Текст книги "Последнее место, которое создал Бог"

– Я прошел жестокую школу, поверь мне. Приходилось очень стараться, чтобы выжить, и чем дольше продолжался этот кошмар, тем больше у тебя появлялось шансов.

– Полагаю, так всегда, – согласился я.

– Конечно, так. Там нельзя надеяться на свою удачу, парень. Просто ты должен знать, что надо делать. Ведь летать для человека – это самое неестественное занятие.

Когда официант подошел, чтобы убрать со стола, я поблагодарил его.

– А ты совсем неплохо говоришь по-португальски. Лучше, чем я.

– Я провел год в низовьях Амазонки, когда впервые попал в Южную Америку. Летал из Белема для горной компании, имевшей алмазную концессию вдоль реки Шингу.

На него это произвело впечатление.

– Я слышал, что там суровый район. Самые плохие индейцы во всей Бразилии.

– Вот почему я и переехал в Перу. Летать в горах, может быть, и труднее, но зато гораздо интереснее.

– А ты совсем неплохо летаешь, – похвалил он. – Я летаю двадцать лет и всему научился, но не думаю, что смогу назвать хотя бы с полдюжины парней из моих знакомых, которые посадили бы "Вегу" вот так, как это сделал ты. Где ты научился так летать?

– У меня был дядя, который служил в военно-воздушных силах. Умер пару лет назад. Мальчишкой он часто забирал меня к себе в Пусс-Мот. А когда я учился в университете, то поступил в воздушную школу, которая готовила пилотов для вспомогательных воздушных сил. Там я летал много раз по уик-эндам.

– А потом?

– Сдал экзамены и в свое свободное время получил лицензию гражданского пилота. Летал где придется.

– Только не в Южной Америке?

– Разумеется. – Я чувствовал себя немного навеселе, и слова вылетали без всяких усилий с моей стороны. – Все, чего я желал, – это летать. Понимаете, что я имею в виду? Я готов был поехать куда угодно.

– Так и есть, если уж ты попал на Шингу. А что собираешься делать теперь? Если хочешь найти работу, то я мог бы тебе помочь.

– Летать, вы имеете в виду?

Он кивнул:

– Я вожу почту и грузы на маршруте в Ландро, что в двухстах милях отсюда вверх по Негро. И еще летаю на Рио-дас-Мортес по контракту с правительством. Там ожидается большая добыча алмазов.

– Рио-дас-Мортес? – переспросил я. – Это же река Мертвых! Да вы, наверное, шутите. Там ведь еще хуже, чем на Шингу. Я летал туда. Года два назад возил правительственную делегацию в миссию, которая называется Санта-Елена. Это еще до вас. Вы знаете те места?

– Летаю туда регулярно.

– Вы сегодня сказали такие слова – последнее место, которое создал Бог. Так это и есть Рио-дас-Мортес, Хэннах. Во время сезона дождей там все время льет. И в другое время года тоже целый день идет дождь. Там есть такие мухи, которые откладывают яйца в глазные яблоки. Почти на всей Амазонке есть рыбы пираньи, стая которых в три минуты может обглодать человека и сделать из него скелет, но в Мортес они маленькие, с острыми шипами, их только ножом можно выковыривать.

– Не стоит рассказывать мне об этом проклятом месте. Я отправился туда с тремя "Хейли" и большими надеждами. И все, что у меня осталось, – это та самая крошка, на которой ты сегодня прилетел. Поверь, как только контракт кончится через три месяца, они меня днем с огнем не разыщут.

– А что случилось с остальными двумя самолетами?

– Капут. Дрянные пилоты.

– Так вот зачем я вам нужен!

– Чтобы выполнить мое расписание полетов, нужно два самолета, или, говоря точнее, я не справляюсь один. Завтра я заберу у поселенца, который живет ниже по реке, старый биплан, он его продает.

– А что за самолет?

– "Бристоль".

Он подлил мне еще вина, а я, начав пить, разлил большую часть стакана по столу.

– Вы имеете в виду истребитель "Бристоль"? Боже, так на них же летали двадцать лет назад на Западном фронте!

Он кивнул:

– Я знаю. Он, конечно, старый, но ему и надо-то продержаться всего три месяца. Сделать два или три простых рейса по реке. Если тебе нужна работа, можешь получить ее, но я не настаиваю, как хочешь. У меня есть парень на уик-энд, с которым я уже связался. Один португалец. Летал для горной компании в Венесуэле, но его выгнали. Значит, он мне недорого обойдется.

– Ну и отлично, – кивнул я.

– А что ты-то собираешься делать?

– Поеду домой, что же еще?

– А как насчет денег? Хватит?

– Только-только. – Я похлопал по бумажнику. – Не привезу домой горшка с золотом, но зато приеду целый и невредимый, а это чего-то стоит. Насколько знаю по сообщениям, в Европе настают тяжелые времена. Там, судя по всему, могут потребоваться летчики с такой практикой, как у меня.

– Ты имеешь в виду нацистов? – Он кивнул. – Может, ты и прав. Это банда выродков, как я слышал. Ты увидишь моего механика, Менни Штерна. Он немец. Был профессором в каком-то ихнем университете, или что-то в этом роде. Они арестовали его, потому что он еврей. Засунули в какую-то чертову дыру, которую называют концентрационным лагерем. Менни счастлив, что унес оттуда ноги. Приехал сюда в Манаус на грузовом судне без гроша в кармане.

– И почему вы взяли его?

– Лучший механик, которого я видел в жизни. Когда дело касается авиационных моторов, он просто гений. – Хэннах налил мне еще стакан. – А на каких самолетах ты летал в Королевских военно-воздушных силах?

– Главным образом на "Уэпитис". Во вспомогательной авиации самые старые самолеты.

– Такие, которые не брали в основные силы?

– Именно так. Я даже на "Бристолях" летал. У нас имелась парочка на аэродроме. Ужасные машины. Я налетал на одном из них часов тридцать.

– Это на истребителе?

Я кивнул, а он вздохнул и покачал головой:

– Боже, парень, как я тебе завидую, что возвращаешься ко всему этому. Я же был из асов ас, тебе известно? За одно утро сбил четырех "Фоккеров", а потом сам рухнул объятый пламенем. Мое последнее представление. Капитан Самюэль Б. Хэннах, двадцать три года, Почетная медаль Конгресса.

– А я думал, что ас асов это Эдди Риккенбейкер?

– Последние шесть месяцев войны я провалялся в госпитале, – ответил он.

Его голубые глаза безучастно смотрели в прошлое, будто он вспоминал свои старые беды, а потом, словно снова вернувшись к реальности, поднял стакан:

– Счастливых посадок!

Вино словно перестало действовать на меня, или мне только показалось, потому что оно прошло одним легким глотком. Последняя бутылка опустела. Он потребовал еще, а потом нетвердой походкой прошел к раздвижной двери и открыл ее.

Музыка ворвалась, словно удар в лицо, неистовая, возбуждающая, смешанная с гомоном голосов и пением. Девушка в красном атласном платье поднялась по ступеням и подошла к нему, он обнял ее, а она страстно поцеловала его. Я как-то отчужденно сидел, пока официант снова наполнял мой стакан, а Хэннах, будто очнувшись, криво улыбнулся мне.

На место напротив меня проскользнула и села девушка, в простом хлопчатобумажном, наглухо застегнутом спереди платье. Судя по разрезу глаз над высокими скулами, в ней текла индейская кровь. Ее лицо, обрамленное темными, длинными, до плеч волосами, выглядело холодным и отчужденным.

Девушка взяла пустой бокал, и я потянулся к ней с только что открытой бутылкой, чтобы налить вина. Хэннах подошел к ней, взял за подбородок и приподнял ее голову. Ей это явно не понравилось, ее взгляд вспыхнул.

Он спросил:

– А ты новенькая здесь, верно? Как тебя зовут?

– Мария, сеньор.

– Мария Анджелос, да? Мне это нравится. Ты знаешь меня?

– Все на реке знают вас, сеньор.

Он потрепал ее по щеке:

– Славная девочка. Сеньор Мэллори мой друг, мой добрый друг. Присмотри за ним. Я вижу, что ты в полном порядке.

– Мне кажется, что сеньор и сам может посмотреть за собой.

Он грубо рассмеялся:

– Может, ты и права.

Потом он повернулся к девушке в атласном платье и повел ее вниз, к танцевальной площадке.

Мария Анджелос молча приветственно подняла бокал и отпила немного вина. Я в ответ осушил свой бокал, поднялся и подошел к поручням. Моя голова, казалось, раздулась, как баллон. Я старался поглубже дышать и перегнулся через поручни, подставив лицо под дождь.

Как она подошла сзади, я не слышал, и когда обернулся, она легко положила руки мне на плечи:

– Не хотите ли потанцевать, сеньор?

Я отрицательно покачал головой:

– Там слишком тесно.

Она молча повернулась, подошла к раздвижной двери и закрыла ее. Музыка сразу же стихла, хотя звуки неистовой самбы ясно разносились в ночи.

Она вернулась к поручням и тесно прижалась ко мне, нежно обняв рукой за шею. Ее тело задвигалось, вовлекая меня в ритм, и я полностью забыл обо всем на свете. Такое имя – Мария, лицо Мадонны, да и остальное...

* * *

Я не уверен в последовательности событий, которые произошли потом. Правда состояла в том, что я настолько опьянел, что просто не понимал, что делаю.

Когда пришел в себя, то обнаружил, что нахожусь совсем в другой части палубы, крепко сжимая ее в объятиях, а она старалась освободиться, говоря мне, что это нехорошо, что здесь слишком много народа.

Наверное, она предложила пойти к ней, и следующее, что я запомнил, это то, как мы пробирались по шаткому настилу на пирс.

Дождь все усиливался, и, когда мы поднимались по трапу, он полил как из ведра. Тонкое полотняное платье тут же промокло насквозь и облепило ее тело, соски грудей просвечивали сквозь ткань, и меня охватило яростное возбуждение.

Я притянул ее к себе, мои руки нашарили ее упругие ягодицы. Желание охватило меня. Я страстно поцеловал ее, а она, подождав немного, оттолкнула меня и похлопала по лицу.

– Боже, какая же ты красивая, – произнес я, прислонившись спиной к штабелю упаковочных коробок.

Она улыбнулась, в первый и единственный раз за все время, что мы находились вместе, будто ей и на самом деле понравился мой комплимент, лицо ее осветилось, словно внутри загорелся свет. И вдруг она изо всех сил ударила меня коленом в промежность.

* * *

Я был настолько пьян, что не сразу ощутил боль, и, скрючившись, рухнул на дощатый настил пирса.

Потом повернулся на спину и увидел, что она стоит передо мною на коленях и обшаривает мои карманы. Какой-то инстинкт самосохранения вернул меня к жизни. Увидев у нее в руках свой бумажник, я понял, что в нем все самое важное для меня, и не только деньги, но и все мое будущее.

Когда она поднялась на ноги, я попытался схватить ее за лодыжку, но она ударила острым каблуком прямо в середину моей ладони. Потом снова пихнула меня ногой, и я покатился к краю пирса.

Меня спасло от падения какое-то ограждение, и я вцепился в него, пытаясь встать, но силы совсем покинули меня. Она направилась ко мне, явно стараясь покончить со всем этим, но тут одновременно произошло несколько событий.

Сквозь шум дождя я услышал свое имя и увидел, как трое мужчин бегут по настилу к пирсу. Впереди с автоматическим пистолетом в руках бежал Хэннах. В шуме дождя эхом разнеслись несколько выстрелов.

Но они опоздали. Мария Анджелос уже исчезла в темноте.

Глава 3
Переворот иммельман

Тот пароход с задним гребным колесом следующим утром ушел вовремя, но только без меня. Во второй половине дня, когда он уже был в тридцати или сорока милях вниз по реке, я сидел около офиса комманданте, уже во второй раз в течение последних двух дней, и слушал голоса, которые доносились оттуда.

Немного погодя двери открылись, и вышел Хэннах в летной одежде. Он выглядел уставшим, был небрит, и глаза ввалились оттого, что недоспал. В десять часов ему предстояло сделать обязательный короткий рейс по контракту в одну из горных компаний, расположенных всего в пятидесяти милях вниз по реке.

Он присел на край стола сержанта, закурил и участливо спросил меня:

– Как ты себя чувствуешь?

– Так, будто мне две сотни дет.

– Будь проклята эта сучка! – Он вскочил на ноги и озабоченно зашагал туда и сюда по комнате. – Если бы я только мог хоть что-нибудь сделать!

Сэм повернулся ко мне. Сейчас он выглядел соответственно своему возрасту, и я впервые заметил это.

– Чем же мне тебе помочь, парень? Я же здесь даже горючее покупаю в кредит. Этот "Бристоль" сжирает всю мою наличность.

Вот когда закончится мой контракт с правительством через три месяца, у меня появится возможность, но теперь...

– Да ладно, забудьте, – поморщился я.

– Это ведь я затащил тебя в это проклятое заведение, разве нет?

Он, кажется, чувствовал себя ответственным за все, что произошло. Для такого человека было небезразлично, как он выглядел в глазах других людей. Я понимал, но ничего не мог ему возразить.

– Но я свободный человек, белый, и мне уже исполнился двадцать один год, разве не так говорят у вас в Штатах? Вот, возьмите для разнообразия приличную сигарету и помолчите, только об одном прошу вас!

Я протянул ему пачку "Балкан собрани", и тут же отворилась дверь кабинета комманданте, и появился сержант:

– Не угодно ли зайти, сеньор Мэллори?

Я поднялся и не торопясь вошел в кабинет, что было вполне объяснимо в моих обстоятельствах. Хэннах последовал за мной, не дожидаясь приглашения.

Комманданте кивнул ему:

– Сеньор Хэннах?

– Может, я окажусь полезным, – сказал Хэннах.

Комманданте постарался напустить на себя настолько скорбный вид, насколько это возможно для представителя латинской расы, и покачал головой:

– Дрянное дело, сеньор Мэллори. Вы сказали, что кроме паспорта в вашем бумажнике лежала тысяча крузейро?

Я опустился в ближайшее кресло.

– Скорее там было одиннадцать сотен.

– Вы могли иметь ее на ночь всего за пять, сеньор. Таскать с собой такую сумму – просто глупость.

– А что, она так и исчезла без следа? – вмешался Хэннах. – Клянусь Богом, ведь кто-то должен знать, где найти эту суку!

– Вам же хорошо известен тип этих женщин, сеньор. Работает по всей реке, ездит из одного города в другой. Никто в "Лодочке" не видел ее раньше. Она сняла комнату в доме на набережной, но пробыла там всего три дня.

– Так вы хотите сказать, что она уже далеко от Манауса и нет никаких шансов ее поймать? – спросил я.

– Совершенно точно, сеньор. Правда всегда горька. Она на три четверти индианка. Очевидно, на время вернулась к своему племени. И все, что ей надо сделать для этого, так это снять одежду. И они все на одно лицо. – Он выбрал длинную черную сигару из коробки на столе и продолжил: – Думаю, что мы ничем не сможем вам помочь. У вас есть счет, чтобы снять деньги?

– Ни пенни.

– Да? – Он нахмурился. – С паспортом не будет много трудностей. Заявление британскому консулу в Белеме в сопровождении моего письма, и через неделю-другую вопрос решится. Но только по действующему закону все иностранцы, не располагающие средствами, должны представить свидетельство о том, что они имеют постоянное место работы.

Я прекрасно понял, что он имеет в виду. Для таких, как я, у них существовали трудовые отряды.

Хэннах перешел в другой конец комнаты, где я мог его видеть, коротко кивнул мне и заявил:

– Здесь нет никаких трудностей. Сеньор Мэллори может работать у меня.

– В качестве пилота? – Комманданте поднял голову и вопросительно посмотрел на меня: – Это так, сеньор?

– Абсолютно верно, – заверил его я.

Хэннах ухмыльнулся, когда комманданте с видимым облегчением изрек:

– Ну, тогда все в порядке.

Он поднялся и протянул руку:

– Если появится что-то интересное об этом несчастном деле, сеньор, я буду знать, где вас найти.

Я пожал ему руку – причем постарался, чтобы это не выглядело уж слишком нелюбезно, – и быстро вышел из кабинета. Я спешил, и только в холле с колоннами Хэннах сумел меня догнать. Тогда я сел на мраморную скамью, освещенную солнцем, а он стоял в нерешительности передо мною.

– Я правильно поступил, там, у него?

Я устало кивнул:

– Я на самом деле обязан вам, но как быть с тем португальцем, которого вы ждете?

– Не получит места, и только. – Он сел рядом со мною. – Слушай, я знаю, что ты хочешь домой, но ведь могло быть еще хуже. А теперь ты поживешь в Ландро с Менни, а между полетами у тебя – комната в "Паласе" за мой счет. Сохранишь деньги. Плачу сто американских долларов в неделю.

Условия мне показались прекрасными во всех отношениях, и я решил:

– Мне это подходит.

– Но только одно затруднение. Как я тебе сказал, сейчас я живу в кредит. А это значит, у меня нет наличных, чтобы тебе заплатить до конца моего контракта. Придется подождать три месяца.

– Но у меня не такой уж большой выбор, верно?

Я встал и пошел к выходу, а он бросил мне вслед с некоторым восхищением:

– Боже, а ты хладнокровный человек. Может ли хоть что-нибудь вывести тебя из равновесия?

– То, что случилось прошлой ночью, было и прошло, – ответил я. – А сегодня – уже другой день. Мы вечером летим в Ландро?

Он уставился на меня с легкой улыбкой, хотел что-то заметить мне, но потом, вероятно, передумал и кивнул:

– Да, надо бы. Как раз завтра по графику, раз в две недели, рейс в Санта-Елену. Еще предстоит перегнать "Бристоль". Я скажу Менни, чтобы он как можно скорее проверил мотор. Выходит, что нам лететь обоим. Что ты на это скажешь?

– Так за это мне и платят, – ответил я и пошел вниз по ступеням к поджидавшему внизу кебу.

* * *

Взлетно-посадочная полоса в Манаусе, которой пользовался Хэннах, в то время не отличалась грандиозными размерами. Рядом стоял небольшой деревянный домик администрации с башенкой, и в ряд вдоль реки тянулись дряхлые ангары, крытые ржавым гофрированным железом. В этом заброшенном месте стоял всего один самолет – «Хейли», который выглядел здесь довольно странно, его стабилизатор, выкрашенный красным и серебряным, блистал на послеполуденном солнце.

Как раз была сиеста – время послеобеденного отдыха. Вокруг – ни души. Я швырнул свою парусиновую сумку на землю возле "Хейли". Стояла такая жара, что я с радостью сбросил летную куртку. Тишину нарушали только вопли обезьян в кронах деревьев на берегу реки.

Вдруг позади раздался грохот железа, я обернулся и увидел, что это Хэннах отодвигает раздвижную дверь одного из ангаров.

– Ну, вот он, – махнул он головой, приглашая посмотреть машину.

* * *

Истребитель «Бристоль» на самом деле являлся лучшим боевым самолетом времен войны и успешно использовался за морем Королевскими военно-воздушными силами до 30-х годов. Как я уже говорил, на старых тренировочных станциях в Англии сохранились такие самолеты, и я в порядке обучения налетал на них какое-то количество часов.

Но передо мной стоял совершенно оригинальный, настоящий музейный экспонат. Фюзеляж настолько облепили заплаты, что только в одном месте, к моему удивлению, все еще различался потускневший знак Королевских военно-воздушных сил.

Прежде чем я успел сделать какие-то замечания, Хэннах предупредил:

– Не смущайся состоянием фюзеляжа. Машина на самом деле гораздо лучше, чем выглядит. Крепка как колокол, и думаю, что с мотором тоже не будет неприятностей. Парень, у которого я купил машину, владел ею пятнадцать лет и не гонял ее сильно. А до этого только один Бог знает ее историю. Книга с формулярами утеряна.

– А вы сами-то на нем летали? – спросил я.

– Только сто миль. Она хороша в управлении. И вообще, совсем не доставила мне хлопот.

Это был двухместный "Бристоль". Я залез на нижнее левое крыло и заглянул в кабину пилота. Там приятно пахло, смесь запахов кожи, машинного масла и бензина всегда действовала на меня возбуждающе, и я невольно протянул руку, чтобы потрогать рукоятку управления. Единственное современное добавление – радио. Его поставили, скорее всего, в соответствии с требованиями бразильского правительства.

– Вот уж действительно оригинальная машина. Плетеные сиденья и кожаные подушки. Комфорт прямо как дома.

– "Бристоль" на самом деле замечательный самолет, – задумчиво произнес Хэннах.

Я спрыгнул на землю.

– А не читал ли я где-то, что фон Рихтхофен за одно-единственное утро сбил четыре таких?

– Тому есть объяснение. У пилота спереди стоял жестко закрепленный пулемет "виккерс". А у наблюдателя сзади – один или два поворотных пулемета "льюис". Поначалу они использовали тоже двухместные самолеты.

– И это означало, что основной огонь вел член экипажа в задней кабине?

– Совершенно верно, тут-то и зарыта собака. Пилоты несли тяжелые потери, пока не поняли, что одноместный самолет гораздо маневренной и лучше летать на таком.

– С закрепленным пулеметом в качестве единственного оружия?

– Именно так. Наблюдательские "льюисы" могли рассматриваться только как полезное дополнение. Пилоты обычно брали с собой пару бомб. Немного, всего двести сорок фунтов – но это значит, что ты сможешь брать достаточно большую полезную нагрузку. Как видишь, задняя кабина специально расширена именно для этой цели.

Я заглянул туда.

– Есть место как раз для пары пассажиров.

– Полагаю, что в этом вряд ли будет необходимость. Давайте выкатим машину наружу.

Мы взялись за крылья и выкатили самолет на яркий солнечный свет. Несмотря на свой потрепанный вид, он выглядел очень грозно и устрашающе – настоящая боевая машина, словно ожидающая случая рвануться в схватку.

Я знавал людей, которые любили лошадей – просто любую лошадь – каждой фиброй своего существа, безотчетной любовью, с которой они ничего не могли поделать. Вот таким же образом меня волновали аэропланы, а этот в особенности, несмотря на состояние и сравнительно небольшую скорость по современным понятиям. Было в нем что-то такое, что трудно объяснить. И в одном я не сомневался – это меня он ждал столько времени.

– Ты можешь взять "Хейли". А я полечу за тобой на нем, – предложил Хэннах.

Я покачал головой:

– Нет, благодарю. Вы наняли меня летать именно на этой машине.

Он с некоторым сомнением посмотрел на меня:

– Ты уверен?

Я даже не потрудился ему ответить, а просто пошел, взял свою парусиновую сумку и забросил ее в заднюю кабину. Там еще лежал парашют, но я даже не побеспокоился вытащить его, а надел летную куртку, шлем и авиационные очки.

Он развернул на земле карту, и мы присели возле нее на корточки. Рио-дас-Мортес впадала в Рио-Негро в ста пятидесяти милях отсюда и спускалась с северо-востока. В устье стоял военный пост под названием Форте-Франко, а Ландро располагался в пятидесяти милях вверх по течению.

– Держись все время реки, – заметил Хэннах. – Не пытайся срезать расстояние по джунглям, что бы ни случилось. Сесть здесь означает верный конец. Вдоль всей Мортес простирается страна племени хуна. Это такие же индейцы, как и на реке Шингу, они выглядят как ученики воскресной школы, но ничего им не нравится больше, как захватить белого человека.

– А хоть кто-нибудь имеет контакты с ними?

– Только сестры медицинской миссии Санта-Елена, и это просто чудо, что они до сих пор живы. У одной горной компании уже случались неприятности, они собрали на совещание всех руководителей подчиненных компаний, а их обстреляли с крыши из пулемета. Убили дюжины две, но все же нападавшие оказались неопытны и восьмерым дали уйти. С тех пор идет война. Нечто вроде военного положения. Но это ничего не значит. Число военных не прибавилось. Как стоял в Форте-Франко полковник с пятьюдесятью солдатами и двумя военными грузовиками, так и осталось.

Я сложил карту и засунул ее в карман летной куртки.

– Судя по всему, у индейцев хуна еще есть возможность стать людьми.

Он в ответ грустно рассмеялся:

– Ты не найдешь никого, кто бы согласился с тобой здесь, вокруг Ландро, Мэллори. Мы имеем дело с ватагой дикарей каменного века. Подонки. Если бы ты видел, что они творили...

Он подошел к своему "Хейли", открыл дверь кабины и забрался внутрь. А потом вышел обратно с дробовиком:

– Ты умеешь обращаться с ним?

Я кивнул, и он сунул мне ружье и коробку патронов.

– Бери. Лучшее оружие на коротких дистанциях, из всего, что я знаю. Десятый калибр, шестизарядное, автоматическое. Патроны снаряжены стальной картечью. Я сам готов застрелиться, только бы не даться этим подонкам в руки.

Подержав ружье в руках, я сунул его в заднюю кабину.

– Мы летим вместе?

– Нет, мне еще кое-что надо сделать. Я вылечу через полчаса и догоню тебя. Вызову по радио, когда буду проходить мимо.

Это было своеобразное и вовсе ненужное хвастовство. "Бристоль" не имел никакой надежды на успех в состязании с "Хейли" в скорости, но я пропустил его выпад мимо ушей.

– А вот еще одно, – напомнил я. – Насколько я помню, требуется три человека, чтобы провернуть пропеллер при запуске мотора.

– Но только не мне.

Прозвучала простая констатация факта, сделанная без всякой гордости за свою недюжинную силу, в наличии которой я смог убедиться впоследствии. Я ступил на левое крыло, опустился в плетеное сиденье с кожаными подушками и поставил ноги на педали руля направления, проверил все в кабине, подал Хэннаху сигнал, запустил стартовое магнето, а он провернул пропеллер через точку компрессии. Мотор "роллс-ройс-фалькон" сразу же взревел.

Рев производил ужасное впечатление, как всегда бывает на малых оборотах. Хэннах отбежал в сторону, а я вырулил от ангаров на подветренный конец поля и развернулся против ветра.

Потом надел противоветровые очки, осмотрел небо, чтобы убедиться, не садится ли кто-нибудь, и дал газ. Двинул ручку вперед, и машина, отрывая хвост от земли, стала набирать скорость. Под порывом ветра она чуть накренилась вправо, но я выправил ее легким движением руля. Через сто пятьдесят ярдов я легко взял ручку на себя, и самолет взмыл в воздух.

Поднявшись на двести футов и идя со скоростью шестьдесят пять миль в час, я прибавил газу и поднялся до пятисот футов, заложил вираж и оказался над аэродромом.

Я видел Хэннаха, который стоял и смотрел на меня, защищаясь рукой от солнца. Но то, что случилось потом, оказалось для меня полной неожиданностью, а все потому, что, управляя таким замечательным аэропланом, я испытывал приятное возбуждение, да и мне хотелось произвести на Сэма впечатление.

Великий германский ас Макс Иммельман изобрел замечательный прием воздушного боя, который позволял ему дважды открыть огонь по противнику, не теряя высоты. Знаменитый переворот иммельман теперь азбука воздушного боя для каждого истребителя. Я и исполнил его сейчас, направив самолет в пике прямо на Хэннаха, прошел в пятидесяти футах над его головой, потом взмыл вверх в полупетле и в высшей точке перевернул машину в нормальное положение.

Он не дрогнул ни одним мускулом, только стоял и потрясал кулаком в мою сторону. Я развернулся, провел "Бристоль" низко над вершинами деревьев и направился вдоль реки.

* * *

Когда «Бристоль» летит на крейсерской скорости, вам не надо держать в руках рукоятку управления. Если вы спокойно летите, сидя откинувшись на спинку кресла, то требуется единственное – время от времени корректировать направление. Но такой полет не для меня. Я обожал управлять машиной, слившись с ней воедино. Кто-то сказал, что «Бристоль» – это чистокровная деликатная охотничья собака, но с отважным сердцем. И этим вечером над Негро я точно понял, что именно тот человек имел в виду.

Со всех сторон меня окружали джунгли, гигантские стены бамбука и лиан, сквозь которые даже солнце не могло пробиться. Внизу петляла река и носились тучи ярко-красных ибисов взлетавших в воздух при моем приближении.

Это был прекрасный полет, и я спустился до двух сотен футов, помня, что как раз на такой высоте можно выжать из машины наибольшую скорость – сто двадцать пять миль в час. Я откинулся на спинку сиденья, твердо сжимая ручку управления, и сконцентрировался на том, чтобы достичь Ландро прежде Хэннаха.

* * *

Я почти преуспел в своей затее, делая вираж над военным постом Форте-Франко в устье Рио-дас-Мортес через час с четвертью с того момента, когда покинул Манаус.

Пролетев уже десять миль вверх по течению, посылая машину вперед на высоте двухсот футов, я вдруг услышал позади и сверху гром мотора. Я и не подозревал, что меня догнал "Хейли". Он поднырнул под меня, взвился в полупетле и повернулся вверху в нормальное положение, совершив блестящий переворот иммельман. Я держал свой "Бристоль" на курсе, и он пронесся над моей головой.

– Пиф-паф, ты сбит, – проскрежетал его голос в наушниках. – Я крутил настоящие иммельманы, когда ты еще сосал мамину грудь, детка. Увидимся в Ландро.

Он сделал вираж и пошел над джунглями, как раз там, куда запретил мне лететь, и звук его мотора затих вдали. На какой-то короткий миг мне показалось, что он приглашает меня следовать за собой, но я подавил порыв. Он уже потерял двух пилотов на Мортес. Какой смысл доводить эту цифру до трех.

Я убрал газ и неторопливо полетел со скоростью сто миль в час, тихонько насвистывая сквозь зубы.