Текст книги "Приемный ребенок"

Глава 20

Имоджен

В офисе становится темно. Я осталась одна, поэтому мне нужно часто двигаться, чтобы сработали сенсоры и уловили мое присутствие. Единственная лампа, которая горит постоянно, находится прямо над моим столом. Я провела несколько часов, изучая переданные мне дела. Некоторые из них высасывали из меня энергию как губка. Сколько несчастных, пострадавших детей – и их, вероятно, гораздо больше, чем мы знаем. На моей старой работе я трудилась детским психологом и имела дело с привилегированными детками. Ко мне в кабинет приводили претенциозных, шикарно одетых избалованных принцесс и богатеньких маменькиных сынков, за которыми преданно следовали их матери. Матери выглядели так, словно сошли со страниц модного журнала – тщательно уложенные волосы, полосатый сине-белый свитер, жилетки и сапоги, доходящие до середины икры, из коричневой кожи. Я каждый раз знала, чего ждать, когда видела в карточке имена Порша или Себастьян. Мы брали и какое-то количества, благотворительной работы, и мое последнее дело как раз походило на те, которые я рассматриваю сейчас. Нам перенаправили тот случай. Это был мой единственный шанс помочь ребенку, которому на самом деле требовалась помощь, но все пошло не так, и получилось ужасно. Но теперь такого не будет.

Я снова читаю электронное письмо от Эдварда со списком дел, которые он перепоручил мне. Одно из них выделяется особо, я отметила это и в первый раз, когда только увидела список. Имя и фамилия, возраст совпадают с данными маленькой девочки, которая предположительно толкнула свою школьную подругу на проезжую часть в мой первый день в Гонте.

Элли Аткинсон. Одиннадцать лет, в настоящее время находится под опекой после трагической смерти родителей во время пожара, когда сгорел дом, где жила семья. Я помню выражение лица ее приемной матери. Испуг и неуверенность. Все остальные матери, с которыми мне приходилось иметь дело в прошлом, пытались защитить своих детей, были готовы броситься на любого, посмевшего предположить, что их драгоценные Тайлер или Изабелла могут быть маленьким куском дерьма, рано достигшим половой зрелости. Эта женщина отличалась от них и не желала или не могла прибить свой флаг к мачте [12]12
  Имеется в виду старая морская традиция: если флаг поднят или прибит к мачте, это означает, что капитан не собирается сдаваться.


[Закрыть].

Открываю папку, которую Эмили завела несколько месяцев назад. Школа хорошо сработала, оповестив «Доброго помощника» сразу же, как только там стало известно, что Элли придет к ним учиться после летних каникул. Эмили три раза встречалась с девочкой во время посещения Гонтской средней школы. Казалось, что встречи прошли хорошо. После этого она пару раз встречалась с семьей и отметила, что с устройством Элли у Джефферсонов все в порядке – насколько этого вообще можно было ожидать. Сара и Марк Джефферсон высказывали обеспокоенность из-за того, что Элли очень замкнутая и тихая, при этом отметили несколько вспышек злобы после споров с другими детьми, которые находились у них под опекой. Эмили записала в папке, что нужно спросить Элли про ее отношения с мальчиком по имени Билли, хотя так и не написала о результатах разговора, если он состоялся.

Так как же получилось, что Элли Аткинсон, которая была излишне тихой и замкнутой, вдруг обвинили в попытке убийства на улице? Я уже знаю, что этим делом я займусь в первую очередь. Ведь оно не хуже других, так почему бы не взяться за него первым делом, правда? Очевидно, что мое желание начать с него не имеет отношения к тому, что сказала странная старуха в кафе, и затравленному взгляду на лице девочки. Могу ли я что-то на самом деле изменить в жизни этого ребенка? Элли Аткинсон – это искупление моего греха?

Кликаю по списку заинтересованных лиц и записываю телефонный номер директора школы Флоренс Максвелл. Ого. Двадцать лет назад Флоренс Максвелл закончила учебу и работала учительницей физкультуры. В двадцать с чем-то лет она выглядела свежо и улыбалась, словно главной радостью дня считала попытку заставить тридцать угрюмых подростков получать удовольствие от разных физических упражнений. Теперь она руководит школой, и я задумываюсь, продолжает ли она так же улыбаться, когда снимаю трубку и набираю ее номер.

Глава 21

Элли

Элли не вернулась в школу в тот день, когда произошел инцидент с Наоми. Вместо этого она побежала прямо к дому Джефферсонов. Там она подождала, пока Сара отправится в кабинет, где, вероятно, принялась заказывать еще какое-то барахло для младенца. Тогда Элли вошла через заднюю дверь, ступая так тихо, как только могла. Она переоделась в чистые брюки, а старые засунула в пакет, который стоял на полу у кровати. Затем она быстро побрызгалась дезодорантом, спустилась вниз и на этот раз вошла через главный вход, не скрываясь и не стараясь идти тихо. Когда Сара вышла спросить, почему она вернулась так рано, Элли расплакалась. Она это не планировала, но просто не могла сдержаться. Она вспомнила, как весь класс показывал на нее пальцем и смеялся, это зрелище жгло ей веки изнутри – и она видела это каждый раз, когда закрывала глаза.

Мэри, конечно, слышала про случившееся, хотя и не знала, что точно произошло. Все в школе, включая Мэри, теперь считали, что Элли Аткинсон писается в штаны.

– О, Элли, через несколько дней все об этом забудут, – сказала Мэри, когда вернулась домой. Затем тепло и крепко обняла ее, как могла бы мать, и Элли тут же снова расплакалась.

Но они обе знали, что так не будет. Подобные вещи питают задир. И даже хорошие дети считают уморительным, если кто-то писает в штаны.

Элли повторяла, что больше никогда не вернется в школу, – она расскажет Саре о случившемся, и той придется искать для нее новую школу, а если Сара не станет этого делать, то Элли попросит перевести ее в другую семью, к другим опекунам.

Мэри слегка сжала ее руку.

– Элли, ты на самом деле думаешь, что социальным службам нечем больше заняться, кроме как перевозить тебя по стране из одного места в другое, пока ты не найдешь школу, где станешь маленькой Мисс Популярность? Я не дрянь, я не хочу сделать тебе больно, но что, если это повторится где-то еще? – быстро добавила Мэри, когда увидела, каким жестким становится взгляд у Элли. – Ты окажешься в том же самом положении, что и сейчас, только меня у тебя там не будет. Нет, тебе нужно вернуться в школу, высоко держа голову. А если кто-то что-то скажет, просто не обращай на них внимания. Ты меня слышишь? Не расстраивайся, не убегай. Скажи что-нибудь остроумное, если сможешь придумать, хотя, когда ты попадаешь в центр внимания, очень трудно придумать что-то остроумное. Но в любом случае ты должна каким-то образом бороться, отвечать, пусть даже игнорировать их всех. Просто продержись до окончания четверти. Дети очень не любят, когда на них не реагируют. Это очень сильно раздражает, им становится скучно, и они сдаются. Тебе нужно показать им, Элли, что тебе плевать. Ты должна давать сдачи.

* * *

И именно держа эти слова в голове – «Ты должна давать сдачи» – Элли сегодня идет в школу. Сегодня день представления докладов на уроке по ЛМСЭ [13]13
  PHSE – Personal, Health, Social and Economic Education – «Воспитание личности, санитарно-медицинское, социальное и экономическое просвещение» – один из необычных предметов в ряде школ Великобритании.


[Закрыть], и, хотя Элли даже не знает, что означает это сокращение, и не собирается выяснять (ей плевать), она приложила немало усилий, чтобы подготовить доклад на тему «Домашние питомцы». Элли из прошлого точно гордилась бы им. Когда она несет к доске кусок картона формата А2, она улыбается так широко, как только может, ведет себя именно так, как советовала Мэри, игнорирует смешки и ухмылки одноклассников. Она поняла, что легко может отключиться от произносимых шепотом насмешек и издевок. У нее это хорошо получается – она уже какое-то время отключается от реальной жизни.

– Я приготовила… – Хотя у себя в голове она говорит громко и четко, изо рта вылетает хрип. Несколько учеников смеются. Элли откашливается – не потому, что ей что-то мешает в горле, а потому что видела, как это делают взрослые перед тем, как выступить с важной речью. – Я приготовила доклад о пауках, – объявляет она. – Пауки – это не насекомые, как считают многие; они относятся к классу арахнид. Существует примерно тридцать восемь тысяч видов пауков, однако ученые считают…

Учительница, мисс Гилберт, улыбается ей, но улыбка натянутая, губы вытянуты в тонкую линию. Взрослые так улыбаются, когда показывают, что проявляют терпение, но на самом деле такая улыбка производит впечатление, что человек страдает запором. Мисс Гилберт ненавидит Элли. Элли ощущает это не так, как многие ученики, которые переходят в среднюю школу из почти домашней обстановки начальной школы, где детей опекают; Элли знает, что это так на самом деле. Она сама ненавидит эту учительницу. Ханна Гилберт мошенница и лгунья.

– Это очень интересно, Элли, – говорит мисс Гилберт с таким видом, будто представленные Элли факты о пауках – наименее интересная вещь на свете. – Но ведь пауки на самом деле не являются домашними питомцами, правда?

– Являются. Многие люди держат пауков дома. Девочка из моей старой школы…

– Но под «домашними питомцами» мы имеем в виду нечто другое. Ведь пауков нетипично держать дома?

– Это домашние питомцы, мисс, – заявляет один мальчик, сидящий за одной из задних парт. Элли не помнит, как его зовут. – Мой брат держит дома паука, как держат животных. Это клево.

Мисс Гилберт краснеет.

– Может, и так, Гарри, но пауки, представленные в этом докладе, – она показывает на кусок картона с собранными Элли картинками, – являются обычными пауками, которые заводятся дома, и их никто не держит как домашних питомцев, правда? Они сбегут из клетки, если их туда посадить.

В классе слышатся смешки. Элли сильно краснеет, шея у нее просто горит.

– У меня есть и другие картинки…

– Очень хорошо, Элли. Давайте перейдем к следующему докладу. О, слава богу, Эмма, попугаи – это как раз то, что надо. Это как раз те домашние питомцы, которые и имелись в виду. Я уже начала думать, что никто в вашем классе не понял простое задание.

Элли садится на свое место, ее сердце сжимается, как сжимается сдувшийся воздушный шарик. Она так старалась подготовить этот доклад, приложила столько сил. И все равно он получился недостаточно хорош.

Она слышит голос Мэри так четко, словно та сидит рядом с ней: «Ты должна давать сдачи». Элли вспоминает тот день в городе – когда она силой воли заставила Наоми Харпер упасть на проезжую часть, лишь пожелав, чтобы та ушла прочь, и понимает, что Мэри права. Она должна давать сдачи.

Глава 22

Имоджен

Я резко вдыхаю, когда замечаю дом Пэмми – великолепно перестроенный амбар, стоящий практически на дальней границе Гонта, так что его с натяжкой можно включить в состав города. Она так сбегает из Гонта? Выбрала такой вариант? Или я – единственная, кто иначе воспринимает Гонт?

Дверь открывается, и за ней стоит Пэмми с кухонным полотенцем, в легинсах и мешковатой футболке, но она все равно выглядит великолепно. Ее светлые волосы блестят, похоже, она совсем недавно делала мелирование. Я смущенно касаюсь пальцами своих неухоженных мышиных каштановых волосенок. Мне стыдно от того, как я себя запустила.

– Имми! – Пэмми практически бросается на меня, перелетая через порог. Она обнимает меня обеими руками и прижимает к себе так крепко, как мог бы медведь, если б я попалась к нему в лапы. – А я уже гадала, когда же ты наконец до меня доберешься. Дай на тебя взглянуть. Выглядишь потрясающе!

Я делаю шаг назад. Я ошеломлена ее приемом. Мы виделись всего несколько месяцев назад, вскоре после смерти матери. Пэмми приезжала в Лондон, чтобы побыть со мной. Она – единственный человек, кто знал о моих сложных отношениях с матерью, и поэтому ее присутствие рядом со мной в те дни значило гораздо больше, чем она сама когда-нибудь поймет. Конечно, Пэмми тогда решила, что я выгляжу ужасно из-за смерти матери, – она понятия не имела про мой нервный срыв. В сравнении с Имоджен, которую она видела тогда, наверное, я сейчас выгляжу гораздо лучше.

– Нет, ничего потрясающего, – отвечаю я, когда она отходит в сторонку, чтобы впустить меня в дом. – Со мной не нужно притворяться. Именно поэтому я на протяжении многих лет не выставляла свою фотографию в социальных сетях.

– Ну, я на самом деле считаю, что ты выглядишь отлично, если принять во внимание все обстоятельства. Как ты?

– Спасибо, хорошо. Здесь у тебя очень здорово, Пэм, – говорю я, уклоняясь от вопроса, хотя и знаю, что она ожидает разговора о моей матери. Я оглядываюсь вокруг. – Восхитительно! Готова поспорить: ты и подумать не могла, что будешь жить здесь.

– Ха! Я также не могла и подумать, что выйду замуж за Ричарда Льюиса. – Она улыбается. – Ты помнишь, как я его ненавидела?

– Дик-не-мужик, если не ошибаюсь? – Не могу не улыбнуться в ответ.

С Пэмми всегда было легко. Что обычно говорят про друзей? Это те люди, которые все про тебя знают, но все равно тебя любят. Хотя Пэмми всего про меня не знает – больше не знает. Когда-нибудь я расскажу ей про случившееся в Лондоне. Будет хорошо, если появится еще один человек, кроме Дэна, с которым я смогу об этом говорить, да и я знаю, что для меня будет облегчением сбросить этот груз с плеч. Но сегодня я пришла говорить не об этом. Сегодня меня беспокоит совсем другое, и мне нужно с кем-то поделиться, пока я совсем не перестала понимать происходящее.

– Давай-ка я налью тебе бокальчик вина, – предлагает Пэмми и ведет меня в огромную, абсолютно белую гостиную.

Сейчас. Скажи ей прямо сейчас.

– Как Дэн?

Дэн с Пэмми встречались всего пару раз, и я испытала облегчение от того, что они, похоже, поладили. Надеюсь, теперь наша дружба возобновится, я имею в виду настоящую дружбу, а не то, когда связываешься с человеком, только если ты в жутком состоянии или на пороге смерти. Я совсем не знаю взрослого Ричарда (надо следить за языком, чтобы не назвать его Дик-не-мужик в лицо), но если он способен мириться с Пэмми, то совершенно точно поладит с Дэном и мной.

– Он хороший, напоминает ребенка, отправившегося за приключениями. Он – настоящий городской житель, поэтому переезд сюда можно назвать подвигом. Он напоминает мне героев Энид Блайтон [14]14
  Энид Мэри Блайтон (1897–1968 гг.) – британская детская писательница, автор серий о детях-детективах, приключенческой детской и подростковой литературы с элементами фэнтези и магии.


[Закрыть], хотя клянется, что не прочитал ни одной ее книги.

Пэмми открывает дверцу огромного серебристого холодильника. Он напоминает мне наш с льдогенератором в дверце, который стоял в нашей квартире в Лондоне. Я чувствую щемящую тоску по нашей стильной бездонной денежной яме.

– Думаю, до него еще не дошло, что мы здесь надолго, если не навсегда. Я все время ловлю его на том, как он пытается настроить центральное отопление с помощью телефона.

Пэмми хихикает.

– Я вообще-то удивлена, что в вашем доме есть центральное отопление. Вы на самом деле планируете там жить? Домик сильно отличается от вашего пентхауса.

Я толкаю ее в руку.

– У нас был не пентхаус. И он даже был не наш, если помнишь. Столько денег потрачено, и ничего нет. И да, мы какое-то время поживем в бабушкином доме, попробуем его немного отремонтировать перед тем, как продавать.

Пэмми протягивает мне бокал вина. Я качаю головой.

– Нет, для меня слишком рано.

Она пожимает плечами.

– Как хочешь. Где-то сейчас уже пять часов. – Она щедро наливает себе вина. – Чайник ставить?

– Давай я поставлю.

Я наливаю воду в прозрачный чайник из космического века.

– Он все еще пытается убедить тебя воссоздать «Уолтонов»? [15]15
  «Уолтоны» – сериал о большой семье, которую хочет иметь Дэн.


[Закрыть]

– Ага. У меня уже заканчиваются легкомысленные отмазки. Теперь я обычно громко включаю кран в ванной, когда достаю из упаковки противозачаточную таблетку.

Пэмми втягивает воздух сквозь зубы.

– Как же все запутано, и ведь мы сами плетем нашу паутину. – Она устраивается за кухонным островком и предлагает мне сделать то же самое. – Не позволяй ему разговаривать с Ричардом, а то мой муженек начнет ему рассказывать про свободные штаны и теплые ванны. – Пэмми улыбается, увидев, как я приподнимаю брови. – Очевидно, это хорошо для спермы. У сперматозоидов одна задача, но оказывается, они во многом как сами мужчины: им нужны подходящие условия, все должно быть правильно, или ничего не получится.

Я корчу сочувственную гримасу.

– Значит, у вас так пока ничего и не получается?

– Нет, – морщится она. – Низкий уровень сперматозоидов.

Не знаю, что тут играет роль – то, что я сижу здесь с моей лучшей подругой, как в подростковые годы, или то, как она произнесла эту фразу (будто объявила, что у нее грипп), но я ничего не могу с собой поделать. Фыркаю и мгновенно краснею.

– Боже, Пэмми, прости…

– Можешь смеяться, сучка. – Пэмми улыбается, комкает бумажное кухонное полотенце и бросает в меня. – Ричард очень болезненно относится к тому, что количество живчиков у него уменьшается.

– Пэм, прости, я не смеялась. Я просто…

– Не извиняйся. – Пэмми смеется. – Мы даже не можем произнести слово «сперма» и не поссориться. Это ужасно. Не уверена, что кто-то из нас сильно хотел детей до того, как мы выяснили, что их, вероятно, у нас не будет. А теперь даже разговоры о чужих детях приводят к скандалу.

Услышав эти слова, я чувствую укол вины – я знаю о том, что растет внутри моего тела, и эта тайна жжет меня. Как я могу отказать Дэну в семье, зная, как люди типа Пэмми и Ричарда стараются завести детей? Я снова и снова повторяла себе, что думаю о ребенке, ведь я по собственному опыту знаю, что это такое – быть нелюбимой и нежеланной. А что, если я буду так же относиться к своему ребенку, как моя мать относилась ко мне? Едва ли идеальным вариантом является ждать и надеяться на лучшее.

– Эй! – Пэмми склоняется вперед и касается моей руки. – С тобой все в порядке? У вас с Дэном все в порядке?

– Да, у нас все нормально. – Я чувствую, как начинаю закипать. Чертовы гормоны. Раньше я никогда не была такой эмоциональной. – Просто… – Я вздыхаю. В свете того, что моя лучшая подруга только что сказала мне, это последнее, что я хочу сообщать ей, но я должна с кем-то поделиться. У меня такое ощущение, будто слова разбухают внутри меня, и я задохнусь, если не дам им вырваться из горла. – Я беременна.

Пэмми с шумом выдыхает.

– Дерьмооо… Ты в порядке?

Ее вопрос срабатывает как триггер, он срывает плотину, и у меня начинают литься слезы, которые я сдерживала весь день после того, как утром сделала тест. Как я могла быть такой дурой? Я в обязательном порядке каждый вечер принимала противозачаточные таблетки, но несколько недель назад подхватила кишечную инфекцию, и неделю после этого не могла просить Дэна использовать дополнительную контрацепцию – как бы это выглядело, раз предполагается, что мы пытаемся зачать ребенка?

– Нет, думаю, что нет, – шепотом отвечаю я.

Пэмми обнимает меня, и я позволяю себе плакать, уткнувшись ей в плечо. Уже охрипнув от рыданий, я откидываюсь назад на спинку стула и вытираю глаза рукавом.

– Прости меня, – говорю я, когда Пэмми встает, чтобы снова включить чайник. – Ты мне только что рассказала, как вы с Ричардом хотите детей, а я тут рыдаю из-за того, что забеременела. Готова поспорить: ты, наверное, жалеешь, что я вернулась после всех этих лет.

– Не дури. – Она заваривает чай и вручает мне чашку. – Он без кофеина, – говорит Пэмми. – Две ложки сахара. У нас у всех свои проблемы. Моя не облегчает твою. Ты уже думала о том, что будешь делать?

– Я выяснила только сегодня утром. Всего несколько недель, не больше. У меня все это время немного кружилась голова и вроде беспричинно подташнивало. Я все списывала на стресс из-за возвращения сюда. Мы чуть машины не лишились – попали в аварию, только въехав в город… – Я отмахиваюсь от обеспокоенного взгляда Пэмми. – Оказалось, ерунда, но когда я почувствовала головокружение, то решила, что от шока. А затем несколько дней назад я поняла, что месячных не было. И мне потребовалось столько времени, чтобы набраться храбрости и сделать тест.

Пэмми опускает ладонь на мою руку, и я чувствую, как тепло разливается по всему телу. Слава богу, у меня есть она, человек, с которым я могу поговорить. Сегодня с утра после теста я сходила с ума, металась взад и вперед по дому, а Дэн в это время что-то писал на своем ноутбуке наверху, совершенно не представляя, какое изменяющее жизнь событие только что произошло. Я не уверена, что он даже знает, какой сегодня день недели, – он всегда такой, когда пишет первый набросок. Он очень удивился, когда я зашла к нему, чтобы сообщить, что отправляюсь к Пэмми. Уверена: он думал, я на работе.

– Наверное, это глупый вопрос: ты сказала Дэну?

Я смеюсь.

– Ты права: это глупый вопрос. Если б я сказала Дэну, то мы бы не увиделись: он бы замотал меня защитной пупырчатой пленкой. – Делаю глоток чая и корчу гримасу. – У чая без кофеина именно такой вкус? Серьезно? Даже нормального чая нельзя выпить, пока беременна? Чертовому ребенку еще нет десяти недель, а я уже иду на жертвы.

– Это тебе ничего не подсказывает?

– Нет, – твердо заявляю я. – Мне это ни о чем не говорит. Говорит другое. У меня есть новость, которую мой муж ждет больше года, – это то единственное, что сделает любовь моей жизни самым счастливым человеком на свете, но я лучше воткну булавки себе в глаза, чем сообщу ему об этом.

– Но ты же не можешь избавиться от ребенка? Это разобьет ему сердце.

– А он никогда не узнает, – тихо отвечаю я. – Если я решу прервать беременность, Дэн никогда, вообще никогда не должен узнать, что я была беременной. Это разобьет ему сердце, и, думаю, в таком случае нашему браку придет конец.

Чувствую себя ужасно, заявляя ей это, ведь я так открыто говорю об аборте, когда Пэмми так отчаянно хочет ребенка. Но у меня больше никого нет. Это так эгоистично.

– Но если ты будешь ему врать и избавишься от ребенка, ты сможешь с этим жить? Ваш брак выдержит такую тайну?

– Не знаю, – вздыхаю я. – А что будет, если я рожу ребенка, которого не хочу, для того, чтобы порадовать мужа? Это брак выдержит? Кажется, что любой вариант, какой бы я ни выбрала, обречен. По крайней мере, вариант с тайной не испортит жизнь несчастному ребенку.

– Вот в этом и заключается твоя проблема, Имоджен, ты считаешь, что не сможешь быть идеальной матерью. Нет идеальных матерей. Все допускают ошибки, теряют терпение, говорят вещи, которые не имеют в виду, и непреднамеренно портят жизнь детям. А что, если б все вдруг решили, что единственный способ решить эту проблему – вообще не рожать детей? Население вскоре вымерло бы.

– У большинства людей нет генетической предрасположенности портить жизнь своим отпрыскам, – возражаю я. – У большинства людей…

– Бла-бла-бла, трудное детство, бла-бла-бла, мать, которая не обращала внимания, бла-бла-бла, плохие гены. – Судя по виду, Пэмми сама сейчас может расплакаться. – Дело в том, что ты – не твоя мать. Ты делаешь свой выбор, и если ты решишь любить своего ребенка и сделаешь все, что можешь, то будешь достаточно хорошей матерью. Все могут только стараться и быть такими. Не идеальными, а достаточно хорошими.

– Ты этого не знаешь, – рявкаю я, и мне тут же становится плохо. Но она не знает, какой матерью я буду. Какую опасность я буду представлять. Потому что последний ребенок, которому я не помогла, которого я подвела, теперь мертв.