Текст книги "Сохрани мой секрет"

Дженис Эрлбаум
Сохрани мой секрет

Оригинальное название: LET ME FIX THAT FOR YOU

Copyright © 2019 by Janice Erlbaum

Published by arrangement with Farrar, Straus and Giroux Books for Young Readers,

an imprint of Macmillan Publishing Group, LLC. All rights reserved.

Designed by Aimee Fleck

ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2019

1. Понедельник

В понедельник я сижу в школьной столовой и занимаюсь своими делами. И у меня много дел.

– Привет, подруга, – говорит вице-президент школьного совета седьмого класса Софи Нельсон, опускаясь на стул рядом со мной. Она кладет ладонь на мою руку, словно мы с ней действительно подруги. – У меня к тебе просьба…

Перед моим столом уже давно стоит Тэй, главный красавчик нашего класса. Когда Софи садится рядом со мной, Тэй скрещивает руки на груди и недовольно на нее смотрит.

– Слушай, Софи, – говорит он, – сейчас моя очередь…

– Давайте побыстрее, – торопит их барабанщица и фанатка музыки Жасмин, стоящая в очереди за Тэем. – Вы тут не одни такие.

По понедельникам у меня всегда много работы. И по пятницам тоже – перед выходными всегда ажиотаж, как и после них. В середине недели я обычно обедаю в полном одиночестве или вместе с Гарри Домашкой, у которого точно такой же график, как и у меня: он нарасхват по понедельникам и пятницам, а все остальные дни недели до него никому особо дела нет. Я бросаю взгляд налево и вижу, что очередь к Гарри примерно такая же длинная, как ко мне. Интересно, почему никому не нужна помощь по вторникам?

Нам надо побыстрее разобраться с этой толпой, чтобы мисс Шеллестеде ничего не заподозрила. Из трех ребят, дожидающихся своей очереди, мне больше всего нравится Жасмин, но самой мне хочется нравиться Софи.

Следующий в очереди у меня Тэй, и мне очень интересно, чего он хочет.

– Что тебе нужно? – спрашиваю я его.

Софи и Жасмин закатывают глаза и отходят чуть назад. Тэй садится на стул, который только что освободила для него Софи. Он кладет свой рюкзак на стол перед нами и наклоняется ко мне так, чтобы нас (почти) никому не было видно.

– Только побыстрее, – нетерпеливо говорит Жасмин. – До конца обеда осталось десять минут.

Всего десять минут до конца обеда, а я еще не съела и половины сэндвича с хумусом, который сделала сегодня утром. Беру сэндвич и откусываю от него большой кусок. Ростки люцерны, похожие на приносящий удачу четырехлистный клевер, падают мне на колени.

Тэй начинает шептать:

– Мне нужно, чтобы ты положила в рюкзак одному человеку шоколадные конфеты.

Ого, Тэй в кого-то влюбился!

Из переднего кармана рюкзака он достает небольшую квадратную коробочку, в которой, наверное, четыре шоколадные конфеты. Это дорогой и вкусный шоколад, если судить по коробке. Она блестящего бронзового цвета и перевязана красивой пурпурной лентой. Он передает мне коробочку, которая оказывается неожиданно тяжелой. Я была бы совсем не против того, чтобы мне кто-нибудь подарил такие же шоколадные конфеты. На мгновение я задумываюсь, в кого же влюбился Тэй, но потом быстро возвращаюсь к реальности и кладу коробочку в свой рюкзак.

– Кому? – Это мой первый вопрос.

Прикрывая рот ладонью, Тэй шепчет мне на ухо имя моей Цели. Я удивляюсь, но не подаю вида. Ровным голосом и с совершенно невозмутимым выражением лица я задаю остальные вопросы, на которые должна знать ответ. Какой у Цели рюкзак? Когда мне нужно положить туда конфеты? Куда Цель идет после обеда? Я не спрашиваю Тэя, как именно мне следует выполнить его просьбу. Это я решаю сама. Кроме того, я никогда не задаю клиентам вопрос зачем.

Тэй сообщает мне все, что нужно, и я уточняю некоторые детали. Вид у Тэя все равно немного нервный.

– Ты же никому не скажешь, правда? Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что это от меня.

– Не переживай.

Я серьезно отношусь к тому, что делаю. Я фиксер, я решаю проблемы. Фиксер – это почти как священник или психоаналитик, он не раскрывает личную информацию. Я напоминаю Тэю обет фиксера: «Ничего не знаю, ничего не помню, от всего избавляюсь». По лицу Тэя видно, что он успокоился. Он берет свой рюкзак и поднимается со стула.

– Ты супер, – произносит он и, словно из двух пистолетов, «стреляет» в меня из двух указательных пальцев. – Я твой должник.

Я жестом подзываю Жасмин, которая тут же садится на место Тэя. Жасмин кусает нижнюю губу, вид у нее крайне встревоженный.

– Мне нужна отмазка, – быстро говорит она. – Вот прямо сейчас.

Потом она объясняет, что на прошлой неделе прогуляла репетицию. Это странно, потому что ей нравится играть на барабанах. Каждый из наших учителей собрал целую коллекцию барабанных палочек, палочек для еды, ручек, линеек и кисточек, конфискованных у нее за то, что она стучала ими во время урока. Мне интересно, почему она прогуляла репетицию, но знать мне это совершенно не обязательно, потому что это ее личное дело. Я просто должна помочь ей с проблемой.

Я мысленно перебираю все классические отмазки:

1. Болезнь/травма

2. Семейная трагедия

3. Проблемы с транспортом

4. Другая встреча

Варианты с первого по третий использовали еще пещерные детки, ходившие в пещерные школы, поэтому я склоняюсь к последней категории, в которой возможны неожиданные и красивые отмазки. При этом я помню: Жасмин не может сказать, что была у зубного или терапевта, – справки-то у нее нет.

Жасмин нервно трясет ногой. Стоящая в паре метров от нас Софи издает недовольный вздох. Я понимаю, они хотят, чтобы я поторопилась, но я не могу взять и за секунду что-то придумать. Так я не работаю.

Вот как я работаю: я начинаю думать о нашем учителе музыки мистере Гербере. Раньше, до того как у него появились дети, он играл на басу в настоящей рок-группе. Он и по сей день ходит в кожаной куртке, и у него в ухе серьга. Он хочет быть «клевым учителем» и иногда говорит: «А вот здесь надо зажечь» или «Хештег – цели». Все ученики молчат и внутренне сгорают за него от стыда, а он об этом даже не догадывается. Мистер Гербер больше всего хочет, чтобы ученики воспринимали его как друга.

Ага, вот идея!

– Значит, так, – говорю я и вижу, что Жасмин с нетерпением смотрит на меня. – Ты поехала на прослушивание в одну классную гаражную группу, которую организовали старшеклассники. Твоя мама не хочет, чтобы ты играла в этой группе, поэтому ты ей ничего не сказала и поэтому у тебя нет от нее объяснительной записки. Гербер не будет звонить твоей маме и спрашивать, где ты в это время была, чтобы не обломать тебе возможность играть в настоящей группе.

Челюсть Жасмин падает практически до пола, и резинки с ее брекетов чуть не вылетают у нее изо рта и не разлетаются со свистом по комнате.

– Это… идеально, – с благодарностью в голосе говорит она. – Ты чудо. Р., я твоя должница, спасибо.

– Пожалуйста, – отвечаю я.

Мне нравится помогать людям, которые мне симпатичны, и я просто свечусь от радости, если хорошо выполнила свою работу. Жасмин вскакивает со стула и бросается прочь, чтобы побыстрее сообщить свежепридуманную отмазку мистеру Герберу.

На освободившийся стул сразу же садится Софи. Я откусываю кусочек сэндвича и киваю ей, давая понять, что внимательно ее слушаю.

– Прошу об одолжении, – начинает Софи. – Не для себя. Я прошу за подругу.

Ага, «прошу за подругу»! Лол! Как бы я ни хотела верить, что подружки-снобки Идеальной Софи Нельсон нуждаются в моей помощи, я знаю, что это не так. Под словом «подруга» Софи, конечно, подразумевает исключительно себя саму, но я не собираюсь с ней спорить.

– Эта моя подруга… – продолжает Софи, – кое-что взяла на время, и теперь ей надо это возвращать.

Вот как! Это уже интересно. Второй раз Софи обращается ко мне с просьбой помочь одной из ее «подруг» что-то вернуть или возместить пропажу. И это второй раз, когда она вообще со мной заговаривает.

Помню, как месяц назад у Лиз Котлински пропал шелковый шейный платок и та грозилась, что будет лично обыскивать рюкзаки и ящики всех учеников школы, пока его не найдет. На переменке ко мне подлетела испуганная Софи, сунула в руки бумажный пакет с платком и попросила помочь. Она тогда сказала, что одна из ее «подруг» взяла этот шарф «по ошибке», но ни ее подруга, ни сама Софи не хотят возвращать шарф Лиз, потому что это будет «выглядеть странно».

Такие задания я называю «возвращением домой». Я киваю Софи и легким взмахом руки призываю ее не тянуть кота за хвост и побыстрее выкладывать подробности. Ребята в столовой уже начинают подниматься со своих мест и выбрасывать остатки еды с подносов.

– Так чем я могу помочь твоей подруге? – спрашиваю я Софи.

На ее лице появляется испуганное выражение, и я вижу, что ногтями с идеальным маникюром она впивается в ладонь. Потом она наклоняется и шепчет мне на ухо. Я с трудом сдерживаю изумление, готовое появиться на моем лице. Софи не просит ничего совсем уж сверхъестественного, но ее просьбу выполнить практически невозможно. Это будет очень, очень большое одолжение.

2. Настоящее (и прошлое)

Я – Рада. Ну давайте, смейтесь сколько хотите.

– Рада познакомиться!

– Я тоже очень довольна!

– И чему это ты так рада?

И так далее. Это три самых популярных ответа. Я слышала массу шутливых вариаций на тему моего имени. Твое имя наверняка не такое смешное.

Это мама назвала меня так. У нас в семье три девочки. Я – Радость, или Рада, мою старшую сестру зовут Мэйбл, а младшую – Агнес. Если бы мы родились мальчиками, имена нам придумал бы папа – так они с мамой договорились – и звали бы нас почти нормально. Ну а наша мама – человек творческий, и поэтому ей нравятся странные имена. И странные у нас не только полные, но и уменьшительно-ласкательные имена. Сколько себя помню, люди зовут меня Радой, а мою старшую сестру Мэйби[1]1
  Созвучно слову maybe (англ.) – «может быть». Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть]. Агнес на уменьшительно-ласкательные не отвечает. Ей всего девять лет, она маленького роста, но никому не позволяет относиться к себе снисходительно.

Наверное, сейчас мой самый любимый человек – это Агнес. Ей все в мире интересно, как это бывает только в ту невинную пору, когда ты еще не попал в средние классы, где дети сразу начинают делать вид, что все кругом скучно и глупо. Агнес всегда с большим воодушевлением рассказывает мне обо всем, что узнала за день. Например: «Сегодня я посмотрела клевое видео о том, как рождаются морские коньки. Они вылетают у папы из специального кармана на животе. Было ощущение, что их там несколько сотен. Ты знала, что у морских коньков вынашивают и рожают мальков самцы?»

Агнес – настоящий гений. Она обязательно станет ученым. Да она и сейчас уже ученый. Папа купил ей набор юного химика и помог установить маленькую лабораторию в подвале, где Агнес теперь и проводит большую часть своего времени. Она практически не бывает в нашей общей комнате, которая в ее отсутствие кажется очень пустой и просторной.

На самом деле весь дом кажется большим и пустым. Мэйби сидит в своей комнате на чердаке, слушает эмо-музыку начала нулевых годов и слишком серьезно воспринимает комментарии в инстаграмах известных людей. Папа пропадает на своей скучной работе (он адвокат по налоговым вопросам). Мама живет у своих друзей по колледжу на коллективной ферме в Нью-Мексико, в десяти часах от нас на машине. Мама уехала туда, чтобы «собраться с мыслями».

По идее, мама должна была уехать на несколько недель – они с папой решили «на некоторое время расстаться». Именно так выразился папа тем роковым вечером, когда они с мамой собрали нас в гостиной и сообщили эти ужасные новости. «На два-три месяца максимум», – сказал он тогда. Но вот прошло полтора года, а мама так и не вернулась. Она даже ни разу не приехала нас навестить. Мама собиралась отметить с нами День благодарения в прошлом году, но они с папой поругались, и она не приехала. Папа не знает, но я его за это еще не простила.

Если бы я нашла волшебную лампу с джинном, я бы сначала попросила его, чтобы мама вернулась домой, и только потом миллиарды долларов и мира во всем мире. Я мечтаю, что она войдет в дом, обнимет меня и начнет щекотать, как делала это всегда. Потом она поднимется по лестнице, я пойду за ней и сяду на кровати, а она будет переодеваться в домашнюю одежду и рассказывать мне, что смешного произошло с ней за день.

Мама любит смеяться. Самая глупая передача по телику становится интересной и развлекательной, когда она начинает ее комментировать. «И они думают, что главный герой – красавец? Да это же большой палец со сросшимися бровями!»

Мама не просто веселая – с ней здорово проводить время. Когда папа был на работе, она разрешала нам носиться по дому как угорелым, запрыгивать на мебель, есть мороженое до обеда и еще семьдесят пять вещей, которые папа нам категорически запрещал делать. С мамой интересно. Однажды мы с ней и Агнес пошли в кино, но фильм нам не понравился, и мама перевела нас в другой зал, в котором показывали фильм для зрителей от тринадцати лет, и мы все время хихикали, что нас туда так легко пустили.

Забавный факт – мама была первым человеком, для которого я выступила фиксером. Мне тогда было девять лет, Мэйби – тринадцать, а Агнес – шесть. Даже в возрасте шести лет Агнес была уже ужасно умной, и за ней надо было постоянно следить, чтобы она не устроила какой-нибудь эксперимент, например туалетный вулкан. Это когда в унитаз засыпают пищевую соду и заливают уксусом. (Примечание: результат довольно омерзительный, но при этом совершенно потрясный.) Маме надо было постоянно следить за Агнес, чтобы та не натворила чего-нибудь подобного.

Папа работал адвокатом и зарабатывал деньги, а мама делала керамику, которая совершенно не продавалась, поэтому папа вкалывал, а мама сидела с нами. Она возила нас на машине туда, куда нужно, поддерживала разумное количество продуктов в холодильнике и эпизодически напоминала, чтобы мы мылись. Она делала нам сэндвичи на обед и забирала из школы. Иногда она жаловалась, что превратилась в домохозяйку и отказалась от своего «подлинного, творческого „я“» ради материнства, говорила, как сильно хочет обрести саму себя. Иногда она задумывалась о чем-то своем и начинала ворчать, когда мы возвращали ее к реальности. Но мы знали, что она всегда будет рядом. А потом она взяла и уехала.

Все началось тогда, когда Агнес пошла в детский сад. У мамы появилось свободное время, и она захотела снова начать делать керамику в своей мастерской в городе, но папа настаивал, что ей надо найти настоящую работу, за которую платят деньги. Однажды я подслушала, как мама с папой спорили (это было нетрудно, потому что они кричали), и поняла, что суть проблемы сводится к трем пунктам:

1. Папа устал быть единственным кормильцем в семье из пяти человек.

2. Папа хотел, чтобы мама больше занималась домом и держала свои обещания.

3. По мнению мамы, папа был раздраженным эгоистичным @&%#! который своими конформистскими ценностями среднего класса убивал мамино стремление к свободе.

Впрочем, то, что мама с папой ругаются, не было новостью. Они всегда были разными, а противоположности, как известно, притягивают друг друга. И эти противоположности притянули друг друга, поженились, родили троих детей и через шестнадцать лет после свадьбы вспомнили, что они противоположности, и решили расстаться.

Помню, как однажды в те сложные времена, когда Агнес только пошла в первый класс, я вернулась домой из школы и ко мне тут же подбежала мама. На маме были испачканные глиной джинсы – значит, она вернулась из мастерской и еще не успела переодеться в домашние треники.

– Рада, – сказала мама, – мне нужна твоя помощь. Я совершила ошибку, и ты должна мне помочь ее исправить.

Я кивнула. Мне было приятно, что мама выбрала именно меня для совместного дела. Я средняя из сестер, и мне всегда казалось, что я будто лишняя. Мэйби очень похожа на маму. Она такая же эмоциональная, забывчивая, зачастую склонна драматизировать и сгущать краски. У Мэйби огромные карие глаза с длинными ресницами. Агнес – это просто копия папы, только в женском варианте. Точно так же, как папа, Агнес любит, чтобы все было логично и аккуратно. На ее щеках такие же веснушки. А я ни характером, ни внешним видом не похожа ни на маму, ни на папу, словно взялась неизвестно откуда. Как будто меня сложили из деталей разных наборов лего и сказали: «Вот вам пожалуйста – новый человек».

Вслед за мамой я зашла на кухню. Мы сели за стол, мама придвинулась ко мне поближе и быстро заговорила, нервно теребя сережку в ухе:

– Сегодня я очень поздно забрала Агнес из школы. Из мастерской я выехала, но по дороге попала в пробку… ну и были другие проблемы. В общем, я не успела забрать ее, во сколько собиралась.

Голос у мамы был виноватым и расстроенным.

– Но ты же не виновата, что была пробка, – пыталась утешить ее я.

– Телефон разрядился, – продолжала мама. – Поэтому я не могла позвонить в школу и сказать, что немного задерживаюсь. И из школы мне не могли дозвониться. В общем, полная ерунда.

«Дурацкий телефон, – подумала я. – Бедная мама».

– Твой папа должен был отправить в школу свой новый номер телефона, но забыл. Он всем сообщил его, но вот про школу забыл. Поэтому ему тоже не смогли дозвониться.

Папа забыл сообщить в школу, что у него изменился номер мобильного! Ничего себе! И при этом он называл безответственной маму! За несколько недель до этого папе начал названивать некий Спиди, которого разыскивали какие-то злые люди, и, чтобы избавиться от этих звонков, папа купил себе новую симку. И забыл сообщить о ней в школу!

Но самым важным в этой ситуации была, конечно, Агнес.

– А как Агнес? – спросила я.

– Ну… – протянула мама и сделала жест, означающий, что Агнес не в самом лучшем настроении. – Ей было неприятно так долго меня ждать. В машине по пути домой она со мной не разговаривала и потом заснула. Я отнесла ее в вашу комнату.

Ну конечно, Агнес была не в восторге. Шестилетнему ребенку совсем не в радость неизвестно сколько ждать маму после занятий, не зная, приедет ли она вообще, и не имея возможности с ней связаться. А Агнес вообще любит четкий распорядок без всяких неожиданностей. Я встала, чтобы пойти наверх и успокоить сестру. Но мама сделала жест, чтобы я снова села.

– Перед тем как ты к ней поднимешься… вот чем ты мне можешь помочь. Нам надо сделать так, чтобы Агнес не рассказала о моем опоздании папе.

Я нахмурилась:

– Но он же сам виноват – он не сообщил в школу, что у него новый номер.

Мама покачала головой:

– Вот тут он может с нами не согласиться. Я уверена, что он найдет предлог обвинить во всем меня. А я сейчас совершенно не хочу с ним ругаться. Было бы здорово, если бы Агнес ничего ему не рассказала. – Мама с мольбой посмотрела на меня и продолжила, понизив голос: – У тебя такое хорошее воображение, ты умеешь отгадывать загадки. Можешь что-нибудь придумать, милая?

Я тогда, наверное, даже покраснела от гордости. Маме нужна моя помощь! Я люблю помогать, если эта помощь никак не связана с уборкой по дому. Надо было что-то придумать… Я не могла подвести маму. Я напрягла свое хорошее воображение и стала думать о своей сестре. Об Агнес, с которой мы живем в одной комнате и которая по ночам скидывает одеяло ногами… Ага!

– А не могло ей все это присниться? – спросила я.

Мама с непониманием посмотрела на меня:

– Что ты имеешь в виду?

– А что, если все это не произошло на самом деле, а приснилось ей?

Агнес, конечно, умница, но из-за того, что она еще маленькая, она иногда путает реальность с фантазиями. Например, она может посмотреть «В поисках Немо», а на следующий день начать пересказывать свой сон, который оказывается сюжетом мультфильма. Совсем недавно, когда мы сидели на кухне и завтракали, Агнес вдруг начала кричать: «Это сон! И я его уже видела!» Мы потом полчаса объясняли ей, что у нее было дежавю, но даже после этого она так до конца и не поверила, что ей все это не приснилось.

Мама откинулась на спинку стула и посмотрела на меня с восхищением.

– Рада, – сказала она, – ты просто молодец.

Ой, да ладно…

Я скромно опустила глаза, но в душе была очень собой довольна. Комплименты – это как печенье с шоколадной крошкой, слишком много его не бывает.

Мама встала и начала ходить по кухне из угла в угол.

– Отлично. Значит, у Агнес был сложный день в школе, потом она заснула в машине, я отнесла ее в спальню, и ей приснился сон. Она просто пока не понимает, что это был сон. Великолепно!

Мама широко мне улыбнулась, поцеловала в лоб и убежала в спальню, чтобы успеть переодеться, пока не вернулся папа. Я поднялась в спальню, готовая убеждать сестру, как только она проснется, что неприятные воспоминания были всего лишь сном.

Конечно, когда я вспоминаю этот случай сейчас, мне ужасно стыдно, что я соврала сестре. Помню, какой расстроенной она была в тот день и как настаивала, что ей это все не приснилось, а я постоянно убеждала ее, что это был лишь сон. Нехорошо так поступать с людьми. Мне надо придумать, как загладить перед ней свою вину.

Но в то время я не думала, что делаю что-то плохое. Не могу сказать, что была в восторге, когда в тот вечер во время ужина мама соврала папе, а Агнес дулась наверху в спальне оттого, что ей никто не верит. Тем не менее мой план сработал: мама с папой в тот раз не поругались.

Я хотела помогать маме, делать так, чтобы она чувствовала себя счастливой. Хотела, чтобы мама с папой перестали ругаться. Я напрягала все свои силы и все свое воображение, но этого оказалось мало. Мама все равно уехала.

Последний раз я говорила с ней по телефону около недели назад. Я сидела на кровати, отковыривала остатки лака с ногтей на ногах и пыталась представить себе, чем занимается мама на другом конце провода. Я слышала, что там, где она находится, периодически включают и выключают воду, разговаривают какие-то люди и лают собаки. Мама рассказывала мне, что на ферме строят печь для обжига керамики и вскоре там будет настоящая гончарная мастерская.

– Мы сможем не только заработать, но и будем заниматься физическим и творческим трудом. Таким настоящим.

– Когда ты вернешься домой? – спросила я, меняя тему.

Мама замолчала, и я затаила дыхание. Такие вопросы маму всегда очень расстраивают. Я не хотела, чтобы она заплакала. Нет ничего хуже, чем когда мама из-за тебя плачет. Но я не смогла удержаться от вопроса.

Мама вздохнула.

– Я тоже очень по тебе скучаю, – ответила она грустным тоном. – Для меня это тоже тяжело, ты понимаешь?

Не могу сказать, что меня удовлетворил ее ответ.

– Так возвращайся домой, – сказала я.

Мама снова глубоко вздохнула, но на этот раз я услышала в ее голосе нетерпеливые нотки.

– Заяц, не все так просто. Знаешь, сейчас не лучшее для этого время. Тут очень много дел: все животные решили одновременно рожать, и я занимаюсь цыплятами. Они такие милые, тебе бы они очень понравились…

– Но мы – все мы – очень скучаем по тебе, – прервала я ее.

Мама замолчала. Я поняла, что совершила ошибку и расстроила ее. Я слишком сильно на нее надавила, а мама не любит, когда на нее давят. Но когда мама наконец заговорила, ее голос был любящим и нежным.

– Милая, ты же знаешь, как сильно я скучаю по моим девочкам. Мне бы очень хотелось, чтобы это было проще для всех. Но чем дольше я здесь живу, тем яснее понимаю, что я и твой папа… Ну ладно, не будем об этом. Мне не стоит разговаривать с тобой на эту тему.

– Папа может измениться, – сказала я.

– Он не меняется, – с насмешкой в голосе ответила она. – Он хочет, чтобы изменилась я. И я много лет старалась это сделать, Заяц, и дошло до того, что я перестала себя узнавать…

Я знала, что мама скажет потом. Она потерялась, и ей надо снова себя найти. Она не сможет быть хорошей матерью, пока не будет чувствовать себя полноценным человеком, поэтому ей надо еще немного пожить на ферме. Она скоро приедет нас навестить, но надо только понять, когда именно.

– Заяц. Пожалуйста. Пожалуйста, пойми: я очень по вам скучаю и очень хочу, чтобы мои отношения с вашим папой наладились. Мне нужно еще немного времени. Обещаю, что приеду, как только смогу. Может, через несколько недель, когда ситуация будет более благоприятная.

Ох, как я устала ждать, когда ситуация станет более благоприятной.

После того разговора я принялась ломать голову, как раз и навсегда вернуть маму домой. Может быть, сказать ей, что произошла какая-нибудь чрезвычайная ситуация? Может быть, притвориться, что я серьезно заболела? Нет, из этой затеи ничего не получится, потому что папа отвезет меня к врачу и они поймут, что я симулирую. Может, сказать, что Агнес взорвала дом? Нет, тоже не подходит, потому что в этом случае маме будет некуда возвращаться. А если…

Слава богу, что я не одна из моих клиенток, потому что я не могу придумать выход из этой ситуации. У меня нет никакого плана, никакой истории, нет удачи. И это меня сильно волнует. Мне ужасно не хочется в этом признаваться, но, исходя из своего опыта наблюдения за чужими ошибками, я знаю, что некоторые из них исправить невозможно.

А что, если в нашей семье уже ничего не исправить?