста.

– Никакого сомнения, Джимми. Тебе придется жениться на ней. Сделай это, и у вас будет законная связь. Тогда, если ее попробуют украсть, это будет похищение человека, а не кража собственности.

– Но на синтах же нельзя жениться! – возразил он. – По закону они даже не люди! Так не делают!

– Да. И поэтому я готова спорить, что на этот счет нет ни единого законодательного акта. Они будут тянуть и мямлить, пытаясь придумать что-нибудь, но если ты будешь настаивать, остановить тебя никто не сможет, а брак сделает ее гражданкой. Это больше, чем позволили мне. Ты же сам знаешь, что это, возможно, единственный мир в Бирже, где такое может пройти, поскольку у них здесь действуют только имперские законы, которые должны обеспечивать еще и уйму других рас, кроме местных. Попытайся. Что ты теряешь?

И, как обычно, Гриста оказалась права. У клерка-цимоля чуть было не сгорели предохранители, когда он увидел невесту и проверил ее классификацию, и Джимми впервые увидел, как цимоль снимает часть своих волос и подключается к главному терминалу. Он не знал, просто ли клерк со сверхъестественной скоростью просматривает каждый законодательный акт и каждое постановление суда за более чем полумиллионнолетнюю историю Биржи, или перекладывает всю ответственность за это дело на Хранителей, но приблизительно минут через двадцать волосяная накладка была водружена обратно на голову, штекер вернулся на свое место, а цимоль обернулся к ним и со слегка обескураженным видом сказал:

– Отчеты говорят, что единица была выведена из эксплуатации и уничтожена, так что никаких претензий нет. Также, по всей видимости, нет и никаких прецедентов. Единственный вопрос в согласии, поскольку, с юридической точки зрения, вы хотите жениться на машине. Однако, хотя это и представляет возможный предмет судебного иска в будущем, нет никаких причин, по которым любой гражданин, официально признанный вменяемым, не мог бы жениться на диванной подушке.

– Что значит «возможный предмет судебного иска в будущем»? – спросил Джимми.

Цимоль пожал плечами:

– Если кто-нибудь предъявит на нее права в суде, вам придется участвовать в судебном процессе по делу о законности брака, или, скажем, кто-нибудь может подать ходатайство о расторжении брака, и тогда вам придется защищаться в суде. Как я сказал, прецедентов по этому делу нет, хотя, должен сказать, что существуют такие прецеденты, по сравнению с которыми ваше дело кажется сущим пустяком. Но бремя будет лежать на истце, а не на вас. Хорошо, давайте я вас зарегистрирую. Полагаю, вам не нужна церемония.

– Нет, нужна, – заявила Гриста.

– Нет, только правовая часть, – сказал Маккрей.

Им потребовалось всего лишь дать ответы на несколько основных вопросов перед записывающими устройствами, и дело было сделано.

Молли не имела ни малейшего понятия, что происходит, равно как ничего не понимала и в законах. Судя по ее мыслям, она сочла все это чем-то вроде оформления купчей, официально сделавшей ее собственностью Джимми Маккрея, как если бы один фермер передавал другому корову или лошадь.

Разумеется, Джимми тоже считал это все мошенничеством чистой воды: он был единственным, кто никаким образом не мог вступить с ней в супружеские отношения, хотя половина здешних мужчин могла бы сделать это вместо него.

Разумеется, если она когда-нибудь сможет избавиться от своей инфантильности и начать жить самостоятельно, ему будет не сложно на этом основании добиться расторжения брака, и только это отчасти утешало Джимми.

Получение гражданства также предоставило им несколько забавных минут, поскольку сразу же за именем и адресом нужно было ввести «расовый код», но у синтов не было расового кода. В Бирже существовало сто сорок шесть официально признанных разумных рас, в Миколе – сто двадцать девять не повторяющихся известных разумных рас, а в Мицлаплане – сто шесть не повторяющихся разумных рас, но ни под одну из них она не подпадала. Разумеется, как у настоящих бюрократов, у них была категория «Ни одна из вышеперечисленных», после чего начиналась длинная канитель с определением не только того, к какой расе соискатель принадлежит на самом деле, но и почему он/она/оно не принадлежит ни к одной из вышеперечисленных категорий. Он просто коротко записал правду, что с правовой точки зрения было наилучшим выходом, и на этом закончил оформление документов.

Электронный терминал замигал, немного поколебался, потом загудел, и из прорези выползла красивая блестящая идентификационная карточка с голограммой, официальной фотографией и основной информацией в закодированном виде, которую другой электронный прибор в случае необходимости мог прочитать. Но в графе расового кода все же значилось «999—999», классическое «Ни одна из вышеперечисленных», что с точки зрения закона ставило Молли в ту же расовую категорию, в которой находилась Гриста. Это, а также то, что вся затея прошла с успехом, заставило его испытать приступ благодарности судьбе, что Гристе не пришла в голову идея с межвидовым браком относительно себя самой. Он очень надеялся, что их невольный союз не может быть признан с такой же легкостью. Среди всех рас, миров и обычаев полигамия и полиандрия были в империи Биржи вовсе не такой уж редкостью.

Хм, пожалуй, если эта идея все-таки придет Гристе в голову, он сможет убедить ее, что это против его религии. Что было бы чистой правдой, исповедуй он какую-нибудь религию.

Хотя, возможно, какую-то религию он все-таки исповедовал. Ведь он до сих пор был жив, и то, что в нем осталось от религии его предков, возможно, и было единственной причиной того, что он до сих пор не покончил с собой.

Беда была в том, что то единственное, из-за чего жизнь еще была ему интересна, теперь тоже стало запретным для него. Космос был его единственной любовью, единственной страстью, единственным, что вообще имело для него значение. Космос был не только его романом, мечтой, – он был и самой жестокой повелительницей. Если бы Джимми Маккрей не был навеки отравлен Космосом, он не захотел бы продолжать жить, когда одно существо висело у него на спине, а другое зарабатывало для него деньги проституцией. Космос был любовницей-садисткой, а он был в достаточной степени мазохистом, чтобы желать вернуть ее.

И именно поэтому, когда Дарквист позвонил и назначил ему встречу – а Джимми знал, что Молли не интересовала дарквистов – сердце замерло у него в груди, и он с нетерпением начал ждать этой встречи, хотя и знал, что любой заинтересовавшийся им тут же отвергнет его, узнав о его дополнительном багаже.

* * *

Дарквист поудобнее умостил свое звездообразное тело среди подушек и воззрился обоими стебельчатыми глазами на Маккрея. Джимми попытался прочитать его мысли, но смог уловить лишь помехи. Хотя Дарквист не был телепатом, он прошел хорошую тренировку по экранированию мыслей, что производило впечатление. Если звездообразное существо не снизит бдительность, то общаться с ним придется только голосом.

– Давайте с самого начала проясним некоторые вопросы, чтобы не терять времени, – начало существо. – Мы знаем о морфе и вашем прошлом. Это само по себе должно вам кое-что сказать.

Джимми кивнул:

– Вам отчаянно нужен телепат, но вы не можете его найти. Почему? Здесь должна быть добрая сотня опытных телепатов, просиживающих без дела.

– Скорее, три сотни, – подтвердил Дарквист. – Некоторых мы не принимаем во внимание по той причине, что в силу их природы нам пришлось бы произвести слишком серьезное и дорогостоящее переоборудование нашего корабля. У других есть свои проблемы. Третьи уже давно не первой молодости, но не хотят признавать этого, а четвертые, честно говоря, не из тех, кому я доверил бы в драке прикрывать мою спину. Большинство остальных отказали нам по причинам, о которых я расскажу чуть позже. Нам осталась лишь сравнительно небольшая кучка людей вроде вас.

Маккрей нахмурился:

– Они отказали вам?! На этом рынке рабочих мест?

– Минуточку. Сначала я хотел бы узнать, что произошло во время вашей последней экспедиции с зумаквалашем. Мы читали официальные отчеты и слышали об этом от разных космолетчиков, но хотели бы слышать из ваших уст, почему вы написали заявление об увольнении.

Он пожал плечами.

– Да тут нечего особенно рассказывать. Мы с Первой Командой производили оценку на одной планетенке в Кью-Веранцас, неподалеку от границ Миколя, но в свободной зоне; это была обычная работа. Планета выглядела как море бело-голубого песка, из которого повсюду торчали камни. Они были ужасно искривленные, обточенные песчаными бурями и постоянными ветрами валуны всевозможных форм и размеров, – почти не требовалось особого напряжения воображения, чтобы увидеть в них зловещие силуэты и фигуры. И все же, сколь бы искривленными и причудливыми они ни казались, в них была некая… систематичность, – как будто они были задуманы, вытесаны и отшлифованы разумом, слишком чуждым для нас, чтобы мы могли его себе представить. Повсюду, насколько хватало глаз, виднелись смерчи – сотни и тысячи смерчей, кружащихся, качающихся и взметающих вверх пыль и песок. И все же аппаратура и пробы показывали, что эти смерчи были всего лишь смерчами, потенциально опасными, но не стоящими специального внимания, и все вещества, из которых состояли камни и песок, были нам известны. Если там и было что-либо неизмеренное и незамеченное, оно так и осталось таковым для автоматических пробов и аппаратов, и если оно и оставляло какие-то следы, их замели буйные пляски этих странных смерчей. На этой планете не было ничего сверхъестественного, – вспоминал Джимми Маккрей. – Там определенно не было форм жизни, соответствующих известным углеродным или кремниевым формулам, которыми мы руководствовались для определения. Разумеется, мне не нужно вам рассказывать, что наше определение жизни нуждается в серьезной доработке.