Текст книги "Сейчас самое время"

Десять

– Надо же, ты встала! – восклицает папа, замечает, что я надела мини-платье, и поджимает губы. – Дай-ка я угадаю. Ты встречаешься с Зои?

– А что, нельзя?

Он пододвигает мне через стол витамины:

– Не забудь принять.

Обычно папа приносит мне их на подносе, но сегодня ему не придётся возиться. Казалось бы, радоваться должен, но нет – сидит и следит, как я глотаю пилюлю за пилюлей. Витамин Е помогает организму справиться с анемией. Витамин А нейтрализует воздействие облучения на кишечник. Вяз ржавый восстанавливает слизистую оболочку, которая выстилает внутренности. Кремний укрепляет кости. Калий, железо и медь стимулируют иммунную систему. Алоэ вера полезно для здоровья в целом. А чеснок – ну, папа где-то прочитал, что достоинства чеснока ещё до конца не исследованы. Он называет его «витамин Икс». Всё это я запиваю свежевыжатым апельсиновым соком с ложкой неочищенного мёда. Ням-ням.

Улыбнувшись, я отодвигаю поднос. Папа ставит его в раковину.

– Мне казалось, вчера тебя тошнило и болели ноги, – говорит он, открывая кран и ополаскивая чашку.

– Сегодня всё в порядке. Ничего не болит.

– Может, тебе лучше отлежаться?

Это скользкая тема, и я быстренько перевожу разговор, переключив внимание на Кэла, который ковыряется ложкой в куче размокших кукурузных хлопьев. Вид у него такой же мрачный, как у папы.

– Что с тобой? – спрашиваю я.

– Ничего.

– Сегодня суббота! Ты разве не рад?

Кэл злобно смотрит на меня:

– Ты всё забыла?

– Что забыла?

– Ты обещала на каникулах сводить меня по магазинам! Ты сказала, что возьмёшь кредитку. – Он зажмуривается. – Я так и знал, что ты всё забудешь!

– Успокойся! – предупреждает его папа суровым голосом, как всегда, когда Кэл начинает капризничать.

– Кэл, я всё помню, но я же не обещала, что мы пойдём сегодня.

Он бросает на меня свирепый взгляд:

– А я хочу сегодня!

Значит, делать нечего: таковы правила. Второй номер из моего списка прост. Один-единственный день я должна со всем соглашаться. Что бы это ни было и кто бы ни попросил.

Когда мы выходим из калитки, я заглядываю в светящееся надеждой лицо Кэла, и меня внезапно пробирает страх.

– Я напишу Зои и скажу, что мы идём, – говорю я Кэлу.

Он сообщает, что терпеть не может Зои, и это плохо, потому что она мне нужна. Её напор. То, что при ней всегда происходит что-то интересное.

– Я хочу на детскую площадку, – заявляет Кэл.

– Ты ведь уже большой мальчик.

– Ну и что? Там весело.

Я часто забываю, что Кэл ещё ребёнок, что он по-прежнему любит качели с каруселями и всё такое. Ладно, в этом нет ничего дурного, и Зои пишет в ответ, что всё в порядке, она всё равно опоздает, так что встретимся в парке.

Я сажусь на скамейку и смотрю, как Кэл лазит по паутине из канатов. Наверху его еле видно.

– Я хочу выше! – вопит он. – Можно я залезу наверх?

– Давай, – кричу я в ответ, потому что поклялась себе со всем соглашаться и таковы правила.

– Я вижу самолётики изнутри! – орёт Кэл. – Лезь сюда!

В мини-платье карабкаться трудновато. Паутина качается; туфли приходится сбросить. Кэл надо мной хохочет.

– Наверх! – командует он.

Чёрт, это и правда высоко, а внизу канаты трясёт какой-то пацан с мордой шире автобуса. Я подтягиваюсь, не обращая внимания на боль в руках. Я тоже хочу увидеть самолётики изнутри. Я хочу смотреть на ветер и ловить руками птиц.

Наконец я наверху. Мне видно крышу церкви, верхушки деревьев в парке и каштаны, которые вот-вот полопаются. Воздух чист, и облака проплывают близко, как будто я на какой-нибудь невысокой горе. Я гляжу вниз: люди, задрав головы, смотрят на нас.

– Высоко, правда? – говорит Кэл.

– Да.

– Теперь пошли на качели?

– Да.

Я согласна на всё, что бы ты ни предложил, Кэл, но сперва мне хочется почувствовать, как в лицо дует ветер. Я хочу увидеть траекторию, по которой Земля медленно вращается вокруг Солнца.

– Я же говорил, тут весело. – Кэл сияет от радости. – Давай покатаемся на всём!

У качелей очередь, и мы идём качаться на доске. Я по-прежнему тяжелее Кэла, я всё ещё его старшая сестра. Я с силой отталкиваюсь ногами от земли, так что братишка подлетает высоко и визжит от смеха, жёстко приземлившись на задницу. У него будут синяки, но ему всё равно. Соглашайся, просто соглашайся.

Мы облазим всю площадку. С трудом протискиваемся в домик наверху лесенки в песочнице. Залезаем на мотоцикл на огромной пружине. Когда я взбираюсь на него, мотоцикл сильно заваливается набок, и я обдираю колено о землю. Мы изображаем гимнастов на деревянном бревне, проходим по азбуке-змейке, прыгаем в классики, карабкаемся по лестницам. Потом возвращаемся на качели, я быстренько сажаю Кэла на свободные, и все мамаши, вытирающие носовыми платками пухлые щёки своих малышей, дружно на меня шипят. Моё платье задирается, обнажая бёдра. Я смеюсь, откидываюсь назад и раскачиваюсь сильнее. Быть может, если я раскачаюсь высоко-высоко, мир станет иным.

Я не заметила, как подошла Зои. Когда Кэл показывает мне на неё, она наблюдает за нами, прислонившись к воротам площадки. Наверно, она стоит там целую вечность. На ней топик и юбка, едва прикрывающая задницу.

– Доброе утро, – здоровается она, когда мы подходим ближе. – Я смотрю, вы начали без меня.

Я заливаюсь румянцем:

– Кэл попросил, чтобы мы покачались на качелях.

– И ты, конечно, согласилась.

– Да.

Зои задумчиво смотрит на Кэла.

– Мы идём на рынок, – сообщает она. – Купим кое-что, поболтаем о своём, о девичьем, тебе с нами будет скучно.

Он поднимает испачканное грязью лицо и сердито глядит на Зои:

– Я хочу в магазин для фокусников.

– Вот и хорошо. Иди. Пока-пока.

– Он поедет с нами, – сообщаю я Зои. – Я ему обещала.

Она вздыхает и отходит. Мы с Кэлом следуем за ней.

В школе только Зои не испугалась моей болезни. Она и до сих пор – единственная из всех, кого я знаю, – ходит по городу с таким видом, будто на улице не могут ограбить, пырнуть ножом, будто автобусы никогда не выезжают на тротуар и никто ничем не болеет. Когда я с ней, мне кажется, что врачи напутали, умираю не я, а кто-то другой, и всё это лишь недоразумение.

– Давайте быстрее, – бросает она через плечо. – Тесса, шевели ногами!

Платье слишком коротко. Стоит мне вздрогнуть или нагнуться, как оно задирается. Машина гудит. Несколько парней пристально таращатся на мою грудь и задницу.

– Почему ты её слушаешься? – спрашивает Кэл.

– Просто слушаюсь, и всё.

Зои сияет. Она ждёт, пока мы её нагоним, и берёт меня под руку.

– Я тебя прощаю, – заявляет она.

– За что?

Она с заговорщицким видом наклоняется ко мне:

– За то, что ты прожужжала мне все уши про свой облом с сексом.

– Не было такого!

– Было, было. Ладно, я не сержусь.

– Больше двух говорят вслух! – вмешивается Кэл.

Зои подталкивает его вперёд и притягивает меня ближе.

– Итак, – начинает она, – как далеко ты готова зайти? Если я тебе скажу, ты сделаешь татуировку?

– Да.

– Попробуешь наркотики?

– С удовольствием.

– Признаешься вон тому дядьке в любви?

Она указывает на лысого прохожего старше моего папы. Мужчина вышел из газетного киоска, сорвал целлофан с пачки сигарет и бросил его на землю.

– Да.

– Вперёд.

Мужчина выбивает из пачки сигарету, прикуривает и выдыхает дым. Я подхожу к нему; он с улыбкой поворачивается – наверно, думает, что это кто-то знакомый.

– Я вас люблю, – произношу я.

Он хмурится, потом замечает хихикающую Зои.

– Проваливай, – рычит он. – Идиотка.

Умора. Мы с Зои вцепляемся друг в друга и хохочем до слёз. Кэл строит раздражённую гримасу.

– Пошли уже, – говорит он.

На рынке кипит жизнь. Люди толкаются, как будто случилось что-то из ряда вон выходящее; все куда-то спешат. Мимо меня протискиваются толстые старухи с корзинами для покупок; родители с колясками перегораживают проход. Смеркается; я стою посреди толчеи, словно во сне, и мне кажется, что я не двигаюсь, ноги мои как из свинца и прилипают к земле. Мимо с отсутствующим видом шагают парни в свитерах с поднятыми капюшонами. Бродят девчонки, вместе с которыми я когда-то училась. Сейчас они меня не узнают – я сто лет не была в школе. В воздухе висит запах хот-догов, бургеров и лука. Чего тут только нет: подвешенные за ноги варёные куры, лотки с рыбой и требухой, куски свиных туш с торчащими рёбрами. Ткани, шерсть, кружева и занавески. В ларьке с игрушками тявкают и кувыркаются собачки, заводные солдатики бьют в тарелки. Продавец улыбается мне и показывает на огромную пластмассовую куклу, молча сидящую в целлофановой упаковке:

– Всего десятка.

Я отворачиваюсь, сделав вид, что не слышу.

Зои сверлит меня взглядом:

– Ты же вроде должна на всё соглашаться. В следующий раз купишь, что бы тебе ни предлагали. Договорились?

– Да.

– Вот и хорошо. Я сейчас вернусь.

И она скрывается в толпе.

Мне жаль, что Зои ушла. Она мне нужна. Если она не вернётся, мне нечего будет вспомнить об этом дне, кроме прогулки по детской площадке и восхищённого свиста вслед по дороге на рынок.

– Как ты себя чувствуешь? – интересуется Кэл.

– Нормально.

– По тебе не скажешь.

– Я в порядке.

– Мне скучно.

А вот это уже опасно, потому что, если Кэл захочет вернуться домой, мне придётся согласиться.

– Зои сейчас вернётся. Мы прокатимся по городу на автобусе. Сходим в магазин для фокусников.

Кэл пожимает плечами и засовывает руки в карманы:

– Она не захочет.

– Посмотри пока игрушки.

– Там одна фигня.

Неужели? В детстве папа приводил меня сюда, и я рассматривала игрушки. Они казались мне волшебными.

Зои возвращается не в духе.

– Скотт – лживый ублюдок, – выпаливает она.

– Кто-кто?

– Скотт. Он говорил, что сегодня работает, но его нет на месте.

– Торчок? И когда он это тебе сказал?

Зои смотрит на меня как на полную идиотку и отходит. Она направляется к продавцу фруктового ларька и наклоняется над коробками с бананами, чтобы с ним поболтать. Он пялится на её грудь.

Ко мне подходит какая-то женщина. В руках у неё несколько пакетов. Она смотрит на меня в упор, и я не отвожу взгляда.

– Десять свиных отбивных, три пачки копчёного бекона и варёная курица, – шепчет она. – Будете брать?

– Да.

Она передаёт мне пакет и, пока я достаю деньги, запускает палец в свой шелушащийся нос. Я протягиваю ей пять фунтов; порывшись в кармане, она даёт мне два фунта сдачи.

– Почти даром, – говорит она.

Когда она отходит, Кэл встревоженно смотрит на меня:

– Зачем ты это купила?

– Заткнись, – обрываю я, потому что нигде в правилах не сказано, что я должна радоваться всему, на что соглашаюсь. У меня осталось всего двенадцать фунтов, и я прикидываю, можно ли изменить правила и соглашаться только на то, что бесплатно. Из пакета мне на ноги капает кровь. Я раздумываю, нужно ли оставлять себе всё, что купила.

Возвращается Зои, замечает пакет и забирает его у меня:

– Что там такое? – Она заглядывает внутрь. – Похоже на куски дохлой псины! – Она выбрасывает пакет в урну и с улыбкой поворачивается ко мне: – Я нашла Скотта. Он оказался на месте. И Джейк с ним. Пошли.

Мы пробираемся сквозь толпу, и Зои, не глядя на меня, признаётся, что после того вечера, как мы приехали к ним домой, она несколько раз встречалась со Скоттом.

– Так почему же ты раньше молчала?

– Ты целый месяц не объявлялась! К тому же я думала, что ты рассердишься.

Так непривычно увидеть ребят при свете дня в ларьке с фонариками, тостерами, часами и чайниками. Оба кажутся старше, чем я запомнила.

Зои заходит за прилавок поболтать со Скоттом. Джейк кивает мне.

– Как дела? – спрашивает он.

– Нормально.

– Пришла за покупками?

Сейчас он выглядит иначе – потный, немного смущённый. Сзади подходит какая-то женщина, и нам с Кэлом приходится посторониться, чтобы пропустить её к прилавку. Женщина покупает четыре батарейки. Они стоят фунт. Джейк кладёт их в пакетик и берёт деньги. Женщина уходит.

– Тебе нужны батарейки? – спрашивает Джейк, не глядя на меня. – Бесплатно.

Он так это говорит, будто делает мне огромное одолжение, будто ему меня жаль и хочется показать, что он хороший парень: тут я понимаю, что он всё знает. Зои проболталась. В его взгляде я читаю жалость и сознание вины. Он переспал с умирающей девицей и теперь боится. Вдруг я заразна? Моя болезнь тронула его за плечо. А что, если она затаилась и ждёт, чтобы его сразить?

– Так что, нужны? – Он берёт с прилавка упаковку батареек и показывает мне.

– Да, – выдавливаю я, стараясь скрыть досаду, беру его дурацкие батарейки и прячу в сумку.

Кэл пихает меня локтём в бок:

– Ну, пошли, что ли?

– Да.

Зои обнимает Скотта за талию.

– Нет! – протестует она. – Мы едем к ним. Через полчаса у них перерыв на обед.

– Мы с Кэлом идём гулять по городу.

Зои с улыбкой подходит ко мне. Она выглядит очень сексуально; наверно, Скотт её тискал.

– Ты же вроде собиралась со всем соглашаться?

– Кэл первый попросил.

Она хмурится:

– У парней есть кетамин. Я обо всём договорилась. Хочешь, возьми с собой Кэла. Мы придумаем, чем его занять, – может, у них найдётся игровая приставка.

– Ты рассказала Джейку.

– Что рассказала?

– Про меня.

– Нет.

Она краснеет, бросает окурок на землю и затаптывает, лишь бы не смотреть на меня.

Могу представить, как это случилось. Она приехала к парням, они забили на троих косяк, Зои дунула первой, глубоко затянулась, а они на неё смотрели. Потом подсела к Скотту и спросила:

– Помните Тессу?

И всё им рассказала. Может, даже расплакалась. И Скотт наверняка её обнял. А Джейк схватил косяк и затянулся глубоко-глубоко, чтобы ни о чём не думать.

Я беру Кэла за руку и увожу. Прочь от Зои, прочь с рынка. Я тащу его за собой по ступенькам за ларьками, по дорожке вдоль канала.

– Куда мы идём? – хнычет он.

– Заткнись.

– Я боюсь.

Я смериваю его взглядом. Мне наплевать.

Иногда мне снится, будто я брожу по дому, слоняюсь по комнатам и никто из родных меня не узнает. На лестнице я встречаю папу, и он вежливо мне кивает, как будто я домработница или мы постояльцы в гостинице. Кэл с подозрением таращится на меня, когда я захожу в свою комнату. Все мои вещи куда-то подевались; вместо меня тут живёт какая-то другая девушка в платье в цветочек; у неё сочные губы и щеки, как наливные яблочки. Я понимаю, что это моя параллельная жизнь. Та, в которой я здорова и Джейк был бы рад, что познакомился со мной.

Наяву же я тащу брата по дорожке к кафе на берегу канала.

– Тебе понравится, – поясняю я ему, – мы поедим мороженого, выпьем горячего шоколада и колы.

– Тебе нельзя сахар. Я всё папе расскажу.

Я крепче сжимаю его руку. На дорожке к кафе стоит мужчина в пижаме и смотрит на воду. Во рту у него тлеет сигарета.

– Я хочу домой, – ноет Кэл.

Но мне не терпится показать ему снующих по дорожке крыс, яркие листья, облетающие с деревьев, то, как люди чураются трудностей, и объяснить, что этот мужчина в пижаме честнее и проще торопливо семенящей вслед за нами Зои с её большим ртом и дурацкими белокурыми локонами.

– Иди отсюда, – не оборачиваюсь, бросаю я ей.

Она хватает меня за руку:

– Почему ты вечно делаешь из мухи слона?

Я отпихиваю её:

– Не знаю. А ты как думаешь?

– Это же никакой не секрет! Уйма людей знает, что ты больна. Джейку всё равно, но теперь он считает, что у тебя крыша поехала.

– Так и есть.

Прищурившись, она смеривает меня взглядом:

– Знаешь, я думаю, тебе нравится, что ты больна.

– Ты уверена?

– Ты не можешь быть как все.

– Ты права, так оно и есть. Какая ты умная! Хочешь, поменяемся?

– Мы все умрём, – произносит Зои так, словно это только что пришло ей в голову и она ничего не имеет против такой перспективы.

Кэл тянет меня за рукав.

– Смотри, – показывает он.

Мужчина в пижаме вошёл в воду. Он плещется на мелководье и хлопает руками по воде. Купальщик равнодушно смотрит на нас и улыбается, сверкая золотыми зубами. У меня по спине пробегает холодок.

– Эй, красавицы, не хотите окунуться? – кричит он с шотландским акцентом. Я никогда не была в Шотландии.

– Давай залезай, – подначивает Зои. – Чего же ты?

– Ты мне приказываешь?

– Да, – отвечает она со злобной усмешкой.

Я оглядываю столики у кафе. Люди смотрят в нашу сторону. Они подумают, что я наркоманка, ненормальная, что по мне психбольница плачет. Я заправляю платье в трусы.

– Что ты делаешь? – шипит Кэл. – На тебя все смотрят!

– А ты притворись, что ты не со мной.

– Я так и сделаю!

Я снимаю туфли; Кэл упрямо садится на траву.

Большим пальцем ноги я пробую воду. Она такая холодная, что нога тут же коченеет.

Зои трогает меня за руку:

– Тесса, не надо. Я пошутила. Не глупи.

Она что, вообще ничего не понимает?

Я захожу в воду выше колен; от меня с кряканьем шарахаются утки. В канале неглубоко, вода мутная. Наверно, на дне полно всякого мусора. В этой воде плавают крысы. Люди швыряют в канал консервные банки, тележки для покупок, шприцы и дохлых собак. Жидкая грязь хлюпает под ногами.

Золотозубый машет рукой, смеётся и бредёт ко мне, хлопая себя по бокам.

– Молодец! – говорит он.

Между его синих губ блестят золотые зубы. На голове глубокая рана, и по лбу на глаза сочится кровь. От этого я коченею ещё больше.

Из кафе выходит мужчина и кричит, размахивая посудным полотенцем:

– Эй, вылезайте оттуда!

На нём фартук; тряся животом, мужчина наклоняется, чтобы помочь мне выйти из воды.

– Вы в своём уме? – пыхтит толстяк. – В этой воде можно подцепить любую заразу. – Он поворачивается к Зои: – Она с вами?

– Извините нас, – просит она. – Я не смогла её остановить. – Зои встряхивает волосами, чтобы он поверил, что она ни в чём не виновата. Терпеть это не могу.

– Мы не вместе, – вмешиваюсь я. – Мы с ней вообще незнакомы.

Зои затыкается; мужчина из кафе в растерянности поворачивается ко мне. Он протягивает мне полотенце, чтобы я вытерла ноги. Потом говорит, что я сошла с ума. Что вся молодежь – сплошь наркоманы. Он разоряется, а я смотрю вслед Зои, которая уходит прочь. Она становится всё меньше, пока наконец не скрывается из виду. Мужчина из кафе спрашивает, где мои родители, знаю ли я дядьку с золотыми зубами – тот как раз вылезает на противоположный берег и над чем-то хрипло хохочет. Не переставая ворчать, мужчина из кафе усаживает меня за столик и приносит чашку чая. Я кладу себе три куска сахара и отхлёбываю маленькими глотками. Все на меня таращатся. У Кэла смущенный и перепуганный вид.

– Что ты наделала? – шепчет он.

Мне так сильно будет его не хватать, что хочется сделать ему больно. А ещё хочется отвезти его домой и передать папе, пока я не погубила нас обоих. Но дома скучно. Там легко со всем соглашаться, потому что папа никогда ни о чём меня не попросит.

Чай согревает желудок. Пасмурное небо яснеет и тут же снова хмурится. Даже погода не может решить, что ей делать, мечется и совершает ляп за ляпом.

– Пошли на автобус, – говорю я Кэлу.

Я встаю и обуваюсь, держась за край стола. Посетители кафе делают вид, что не смотрят на меня, но я ощущаю их взгляды. И от этого чувствую себя живой.

Одиннадцать

– Это правда? – спрашивает Кэл по дороге к автобусной остановке. – Тебе нравится болеть?

– Отчасти.

– Ты поэтому прыгнула в воду?

Остановившись, я смотрю на него, в его ясные голубые глаза. Они в серую крапинку, как и у меня. На фотографиях, где мы с Кэлом сняты в одном и том же возрасте, нас не отличить друг от друга.

– Я прыгнула потому, что составила список желаний. Сегодня я должна со всем соглашаться.

На мгновение Кэл задумывается, пытаясь понять, в чём тут подвох, а потом широко ухмыляется:

– Значит, о чём бы я тебя ни попросил, ты согласишься?

– Именно.

Мы садимся в первый же подошедший автобус, залезаем наверх и устраиваемся сзади.

– Ладно, – шепчет Кэл. – Тогда покажи вон тому дядьке язык.

Когда я выполняю его просьбу, Кэл приходит в восторг.

– Теперь сделай козу той женщине на тротуаре и пошли воздушные поцелуи тем парням.

– Будет веселее, если мы сделаем это вместе.

Мы корчим рожи, машем рукой прохожим, громко выкрикиваем «какашка», «жопа» и «пиписька». Когда мы наконец нажимаем звонок, чтобы сойти, наверху, кроме нас, никого нет. Мы успели надоесть всем до чёртиков, но нам наплевать.

– А теперь куда? – любопытствует Кэл.

– По магазинам.

– Ты взяла с собой кредитку? Ты мне что-нибудь купишь? – Да.

Сначала мы покупаем радиоуправляемый вертолёт. Он может взлетать на десять метров от земли. Кэл запихивает коробку в урну у входа в магазин и запускает вертолёт, который летит над нами по улице. Мы идём следом, ослеплённые его яркими разноцветными огнями, и заходим в магазин женского белья.

Я усаживаю Кэла с мужчинами, которые ждут своих жён. Так приятно стянуть платье не для осмотра, а для того, чтобы сладкоголосая продавщица сняла с меня мерку и принесла кружевной и очень дорогой лифчик.

– Сиреневый, – отвечаю я, когда она спрашивает, какой цвет. – И к нему трусики под пару.

Я расплачиваюсь, и она протягивает мне покупку в шикарной сумочке с серебристыми ручками.

Потом я покупаю Кэлу робота-копилку. Потом себе джинсы. Такие же, как у Зои, – потёртые, в обтяжку.

Кэл получает видеоигру для приставки. Я – изумрудно-чёрное шелковое платье; это самая дорогая вещь, которую я когда-либо покупала. Прищурившись, я разглядываю себя в зеркале и, оставив мокрое платье в примерочной, выхожу к Кэлу.

– Круто, – выдыхает он, завидев меня. – А нам хватит на электронные часы?

Я покупаю ему будильник, который показывает время в трёхмерной проекции на потолке комнаты.

Потом обувь. Сапожки на молнии на низком каблучке. В том же магазине мы покупаем сумку, чтобы сложить все наши обновки.

После посещения магазина для фокусников нам приходится купить чемодан на колесиках, куда мы прячем сумку. Кэлу нравится его катить, но мне приходит на ум, что если мы ещё что-то купим, то нужно будет приобрести машину, чтобы везти чемодан.

Грузовик для машины. Корабль для грузовика. Потом мы купим гавань, океан, континент.

В «Макдоналдсе» у меня начинает болеть голова. Словно кто-то ложкой внезапно содрал с меня скальп и ковыряется в мозгу. Вокруг толпятся люди; у меня кружится голова, накатывает тошнота. Я пью парацетамол, понимая, что это лишь ненамного ослабит боль.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Кэл.

– Нормально.

Он видит, что я вру. Он наелся до отвала и сияет от радости, но в глазах испуг.

– Я хочу домой.

Приходится согласиться. Мы оба притворяемся, что это не из-за меня.

Я стою на тротуаре и, опираясь на стену, чтобы не упасть, смотрю, как Кэл ловит такси. Я не хочу, чтобы такой день закончился переливанием крови. Сегодня я не дам засунуть в меня эти чертовы иглы.

В такси Кэл ободряюще берёт меня за руку; его лапка уютно прячется в моей ладони. Я наслаждаюсь минутой. Нечасто ему хочется взять меня за руку.

– Что нам теперь будет? – спрашивает Кэл.

– Ничего.

Он смеётся.

– Давай ещё как-нибудь сходим за покупками?

– Хорошо.

– А мы в следующий раз пойдём на каток?

– Ладно.

Кэл что-то бормочет про спуск по реке на плотах и что ему хочется покататься на лошадях, прыгнуть с моста на канате. Я смотрю в окно. В голове шумит. Свет отражается от стен и лиц, слепит глаза. Кажется, будто горит сотня костров.