Электронная библиотека » Джеми Аттенберг » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Мидлштейны"


  • Текст добавлен: 8 апреля 2014, 14:06


Автор книги: Джеми Аттенберг


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Эди, 202 фунта

В доме Герценов помешались на Голде Меир. Отец, его друзья по университету и синагоге, несколько новых эмигрантов из России, которых он, по обыкновению, опекал, выходные напролет просиживали за кухонным столом и говорили о ней, курили, пили кофе. На тарелках лежали кусочки белой рыбы и сельди, бублики, лосось, паштеты. Яркие зеленые овощи, лопающиеся от маринада. Пирожки с вишней, покрытые волнистыми полосками подтаявшей глазури.

Зажав губами сигарету, мать возле раковины резала помидоры и лук, – пышные черные волосы высоко подобраны, на запястье всегда новый золотой браслет. Она в отличие от мужа не принимала такие вопросы близко к сердцу и синагогу посещала редко, только по большим праздникам. Десять лет назад, когда они переехали в Скоки[3]3
  Скоки – северо-западный пригород Чикаго.


[Закрыть]
, мать вдруг охладела к религии – синагога, куда она ходила девочкой, осталась в Гайд-Парке[4]4
  Гайд-Парк – один из южных районов Чикаго.


[Закрыть]
, и без связи с прошлым все это потеряло значение. Однако она поддерживала мужа и его друзей – пусть молятся от ее имени, а она позаботится, чтобы они были сыты. Ни один из этих одиноких бедолаг не уйдет из ее дома голодным.

Встав из-за стола, мужчины отправлялись в синагогу, приходили обратно, кто-нибудь оставался ночевать и спал, растянувшись на диване в гостиной. Израилю отовсюду грозили бомбардировки. Все считали, что если бы за дело взялась Голда, а не слабак и заика Эшколь, проблема давно была бы решена. Глядя на взрослых, Эди вспоминала стих Элиота, который учили в школе: «В прихожей дамы негодуют, о Микеланджело толкуют»[5]5
  Из стихотворения Т.С. Элиота «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока», перевод К.С. Фарая.


[Закрыть]
. У нее дома негодовали мужчины, и толковали они о Меир.

Иногда родители спорили, сколько денег пожертвовать Израилю.

Эди ела то же, что и мужчины, но больше, чем они. Они курили, она жевала. Они пили кофе, она – кока-колу. Вечером она доедала то, что осталось. Не беда, еще купят. Она ела, чтобы Голда Меир победила рак. Ела за Израиль. Ела, потому что любила есть. Вместе с желудком наполнялись и сердце, и душа. Абрахам, старый друг отца, как-то говорил о ней с Номаном, бледным голубоглазым выпивохой. Тот был всего на несколько лет старше Эди, она могла бы с ним сойтись, если бы захотела.

– Ну и толстуха. Обожает поесть, – сказал Абрахам.

Ну и что, могла бы ответить Эди. Слова ее немного задели, но все-таки это значило, что на нее по-прежнему обращают внимание.

Давным-давно, в молодости, Абрахам проколол барабанные перепонки, чтобы его не забрали в русскую армию во время японской войны, и с тех пор носил слуховой аппарат. Все друзья отца уважали его за подвиг против режима, они ненавидели Россию (а иногда – и Америку, зато любили Израиль). Эди же считала такой поступок безумием. Оглохнуть навсегда? Она-то, может, и перестанет есть, а вот Абрахам навсегда останется глухим.

Отцы Эди и Номана познакомились в детстве, когда еще жили в Киеве. Друзьями они не были, просто ее отец не умел отказывать, когда его просили о помощи. Несколько месяцев Номан периодически ночевал в гостиной, на диване со скользкой клеенчатой обивкой. И как только умудрялся не упасть? Абрахам засыпал в подвальном этаже, полусидя в кресле. Мать укрывала обоих одеялами. По утрам, когда сонная Эди спускалась завтракать, одеяла лежали аккуратно сложенные, а мужчин уже не было – они уходили на работу, которую подыскал для них ее отец.

Эди соображала намного лучше большинства одноклассников. Она обогнала их на год, а через три закончила Северо-Западный университет, где училась бесплатно, потому что там работал отец, – и закончила с отличием. Она поступила в юридический колледж и впервые начала отставать, закончив его со средненьким результатом. Может, потому, что в ее группе собрались одни умники, а может, потому, что на первом курсе заболела мать, а на втором – отец. Потому, что встретила будущего мужа и влюбилась, а может, потому что это был предел ее возможностей.

В то время она была красавицей: румянец на щеках, глаза блестят, темные кудри – мягкие и такие длинные, что можно было шарфом обмотать вокруг шеи, тончайшие прядки порхают на ветру, гладя подбородок и щеки. Она чувствовала себя интеллектуалкой, элитой, знала, что всего добьется и помешать ей не в силах никто, кроме нее самой.

Большая Эди Герцен.

– Правда, в крупных девках что-то есть. Даже в очень крупных, – сказал Абрахам.

– Вот и я о том же, – ответил Номан.

Эди даже не знала его имени.

Номан на диване. Абрахам в цокольном этаже. Родители спят наверху.

Эди совсем недавно пристрастилась к ночным перекусам. Весь день говорили об Израиле и Меир. Отец выкурил пачку «Пэлл Мэлл» и забыл поесть. У них осталась половина ржаного хлеба, а между кусками ржаного хлеба можно положить столько вкусного. Все это лежало в холодильнике, на кухне, рядом с гостиной.

Эди на цыпочках спустилась – ковролин, плитка, линолеум. Кто-то курил, но ей было все равно. С тех самых пор она всегда вспоминала о сигаретах, когда садилась поесть. Всю жизнь ненавидела и любила их запах.

Она сразу, не оборачиваясь, поняла, что свет включил Номан. Он сел за стол. Рта не успел открыть, а Эди уже знала, в чем дело. Она давно могла бы к нему подойти, провести пальцем по распухшим губам. Девчонки делали так все время, это считалось в порядке вещей. Половина класса вдруг превратилась в хиппи. Ее родители по-прежнему любили друг друга, держались за руки, сидя за столом, целовались утром и вечером. В том, чтобы хотеть кого-то, нет ничего дурного, если это правильный человек. Но Эди взвесила Номана и невысоко его оценила.

Где уж было ему догадаться? Он слишком много думал о ее весе, о том, каково это – сжать ее задницу, уткнуться в груди, прижать их к щекам. Каково спать с девчонкой бесплатно? А еще он думал о водке. Работа мало его тревожила.

Той весной мать наняла человека подстричь кусты, им придали необычную форму, и в боковом окне темнела зеленая спираль, залитая лунным светом. Между кусочками хлеба – ростбиф и салат из капусты с майонезом. Эди села за стол и начала есть. Номан снова закурил. Она его не боялась.

– Ты всегда голодная, – сказал Номан, злой, но не унывающий, одинокий иммигрант, что засыпал на скользком диване и неизменно просыпался на полу, хорошо хоть падение смягчал ковролин. – Все время тянешь что-нибудь в рот.

«Молчи», – подумала Эди.

Ее отец устроил Номана уборщиком, чистить школьные туалеты в Уиннетке[6]6
  Уиннетка – деревня к северу от Чикаго.


[Закрыть]
.

Салат был жирный и кисловатый.

Номан глубоко, пьяно затянулся и выпустил дым через нос. Он явно себя не контролировал. Эди во многих смыслах – тоже. Она его жалела. И все-таки уж лучше ему было промолчать.

– Может, лучше сунуть в рот кое-что другое? – спросил он.

– Стану я трахаться с тем, кто чистит сортиры.

– Для тебя и такой – удача. Потаскуха.

Эди продолжала есть. Она не торопилась, потому что хотела утолить голод; потому что сидела у себя дома, и здесь она была королевой; потому что женщины держат мир в кулаке. Доев бутерброд, Эди завизжала, сама удивляясь, каким пронзительным получился крик. Он разбудил мать с отцом и еще полквартала. В окнах гостиных и спален вспыхивали огни, все суетились, все волновались – все, кроме Абрахама, который снял на ночь слуховой аппарат и проспал весь переполох. Эди ни капельки не жалела. С ее точки зрения, никакой трагедии не случилось.

Ива

Свекровь Рашели чувствовала себя неважно. Назвать эту женщину хилой не поворачивался язык: ростом Эди была метр восемьдесят. В шелковых домашних платьях ее тело напоминало гигантское яйцо, и казалось, что в них она сама светится. Тем не менее, полгода назад Эди поставили стент в гниющее бедро – осложнение диабета, – а через несколько недель ей предстояла вторая операция. Кроме того, у свекрови почернели два зуба. Рашель не на шутку заволновалась, а еще ей стало противно. И все же она никак не могла начать этот разговор.

Вообще-то это было не ее дело – напоминать Эди о зубной гигиене. И без того хватало забот – хозяйство, дети, подготовка к бней-мицве[7]7
  Бней-мицва (ивр.) – множественное число для бар– и бат-мицвы, праздников в иудаизме, посвященных достижению мальчиком (бар-мицва) и девочкой (бат-мицва) совершеннолетия.


[Закрыть]
. (Все знали, что Рашель устраивает бней-мицву: ее парикмахер и тренер по пилатесу, учитель танцев, которого наняли для Эмили и Джоша, подруги, дотянувшие с рождением детей до тридцати. «Думаете, вы заняты? – говорила Рашель бывшим сокурсницам. – Это все цветочки».)

Она как могла поддерживала свекровь. Часами сидела в больнице вместе со свекром, Ричардом, и мужем, Бенни. Когда у Ричарда было много дел в аптеке, Рашель возила Эди по врачам и за продуктами. Готовила у них дома еду, терпеливо слушала, как Эди и Ричард препираются из-за всяких мелочей – кондиционера для белья, газона, домашних расходов. Споры всегда кончались одинаково: Ричард уходил, махнув рукой, Эди поворачивалась к Рашели, говорила вполголоса: «Брак – что птичья клетка», а потом изображала, будто чирикает.

Рашель поступала так ради мужа, ради семьи. Если уж надо, она все сделает, что ей стоит?

Однако среди обязанностей матери, жены и хозяйки не значились разговоры о гнилых зубах.

– Почему твой отец молчит? – спросила мужа Рашель. – Он что, не замечает?

Был поздний вечер, дети уже легли спать, отправив друзьям последние эсэмэски. Рашель и Бенни стояли на заднем крыльце. Он не спеша докуривал сигарету с марихуаной, Рашель дрожала, как дорогая породистая собачка. Они, наверное, с ума сошли, ведь январь на дворе. Бассейн укрыли брезентом. Прежде чем выйти, пришлось надеть огромные дутые куртки.

– Я знаю не больше тебя.

Нижний левый резец и зуб рядом с ним почернели у корня. Рашель видела их, только если свекровь улыбалась, но когда рядом были внуки, та улыбалась постоянно.

– Обязательно говорить об этом сейчас? – спросил муж.

Пар его дыхания и дым сигареты слились в большое облако. Бенни растер окурок носком ботинка.

– Когда же еще? – спросила Рашель.

Он погладил ее по шее, захватил волосы. В такие минуты она всегда терялась, не зная, кто хозяин положения.

– А может, вообще не стоит?

– Она твоя мать. Неужели тебе все равно?

– Я о ней ни на минуту забыть не могу, – печально сказал Бенни.

Он широко раскрыл глаза, сглотнул и расплакался. Рашель обняла его, они замерли – две куртки в холодной ночи. Муж и жена думали об одном и том же: эта беда – их общая, и если один споткнется, другой должен устоять.

– Может, поговоришь с ней завтра? – наконец сказал Бенни.

Его борода уколола щеку, и Рашель пришла в себя.

– Хорошо. Пока дети будут на уроке танцев.

– Вот и славно, – тихо ответил он.

* * *

Джош и Эмили брали уроки хип-хопа три недели, получалось уже неплохо, но Рашель боялась, что они не успеют закончить к празднику или, хуже того, опозорятся. Их выступление после ужина, дальше по плану фильм о том, как дети взрослели. Потом – угощение, отдельный столик, за которым гости смогут сами делать мороженое, и шоколадный фонтан, окруженный печеньем, кусочками бисквитного торта и клубникой. Рашель видела эти фонтаны на бар-мицвах и одной свадьбе. Она считала, что от них больше хлопот, чем радости – беспорядок просто кошмарный! Однако теперь такие фонтаны на каждом празднике, а она не хотела, чтобы расстроились дети – ее малыши, ее сокровище.

Они сами уговорили Рашель нанять учителя танцев. Нечего было и думать о том, чтобы спеть, как делал кое-кто из их ровесников. У Джоша как раз ломался голос, а Эмили с ее хриплым баском три года подряд не принимали в школьный хор. Однако близнецы были прилежными детьми, с первых классов играли в футбол, стали сильными, ловкими, понимали, что значит тренировка. Они обещали заниматься как следует. Обещали не подвести.

А еще Рашель полагалась на их учителя, Пьера, который исколесил всю страну и даже выезжал за границу с постановками бродвейских мюзиклов. Все это она выяснила, перерыв Интернет. В прошлом Рашель была отличницей и очень серьезно подходила к сбору информации. Кроме того, она не могла оставлять детей на целый час, да еще три раза в неделю, с первым попавшимся стариком, у которого есть туфли для степа и офис, арендованный на несколько лет.

Правда, беспокоилась Рашель зря – Пьер оказался находкой. Он переехал в их места года два назад, чтобы жить поближе к матери, которой поставили какой-то страшный диагноз, чуть ли не лейкемию. А ведь на первый взгляд и не скажешь, что рядом существуют такие ужасные недуги.

– Нужно заботиться о близких, – объяснил ей Пьер. – Кроме близких, у нас никого на свете нет. Вы же понимаете.

Рашель усиленно закивала. Он попал в самую точку.

И хотя его студия располагалась в дальнем углу бесконечного делового центра, что стоял в квартале от нового «Уолмарта» на Восемьдесят третьем шоссе, войдя в нее, Рашель сразу поняла, что Пьер – талант, а не проходимец. Помещение выглядело скромно – маленький кабинет, зал с белыми стенами, зато в прихожей висело множество фотографий хозяина с бродвейскими актерами, поп-певцами и телезвездами. Снимки были явно не постановочными: на берегу моря веселый Пьер обнимает тонкой, как макаронина, рукой белозубого мужчину с голым торсом; Пьер сидит за столом в окружении знаменитостей, его большие ласковые глаза блестят; вспотевший Пьер после выступления, рядом – другие танцоры, его гладкая кожа цвета какао покрыта слоем грима, улыбка светится счастьем. При взгляде на эту фотографию Рашель показалось, будто она слышит стук его сердца и тяжелое дыхание. Пьер заражал своей энергией и жизнелюбием. Она еще не встречала таких людей, как он.

Однако, стоя в кабинете и наблюдая через стекло за детьми, Рашель видела, какие они до сих пор неуклюжие. У Джоша вроде бы получалось лучше, он попадал в ритм, хоть и держался скованно, зато Эмили постоянно сбивалась, порой замирая и глядя в пространство, и беззвучно шевелила губами, отсчитывая такт, пока учитель в который раз показывал им движения. Пьер никогда не выходил из себя, говорил мягко, подбадривал, а когда Джош наконец одержал маленькую победу, крикнул: «Давай-давай, парень, жги!»

«Я из них конфетки сделаю», – обещал он, и Рашель ему верила. В конце концов, Пьер знаком с Рики Мартином.

Близнецы попрощались с учителем и прошли мимо, уткнувшись в «айфоны» – подарок на прошлую Хануку. Рашель купила их скрепя сердце. Все эти исследования насчет опухолей и рака! Она даже не разрешала детям говорить по смартфонам, только писать сообщения.

– Проголосуйте завтра, – напомнил Пьер.

– Конечно, – отозвалась Эмили.

– Вы тоже могли бы, – сказал он Рашель, кивая на одну из фотографий.

На ней Пьер и голубоглазый парень с ирокезом и азиатской внешностью чокались стаканчиками мороженого. Пьер объяснил, что это – его бывший ученик, который участвует в шоу «Так значит, ты умеешь танцевать?». Он прошел в финал, и теперь ему нужны голоса зрителей.

– Принимают и звонки, и сообщения, если писать вам больше нравится.

Ей не нравилось, но почему не попробовать?

* * *

Урок шел полтора часа, а дом родителей мужа – тот самый, где выросли Бенни и его сестра, Робин, – был в десяти минутах езды от студии. Это значило, что у Рашели есть по крайней мере час. Вполне достаточно, чтобы поговорить со свекровью о зубах и, возможно, о более серьезной проблеме – здоровье, которую Эди даже не пыталась решить, несмотря на серьезные предупреждения врачей и близких. Ноги, зубы, сердце, сосуды. Эди разваливалась. Весила уже больше трехсот фунтов. Если она не начнет худеть – умрет, врач им так и сказал. Из теоретической возможности шунтирование скоро может превратиться в необходимость. Сколько еще операций нужно, чтобы она взялась за ум? Неужели ей на себя плевать? Ни Рашель, ни Бенни, ни их знакомые – никто не мог себе такого представить.

Отец Бенни все время отмахивался: «Ты же знаешь свою мать. Если упрется, ее не заставишь». Больше на эту тему он не распространялся. Просто не хотел спорить с женой. Со своими детьми, внуками и Рашелью она обращалась чудесно, а Ричарда постоянно клевала, будто воробей крошку, до которой никак не добраться. Рашель этого не одобряла.

Она была уверена, что поддерживать Эди – обязанность мужа, но в конце концов пришлось взяться самой. Рашель проехала длинную вереницу новых домов, потом еще одну и оказалась в переулочке, полном зданий, построенных еще в шестидесятые. Владельцы так и не продали их застройщикам или напрямую – новым жильцам. Одинаковые дома попадались через один. Многие – в деревенском стиле, у каждого задний двор окружен забором. В теплое время здесь цвели старые американские вязы. Славный тихий квартал. В семейных альбомах Рашель видела, каким был дом тридцать лет назад. У толстой ивы, покрытой сережками, стояли Бенни и Робин. Сестра – коренастая, под рубашкой-поло – маленькие груди торчком, брат – в кепке с логотипом команды «Кабз» и бейсбольной перчатке. Улыбка до ушей, на зубах брекеты, весь так и светится. Как вышло, что Бенни – такой жизнерадостный, а Робин всегда мрачная? Никто не знал. Гены – вот и все, что можно было предположить. Иву спилили, напротив гаража на две машины росли теперь лишь низкие кустики, неровно подстриженные Эди, которая по весне иногда кромсала их огромным секатором. «Люблю свежий воздух», – говорила она.

Рашель остановилась на другой стороне улицы, но из машины не вышла и зажигание не выключила – так и не смогла себя заставить. «Несправедливо!» – думала она. Слово жарко вспыхивало, жгло ее, точно клеймо. Почему она согласилась? Потому что это – их общая беда. Потому что ее задача – беречь здоровье и счастье близких. Потому что в трудную минуту муж подставлял ей плечо, и она платила ему тем же. Например, сейчас.

Дверь открылась, вышла Эди в необъятной норковой шубе и такой же шапке, что достались ей в наследство от рослой и грузной матери. («Морально я против меха, – однажды сказала Эди. – Но если шуба уже есть, ведь не выбросишь». Рашель тогда погладила мех изящной наманикюренной ручкой и представила, что однажды возьмет эту шубу себе. «Да, норкой разбрасываться нельзя», – согласилась она со свекровью.) Рашель и глазом не успела моргнуть, как Эди села в свою машину и уехала.

Невестка, не раздумывая, последовала за свекровью. Мимо школьного стадиона, где шел матч и на цифровом табло мигала надпись «Вперед, ребята!», потом к «Макдоналдсу». Эди почти не задержалась у окошка «Макавто», вернулась на дорогу, но поехала не домой, а в другую сторону. Рашель продолжала следить, снедаемая постыдным любопытством. Следующим оказался «Бургер кинг», снова окошко для водителей. Прежде чем выехать на главную дорогу, Эди приостановилась на парковке перед мусорным контейнером и швырнула в него скомканный пакет из «Макдоналдса» и пустой стаканчик. Меткий бросок.

Эди уезжала от дома все дальше, и Рашель совсем загрустила. Уголки ее губ слегка опустились, она тихо, покорно вздыхала, выпуская воздух через нос. Примерно через милю свекровь повернула к торговому комплексу. Остановилась возле китайского ресторана, едва освещенного в это раннее время, положила в урну пакет из «Бургер кинга» и вошла. Молодая официантка поспешила ей навстречу с распростертыми объятиями.

«Она же умирает, – подумала Рашель. – Неужели мы не сможем ей помочь?»

Хотелось ворваться в ресторанчик, схватить Эди за воротник ее прекрасной шубы и потребовать… потребовать чего? Чтобы она прекратила есть? Прекратила есть все подряд? Но тогда станет ясно, что невестка за ней шпионит, а в этом Рашель ни за что не призналась бы.

Она поехала в студию – квартал и еще квартал, поворот налево, потом направо. До конца урока осталось двадцать минут, и Рашель успела понаблюдать, как занимаются близнецы. Какие же они славные, здоровые, стройные! Линией рта Эмили немного напоминала тетю Робин, у нее такие же грустные, плотно сжатые, но привлекательные губы. Джош был вылитый Бенни – темные густые волосы ежиком, на удивление красивые брови, сдержанная, решительная улыбка. Разве могут они превратиться в подобия своей бабушки? Правда, Эмили иногда хандрила. Скорей всего, не из-за проблем с питанием, однако проследить за этим не мешает.

Пока дети собирались, Рашель и Пьер стояли в дверях. Она принялась осторожно выяснять, что думает учитель.

– Надеюсь, дети не совсем безнадежны?

– Неограненные бриллианты, – ответил Пьер и подмигнул. – Ждут своего часа, чтобы засверкать.

Он взмахнул руками, и Рашель готова была поклясться, что в воздухе остались искорки волшебной пыльцы.

– Дорогая Рашель, а как ваши дела? Вы готовитесь к большому празднику!

Она уже плакалась ему насчет фонтана. При мысли о литрах шоколада, что взлетают и падают в булькающее озеро, ей становилось дурно. Прямой путь к кариесу – по меньшей мере. Но что делать? Праздник устраивали не для нее, а для детей и близких. «Немного шоколада никому не повредит», – сказал тогда Пьер и расхохотался. Рашель тоже засмеялась, хоть и не уловила смысл шутки.

– На следующей неделе разошлю напоминания с датой. Мы заказали такие магнитики…

Она достала один из кошелька. На нем была надпись: «Бней-мицва Дожша и Эмили, 5 июня 2010 года. Сегодня повеселимся!»

– Вы, конечно же, в списке гостей.

Само собой выскочило. Она ведь не собиралась его приглашать. Правда, будет замечательно, если Пьер станцует.

– Очень мило с вашей стороны, – сказал он.

Рашель покраснела.

– Я понимаю, вы – человек занятой. Вас, наверное, зовут на все вечеринки.

– Нет, приглашают меня не так уж и часто. Думаю, многих беспокоит, с кем я приду, – засмеялся Пьер.

Шутка касалась его личной жизни, которую он не особенно скрывал.

– Приводите, кого хотите, – сказала Рашель, украдкой взглянув на фотографии звезд.

Она и в самом деле не возражала.

– Я посмотрю свое расписание, – ответил Пьер.

Рашель просто сердцем чувствовала – знала! – что он тоже говорит искренне.

* * *

Когда они вернулись, Бенни накрывал на стол. Рядом стояла коробка с пиццей. Он еще не снял костюм – старенький, стрелки на брюках еле видны. «Завтра же отнесу его в секонд-хенд», – подумала Рашель. Муж явно только что приехал. Сегодня была его очередь готовить, а он сжульничал и заказал пиццу.

– Ты хотя бы салат купил? – спросила Рашель. – Хоть что-нибудь полезное?

Бенни достал из сумки большую коробку салата.

– Я что, сумасшедший? Ты же меня тогда отправишь спать в конуру.

– У нас нет ни конуры, ни собаки, – заметил Джош.

– Это выражение такое, – объяснил Бенни. – Шутка. Где твое чувство юмора? И когда мой сын успел стать занудой?

– Он совсем не зануда, – сказала Рашель. – Видел бы ты, как он сегодня танцевал.

Сели ужинать. Бенни расспрашивал близнецов, как прошел день. Он действительно занимался детьми, и Рашель это очень ценила. Ее отец – несчастный, измотанный, уставший от работы, жены, ребенка, жизни, всего на свете – редко обращал внимание на дочь. Он ужинал с каменным лицом, под его суровыми взглядами Рашель с матерью даже пикнуть не смели.

– У папы был тяжелый день, – шепотом говорила та.

В доме Рашели за столом не молчали никогда.

После ужина сели смотреть «Так значит, ты умеешь танцевать?». Выступал ученик Пьера, Виктор Лонг. Его волосы стояли торчком от геля, глаза сияли. Лонг подпрыгивал, и его ноги взлетали к ладоням расставленных рук. Он падал, скакал, как мяч, вскидывал колени. Все это происходило под музыку, в которой то и дело завывало что-то вроде автомобильного гудка. Рашель не понимала таких танцев, но восхищалась грациозным, подтянутым Виктором. Дети были от него в восторге.

– У меня так никогда не получится, – протянула Эмили, сунув большие пальцы под мышки. – Только облажаюсь.

– Все будет хорошо, – сказала Рашель.

– У меня даже лучшее движение – полный отстой.

Девочка утерла слезу, вышла, и материнское сердце потянулось за ней.

Уложив детей, Бенни и Рашель, закутанная в теплое пальто, вышли покурить. На этот раз она тоже сделала несколько затяжек. Бенни привязался к травке сильнее. Для него сигарета была наградой после длинного рабочего дня. Рашель курила марихуану только ради забавы, но сегодня, после слежки за Эди, она грустила и чувствовала, что имеет полное право расслабиться. В конце концов, она так занята весь день! И по хозяйству надо успеть, и детей отвезти. Четыре раза в неделю Рашель ходила на пилатес, иногда встречалась в синагоге с пожилыми дамами из общины, которые считали себя очень мудрыми, а на самом деле знали только самую малость, и то – не до конца. Она ездила в салон красоты (регулярно подстригала челку и раз в месяц красила волосы), делала маникюр, педикюр, эпиляцию, готовила, покупала продукты. Рашель любила читать. (Она состояла в трех книжных клубах, но приходила, только если там обсуждали книгу, которая ей нравится.) В хорошем расположении духа на вопрос, чем занимается, она отвечала: «Трачу мужнины деньги». Шутила. Однако это была чистая правда.

– Так у ребят никаких успехов? – спросил Бенни.

– У Джоша что-то получается. А вот Эмили никак не попадает в ритм.

– Ну, ведь они только начали.

Он взъерошил ей волосы.

– Не надо!

– А что такого? – Он опять взлохматил волосы, и прядки упали на лицо. – Укладочку сделала?

Бенни захохотал. Совсем накурился. Он погладил щеку жены и вдруг сжал ее подбородок.

– Какой он у тебя хорошенький!

Он поцеловал Рашель. Та забрала сигарету.

– Хватит с тебя.

Она сунула руку в карман его брюк, нащупала сквозь ткань член, приласкала.

У мужа было такое хорошее настроение, что Рашель не хотела заводить разговор о свекрови, но тут он сам о ней вспомнил.

– Ты видела сегодня миссис Мидлштейн?

– Миссис Мидлштейн-старшую?

– Именно.


Ниже приводится список вещей, которые Рашель утаила от мужа. В хронологическом порядке.

1. Когда они стали встречаться, она еще не рассталась с Крейгом Россманом, студентом Корнелльского университета. Случилось это месяцем позже. Просто Рашель хотела объясниться при личной встрече, на рождественских каникулах. Зачем обижать хорошего парня и говорить ему такое по телефону?

2. Рашель сказала Бенни, что принимает таблетки. Чтобы он не подумал, будто она распущенная. Правда, их принимали многие, в том числе – и от менструальных болей, но ведь Бенни считал ее чистым ангелом. В итоге на вечеринке выпускников Рашель забеременела двойней, когда они с Бенни, пьяные, занимались сексом в ванной его друга.

3. Ей не нравилось дешевенькое, тонюсенькое колечко, которое Бенни подарил ей по случаю помолвки. За ужином в чикагском ресторане он преподнес его в дешевенькой коробочке из красного бархата, и Рашель по-королевски разыграла восторг. Руки у Бенни тряслись. Вот умора! Ведь он уже знал, что она согласится. Другого ответа и быть не могло.

4. При встрече его сестра не показалась Рашели милой. Робин была – и осталась – несчастной, угрюмой девушкой со странностями. Рашель так и не простила Робин за то, что на свадебных фотографиях та ни разу не улыбнулась нормально. Не говоря уже о том, что напилась. Да, напилась! Неужели никто не видел, сколько Робин выхлебала? Рашель, была бы на то ее воля, вырезала бы сестру Бенни из всех фотографий в альбоме.

5. Раз-другой в месяц она ходит на дневные сеансы, тайком, чтобы не обиделся муж, ведь он столько работает. Отсюда проистекает двойной обман. Во-первых, Рашель врет, когда Бенни спрашивает, что она делала днем. Во-вторых, когда они вместе идут на фильм, который она уже видела, Рашель притворяется, будто смотрит его впервые. Поэтому Бенни уже начал спрашивать себя, куда подевалось ее чувство юмора. В более тонком смысле, на уровне подсознания, этот вопрос выглядит иначе: где ее способность радоваться? Ведь она почти не смеется над шутками.

6. Наконец, ей не так уж и нравится торчать дома. С другой стороны, на работе неизбежны конфликты с начальством, ответственность, заседания в сумрачном кабинете, интриги, прочие гадости, с которыми Бенни имеет дело каждый день (и Рашель за это ему благодарна). Они пугают ее настолько, что в разговоре со своими друзьями, родителями мужа, тренером и дамами из общины Рашель всегда облегченно вздыхает: «Я – прирожденная домохозяйка», пусть даже чувствует, что все могло сложиться иначе, если бы она не дала Бенни всунуть, потому что это было так приятно, и не забыла потребовать, чтобы он вынул.

А вот и новая ложь: Эди она сегодня не видела. Никого не было дома.

* * *

– И что у них там происходит? – спросил Бенни.

Его кайф растворился в зимнем воздухе.

– Не знаю, – ответила Рашель. – Это твои родители, тебе виднее.

– Куда же она могла поехать?

– Бенни…

– А? – Он шаркнул ботинком, растирая что-то воображаемое.

Рашель частенько преподносила мужу идеи – так, будто мысль изначально принадлежала ему. Иногда она ругала его, но мягко, словно дразнила, чтобы не получилось обидно. А еще – очень редко, потому что родители воспитали Бенни мужчиной, – Рашель подсказывала ему, что делать.

– Поговорить с матерью должен ты сам.

– Я позвоню отцу.

– Как хочешь.

* * *

На следующее утро Рашель и Бенни наблюдали, как дети в зимних куртках репетируют у бассейна. В бумбоксе, пристроенном на раскладном кресле, бабахал хип-хоп. День выдался прекрасный, морозный, в ясном безветренном небе светило солнце. Эмили вслух отсчитывала ритм. Джош сосредоточенно закрыл глаза. Они безуспешно пытались скользить по вымощенному плиткой двору.

Сестра сняла шапку, брат развязал шарф. Эмили пошла к бумбоксу, чтобы снова включить ту же музыку, и в этот миг Джош сделал одно быстрое и великолепное движение.

Рашель ахнула.

– Видела? – спросил Бенни.

– Да.

– Весь в отца. – Он прошелся по кухне лунной походкой.

– Точно.

Бумбокс опять загудел. Рашель уже ненавидела эту песню.

– Я решил заехать сегодня к моим, – сообщил Бенни, пряча глаза.

Вчера жена ему отказала. Она уснула, свернувшись калачиком на другом краю постели, да еще положила сзади подушку, чтобы предотвратить любые поползновения.

Рашель не знала, что ответить. Если она одобрит мужа, получится, будто он выполняет ее приказ. На самом деле так оно и было, но вновь ранить самолюбие Бенни не стоило. Если она промолчит, он подумает, что она еще злится, а это неправда. Сейчас она любила его как никогда. Стоило мужу принять одно правильное взрослое решение, и она простила все: и его несерьезное отношение к операциям, и то, что он не мог приготовить или купить нормальную еду. Рашель обняла Бенни, запустила в его шевелюру пальцы и поцеловала так крепко, что дочь, увидев их в окне, поверила в любовь и святость брака.

Позже на парковке торгового центра – в «Нордстроме» была распродажа, зимние куртки, скидка тридцать процентов – Рашель начала строить план по спасению свекрови. Для этого требовалось участие Бенни, а особенно Ричарда. Только общими усилиями они смогут поставить Эди на ноги. Рашель с радостью будет готовить ей здоровую пищу. В студии пилатеса есть диетолог. А может, она просто запишет Эди в общество желающих похудеть. Сама будет возить свекровь на встречи, даже сядет с ней рядом, если нужно. Пожертвует дневными сеансами ради походов в тренажерный зал, если Эди наконец решит заниматься. Черт, ей всего-то и нужно гулять каждый день! Даже такая малость поможет. Без Ричарда не обойтись: только он в состоянии проследить, чтобы Эди тайком не ездила по фастфудам. Если он слишком занят, придется меньше заниматься делами. Заработать можно всегда, а жена у тебя одна. Бенни должен мать навещать, звонить каждый день, говорить, что любит. Звонок сына для женщины – все. Рашель это хорошо себе представляла.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации