Текст книги "Лионесс. Том 2. Зеленая жемчужина. Мэдук"

В свое время Шаллес вернулся в Хайдион. Его сразу провели к Казмиру, и он передал королю посылку, врученную чародеем.

Судя по всему, Казмир не торопился открывать посылку. Положив ее на стол, он повернулся к Шаллесу и почти дружелюбно спросил:

– Ваше путешествие обошлось без происшествий?

– Я не встретил никаких препятствий, ваше величество. Скакал всю дорогу со всей возможной поспешностью и быстро нашел виллу Фароли.

– Как вам понравилась вилла чародея?

– Это роскошная усадьба, построенная из серебра, цветного стекла и драгоценного черного дерева. Серебряные столбы поддерживают огромную многоугольную крышу, напоминающую шатер, но выложенную серебряной черепицей с зеленоватым отсветом. Вход сторожат два серебристо-серых льва, в два раза больше обычных, с блестящей, как шелк, шерстью. Поднявшись на задние лапы, они прокричали: «Стой, если тебе дорога жизнь!» Я назвался посланником короля Казмира – львы улеглись и пропустили меня.

– А сам Тамурелло? Говорят, он никогда не появляется в одном и том же обличье дважды.

– На этот счет ничего не могу сказать. Он выглядел как высокий, худощавый, бледный человек с высоким черным хохлом на бритой голове. Глаза его горели, как рубины, а его мантия была расшита серебряными магическими знаками. Я передал ему ваше сообщение, он тут же прочел его. После этого он сказал: «Подождите здесь. Не двигайтесь с места – иначе львы разорвут вас на куски!»

Я ждал, застыв, как статуя, а львы сидели и не спускали с меня глаз. Тамурелло скоро вернулся. Он вручил мне пакет, который я только что имел честь передать вашему величеству, и приказал львам лечь, чтобы я мог спокойно удалиться. Я поспешил в Хайдион – вот и все.

– Благодарю вас, Шаллес. – Казмир взглянул на посылку, словно собираясь открыть ее, но снова повернулся к гонцу: – Теперь, надо полагать, вы ожидаете вознаграждения за услуги?

– Если так будет угодно вашему величеству, – поклонился Шаллес.

– И на какое вознаграждение вы рассчитываете?

– Превыше всего, ваше величество, я хотел бы вступить во владение небольшим поместьем близ городка Пойнкстер, в округе Седое Нагорье. Там живет моя семья, там я родился.

Король Казмир поджал губы:

– Сельская жизнь способствует вялости, косности и лени, несовместимым с королевской службой. Мысли сельского помещика заняты пасеками, отелом коров и виноградниками, а не насущными задачами государственного значения.

– По правде говоря, ваше величество, я уже достиг того возраста, когда зловещие заговоры и полночные закоулки теряют былую привлекательность. Я тяжелею, мысли начинают путаться в голове; мне не терпится обосноваться в тихом месте, где не происходит ничего неожиданнее и огорчительнее проникновения лисы в курятник. Короче говоря, ваше величество, соблаговолите уволить меня от дальнейшей службы! Последние несколько месяцев мне то и дело приходилось прятаться, затаив дыхание в кромешном мраке, или спасаться сломя голову от бешеной погони: жизнь коротка, довольно приключений!

– Вы уже выбрали себе поместье?

– У меня еще не было времени этим заняться, ваше величество.

– И какого рода имение вы считаете достаточным возмещением усилий, затраченных на протяжении всего лишь нескольких месяцев?

– Если бы мне платили только за потраченное время, достаточно было бы трех золотых крон. Но свою жизнь я не продал бы за сотню сундуков, набитых изумрудами и золотом! Поэтому я считаю, что при определении размера моего вознаграждения следует хотя бы в какой-то степени учитывать риск, угрожавший моей драгоценной жизни, мое неподражаемое умение плести интриги и распространять клевету, а также холодные, ветреные ночи, проведенные на горных лугах в то время, как все добрые честные люди спокойно спали в теплых постелях. Ваше величество, у меня нет сомнений в вашей щедрости. Могу сказать, что меня порадовал бы помещичий дом над чистым ручьем, с десятью акрами леса и тремя или четырьмя фермами, отданными в аренду.

Казмир улыбнулся:

– Шаллес, ваше красноречие послужило моим интересам не меньше, чем вашим. Ваши запросы умеренны и справедливы, и у меня нет возражений. – Король набросал несколько строк на листе пергамента, витиевато подписался и передал документ Шаллесу: – Это королевский патент, позволяющий предъявителю вступить во владение непоименованным поместьем. Отправляйтесь в Пойнкстер, найдите имение, соответствующее вашему описанию, и вручите этот патент управляющему округом. Можете идти.

Шаллес поклонился и ушел.

Подойдя к камину, Казмир неподвижно стоял, глядя в огонь. Посылка Тамурелло все еще лежала на столе. Через некоторое время Казмир позвал своего помощника Ольдебора, на все руки мастера.

– Чем могу служить, ваше величество?

– Ты помнишь Шаллеса.

– Хорошо помню, ваше величество.

– Он вернулся из непродолжительной поездки в Южную Ульфляндию с чрезмерными ожиданиями. Кроме того, он, пожалуй, слишком много знает о моих делах. Надеюсь, опыт подсказывает тебе, каким образом можно было бы решить эту проблему?

– Несомненно, ваше величество.

– Так займись этим. Шаллес едет в Пойнкстер – это где-то в Седом Нагорье. Он везет с собой подписанный мною документ. Этот документ необходимо уничтожить прежде, чем он попадет в чужие руки. – Казмир снова повернулся к камину, и Ольдебор удалился.

Наконец Казмир открыл посылку и вынул из нее маленькое чучело черного дрозда на подставке. Между лапами птицы лежал сложенный вчетверо листок пергамента, содержавший следующую надпись:

«Хочешь говорить с Тамурелло?

Выдерни брюшное перо и сожги в пламени свечи ».

Казмир повертел чучело в руках, с неодобрением отметив поникшие крылья, потускневшие взъерошенные перья и жалобно полуоткрытый клюв. Захудалый внешний вид птицы мог быть язвительным намеком – а мог и не быть. Так или иначе, достоинство не позволяло Казмиру принимать во внимание что-либо, кроме непосредственного назначения чучела, указанного в записке. Король покинул гостиную, спустился по каменным ступеням лестницы, изогнувшейся вдоль стены башни, и повернул из арочного прохода в Длинную галерею. Он шел размашистыми тяжелыми шагами, не глядя по сторонам, но стоявшие вдоль галереи стражники и лакеи спешили вытянуться по стойке смирно, прекрасно зная, что от якобы рассеянного взгляда круглых голубых глаз Казмира не ускользала ни одна деталь.

Казмир вступил в Зал почета – гигантское помещение с теряющимися в тенях сводами, где устраивали важнейшие государственные торжества. Сюда, в этот зал, Казмир поклялся вернуть древний трон Эвандиг и Круглый стол Карбра-ан-Медан. Ввиду их отсутствия, однако, в Зале почета находились церемониальный трон Казмира и длинный стол в центральном проходе, между рядами установленных вдоль стен пятидесяти четырех массивных кресел с гербами знатнейших семей Лионесса.

К раздражению короля, он обнаружил в Зале почета принцессу Мэдук, игравшую в одиночестве, – она перепрыгивала с одного кресла на другое и кувыркалась, повиснув на ручках и заглядывая под кресла.

Несколько секунд Казмир наблюдал за происходящим. «Странный ребенок, – думал он, – непостижимо капризный и своевольный!» Мэдук никогда не плакала, хотя в тех случаях, когда кто-нибудь смел ей перечить, изредка выражала досаду частыми тихими звуками, напоминавшими всхлипывания. Как она отличалась от своей матери, принцессы Сульдрун (у Казмира не было оснований сомневаться в происхождении Мэдук) – и все же, при всей своей мечтательной робости, Сульдрун проявляла в свое время не меньшее упрямство!

Король медленно приблизился на несколько шагов, не сводя холодный взгляд голубых глаз с дерзкой маленькой шалуньи, дабы внушить ей надлежащий благоговейный трепет. Мэдук, в свою очередь, заинтересовалась чучелом в руках Казмира. Она не хихикнула и даже не улыбнулась, но Казмир понял, что несоответствие его позы и дохлого дрозда ее позабавило.

Король и чучело скоро наскучили принцессе – она снова принялась прыгать с кресла на кресло. Время от времени девочка оглядывалась, чтобы проверить, чем занимается Казмир.

Король остановился у стола и спросил, не повышая голос:

– Принцесса, что ты здесь делаешь? – Отраженные стенами пустого зала, слова его прозвучали гулко и резко.

Мэдук предоставила Казмиру очевидно требуемую информацию:

– Играю с креслами.

– Они не для того, чтобы с ними играли. Иди играй где-нибудь в другом месте.

Девочка соскочила на пол и вприпрыжку побежала прочь. У выхода она задержалась, оглянулась – и скрылась.

Продолжая нести чучело дрозда, Казмир обогнул Великий трон Хайдиона, раздвинул бордовый занавес за троном и прошел в кладовую. Здесь он вставил стержень в пару отверстий на стене. Распахнулась потайная дверь, и Казмир зашел в помещение, где хранилась его коллекция магических артефактов и редкостей. Самое ценное из его приобретений, Волшебное зерцало по имени Персиллиан, исчезло пять лет тому назад – до сих пор Казмир не смог установить, кто и каким образом его украл. Насколько было известно королю, никто, кроме него, не знал о существовании тайника. Он был бы несказанно изумлен, если бы ему сказали правду: зеркало похитили принцесса Сульдрун и ее любовник Эйлас, тройский принц, причем по требованию самого Персиллиана!

Казмир с подозрением огляделся по сторонам – он желал убедиться в том, что никакие другие ценности не пропали. По-видимому, все было в порядке. Полутемное хранилище освещалось мерцающим шаром зеленого и лилового пламени. Бесенок в бутыли неотрывно провожал взглядом короля и постукивал ногтями по стеклу, надеясь привлечь внимание Казмира. На столе покоился объект астрономического значения, некогда полученный предками Казмира в дар от карфагенской царицы Дидоны. Как всегда, король наклонился, чтобы рассмотреть этот инструмент, отличавшийся невероятной сложностью конструкции. Основанием ему служила круглая пластина из черного дерева, размеченная по краю знаками зодиака. Золотой шар в центре, как объясняли Казмиру, символизировал Солнце. Девять серебряных шаров различных размеров медленно перемещались, постепенно обгоняя друг друга, по кольцевым канавкам вокруг центрального шара – но с какой целью? Значение этой головоломки было известно только мудрецам древности. Вокруг третьего шара, считая от центра, кружился еще один маленький серебряный шарик. Третий шар совершал полный оборот вокруг центра точно за один год, что вызывало у Казмира еще большее недоумение: если инструмент служил хронометром, отмерявшим годы, зачем нужны были другие шары, двигавшиеся почти незаметно для глаз? Казмир давно прекратил попытки разгадать смысл этого прибора и теперь разглядывал его скорее по привычке, нежели с определенной целью. Поставив чучело птицы на полку, король некоторое время задумчиво смотрел на дрозда. В конце концов он отвернулся. Перед тем как начинать переговоры с Тамурелло, следовало хорошенько подумать о том, что именно и как он собирался обсуждать.

Покинув тайное помещение, Казмир прошествовал по Залу почета и вышел в галерею. Здесь, как нарочно, ему встретились королева Соллас и неотвязно сопровождавший ее отец Умфред. Они только что вернулись в королевской карете из поездки, посвященной осмотру участков, подходящих для строительства собора.

– Мы выбрали самое видное место на мысу, с северной стороны гавани! – сообщила королева Казмиру. – Участок уже измерили, он вполне подойдет.

Умфред с энтузиазмом поддержал ее:

– Вашу замечательную супругу уже окружает блаженный ореол святости! Я хотел бы, чтобы перед величественным сводчатым входом установили два монумента из не поддающейся тлению бронзы: с одной стороны – статую благородного короля Казмира, а напротив – статую праведной королевы Соллас!

– Разве я не говорил вам, что проект практически неосуществим? – поднял брови Казмир. – Кто будет платить за всю эту дребедень?

Отец Умфред вздохнул и возвел очи к своду галереи:

– Господь благословит нас всем необходимым.

– Даже так? – усмехнулся король. – И каким образом он собирается это сделать?

– Велел Господь на горе Синай: «Чтобы не было у тебя других богов, кроме Меня»! Каждый новообращенный христианин может исправно искупить годы, проведенные в грехе, жертвуя свои сбережения и труд рук своих на строительство славного храма. Только так откроются ему райские врата!

Казмир пожал плечами:

– Если глупцы готовы выбрасывать деньги на ветер, почему бы я стал им мешать?

– Значит, вы разрешаете нам приступить к строительству? – радостно воскликнула Соллас.

– Только с тем условием, что каждое положение королевских законов будет неукоснительно соблюдаться.

– О, ваше величество, вы не представляете себе, как я рад это слышать! – всплеснул руками отец Умфред. – Тем не менее, какие именно положения законов распространяются на возведение собора? Насколько я понимаю, вы подразумеваете соблюдение повсеместных обычаев?

– Не знаю, что такое «повсеместные обычаи», – нахмурился Казмир. – Законы достаточно просты и понятны. Прежде всего ни под каким предлогом и ни в каких обстоятельствах никакие деньги или иные ценности не разрешается вывозить из Лионесса в Рим.

Умфред поморщился и несколько раз моргнул:

– Время от времени…

Король продолжал:

– Обо всех собранных денежных средствах надлежит отчитываться перед королевским казначеем, каковой обложит их подоходным налогом. Имейте в виду, что подоходный налог взимается до покрытия каких-либо иных расходов. Кроме того, казначей определит сумму ежегодной арендной платы за использование земли.

– А! – простонал отец Умфред. – Разочаровывающая перспектива! Так не может быть! Мирские власти не могут облагать налогами церковное имущество!

– В таком случае мое разрешение отменяется, и отменяется бесповоротно! В столице Лионесса не будет никакого собора – отныне и во веки веков!

Король Казмир повернулся и ушел. Королева Соллас и Умфред безутешно смотрели ему вслед.

– До чего он упрям! – пожаловалась королева. – Я молила Господа о том, чтобы благодать истинной веры смягчила его сердце, и сегодня мне показалось, что мои молитвы услышаны. Увы, теперь его не переубедишь: только чудо способно его изменить!

– Я не чудотворец, – задумчиво произнес отец Умфред, – но мне известны некоторые факты, способные весьма и весьма заинтересовать его величество.

Соллас недоуменно взглянула на монаха:

– Какие такие факты?

– Мне придется усердно молиться, дражайшая королева! Молиться о том, чтобы Небо осветило передо мной путь истинный!

Королева капризно потупила взор:

– Если бы ты от меня ничего не скрывал, я могла бы что-нибудь посоветовать.

– Дражайшая, благословенная королева! Все не так просто! Молиться, молиться и молиться!

Два дня спустя Казмир вернулся в тайное помещение за кладовой. Выдернув брюшное перышко чучела черного дрозда, он взял его с собой в частный кабинет, примыкавший к королевской спальне. Казмир зажег свечу лучиной из камина и поднес перышко к пламени – перо вспыхнуло и сгорело, испустив облачко едкого дыма.

Когда последние пряди дыма рассеялись в воздухе, Казмир позвал:

– Тамурелло? Ты слышишь? Это я, Казмир, король Лионесса!

Откуда-то из теней послышался голос:

– В чем дело? Что еще тебе понадобилось?

– Тамурелло? Это ты?

– Что тебе нужно?

– Я нуждаюсь в подтверждении того, что со мной говорит именно Тамурелло.

– Помнишь Шаллеса, лежащего в канаве с перерезанной глоткой и устремившего в небо невидящий взор?

– Я помню Шаллеса.

– Говорил он тебе, в каком обличье я ему явился?

– Говорил.

– Я встретил Шаллеса в облике звездочета Амахаак-Эйля из Кайрвиддвена, во всем великолепии черной дрейхвы [14]14
  Дрейхва – непереводимое древневаллийское понятие. Его можно приблизительно определить как внушенное себе состояние замкнутого, безрадостного сверхъестественного обострения чувств, в котором человек способен на любые нелепые выходки и бесчинства – полное отождествление себя с озарением, вдохновляющим все жуткое и роковое. Адепты так называемой «Девятой мощи» усматривали в дрейхве возможность внутреннего раскрепощения, позволявшего их могуществу достигать кульминации.→
  → В случае Тамурелло упоминание этой концепции следует рассматривать либо как издевательство, либо как проявление склонности к экстравагантным цветистым выражениям, неприязненно возбужденной тем, что Казмир с излишним упорством настаивал на удостоверении личности собеседника.


[Закрыть].

Король утвердительно хмыкнул:

– Я обращаюсь к тебе не без причины. Мои предприятия не продвигаются. В связи с чем я ощущаю подавленность и гнев.

– А, Казмир! Как можешь ты не замечать благосклонность судьбы? Три Сестры, ткущие пряжу бытия, не обделили тебя. В Хайдионе ты греешься, не пошевелив пальцем, у дюжины пылающих каминов! Твой трапезный стол ломится от яств и редких вин! Ты спишь на шелковых простынях под пуховым одеялом, тебе шьют одежду из мягчайших тканей, ты украшаешь себя золотом и самоцветами! Лишь только кто-нибудь навлечет на себя твое недовольство, тебе стóит только обронить пару слов – и обидчика убивают, если ему посчастливится. А если не посчастливится, его ждут тягостные муки Пеньядора. В целом и в общем невозможно не сделать вывод, что тебе повезло в жизни.

Казмир игнорировал насмешки чародея, явно преувеличивавшего изнеженность его привычек.

– Да-да. Несомненно, ты прав. Тем не менее твои замечания применимы к тебе самому не в меньшей степени. Подозреваю, однако, что тебя нередко раздражают события, противоречащие твоим планам и намерениям.

Из теней послышался тихий смешок:

– Не следует упускать из виду одно немаловажное обстоятельство. Ты обращаешься ко мне, а не я к тебе.

Поджав губы, Казмир сдержанно ответил:

– Я не забываю об этом.

– И все же тебе удалось наступить на любимую мозоль. Мурген обнаружил пару моих проделок и теперь возмущается так, будто из-за меня наступит конец света. Когда-нибудь он наступит, в любом случае. Разве ты не слышал о последней причуде Мургена?

– Нет.

– В Трильде, неподалеку от деревни Твомбл, проживает волшебник по имени Шимрод.

– Мне знаком этот волшебник.

– Мурген поручил Шимроду следить за мной, чтобы я никоим образом не уклонялся от соблюдения его самодержавных эдиктов. Подумать только!

– Обоснованный повод для раздражения.

– Несущественно! Как бы ни изворачивался Шимрод, даже если он проглотит сам себя подобно легендарному змею, мне все равно. Его легко обвести вокруг пальца – как всегда, я буду делать все, что хочу, а недотепа Шимрод сгинет, кувыркаясь, в бездне неизвестности.

– Возможно, наши судьбы взаимосвязаны, – осторожно предположил Казмир. – Сотрудничество может быть выгодно нам обоим.

И снова из теней раздался тихий смех:

– Я могу превратить твоих врагов в квакающих жаб! Могу сделать так, чтобы каменные стены их крепостей растеклись, как кисель. Могу заворожить прибой – и морские богатыри с жемчужными очами взойдут на берег из пенистой волны в сверкающей кольчуге-чешуе! Но я никогда бы это не сделал – даже если бы окончательно спятил и решил, что такие превращения желательны.

– Я понимаю, что так оно и должно быть, – терпеливо отозвался Казмир. – Тем не менее…

– Тем не менее?

– Тем не менее… Персиллиан – Волшебное зерцало – однажды заговорил со мной, когда я ни о чем его не спрашивал. Его прорицание противоречило действительности и всякой логике; оно привело меня в полное недоумение.

– В чем состояло прорицание?

– Персиллиан изрек:

 
                            Казмир! Напрасно день и ночь
                            Судьбу ты тщишься превозмочь:
                            Наследным принцем разрешится
                            Сульдрун, твоя шальная дочь.
 
 
                            За Круглый стол, на древний трон
                            Вместо тебя воссядет он,
                            Когда судьба твоя свершится
                            И опустеет Хайдион.
 

Персиллиан больше ничего не сказал. Когда у Сульдрун родилась дочь – Мэдук, – я решил допросить Персиллиана, но зеркало исчезло! Мне давно не дает покоя эта загадка. В словах Персиллиана скрывалась какая-то истина – но я никак не могу в ней разобраться.

Голос Тамурелло ответил не сразу:

– Меня мало беспокоят твои проекты и твоя судьба, и я не намерен выслушивать упреки, если тебя постигнет неудача. И все же мои собственные побуждения заставляют меня оказывать тебе содействие – до поры до времени. Каковы эти побуждения? Главным образом – отвращение и ненависть. Отвращение и ненависть к Мургену, к его порождению – Шимроду, а также к тройскому королю Эйласу, нанесшему мне огромный и непоправимый ущерб в Тинцин-Фюрале. Не рассматривай меня как союзника, но можешь считать меня врагом твоих врагов.

Король Казмир хмуро усмехнулся. В Тинцин-Фюрале Эйлас вздернул Фода Карфилиота на необычайно высокой виселице, напоминавшей ногу гигантского паука:

– Очень хорошо; ты выразился достаточно ясно.

– Не воображай, что ты меня понимаешь! – с неожиданной резкостью произнес чародей. – В том, что касается меня, любые предположения и допущения неизбежно ошибочны! В данный момент расчетливые оскорбления Мургена выводят меня из себя. Мурген пытается связать меня по рукам и ногам с помощью жалкого шарлатана Шимрода – натравил его на меня, как ищейку, чтобы тот вынюхивал все, чем я занимаюсь. Шимрод возомнил о себе невесть что: ожидает, что я буду ежедневно отчитываться перед ним о своих делах. Ха! Я ему покажу такой отчет, что он будет десять лет стонать, держась за задницу!

– Все это замечательно, – прервал излияния волшебника Казмир. – Но как понимать предсказание Персиллиана? Он упомянул о «наследном принце», в то время как у Сульдрун родилась только дочь. Следует ли считать, что предсказание не сбылось?

– Я не стал бы делать скоропалительные выводы! За кажущимися противоречиями нередко скрывается неожиданная и нелицеприятная правда!

– В таком случае, в чем может заключаться «неожиданная и нелицеприятная правда»?

– Подозреваю, что у Сульдрун был еще один ребенок.

Казмир моргнул:

– Не может быть.

– Почему же? Кто отец принцессы Мэдук?

– Безродный оборванец. Я разгневался и покончил с ним на месте.

– А жаль! Он мог бы многое рассказать. Кому еще хорошо известно происходившее?

– Младенца пыталась спрятать служанка – она отвезла новорожденную принцессу к своим родителям. – Казмир нахмурился, припоминая события уже смутного прошлого. – Упрямая корова! Даже если я ее найду, она ничего не скажет.

– Ее можно обмануть или подкупить. Ее родителям также могут быть известны факты, ускользнувшие от твоего внимания.

Казмир крякнул:

– Думаю, что этот источник сведений исчерпан. Родители служанки были дряхлыми стариками уже в те годы; скорее всего, они умерли.

– Возможно. Тем не менее я могу поручить поиски информации человеку, умеющему вынюхивать секреты многолетней давности.

– Такой человек оказался бы полезен.

– Должен заранее предупредить о его особенностях. Его зовут Висбьюме. Он учился, но недоучился у чародея Ипполито. У него странные привычки, объясняющиеся, по-видимому, налетом желтоватой плесени между извилинами мозга. Не следует обращать внимание на его причуды. Так как он временами уклончив и капризен, рекомендуется формулировать указания с предельной ясностью. У Висбьюме нет нравственных предрассудков: если его попросят задушить собственную бабушку, он добросовестно и прилежно выполнит поручение. Так же спокойно и добросовестно он всадит кинжал в спину короля Казмира – если ему пообещают за это деньги.

Казмир с сомнением хмыкнул:

– Проявляет ли он достаточное упорство в достижении цели?

– О да! Можно сказать, что Висбьюме одержим достижением цели, его ничто не останавливает – как если бы его подгонял непрестанный ритм, звучащий в голове. Его не отвлекают ни страх, ни голод, ни похоть; насколько я понимаю, интерес Висбьюме к особям противоположного пола носит скорее садистический, нежели эротический характер, хотя я никогда не интересовался и не собираюсь интересоваться его интимными пристрастиями.

Казмир снова хмыкнул:

– Мне тоже нет дела до интимных авантюр специалиста – постольку, поскольку он делает свое дело.

– Висбьюме – в высшей степени целеустремленный человек. Советую, однако, строго следить за его поведением; его чудачества порой граничат с помешательством.