Текст книги "Путь лапши. От Китая до Италии"

После ужина я спросила у Джейн, что, по ее мнению, является залогом семейного счастья. Она призадумалась лишь на секунду и ответила: «Всегда поддерживай своего мужа в его мечтаниях и устремлениях».

И с этим напутствием я отправилась в недельное восхождение на вершины, столь дорогие сердцу моего любимого.

* * *

Утром мы всей многочисленной командой отправились к начальному пункту нашего пути. Наш гид, недавний выпускник института по имени Анарбек, рассказал нам, что в течение недели нам предстоит пройти по двум дорогам на высоте двенадцать тысяч футов. Он и один из носильщиков оказались этническими киргизами, напоминающими смесь ханьцев с тибетцами. А вот повар и второй носильщик имели более светлую кожу и волосы русских предков. Как выяснилось, многочисленность нам еще очень даже пригодится; я не вполне себе представляла все испытания, через которые нам предстояло пройти.

Путешествие началось безмятежно. Мы неторопливо продвигались по долине, прорезавшей красные, сложенные из песчаника склоны, а затем остановились перекусить у одной юрты. Две сестры бросили доить коров и принесли нам кружки с кумысом, жидким беловатым напитком, изготовленным из кислого коровьего и кобыльего молока, которое оставляют на несколько дней, так что получается алкогольный напиток, наполненный пузырьками углекислого газа. Это киргизский национальный напиток, который дают даже младенцам, настолько древний, что упоминания о нем имеются даже в путевых заметках Марко Поло.

Поло сравнивал этот напиток с хорошим вином; моя же реакция была иной. Крэйг сделал пару снимков моей реакции: выражение неописуемого ужаса разлилось по моему лицу, как только я сделала первый глоток. Никогда в жизни мне не приходилось пробовать ничего подобного. Кумыс казался то сладким, то кислым, то соленым и был похож совсем не на вино, а на какой-то самогон, разбавленный содовой и испортившимся молоком. «Этот напиток имеет очень сложный вкус», – сказала я хозяйке, надеясь, что она примет гримасу, перекосившую мое лицо, за улыбку. По счастью, Анарбек допил мою чашку за меня и наполнил свою большую бутылку для воды. «Это придаст мне сил во время пути», – сказал он. По всей видимости, для киргизов кумыс – то же, что для американцев «гейторэйд».

И все же это был подарок, поэтому я выразила сестрам свою благодарность, протянув пригоршню кураги. В ответ они преподнесли мне что-то напоминающее шарик для пинг-понга. «Это курут, – объяснил Анарбек. – Сушеный йогурт. Очень удобная вещь в походе».

Ожидая, что он будет по вкусу такой же, как йогурт, которым покрывают изюм, я тут же отправила курут себе в рот. Рот мой тут же сморщился от кислоты, а язык покрылся похожим на мел веществом, напомнившим мне таблетку пепто-бисмола. В глубине ранца у меня еще был шоколадный батончик, но я решила прекратить обмен здесь и сейчас, не желая лишиться его ради еще одного сюрприза.

Ужин, который в тот вечер приготовил наш повар, был ненамного лучше. Он захватил с собой большое количество тяжелых свежих овощей, таких как капуста и помидоры, которые я бы никогда не взяла в поход, а вместе с ними сорок хлебных лепешек, столь же важных для киргизов, как для уйгуров, и огромнейшее количество русских копченых колбасок из говядины с сыром. Обычно ужин представлял собой упрощенный вариант того, что мы пробовали в Синьцзяне, например плов или суп, такой как борщ, с добавлением макарон. Пища готовилась в тяжелом чугунном казане. (Неудивительно, что требовалось два носильщика.)

Именно из-за еды я никогда не любила походы: я всегда оставалась полуголодная. До встречи с Крэйгом я не особо много ходила в пешие походы и никогда не спала в палатке. (Мой отец всегда относился к подобным развлечениям скептически, подобно многим китайцам: к чему лишать себя комфорта и благополучия?) Но с Крэйгом я умудрилась пересечь Сьерра-Неваду и установить палатку на побережье Мэйна. И только после нашей свадьбы Крэйг узнал правду. На второе утро нашего медового месяца он разбудил меня в восемь, чтобы отправиться в пешую экскурсию по побережью На-Пали. Хотя несколькими днями ранее я с охотой согласилась на эту нелегкую прогулку, в то утро меня одолевали вялость и апатия. Он запихнул меня в машину, и мы отправились на стартовый пункт. Когда мы карабкались по скользкой тропе, мои новые кроссовки насквозь пропитались глиной, и я уже не могла больше сдерживать своего раздражения.

«Но я думал, что тебе нравятся спортивные походы», – сказал Крэйг. В мою защиту можно сказать лишь, что мой энтузиазм не был напускным. Я стремительно теряла голову и в своем состоянии влюбленности готова была делать все, что он скажет. Со временем, однако, у меня выработалась молчаливая терпимость по отношению к хобби мужа, а позднее я даже почувствовала, что разделяю его увлечение. Но из-за своего упрямства я, разумеется, никогда напрямую не признала бы этого.

В любом случае, несмотря на ужасную еду, я начинала любить наш киргизский маршрут. Такие же прекрасные горы, как в Йосемити, но не такие многолюдные: за целый день мы обычно встречали на своем пути лишь одну группу пеших туристов или местную семью. На ночлег мы устраивались в долинах, окруженных альпийскими лесами, и, застегнув свои спальные мешки, погружались в безмятежный сон. После шумной суеты Китая эти горы восстановили нас и помогли перестроиться на более размеренный темп.

На второе утро мы выглянули из палатки и увидели, что долина покрыта белым.

– Был снег? – всполошилась я.

– Иней, – просиял Крэйг. – Просто иней.

Что ж, это, конечно, не пятизвездочный отель, как я люблю. Но Крэйг потягивал растворимый кофе и выглядывал из палатки такой счастливый, что мне ни за что не хотелось бы лишить его этого удовольствия. Здесь он был дома как нигде, и я была счастлива этим.

Во время еды мне приходилось мучительно выдавливать из себя улыбку – настолько еда была ужасной, – но в один прекрасный день мы натолкнулись на местного жителя, у которого на огне около юрты стоял казан молока. Он процедил его через марлю, профильтровал, и получились густые сливки. Он пригласил нас в палатку, чтобы снять пробу.

Мы устроились за низким столиком и обмакнули кусочки нана в самые сливочные из сливок – лучше тех, что я покупала в особых магазинах специально для взбивания, и даже лучше тех, которыми украшены десерты в изысканных французских ресторанах. Хозяин также предложил нам миски с йогуртом – напомнившим мне крем-брюле и йогурт, который мне довелось пробовать в тибетском районе Китая.

Коров же, дающих эти замечательные молочные продукты, видно нигде не было. Оказалось, что они свободно паслись в горах и могли прийти домой сами или же их собирал пастух.

Именно свобода выгула животных является залогом роскошного вкуса этих сливок и йогурта, объяснил Анарбек.

«Разные пастбища и разная трава дают разный вкус», – сказал он. Это нежданное сокровище посреди горного пути было словно подтверждением того, что мы с Крэйгом, при наших различных интересах, все же совместимы, как я надеялась.

Однако в последний день нашего похода погода переменилась. Едва мы надели ранцы, пошел снег. Мы пересеклись с семьей местных жителей, которые разобрали свою юрту и теперь везли ее на повозке с лошадью в противоположном направлении. Большинство местных жителей уже уехали; хотя было лишь начало сентября, зима приближалась. К середине дня мы оказались в снежной буре около озера, расположенного чуть ниже самой высокой точки нашего маршрута.

«Ала-Куль разбушевался!» – сказал наш повар. Он обогнал нас, и раздутый рюкзак болтался у него за спиной, словно легкий воздушный шар. Берег озера был едва виден из-за снегопада, но я больше переживала из-за того, что не вижу собственных ног, поскольку очень старалась не поскользнуться на ледяной тропе и все больше отставала от Крэйга и нашего гида. Именно в такие моменты я проклинала последними словами железный дух своего мужа. Не только в походах, но и когда он предлагал переплыть какой-нибудь водоем или нырнуть поглубже во время дайвинга. Почему обязательно нужно довести меня до предела? Пыхтя и сопя, я наконец нагнала Крэйга и нашего гида в самой верхней точке перевала. Я вздохнула с облегчением и только потом посмотрела вниз. Если бы это был горнолыжный склон, он заслуженно получил бы двойной черный диамант. В ясный день спуск по нему был бы труден, но снег сделал эту задачу невыполнимой.

«Гм», – сказал Анарбек. Теперь снег валил еще сильнее и не было никаких признаков нашего повара и носильщиков. Возможно, снег засыпал их следы? Или они соскользнули со склона? Именно это место упомянул Анарбек, когда я спросила его до начала нашего похода о самой опасной ситуации, в какой ему довелось побывать. Именно здесь во время одного из походов потеряла равновесие одна очень тучная женщина и скатилась со склона, пролетев пару сотен метров; наш гид схватил ее и спас, вытащив наверх.

Он начал медленно продвигаться по хребту, старательно вбивая ноги в снег и рыхлую почву под ним. Крэйг последовал его примеру, а я решила не шутить с удачей и вместо этого уселась прямо в снег и стала продвигаться миллиметр за миллиметром по проторенному ими пути. Склон вскоре стал не таким крутым, и мы заметили следы, оставленные нашей командой. Но испытания были впереди: нам еще предстояло пройти много километров, а снег сменился дождем. Я не могла сказать, что хуже: теперь, когда мои ноги промокли до костей, а плащ и водоотталкивающие брюки были одним названием. Когда мы добрались до реки, я читала молитвы, перебираясь на другую сторону по бревну, переброшенному через стремительный поток.

С сумерками мы наконец добрались до небольшого гостевого домика, где обнаружили остальных членов нашей команды – ничуточки не уставших. В этот день мы прошли двадцать миль, а всего за неделю – более шестидесяти. По счастью, на следующий день нас должен был забрать автомобиль. Выкупавшись в грязном бассейне с горячей родниковой водой, мы уселись за стол, и наш повар подал то, что он назвал лагман, хотя блюдо это было мало похоже на вытянутую вручную лапшу. Он просто бросил в котел лапшу быстрого приготовления и оставшиеся овощи и приправил это все специями из пакетика. Но этот незамысловатый ужин напомнил мне, что сказал как-то Крэйг об ужине после особенно утомительного дня в пути: мне показалось, что я в жизни не пробовала ничего вкуснее.

* * *

После недели, проведенной среди дикой природы, мы с Крэйгом направились в Бишкек, столицу Киргизии. Еще несколько месяцев назад здесь проходили кровавые столкновения, но теперь город был безмятежен, даже космополитичен, с его парками и зданиями в советском стиле, которые напомнили мне Москву. Молодые женщины на улицах были похожи на массовку из «Секса в большом городе»: в футболках с открытыми плечами, обтягивающих джинсах и на шпильках. Постеры с Жизель Бундхен и другими супермоделями украшали модные витрины, которые ожидаешь увидеть в Париже или Нью-Йорке, а по дорогам разъезжали «Мерседесы» и BMW.

Мы устроились в небольшом уютном отеле на тихой улочке. Наш номер был на очаровательной мансарде деревянного здания, напомнившего мне горнолыжное шале; здесь мне удалось впервые за неделю принять ванну. В отеле оказалась комфортабельная столовая, где каждое утро можно было найти шведский стол с блинами, фруктовым джемом и сливочным йогуртом. За завтраком мы видели других иностранцев, но мало кто из них проводил в Бишкеке отпуск. Сотрудники международных организаций приехали наблюдать за предстоящими выборами, дипломаты прибывали к месту командирования, а на огромной воздушной базе, поддерживавшей американские операции в Афганистане, работали американские военные подрядчики.

Как-то утром я разговорилась с одним из них – мужчиной средних лет со Среднего Запада, с грубоватыми и фамильярными манерами. Он спросил, что мы с Крэйгом делаем в Киргизии. Я ответила, что мы только что завершили недельный горный переход. «Что вы сделали?» – переспросил он и выпучил глаза.

Он поинтересовался, что мы запланировали на этот день. Я обнаружила, что Бишкек имеет большое разнообразие национальных заведений, и ответила, что вечером мы планируем отправиться в итальянский ресторан.

«Бросьте! Итальянский ресторан? Здесь?» – искренне рассмеялся он. И рассказал мне, что с базы напрямую едет в отель. «Ну уж нет, я сегодня вечером из отеля точно не выйду. Особенно после того, как этот деревенщина из Флориды пообещал одиннадцатого сентября сжечь Коран. Если он сделает это, такое начнется!»

Как оказалось, флоридский пастор не стал исполнять свою угрозу, но даже в противном случае, полагаю, мы провели бы такой же ничем не примечательный вечер, украшенный лишь более-менее сносным ужином из равиоли с сыром местного изготовления.

Киргизская и итальянская кухня в действительности имеют много схожего, как я выяснила: начиная с количества молочных продуктов и макаронных изделий, употребляемых в этих странах. Киргизы употребляют больше муки в расчете на человека, чем любой другой народ мира, включая итальянцев. Я сама удостоверилась в этом, побывав в гостях у своей знакомой Гюльзат в ее квартире в пригороде Бишкека.

Я познакомилась с Гюльзат на лекции о Средней Азии в тот год, когда Крэйг был в Кембридже. Социолог, объехавший весь мир, она тоже получила постдокторантуру. Она сразу понравилась мне. Прямолинейная и серьезная, она не выглядела как типичный профессор. Как многие молодые женщины в Бишкеке, она носила яркие платья, облегающие блузки, плюс к тому огромное количество макияжа на красивом худом лице.

В один из вечеров Гюльзат пригласила нас с Крэйгом на ужин к себе домой. Я встретилась с ней пораньше, чтобы помочь готовить. По дороге к ее квартире мы зашли в магазинчик прямо в ее доме, чтобы купить молочных продуктов. Молочные продукты занимают в рационе местных жителей столь важное значение, что подобные магазинчики имеются в большинстве домов или поблизости, объяснила она. Она взяла пакет айрана, водянистого йогуртоподобного напитка, а мне передала что-то похожее на сладкий батончик: творожный сырок в шоколаде, с которым я справилась за пару секунд.

Гюльзат жила со своим мужем, двухлетней дочерью и свекровью в маленькой однокомнатной квартире. «Мы не очень… технологически развиты», – сказала она, когда мы поднимались по темной лестнице. И также предупредила, что она не очень хороший повар. «Заранее прошу меня извинить», – сказала она.

В узкой прихожей висела репродукция портрета элегантной русской дамы; я помнила его по изображению на обложке издания «Анны Карениной», которое мне довелось читать в старших классах. Гюльзат познакомила меня со своей свекровью – женщиной по имени Роза, с короткими кудрявыми волосами и загорелым лицом. Она жарила боорсок – квадратики теста, которые затем просушивают и посыпают сахарной пудрой. «Так принято встречать гостей», – сказала Гюльзат, подавая это нехитрое лакомство с черным чаем, разлитым по пиалам – чашкам без ручек, которые напоминают китайские миски для риса. Она наполнила их только до половины, как принято в Средней Азии. «Наполнять пиалу до краев считается знаком неуважения», – объяснила она. Эта традиция позволяет сохранить горячей воду, а также указывает, что хозяин будет постоянно уделять внимание своим гостям, подливая им чай по мере необходимости.

Выпив чая, мы принялись за приготовление лапши. «Киргизская кухня по сути своей представляет лишь мясо и тесто», – сказала Гюльзат, и фраза эта будет эхом стоять у меня в ушах, когда я отправлюсь дальше на запад. Она добавила к муке и воде щепотку соли, и я стала месить тесто – не зря столько лет тренировалась.

Когда я закончила, Гюльзат завернула его в банный халат и поставила на балкон около кухни. Затем она собрала все остальные ингредиенты. «Иначе я могу что-нибудь забыть», – объяснила она. Пока мы готовили, она рассказала мне, что была очень разочарована американскими продуктами питания. Йогурт ужасный. Мясо безвкусное. Овощи несвежие. «Я пыталась закупаться в органических магазинах, но получилось слишком дорого», – сказала она, процитировав моего мужа. В Киргизии больших ферм нет, и все выращивается без использования химикатов. Каждая семья солит на зиму овощи и заготовавливает варенье.

Она принесла с балкона банку, открыла ее и передала мне хрустящий огурчик, кисловатый ровно настолько, чтобы я потянулась за другим. Она положила ложку ягодного варенья мне в чай, и он наполнился ароматом лета.

«У нас в университете сейчас самая популярная тема для разговоров – что ты заготовила на зиму», – сказала она.

Когда тесто было готово, Роза посыпала широкий стол мукой и взяла длинную скалку. Она раскатала из теста лист такой же ширины, как стол, и разрезала его пополам. Половину она нарезала на квадраты размером с носовой платок, а вторую на полосы, как фетучине. И принялась готовить соусы. Обжарила овощи, добавила бараний бульон и укроп для квадратиков; это блюдо называется гюльчетай. Отварную баранину с луком она выложила поверх фетучине; это называется бешбармак.

Бешбармак был самым главным блюдом киргизской кухни и, поскольку подавался при встрече гостей, нес тот же символизм, что и уйгурское поло. И подобно тому, как китайцы переименовали поло, когда увидели, как местные жители едят его руками, русские, увидев, как киргизы едят это блюдо без каких-либо приборов, окрестили его «пятерня» – именно это в буквальном переводе означает слово «бешбармак». Чтобы приготовить это блюдо правильно, семья покупала и забивала целого барана. Отварив тушу, хозяева раздавали гостям разные куски в зависимости от их возраста и степени близости с хозяином дома. Это блюдо, рассказала Гюльзат, является предметом нешуточных трений между поколениями в ее семье. Роза и ее родители всегда настаивали на том, чтобы готовить это блюдо всякий раз, как в доме появляются важные гости, а Гюльзат и ее муж доказывали им, что это слишком дорогостоящая церемония.

Поскольку мы с Крэйгом об этой традиции не знали, Гюльзат сумела убедить Розу, что забивать барана не обязательно, и ее свекровь удовольствовалась тем, что приготовила всего лишь пару килограммов баранины. Однако она добавила одну важную часть туши – куйрук, жирный хвост барана особой породы, имеющей два шаровидных выроста в районе хвоста. Это самый дорогой кусок, считающийся деликатесом. Роза сказала мне, что употребление в пищу этого жира придает женщинам красивый цвет лица.

Пока варилась лапша, Гюльзат замесила еще теста для печеных пирожков. Все это время ее шустрая двухлетняя дочка Айбике прыгала на кухонном диване, стараясь привлечь внимание матери. Немного погодя пришли муж Гюльзат, Жолдон, и Крэйг и перенесли большой кухонный стол в гостиную, где мы планировали накрыть. Жолдон – очень опрятный мужчина среднего роста с зачесанными назад волосами. Подобно Гюльзат, он занимается академическими науками (преподает политологию). Он с грустью признал, что совершенно не умеет готовить. Это царство его матери и жены.

Однако Гюльзат и Жолдон считают, что доля киргизских женщин не так тяжела, как участь женщин в большинстве мусульманских стран, – это является результатом советского и кочевого прошлого. Коммунизм дал женщинам образование и работу. Роза получила университетскую степень и до пенсии работала редактором журнала. А карьера Гюльзат едва ли не более престижная, чем у Жолдона. «В киргизской культуре есть что-то такое, что делает ее менее консервативной», – сказал Жолдон.

«Традиционно мы жили в круглых юртах, которые сложно разделить на части», – добавила Гюльзат. Свобода и независимость жизни на лоне природы также значили, что ислам не мог глубоко укорениться. «Кроме того, нелегко иметь больше одной жены, когда ты ведешь кочевой образ жизни».

Я заметила в Киргизии очень слабое влияние мусульманства. В тот день, когда Гюльзат пригласила нас к себе в гости, был Ид аль-Фитр, знаменующий окончание Рамадана, но семья Гюльзат его не праздновала, да они и не постились. И это относится к большинству киргизов. Национальный напиток кумыс содержит алкоголь, и практически все, кого мы встретили, пьют пиво и водку. И хотя свинина не очень распространена, Гюльзат и Жолдон пробовали ее, и она им нравится.

Когда Гюльзат и Роза управились с приготовлением еды, мы сели за стол, уставленный тарелками. Я принялась за бешбармак, вооружившись вилкой – новая киргизская традиция. Жир бараньего хвоста напомнил мне по вкусу сочный шарик жира на стейке рибай. Бешбармак, похоже, относится к тем блюдам, которые едят ради традиции, а не ради вкуса – как индейку на День благодарения. Гораздо лучше оказались гюльчетай, нежность теста которых в сочетании со свежими укропом и петрушкой делали их достойными соперниками для тех блюд из теста, которые мне предстоит несколько позднее попробовать в Италии. Печенье с изюмом, которое испекла Гюльзат, было изумительным и свидетельствовало о русских традициях. Почему Гюльзат не считает себя хорошим поваром? Я сказала ей, что еда отменная. «Ну, не то чтобы я совсем не умею готовить. Просто не очень люблю», – пожала она плечами. Но уж если она бралась готовить, то делала это со всей присущей ей серьезностью, что является залогом хорошей еды.

* * *

Подобно другим аспектам киргизской столицы, рестораны Бишкека также оказались космополитичны. Помимо итальянской траттории мы с Крэйгом наткнулись на мексиканскую кантину, европейские бистро и несколько палаток с гамбургерами, напомнившими «In-N-Out Burger». Показывая мне предлагаемое столицей многообразие, Гюльзат заметила, что именно кочевой образ жизни с его открытостью и меньшей приверженностью традициям сделали Киргизию самой интернациональной частью Средней Азии.

Однако меня больше интересовала киргизская кухня, которая по сути своей интернациональна, ведь здесь сходятся культуры кочевых народов, России и Китая. Я уже видела кочевое влияние во время нашего пешего похода: в роскошных сливках, йогурте и соленых йогуртовых шариках, а также у Гюльзат дома – в кусках баранины и жире бараньих хвостов. Русское влияние, оставшееся после вековой колонизации, проявилось в блинах, пиве и водке, а также в сырах и колбасах.

Но еще интереснее местную кухню сделало сочетание китайских и русских ингредиентов. Гюльзат сказала мне, что дунганские рестораны стали настолько популярны, что сегодня они являются неотъемлемой частью киргизской культуры. И хотя та дунганская трапеза, которую нам довелось отведать вместе с Гансом и Джейн, меня сильно разочаровала, я была готова дать этой национальной кухне еще одну попытку.

Гюльзат повела меня в ресторан, спрятанный в глубине улочек около Дордоя, огромного оптового рынка, где китайские товары по-прежнему продвигаются на запад по суше. Фатима, главный повар, с черными волосами и маленькими глазами, с крепким телосложением и белым шарфом на голове, указывающим на ее мусульманское вероисповедание, только пожала плечами, когда я попыталась обратиться к ней на мандаринском. Она знает диалект китайского, который я не смогла понять, и, как все в Средней Азии, говорит преимущественно на русском.

На кухне были только женщины, поспешно исполнявшие заказы – отрадное зрелище, если учесть, что до сих пор мне довелось видеть на кухнях дунганских ресторанов только мужчин. В дунганских ресторанах готовят преимущественно женщины, объяснила Фатима. «Мы работаем более усердно, чем мужчины!» Одна из женщин усердно раскатывала тесто для лагмана. Соус для лапши кипел рядом с кастрюлей, в которой готовился говяжий гуляш. Ее соседка тем временем выполняла заказ на китайское блюдо: жареную говядину с паровым рисом, который затем оказался на стойке рядом с русскими котлетами и картофельным пюре. Некоторые блюда в меню объединяли две культуры, являя собой результат их многолетнего скрещивания – а не бездумные эксперименты напыщенных шеф-поваров Нью-Йорка или Лондона.

Одним из самых вкусных среди них является ашлянфу: смесь традиционной пшеничной лапши, которую в Средней Азии и Иране иногда называют аш, и почти прозрачной лапши, изготовленной из соевого, кукурузного или картофельного крахмала, популярного в Китае. Мандаринское название этой прозрачной лапши лянфень стало звучать как лянфу. Фатима смешала аш с лянфу и жареной смесью из порубленных овощей с яйцом. Заправила традиционными китайскими приправами: маслом с чили, уксусом и соевым соусом. Затем добавила главный ингредиент: свежепорубленный укроп, чужеродный для китайской кухни и вездесущий сразу после пересечения границы.

Когда лапша была тщательно перемешана, Фатима выпроводила нас из кухни и направила в шумную столовую зону. На каждом из длинных столов стоял набор, который не увидишь больше нигде: чай в большом термосе, миска сахара, корзиночка с ржаным хлебом, китайское масло с чили в формочках для кексов и черный уксус в пластиковых бутылках. Гюльзат неуклюже взяла в руки палочки, какое-то время помучилась с ними, а затем сдалась и взяла в руку вилку. (Палочки дошли вместе с лапшой только до Киргизии; дальше, на узбекской территории, мы их не встретим.)

Двое мужчин, сидевших рядом с нами, спросили, откуда я приехала.

«Она из Америки», – ответила им Гюльзат.

«Но она не похожа на американку», – сказал один из них.

«Ее предки из Китая», – объяснила Гюльзат.

«Так почему же она думает, что она американка?» – возразил другой.

Вместо того чтобы спорить, я сосредоточилась на стоявшей передо мной миске с лапшой. Блюдо удалось; упругая пшеничная лапша замечательно контрастировала со скользкими желатинистыми волокнами крахмальной лапши, которая, как я выяснила, на Востоке лапшой не считается. Я быстро проглотила все содержимое своей миски, которое было приятно знакомым и необычным благодаря добавлению укропа.

В других блюдах эклектика привнесла некоторые странности: например, дапанджи – острое жаркое из курицы с тальятелле, которое я попробовала в Китае, каким-то образом превратилось в стер-фрай из говядины.

Но я решила, что все можно простить, когда в конце трапезы Фатима принесла нам тарелку обжаренных до золотистого цвета сочных пельменей со сметаной. Это сочетание оказалось таким простым и при этом таким удачным, что вместе с Гюльзат мы легко справились со всей тарелкой. Это был словно венец кулинарии, навеки объединившей Азию и Европу.

* * *

Мы с Крэйгом еще дважды ели в гостях у Гюльзат. И каждый раз я узнавала о киргизской культуре что-то новое. Однажды вечером я готовила для Гюльзат и ее семьи, которым хотелось попробовать мои китайские деликатесы. Пока я нарезала и жарила овощи, Гюльзат делала подробные записи, а Роза то и дело заглядывала на кухню. «Она сказала мне все записывать, чтобы я могла потом приготовить китайское застолье для ее подруг», – сказала Гюльзат.

Жить вместе со свекровью не всегда легко, добавила она. Как и в западных районах Китая, в Средней Азии свекрови тоже полностью контролируют хозяйство своих детей. (В действительности тирания свекровей идет дальше на восток и свойственна даже ханьской культуре.) Гюльзат и Жолдан живут вместе с его матерью не ради традиций, а просто потому, что не могут позволить себе отдельную квартиру на маленькую зарплату научных работников. И все же это означает, что к Гюльзат применяются все те же правила, что и к другим снохам. Гюльзат признала, что Роза мягче, чем большинство матриархов, и обычно берет на себя часть работы по дому и кухне. Но когда Роза приглашает подруг, Гюльзат должна готовить, выражая свою покорность.

Я спросила у Гюльзат, кто готовит, когда она приглашает домой своих подруг.

«Я никогда не приглашаю к себе подруг, – ответила она, добавив, что это не принято. – Ты исключение из правил».

Мать Гюльзат придерживается тех же правил, рассказала она. Когда Гюльзат жила в Массачусетсе, ее мать приезжала ее навестить, и они вместе отправились на ужин к знакомым. Хозяйка дома все время была на кухне, тогда как ее сын и сноха общались с гостями. Мать Гюльзат не могла понять, что происходит. «Что, сноха пытается досадить своей свекрови?» – допытывалась она.

Когда мы были у нее в гостях в последний раз, Гюльзат приготовила самый пышный стол, с русскими блюдами, такими как селедка, а также местными деликатесами, которые напомнили мне о далеком Средиземноморье: баклажановые ломтики в кляре, томаты с луком, посыпанные рубленым базиликом, – все эти ингредиенты вполне типичны для Средней Азии. Также Гюльзат подала блюдо кочевников: вареную конину, о которой писал в своих дневниках Марко Поло. Оно оказалось не таким экзотичным, каким представлялось, и в действительности ничем не примечательным.

За столом я спросила Гюльзат и Жолдона, как они встретились. Они рассказали, что учились в одном университете и встречались два года, прежде чем поженились. Вернее, поправила Гюльзат, прежде чем ее выкрали. «Выкрали?» – переспросила я.

Кража невест является традицией, почти обязательно предшествующей киргизской свадьбе, объяснили они. В день свадьбы посланники ухажера хватали невесту, завязывали ей глаза и доставляли ее к месту церемонии. Семья жениха готовила еду, платье невесты и подарки. Зачастую жених, его друзья и семья планировали похищение невесты и свадьбу без ведома и согласия невесты, хотя ее родители могли принимать в этом участие. Иногда жених мог быть совершенно незнаком невесте. Гюльзат добавила, что нередко можно услышать даже от образованных женщин, что они стали жертвами этой варварской традиции. В деревенской местности дело зачастую обстоит хуже и может иметь место насилие.

У Гюльзат все было более спокойно. Они с Жолдоном обсуждали свадьбу в течение нескольких месяцев, и она готовилась к тому, что он ее выкрадет. Жолдон пояснил, что если бы они не соблюли эту традицию, им пришлось бы пройти через более формальную, в западном стиле, помолвку и свадьбу, что заняло бы много времени и обошлось бы дороже. Гюльзат с нетерпением ждала, когда же Жолдон выкрадет ее, как женщины ждут официального предложения руки и сердца. «Когда же ты уже выкрадешь меня?» – спрашивала она несколько раз.

И все равно она оказалась застигнутой врасплох, когда родственники Жолдона пришли к ней как-то утром, надели на глаза повязку и увезли на такси. «Я совершенно ничего не могла поделать», – сказала она. По дороге к месту свадьбы она плакала. Но это тоже было частью традиции: плачущая невеста является хорошим признаком.

В конце трапезы Гюльзат и Роза преподнесли мне подарок – прекрасное шелковое платье темно-красного цвета, какие носят киргизские невесты в первые дни после свадьбы. «Мне будет тебя не хватать», – сказала Гюльзат, обняв меня. Я была тронута этим подношением и радушным приемом. Но, покидая Киргизию, я думала о том, как сложатся их отношения со свекровью дальше. А несколько месяцев спустя я получила от нее весточку, что они с Жолдоном едут – представьте – в Италию. Жолдон продолжит работу во Флоренции, и у них наконец будет собственная крыша над головой.