Текст книги "Таинственные маги рынка. Лучшие трейдеры, о которые вы никогда не слышали"

2. Джейсон Шапиро:
Идти против тренда

Упомянутые в этой главе имена Дэвид Рид, Уолтер Гаррисон, Джеймс Ванделл и Адам Ван являются псевдонимами. Названия компаний Cranmore Capital, Walter Garrison and Associates, The Henton Group и Bryson Securities также не являются настоящими.

Джейсон Шапиро добился стабильного успеха как трейдер, научившись совершать сделки, практически полностью противоположные тем, которые он инстинктивно совершал в свое первое десятилетие в трейдинге. Торговая карьера Шапиро длится уже более 30 лет и охватывает широкий диапазон деятельности от торговли на собственном счете до управления торговыми портфелями различных фирм, активами и счетами инвесторов с помощью нескольких итераций своего собственного CTA. Шапиро управлял активами, насчитывающими от нескольких миллионов долларов до $600 млн. На нынешнем этапе своей жизни он вполне доволен своим текущим CTA, обслуживаемым одним человеком, и не планирует выходить за рамки этой деятельности.

Свою деятельность Шапиро начал в 2001 году. Она включала в себя управление капиталом нескольких разных фирм. Его доходность в рамках того или иного периода зависела от целевого уровня волатильности, определяемого варьированием коэффициента распределения. Чтобы наглядно представить его профессиональные достижения, я скорректировал его доход на единый целевой уровень волатильности за весь период. При целевой волатильности в 20 % среднегодовая совокупная доходность Шапиро составляет 34,0 %, а его максимальная просадка составляет менее половины его средней годовой доходности и находится на уровне 16,1 %. Поскольку волатильность Шапиро постоянно повышается в результате крупной ежемесячной прибыли, ее уровень завышает предполагаемый риск, о чем свидетельствует относительно ограниченная максимальная просадка даже при уровне волатильности в 20 %. Отношение доходности к риску у Шапиро чрезвычайно велико: скорректированный коэффициент Сортино составляет 2,83, а месячное отношение прибыли к убыткам равняется 2,45. Когда он возобновил свою торговую деятельность в 2016 году после перерыва (о чем рассказывается в интервью), все его статистические показатели превзошли соответствующие цифры его предыдущей профессиональной деятельности. Одной из необычных характеристик деятельности Шапиро можно назвать то, что его доходность демонстрирует отрицательную корреляцию с индексами акций, хедж-фондов и CTA.

Я разыскал господина Шапиро по электронной почте. В одном из писем от читателей, полученных мною ранее, говорилось: «Вы обязательно должны побеседовать с Джейсоном Шапиро. У него потрясающие результаты и совершенно уникальный подход к рынку, так что его достижения заставляют о многом задуматься». Сообщение выглядело интригующим, и я решил связаться с Шапиро, отправив тому письмо следующего содержания: «Я работаю над новой книгой, и Билл Додж предполагает, что вы можете оказаться идеальным кандидатом для нее. Дайте мне, пожалуйста, знать, интересно ли вам будет принять участие в этом проекте».

Шапиро ответил: «Я не имею желания становиться публичной персоной, но должен признать, что именно благодаря первым двум вашим книгам я нашел свой жизненный путь, поэтому я был бы счастлив побеседовать с вами и посмотреть, к чему это приведет, если вы считаете, что это принесет пользу читателям».

Прежде чем поехать к Шапиро на интервью, я запросил у него некоторые данные, чтобы убедиться, что он действительно соответствует замыслу этой книги. Я упомянул, что живу в Боулдере, что у меня вскоре предполагается поездка в Нью-Йорк и что по пути я могу посетить его в Род-Айленде. Шапиро ответил, что на следующей неделе его как раз пригласили в Боулдер на свадьбу, и предложил мне пообедать с ним. Я ответил: «Это было бы весьма удобно!»

Однако в ходе последующей переписки и планирования встречи я неожиданно получил от Шапиро такое письмо: «Не хочу лишний раз вас беспокоить, но должен сообщить вам, что я много думал о нашей с вами встрече на выходных. И я решил, что на данном этапе моей жизни я действительно не хочу, чтобы мое имя фигурировало в вашей книге. Я очень ценю проделанную вами работу, и она действительно оказала большое влияние на мою жизнь, поэтому я бы хотел просто встретиться с вами и поговорить о рынках, жизни и т. д., но строго в рамках соблюдения моей вышеизложенной просьбы».

Я, конечно, был расстроен, но, по крайней мере, мне не нужно было совершать никаких поездок ради той встречи, так что я согласился встретиться с господином Шапиро в моем домашнем офисе. У меня возникло искушение спросить его, могу ли я включить диктофон, пока мы разговариваем, на случай если он передумает. Но он был столь категоричен в том, что не хочет фигурировать в какой-либо книге – даже в моей, – что я не решился на эту просьбу. В течение следующих двух часов Шапиро рассказывал мне свою историю. Это было не просто впечатляющее повествование – Шапиро действительно обладал уникальным взглядом на трейдинг, так что рассказ его содержал весьма ценную информацию и полезные советы.

После нашей встречи я снова пожалел, что не попросил разрешения записать наш разговор. Я отправил господину Шапиро следующее электронное письмо: «Рад, что мы смогли встретиться в Боулдере. На данный момент у меня много материалов для интервью, так что до весны я буду занят. Надеюсь, со временем вы обдумаете мое предложение и пересмотрите свое решение в отношении участия в моей книге; в ответ я гарантированно предоставлю вам право предварительно прочитать и одобрить главу, которую я напишу про вас. Я считаю, что ваша история настолько поразительна, что ее просто необходимо сохранить для будущих поколений. На всякий случай спрошу вас весной еще раз по поводу возможного участия».

Четыре месяца спустя я отправил господину Шапиро электронное письмо следующего содержания: «Надеюсь, у вас все хорошо в это сумасшедшее время. Как я уже писал вам ранее, я полагаю, что ваша история прекрасно впишется в книгу, над которой я работаю, – она содержит массу интересного материала и хороших уроков. И, как я уже упоминал, я всегда даю всем лицам, с которыми проводил интервью, возможность просматривать окончательный вариант главы, вносить исправления и (взаимно согласованные) правки перед публикацией. Иначе говоря, именно вы будете утверждать финальную версию, прежде чем я ее опубликую, а значит, в вашем участии не содержится никакого риска. Ранее для проведения интервью с вами требовалось, чтобы я спланировал поездку в Род-Айленд, однако эпидемия облегчила мою задачу: несколько оставшихся интервью, которые я возьму для своей книги, будут проводиться через Zoom. Как насчет того, чтобы попробовать?»

Шапиро ответил, что готов дать интервью, если оставит за собой право отказаться включать его в книгу. Обеспокоенный тем, что огромную работу придется проделать зря, я ответил: «Дело вот в чем. Вы должны понимать, что 98 % всей работы заключается в том, чтобы превратить интервью в главу (то есть само интервью – это всего лишь 2 % всей работы). Если вы считаете, что существует значительная вероятность того, что вы откажетесь от одобрения, независимо от того, понравится ли вам глава, которую я пишу, то вы должны сообщить мне об этом сразу. Тем не менее если же вы просто не одобрите готовый вариант по той причине, что он вам не понравился, то для меня это не будет проблемой».

Час спустя Шапиро ответил: «Я почти уверен, что не хочу присутствовать в книге, Джек. Все дело в моих странных личностных качествах. По правде говоря, я не хочу, чтобы вы зря тратили свое время». Тем не менее минуту спустя я получил от него новое сообщение: «А, черт возьми, давайте сделаем это».

* * *

– Были ли у вас какие-то особые карьерные устремления в подростковом возрасте?

– Нет, я был трудным подростком. Я не ходил в школу, а когда ходил, то почти не замечал этого. Меня выгнали из трех среднеобразовательных школ.

– Почему вас выгоняли?

– Я ничего не делал, потому что меня ничто не интересовало. А если у меня случались проблемы, то я никого не слушал.

– Была ли какая-то конкретная причина, по которой у вас развилось такое чувство?

– Не знаю. Я считал, что дети должны ненавидеть школу, поэтому я относился к ней именно так. Я думал, что дети должны восставать против учителей, и я поступал в том же духе.

– Как родители отреагировали на то, что вас несколько раз выгоняли из школы?

– Когда мне было 15 или 16 лет, мой отец, можно сказать, забил на мое воспитание, потому что к тому времени он не мог со мной справляться. Моя мать, как ни странно, была детским психологом, и ее отношение было – и я благодарю ее до сих пор за это – «оставь его в покое, в конце концов он вырастет и найдет свое предназначение в жизни».

– Учитывая тот факт, что вас не интересовала школа и, вероятно, у вас были плохие оценки, пытались ли вы вообще поступать в колледжи?

– Я вырос в пригороде, где живет верхушка среднего класса. Я не знал никого, кто бы не учился в колледже. Когда я окончил среднюю школу, мой средний балл был 1,7.

– В какой колледж вы поступили с такими оценками?

– Я поступил в Университет Южной Флориды. УЮФ – это не Гарвард. Согласно их политике приема, если ваш тест на проверку академических способностей и два отборочных теста в сумме дают некоторый балл, вы автоматически зачисляетесь в него независимо от ваших оценок в средней школе. Я всегда хорошо сдавал тесты, так что и тут я выполнил их достаточно хорошо, чтобы меня зачислили. Впрочем, когда они получили мои последние оценки в средней школе, они отправили меня на академический испытательный срок.

– По какой дисциплине вы специализировались?

– Финансы.

– Изменилось ли ваше отношение к учебе в колледже по сравнению с тем, каким оно было в средней школе?

– Да, не в первый год. Однажды на втором курсе меня и моего друга арестовали за некую пьяную выходку. Нам пришлось провести ночь за решеткой в полицейском отделении в центре Тампы. И вот, выходя оттуда, я подумал: «Разве такой жизни я хочу?» С этого момента все коренным образом изменилось.

– Что случилось после того, как вы закончили учебу?

– В колледже я увлекся экономикой. Я почему-то просто понимал ее. В последние два года учебы в колледже я практически каждые несколько дней читал новую книгу по экономике или бизнесу. На последнем курсе я еще и работал почти полный рабочий день в сфере недвижимости. Теперь я делался все серьезнее и надеялся, что смогу попасть в одну из лучших магистратур в области бизнес-администрирования. Я сдал стандартизованный тест для обучения в бизнес-школах и получил практически высший балл (ошибся лишь в одном вопросе). Мне уже казалось, что меня возьмут в Гарвард, Чикаго или Уортон, но, естественно, туда я не попал: все они требовали, чтобы у меня был опыт работы как минимум несколько лет.

Понимая, что с дипломом УЮФ я не получу работу, скажем, в Goldman Sachs, я не знал, что дальше делать. Когда я окончил университет в 1988 году, Япония переживала экономический бум. В колледже я изучал японский язык, и кто-то рассказал мне о том, что Японии нужны учителя английского языка. Я поехал в Японию со своей девушкой и около года преподавал там английский язык. В это же время я подал заявление о приеме на работу в HSBC. В итоге я поехал в Гонконг, чтобы пройти собеседование по программе повышения квалификации руководителей, и получил работу. Это была пятилетняя программа, в рамках которой вас поочередно переводят в разные отделы.

В корпорации HSBC я сказал, что хочу работать в казначействе, потому что, как я обнаружил, именно там проводятся все финансовые операции. Однако программа, на которую меня взяли, имела другое назначение: она была предназначена для развития банкиров широкого профиля, которые могли бы стать руководителями высшего звена внутри фирм. Я продержался там около года, прежде чем меня уволили. Они ненавидели меня с самого начала. Я был самоуверенным наглецом, великим умником и еврейским ребенком из Нью-Джерси, работающим в учреждении с упрямыми шотландскими корнями, которое занималось одним и тем же целых 125 лет и не желало ничего менять. Это было прямо стопроцентное несовпадение интересов.

– Почему вас уволили?

– По той же причине, по которой меня выгоняли из школ: откровенное нежелание подчиняться.

– Как вы попали в трейдинг?

– Еще будучи сотрудником HSBC на посту в Гонконге, я начал торговать фьючерсами на Hang Seng. Началось все с того, что я стал играть в американской команде по софтболу. Один из парней был брокером и познакомил меня с торговлей фьючерсами. Я купил один фьючерсный контракт на Hang Seng, ничего при этом не умея. Поскольку я сделался заядлым читателем еще с колледжа, то моей первой мыслью было пойти и купить книгу, чтобы получить представление о том, что именно я делаю. Я до сих пор помню, как в обед пошел в книжный магазин через улицу от нашего офиса и искал книгу по трейдингу. Я нашел эту книгу с волшебником на обложке, посвященную интервью с трейдерами. Я подумал – звучит неплохо.

– Итак, первая книга о трейдинге, которую вы прочитали, была моей?

– Я прочитал много книг по финансам и экономике, но это была первая книга о трейдинге. Я купил ее во время обеда, начал читать в офисе и дочитал ее до конца перед сном. Проснувшись на следующее утро, я подумал: «Теперь я знаю, что хочу делать со своей жизнью». Это стало для меня предельно ясным.

– Что для вас стало предельно ясным?

– Эти парни, трейдеры, работают в свободное время. Они действуют прямо суперпротивоположно по отношению ко всему. Неважно, что думают другие. Даже политика не имеет значения. Я сказал себе: «Вот то, чем я хочу заниматься».

– Нашли ли вы в книге кого-то, кто особенно заинтересовал вас?

– До сих пор на меня оказывают влияние трейдеры Commodities Corporation, в частности Джонс, Ковнер и Маркус.

– Что случилось с вашей сделкой после того, как вы купили индекс Hang Seng?

– Когда я купил индекс Hang Seng, он был около 4000, а через шесть месяцев он достиг цены в 7000. Прекрасное это время – когда ты молод, глуп и невежественен как трейдер и когда рынок стремительно растет. Я был похож на 22-летнего парня, покупающего акции NASDAQ в 1999 году, – вы не можете проиграть до тех пор, пока не откроете короткую позицию.

– Что вы делали после увольнения из HSBC?

– Я остался в Гонконге и работал в нескольких местных брокерских фирмах. Я не ложился спать по ночам, звонил владельцам счетов из США и пытался убедить их торговать через мою фирму. Я, конечно, получил несколько ордеров, но, правда, я просто все время торговал.

В то время я сидел на работе рядом с одной умной китайско-малайзийской женщиной по имени Джеки Чан, которая торговала на своем собственном счете, а до того ранее торговала с Morgan Stanley. Она пополнила мой фьючерсный счет на $100 000. В то время еще был «бычий» рынок, и, когда я достаточно продвинулся, Джеки вернула свои $100 000, а я увеличил счет до $700 000. Я купил «порш» и начал строить планы того, как буду жить в качестве миллиардера.

Затем «бычий» рынок закончился. В течение шести месяцев я уничтожил весь свой капитал. У меня остался только «порш». Я сменил работу, перейдя в другую брокерскую фирму, а затем снова начал торговать на собственном счете. В это время Ник Лисон обанкротил свою компанию, а я заработал много денег. [Ник Лисон был трейдером в Barings Bank. Ему удавалось успешно скрывать длинную серию растущих убытков. К тому времени, когда его обман был раскрыт, он потерял $1,4 млрд, что привело к краху весь Barings Bank.]

– Как вы заработали на этом событии?

– У Лисона была огромная короткая опционная позиция по фьючерсам на фондовый индекс Nikkei. В тот же день правительство Сингапура объявило о ликвидации всей позиции. Фьючерсы на Nikkei весь день торговались за наличные по ценам ниже на 15–20 %. Я открывал длинные позиции по фьючерсам и короткие за наличные деньги. На следующий день цены за наличные и фьючерсы выровнялись. Я заработал почти 20 % на этой сделке за один день.

К тому времени мне надоело жить в Гонконге. Однажды за завтраком я посетил презентацию по программе магистра финансов Лондонской школы бизнеса. Мне это показалось интересным, я подал заявку, и меня приняли. До запуска программы оставалось около полугода. Я уволился с работы и следующие пять месяцев провел в поездках по Азии, включая Сингапур, Малайзию, Таиланд, Бирму, Китай и Индию.

Затем я провел девять месяцев в Лондоне – столько длилась моя программа. Десять процентов своего времени я тратил на учебу, а 90 % времени – на торговлю фьючерсами на Hang Seng и S&P. Именно в этот период я получил один ценный урок. Интернет уже существовал, но он только начал развиваться. Помните, тогда для загрузки страницы могло потребоваться минут 5. Мой брокер ежедневно отправлял мне по факсу графики. Я торговал и зарабатывал немного денег.

В какой-то момент я играл на повышение по индексу Hang Seng и имел крупную позицию. В то же время я планировал поехать с моим другом в Африку на период отпуска. Я собирался отсутствовать примерно в течение месяца – и в этот период у меня не было возможности поддерживать связь с рынками. Я не хотел выходить из позиции Hang Seng, но у меня не было возможности следить за ней. Тогда я сказал своему брокеру продать половину моей позиции, если Hang Seng упадет до некоторой указанной цены, и продать оставшуюся половину, если она упадет до еще более низкой цены, которую я указал.

Я уехал в Африку, но три недели спустя я позвонил своему брокеру и узнал, что Hang Seng вырос на 15 %. Во время путешествий я заработал более $300 000. Получалось, что дома я испытывал массу проблем, связанных с ежедневной отправкой графиков по факсу и ежедневной торговлей, а будучи далеко в Африке и не имея возможности видеть или делать что-либо, я зарабатываю гораздо больше денег. Этот опыт оказал на меня сильное влияние. Это было похоже на слова Джесси Ливермора: «Вы зарабатываете деньги, просто ничего не делая».

[Шапиро имел в виду цитату из книги Эдвина Лефевра «Воспоминания биржевого спекулянта»[12]12
  Лефевр Э. Воспоминания биржевого спекулянта. – М.: Попурри, 2021.


[Закрыть], безымянный главный герой которой, как известно, был прототипом Джесси Ливермора. Данная цитата звучит так: «Проведя много лет на Уолл-стрит, заработав и проиграв миллионы долларов, я хочу сказать вам следующее: я никогда не зарабатывал больших денег благодаря моим мыслям – я всегда просто сидел. Понимаете? Я воздерживался от каких-либо действий!»]

– Было ли нечто поучительное в самой программе магистра финансов Лондонской школы бизнеса?

– Эта программа дала мне прочную основу в финансовой теории. Именно там я впервые узнал о концепциях и математических вычислениях, лежащих в основе стоимости, подверженной риску, и других показателях риска. Но там я получил и еще один незабываемый и впечатляющий опыт. Профессор моей бизнес-школы была замужем за руководителем отдела общекорпоративного фиксированного дохода в компании Salomon Brothers. По моей просьбе она достаточно любезно устроила мне встречу с ним. Он оказался очень дружелюбным и представительным парнем. На его вопрос, какой подход к рынкам я использовал, я ответил: «Пытаюсь выяснить, что делают все, и делаю противоположное, потому что, когда все открывают одну и ту же сделку, они теряют деньги».

Он улыбнулся моей наивности и сказал: «Но ведь бывают времена, когда каждый может зарабатывать деньги. Возьмем, к примеру, сделку по сближению европейских процентных ставок, которая осуществляется прямо сейчас. Каждый ее открывает, и, пока будет существовать евро, все будут зарабатывать на этом деньги».

Его рассуждения были просты: если бы на свет появился евро, что казалось весьма вероятным, то европейские процентные ставки должны были сблизиться. Это была математически доказуемая достоверность. Подразумеваемая сделка заключалась в покупке облигаций высокодоходных стран, таких как Италия, и продаже облигаций низкодоходных стран, таких как Германия. Поскольку эта сделка по сближению казалась настолько очевидной, все эти умные парни с Уолл-стрит, включая Long-Term Capital Management (LTCM) и Salomon Brothers, заключили такую сделку, вложив в нее буквально все свои средства.

Другой сделкой, по которой у LTCM и других хедж-фондов в то время были открыты позиции больших размеров, были длинные позиции по российским облигациям, что было связано с их крайне высокими процентными ставками. Однако в августе 1998 года Россия объявила дефолт по своим облигациям. Чтобы покрыть требования к марже по этой сделке, которая фактически провалилась, держатели данных позиций должны были продать другие позиции, которые они удерживали и которые в первую очередь были их сделками по сближению европейских процентных ставок. Когда все они одновременно попытались закрыть ту вторую сделку, то обнаружили, что покупателей не было, потому что любой, кто хотел эту позицию, уже ее имел. Эта столкновение привело LTCM и Salomon Brothers к банкротству.

Во всем этом эпизоде замечательно то, что в конечном итоге сделка по сближению сработала. Евро действительно появился, и европейские процентные ставки действительно сблизились. Но из-за того, что участие в этой торговле было буквально всеобщим, большинство людей, которые были в сделке, потеряли свои деньги, причем в некоторых случаях убытки были настолько значительными, что погубили их фирмы.

– Что произошло после того, как вы закончили программу Лондонской школы бизнеса?

– Я прошел все занятия, но так и не сдал итоговой работы, потому что просто не хотел ее делать. У меня была прибыль в $500 000, и я думал, что я король мира. Мне было 27 лет, у меня было много денег, и я думал, что могу делать все, что хочу. Я знал, что не хочу искать другой работы. У меня была девушка в Таиланде, поэтому я переехал туда. Я снял дом на пляже в Пхукете, установил там спутниковую антенну, а потом… слил свой счет. Мне потребовалось около восьми месяцев, чтобы потерять все свои деньги.

– Как вы потеряли свои деньги?

– Ответ на этот вопрос дал мне еще один важный урок, и теперь я постоянно вижу, как люди совершают одну и ту же ошибку, и узнаю в них то, что делал тогда сам. В то время фондовый рынок США шел круто вверх, и, следовательно, чтобы стать героем, я собирался играть на понижение. Я продолжал шортить, и у меня постоянно срабатывали стопы, снова и снова, на протяжении всего его восходящего пути. Помню, как на рынке случилось падение после того, как Гринспен произнес свою «иррациональную восторженную речь», и я тогда подумал: «Посмотрите, какой я умный. Гринспен и я – единственные люди, которые это понимают». Но в тот же день S&P снова вырос, день закрылся очередным ростом. Помню, как посмотрел на свою девушку и сказал: «Блин, я погиб!»

– Итак, вы признали важность того, что рынок сначала падает на «медвежьих» новостях, а затем закрывается очередным ростом.

– Я признал это и тем не менее постоянно шортил и попадал в ту же психологическую ловушку, думая: «Неужто я собираюсь открыть длинную позицию после того, как столько простоял в короткой позиции и потерял кучу денег?» Это был страх пропустить «короткое движение». Больше сам я так не думаю, но все время вижу, как другие люди попадают в эту ловушку.

Но и после того, как я потерял все свои деньги, у меня по-прежнему оставалось ощущение: «Я могу это победить». Так что я сел и расписал целые страницы того, что сработало, а что нет.

– И что же вы обнаружили из своих записей?

– У меня нет на этот счет определенного мнения. В Гонконге у нас была поговорка: «Если цена должна была подняться, но она упала, – значит, открывай короткую позицию; если цена должна была упасть, но она поднялась, – значит, открывай длинную позицию». Эта торговая философия стала основой того, чем я хотел заниматься: когда лента говорит вам о чем-то, не сопротивляйтесь и смиритесь с этим.

– Что произошло после того, как вы слили свой счет?

– Я переехал на Гавайи и стал партнером нового CTA. Тем временем я женился на своей девушке, но она была не в восторге от переезда в США.

– К этому времени вы заработали деньги и слили свой счет, а затем снова заработали деньги и снова слили свой счет. Что дало вам уверенность в том, что вы можете управлять деньгами других людей?

– Это не было вопросом уверенности – это было желанием. Двух вариантов быть не могло. Я собирался разобраться во всем этом. Мы открыли фьючерсный счет на деньги другого партнера, на котором я торговал. У меня все получилось очень хорошо, и благодаря нашему опыту в трейдинге нам удалось заработать около полумиллиона долларов. Я управлял этим счетом около 18 месяцев. Хотя у меня все было хорошо, особенно с точки зрения соотношения прибыли к риску, этот период совпал с «бычьим» рынком акций NASDAQ 1998–1999 годов. Я говорил потенциальным инвесторам: «В этом году мы заработали 12 %», но они были явно не в восторге от этого и отвечали: «Ну и что, я на этой неделе заработал 12 %». Я ходил на несколько конференций по CTA, чтобы собрать деньги, однако на меня смотрели как на сумасшедшего. «Что? Мы дадим тебе денег, чтобы ты мог вернуться на Гавайи? Убирайся отсюда». В результате мы так ничего и не добились с нашим CTA, и было ясно, что и дальше ничего не добьемся. В начале 2000 года я переехал в Чикаго и устроился на работу проп-трейдером в Gelber Group. Я торговал у них около года.

– Почему вы ушли от них?

– Мне поступило предложение о работе от хедж-фонда в Нью-Йорке. Но прежде чем мы обсудим это, я хочу вернуться к CTA, чтобы не пропустить самую важную часть той истории. Когда я запускал CTA, то столкнулся с отчетом COT (вовлеченность трейдеров). Во второй половине 1999 года я торговал против тренда, пытаясь открывать на фондовой бирже короткие позиции, потому что на ней были все типичные признаки рыночного пузыря – пресловутая эйфория, «советы по инвестициям от чистильщика обуви». Я знал, что пора продавать, но с августа по январь NASDAQ вырос еще на 50 %. Я проделал хорошую работу по управлению рисками: хотя я продавал фьючерсы на акции, но не терял денег, так как зарабатывал деньги в других местах и быстро сокращал свои убытки. Поэтому, когда рынок достиг новых максимумов, я не оставался в короткой позиции: по крайней мере, эти уроки я усвоил. Позже, когда я работал в Gelber, я продал на максимуме и заработал на этом. Глядя на отчеты COT, я увидел, что эти данные никогда не сигнализировали о продаже до января 2000 года. Я подумал: «Какие мощные данные!»

[Вовлеченность трейдеров представляет собой еженедельный отчет, выпускаемый Комиссией по торговле товарными фьючерсами (CFTC) и показывающий разбивку фьючерсных позиций, удерживаемых спекулянтами и коммерческими организациями (участниками данной отрасли). В отчете представлена и некоторая более детальная разбивка. Например, для товарных фьючерсов в дезагрегированном отчете COT показаны четыре категории: производитель / продавец / обработчик / пользователь, своп-дилеры, управляемые деньги и другие отчеты. Поскольку по определению в каждом фьючерсном контракте всегда будет равное количество длинных и коротких позиций, позиции институциональных трейдеров и позиции спекулянтов будут двигаться в обратной зависимости по отношению друг к другу. Основополагающая предпосылка трейдеров, таких как Джейсон Шапиро, которые используют данный отчет в качестве индикатора рынка, заключается в том, что институциональные трейдеры, как правило, будут правы в своих ожиданиях (потому что они лучше информированы), и, как следствие, спекулянты будут склонны ошибаться. Нет единого мнения относительно того, какие именно значения (уровни, изменение или продолжительность) представляют собой «бычий» или «медвежий» сигнал. Однако, грубо говоря, относительно высокая длинная позиция (касательно исторических уровней и сезонных тенденций, если таковые имеются) институциональных трейдеров или, что эквивалентно, сравнительно крупная короткая позиция спекулянта будет считаться «бычьей», а обратная конфигурация – «медвежьей».]

Вы можете подумать, что люди открывают длинные позиции, но так ли это? В то время как «мелкая рыбешка», возможно, покупала акции и зарабатывала деньги в конце 1999 года, крупные спекулянты знали, что это пузырь, и были в короткой позиции. «Бычий» рынок не закончился, пока их не вытеснили. Как только они все были вытеснены, рынок взлетел, потому что покупать было не у кого. Отчеты COT собирают именно такую информацию. Вот почему с того времени я начал очень внимательно изучать эти отчеты.

– Итак, ваш подход теперь свелся к тому, чтобы не искать вершины рынка, пока данные COT не скажут вам, что среда созрела для потенциальной вершины и что институциональные трейдеры серьезно настроены шортить рынок?

– Все верно. С этого момента я начал использовать эти данные.

– Разве не бывают времена, когда институциональные трейдеры продают в течение очень длительного времени, а рынок продолжает расти, или когда институциональные трейдеры покупают в течение очень длительного времени, а рынок продолжает падать?

– Конечно бывают, но ведь я торгую не только на данных СОТ. Во-первых, мне нужно подтверждение ценового движения, а во-вторых, я очень близко размещаю стопы. Например, месяц или два назад я открыл длинную позицию по мазуту – это означало, что институциональные трейдеры открывали по нему длинную позицию, а спекулянты – короткую. У меня сработали стопы. Я снова открыл длинную позицию, и у меня снова сработали стопы. Затем внезапно конфигурация позиций полностью изменилась – институциональные трейдеры перестали открывать длинные позиции, и это означало, что я больше не мог покупать. Вот тогда рынок действительно начал падать. Так что это правда, что пару месяцев назад COT предлагала открывать длинную позицию на этом рынке. Но через несколько недель рынок снова стал нейтральным, и именно на этом фоне начался обвал цен.

– В отчетах COT вы смотрите только на уровни позиций или используете еженедельное изменение позиций?

– Я использую просто уровни позиций.

– Есть некоторые рынки, такие как золото и сырая нефть, где институциональные трейдеры почти всегда открывают короткие позиции. Полагаю, вы, должно быть, смотрите на относительные, а не на абсолютные уровни. Правильно ли сказать, что на этих рынках область покупки для COT появляется тогда, когда институциональные трейдеры открывают короткие позиции, но эти короткие позиции являются относительно малыми по сравнению с историческим диапазоном?

– Верно. Я смотрю на относительные уровни.

– Что случилось с хедж-фондом в Нью-Йорке, в котором вы работали?