Текст книги "Шоколадная лавка в Париже"

– Скажите, что думаете, – велел шоколатье.

Я откусила кусочек. Ощутила приятные ненавязчивые цитрусовые нотки. Видно, Тьерри добавил в шоколад лайм: еще раньше я заметила деревце на подоконнике. Этот привкус идеально дополняет вкус шоколада. Вкус у конфеты легкий. Даже не верится, что ешь калорийный продукт! При этом вкус не исчезает мгновенно: наоборот, его насыщенность усиливается, раскрываются новые нюансы. Кусочек кислого желе наверху уравновешивает приторность. Это шедевр. Не конфета, а произведение искусства. Губы сами собой расплылись в блаженной улыбке.

– Вот такое лицо должно быть у наших покупателей, поняли? – обратился Тьерри к остальным. – Точно такое. Сегодня сделаем четыреста штук лавандовых, розмариновых с конфитюром, мятных…

Тут Тьерри повернулся к Элис:

– Попробовать не хочешь?

Та смерила его ледяным взглядом.

– Шучу, – обращаясь ко мне, пояснил Тьерри. – Она как робот: никогда не ест.

– Ем, – холодно возразила Элис. – Но только нормальные продукты, а не отраву.

Приятное шоколадное послевкусие у меня во рту неожиданно перешло в горечь. Я едва сдержалась, чтобы не закашляться. Тьерри озорно подмигнул мне. Я улыбнулась в ответ, хотя то, что меня приняли в братство обжор-жирдяев, не особо порадовало.

– Что скажете? – спросил Тьерри. – Сойдет?

– Великолепно, – совершенно искренне ответила я.

Фредерик улыбнулся мне, как будто давая понять, что пока я хорошо вписываюсь в их коллектив.

Тьерри щелкнул пальцами. Бенуа подал ему эспрессо, перед этим высыпав в кофе полсахарницы.

Повисла благоговейная тишина. Тьерри залпом опрокинул эспрессо, со звоном опустил чашку на поднос и объявил:

– Заканчивайте!

Они с Элис вышли, и мужчины сразу принялись за работу. Фредерик вручил мне швабру и велел драить все, что попадется на глаза. Оба работника двигались с поразительной скоростью, воспроизводя творение Тьерри бесчисленное количество раз. Сначала лавандовые конфеты, потом розмариновые с конфитюром. Последнее сочетание прозвучало странно, однако стоило попробовать, и странным начало казаться другое: зачем люди едят другие конфеты?

Ровно в одиннадцать Фредерик снял грязный передник и поменял его на парадный белый. На кармане было вышито его имя и название магазина. Фредерик отправился открывать шоколадную лавку. Грохнули ставни. Звук эхом разнесся по улице. По соседству между тем готовились принимать покупателей другие магазины, кафе и рынки. Через запотевшие окна мастерской я заметила, что солнце встало, но, когда зашла в магазин, ударивший в лицо яркий луч заставил заморгать от неожиданности.

Спина и так уже разболелась: согнувшись в три погибели, я вычищала каждый уголок в мастерской. А потом Бенуа велел отдраить медный чан и выдал ящик, где хранился целый арсенал зловонных чистящих средств. Клэр оказалась права: без трудолюбия тут и впрямь не обойтись.

Прежде чем я взялась за дело, Фредерик позвал меня на улицу покурить. Я не курю, но составила ему компанию.

Фредерик приветливо машет рукой и обменивается шутками с владельцами соседних магазинов. Те выставляют перед входом стенды со своим товаром. Хозяин маленького книжного магазина расставляет романы в мягких обложках, некоторые довольно потрепанные. А вот печатная мастерская со старинными картами Парижа в прозрачных пластиковых чехлах. На стенах вывешены репродукции великих полотен, призванные привлекать туристов: Моне, Климт. В другом магазине, похоже, торгуют всеми существующими сортами чая. Вдоль стен тянутся ряды полок с яркими разноцветными металлическими баночками. Каких вкусов тут только нет: мята, кардамон, грейпфрут, карамель. Ароматы, которые исходят от этого магазина, сдержанные и утонченные: здесь пахнет листьями. А в шоколадной лавке Тьерри запахи царят насыщенные, приземленные.

Фредерик тепло поздоровался с владельцем: высоким, худым стариком, который выглядел таким же сухим, как и его товар. Казалось, дунет ветер – и улетит. Должно быть, они с Тьерри неплохо ладят: две противоположности дополняют друг друга. Справа от шоколадной лавки расположен хозяйственный магазин: тут продают метлы, совки для мусора, насадки для швабр, гвозди.

На втором этаже открываются окна. Улочки здесь такие узкие, что соседи знают друг о друге все. Вот жильцы пьют кофе и разворачивают газеты – «Матэн», «Фигаро». И везде постоянным аккомпанементом звучит оживленная французская болтовня. Даже не верится: вот она я, стою с настоящим французом на улице, заполненной настоящими французскими магазинами. Да что там – я и сама работаю в настоящем французском магазине! Пью густой кофе, наблюдаю, как вокруг кипит жизнь. От недосыпа в голове муть, вдобавок переела сладкого. Но должна признаться: внутри все так и клокочет от радостного волнения. Не смущает даже то, что остаток дня предстоит драить здоровенный металлический чан. Меня предупредили, что работать надо с крайней осторожностью, чтобы не отравить металл чистящими средствами. Ни в коем случае нельзя нанести урон патине: именно она придает шоколаду особые вкусовые нюансы. Все это Бенуа повторял, пока у меня глаза от скуки не остекленели. Ну что ж, буду разбираться с проблемами по мере их поступления.

А сейчас просто наслаждаюсь моментом: стою на улице, вдыхаю терпкий дым сигарет «Галуаз», смотрю, как по тротуару бодро трусит собака с газетой во рту, а трио голубей кружит над высокими крышами, слушаю звон колоколов, доносящийся с другого берега реки.

– Вы ему понравились, – заметил Фредерик. – Будьте осторожны. Это значит, что вы точно не понравитесь Элис.

– Ничего, разберусь, – ответила я с уверенностью, которой не чувствовала. – И не таких на место ставила.

А это смелое заявление и вовсе наглая ложь. В присутствии людей, которые позволяют себе грубить, я всегда робела – подумать только, у них хватает самооценки, чтобы глядеть на других свысока!

– Они в отношениях?

Фредерик фыркнул:

– Без Элис Тьерри бы целыми днями в постели валялся и собственную продукцию ел. Это она толкает его вперед. Благодаря Элис он прославился. И теперь она боится, что его кто-нибудь уведет.

«Этого жирного борова?» – подумала я, но вслух говорить не стала. К тому же вряд ли элегантная светская львица Элис увидит соперницу во мне.

На мощеные улочки уже вышли первые туристы. Восхищаются и умиляются, какое тут все хорошенькое и старомодное. Несколько человек гуляют в сопровождении гидов. При виде нашей вывески их лица озаряют улыбки.

– Начинается великое нашествие, – объявил Фредерик.

Он поспешно выкинул окурок в водосточный желоб, вернулся в шоколадную лавку и расплылся в широкой улыбке.

– Bonjour, messieurs, dames!

Из мастерской, где я очень медленно и аккуратно чищу огромный чан зубной щеткой – можно подумать, меня за что-то изощренно наказали! – видны затылки прохаживающихся по магазину покупателей. Иногда Фредерик заглядывает к нам и рявкает на Бенуа, чтобы поторапливался. Тот невозмутимо и методично заполняет свежими конфетами один поднос за другим. Похоже, распродаются они моментально по мере поступления, хотя цены, надо сказать, отнюдь не демократичные. Я глазам своим не поверила, когда увидела, сколько стоят конфеты. Позже Фредерик объяснил: да, делать шоколад по методу Тьерри очень дорого. Мастеру требуются только лучшие продукты, но даже самые редкие травы не поднимут цену до таких заоблачных высот. Просто Элис рассудила: покупатели по-настоящему ценят только то, за что приходится выложить кругленькую сумму. Замечено: стоит поднять цены, и покупателей сразу прибавляется, а статьи о шоколадной лавке печатают в журналах для элиты. Постепенно люди со всего света стали стекаться на Рю де Шануанс, чтобы посетить знаменитую, единственную и неповторимую шоколадную лавку. А Тьерри продолжает работать как ни в чем не бывало – и платит персоналу чистые гроши, сердито прибавил Фредерик. Еще бы: все идет в карман к Элис и тратится на сумочки от «Шанель». Интересно, сколько в этом правды, а сколько – неприязни к Элис?

Ровно в полдень Фредерик запер дверь и закрыл ставни. Бенуа выключил всю аппаратуру и уехал на стареньком велосипеде. Даже удивительно, как железный конь выдерживает его вес.

– Куда это он? – спросила я.

– Как это – куда? Сейчас перерыв, – объявил Фредерик. – Будем обедать.

– И долгий у нас обеденный перерыв?

На фабрике нам давали сорок пять минут. Раньше обед длился час, но потом нам пошли навстречу и сократили перерыв, чтобы мы могли уходить с работы пораньше. Но и в коротком обеде хорошего мало: не успеваешь ни сходить в город, ни забежать в магазин, ни с кем-нибудь встретиться.

– Магазин открывается в три. – Фредерик пожал плечами.

Я пораженно уставилась на него. Шутит Фредерик, что ли? Ну конечно – это просто розыгрыш.

– С двенадцати до трех? Перерыв длится три часа?!

Фредерик, похоже, ничего особенного в этом факте не видел.

– Конечно. Надо же пообедать, вздремнуть…

Кстати, раз уж Фредерик заговорил на эту тему – я с удовольствием поспала бы. Вскочила-то я сегодня еще до рассвета.

Фредерик весело улыбнулся и зашагал прочь. Я так и осталась стоять столбом. Элис прошествовала к выходу, даже не попрощавшись, и залезла в фургон с коробками свежей продукции. Тьерри помахал ей вслед, потом взглянул на меня. К моему удивлению, в его глазах плясали озорные искорки.

– Позвольте угостить вас обедом, – предложил он.

Глава 8

Если не считать шоколада, у меня за все утро росинки маковой во рту не было. А если учитывать, во сколько я встала, давно пора подкрепиться. Тьерри предложил мне опереться на его руку. Надо сказать, шел он не слишком быстро. Перейдя через мост Луи-Филиппа, мы нырнули в лабиринт узких улочек.

Кругом полно туристов, хотя время от времени попадаются и местные. Все они приветливо кивают Тьерри. По обеим сторонам тянутся ряды кафе и ресторанов. Снаружи выставлены меню с фотографиями и летние столики, – похоже, хозяева оптимисты. Однако Тьерри гордо прошел мимо всех этих заведений.

Когда мы добрались до дальней части квартала Маре, Тьерри вдруг свернул в крошечный мощеный переулок между двумя жилыми домами с белыми ставнями и бельем, вывешенным сушиться из верхних окон. Случайно найти этот ресторан невозможно – нужно точно знать, что он там. В конце крошечного переулка на ветру покачивается скромная деревянная вывеска, на которой нарисован пузатый глиняный горшок. Мы как будто угодили в Косой переулок из «Гарри Поттера». Я вопросительно взглянула на Тьерри, тот лишь молча подмигнул.

Мы открыли старинную дверь из темного дерева и очутились в зале небольшого ресторанчика.

Нас сразу окутали звуки, запахи и потоки теплого воздуха. Внутри все деревянное и в коричневых тонах. На стене висят медные котлы. Жара здесь царит невыносимая. Маленькие деревянные столы и лавки, видимо сделанные для наших более миниатюрных предков, беспорядочно втиснуты то тут, то там. Кажется, будто все присутствующие орут во всю глотку. Свободных столиков не видно.

Тут вышла крупная женщина в грязном белом переднике и очках, порывисто расцеловала Тьерри в обе щеки, протараторила что-то неразборчивое и повела нас обоих в дальнюю часть зала. Там за барной стойкой потрескивал огонь в огромной кирпичной печи.

Нас втиснули на одну скамью с двумя мужчинами. Те ожесточенно о чем-то спорили, но время от времени ни с того ни с сего замолкали и разражались хохотом. Не успела я кое-как устроиться, как пожилая женщина вернулась и вопросительно вскинула брови. Тьерри перегнулся через меня и объявил:

– Закажу вам утку.

Я согласилась. Тьерри молча кивнул женщине. Та сразу прислала очень маленького, худенького паренька с водой, хлебом, салфетками, столовыми приборами, а также графином с вином глубокого, насыщенного цвета – должно быть, фруктовым – и двумя бокалами. Мальчик накрыл на стол со скоростью звука. Тьерри налил мне чуть-чуть вина – видимо, на пробу. Себе в бокал плеснул гораздо больше. Обмакнул кусочек хлеба в мисочку с оливковым маслом, откинулся на спинку скамьи и принялся задумчиво жевать. Похоже, расспрашивать о моей биографии или о том, что привело меня в Париж, он не собирался. Вдруг я занервничала.

– Вы всегда этим занимались? – спросила я. – Содержали шоколадную лавку?

– Не всегда. – Тьерри покачал головой. – Еще служил в армии.

– Неужели?

Трудно представить Тьерри в образе подтянутого и мускулистого идеального солдата.

– Да, я был армейским поваром.

– И как же вам служилось?

– Ужасно. – Тьерри пожал плечами. – Но потом я вернулся в лавку. В Париже я гораздо счастливее.

– Откуда такое название – «Le Chapeau Chocolat»?

Тьерри улыбнулся, но не успел он ответить, как нам подали заказ.

Раньше я никогда не ела утку, разве что с блинами в китайском ресторане, когда у нас с Кейт появлялись лишние денежки. Думала, утка маленькая, но мне принесли грудку огромных размеров. Больше похоже не на утку, а на гигантскую рождественскую индейку. Корочка толстая и поджаристая. В качестве гарнира подали зеленый салат, маленькие поджаренные картофелины и желтый соус. Я взглянула на Тьерри: он разрубил огромную грудку напополам и обмакнул в соус. Я последовала его примеру.

Ах, эта сочная хрустящая корочка! Вкус просто невероятный: и горячий, и соленый, и нежный одновременно.

– Потрясающе! – восхитилась я, вновь взглянув на Тьерри.

Тьерри лишь вскинул брови:

– Ну да, приготовлено неплохо.

Я окинула взглядом другие столики: большинство гостей ресторана тоже ели утку.

Значит, вот на чем здесь специализируются: на глубоко прожаренных утках. Подумать только!

Я улыбнулась и утерла жир с подбородка. Картошка горячая и соленая, у салата рокет острый пикантный вкус. Все компоненты этого блюда выигрышно дополняют друг друга. Это один из лучших обедов в моей жизни. Все остальные едят между делом: болтают как ни в чем не бывало, будто пришли в обычную забегаловку. Хотя, может быть, для Парижа это вполне обычно.

Тьерри принялся с энтузиазмом объяснять, как при готовке в печи поддерживают строго определенную температуру и как добиваются сбалансированного вкуса. С восторгом рассказывал о том, откуда привозят уток для этого блюда. Оказывается, птицы непременно должны жить счастливо. Утка в стрессе – плохая утка. С каким оживлением он говорил! Похоже, эта тема Тьерри по-настоящему интересна. Заслушавшись, я перестала замечать его толстый живот и одышку. Обращала внимание только на заразительный смех и увлеченность темой беседы. Кажется, я начинаю понимать, что нашла в этом мужчине Клэр.

Активно жестикулируя ножом, Тьерри объявил, что вино нашего соседа по столику отдает пробкой. Но тут шоколатье опомнился и рассмеялся.

– Вечно я слишком много болтаю, – произнес Тьерри. – Понимаете, заносит.

– Ничего страшного, – заметила я. – Мне такая ваша манера даже нравится.

– Нет-нет, – Тьерри удрученно вздохнул, – я все время отвлекаюсь от главного. Скажите, ваш любимый мужчина остался в Англии?

– У меня нет любимого мужчины, – ответила я, но тему развивать не стала.

– Не может быть! – Тьерри удивленно вскинул брови. – У такой женщины…

Интересно, что он имел в виду: «У такой красивой женщины» или «У женщины такого возраста»?

– Ну да, – оставалось только подтвердить мне.

– Вы выглядите как женщина, у которой должен быть мужчина, – заметил Тьерри.

– Ну… – протянула я.

Может, он имеет в виду, что я совсем себя запустила? Необходимости кого-то покорять больше нет, вот и махнула рукой на внешность?

Тьерри поглядел на свою тарелку и, обнаружив, что она опустела, искренне расстроился.

– Тогда смотрите не влюбляйтесь в Фредерика. У этого прохвоста девять подружек.

Ну, это вряд ли. Такой худенький молодой человек… Нет, девять дам Фредерику явно не потянуть. Доев утку, я по примеру Тьерри провела хлебом по тарелке, собирая сок и остатки соуса. До чего же вкусно!

– Как поживает наша общая подруга Клэр?

Только сейчас я сообразила, что с самого приезда не проверяла электронную почту. Даже не дала Клэр знать, благополучно ли добралась. Надо спросить у Сами, где поблизости интернет-кафе. Хотя такой экстравагантный тип, наверное, не знает, что такое имейлы. Всю корреспонденцию ему доставляют почтовые голуби в галстуках-бабочках.

Я пожала плечами:

– В Париже в семидесятых годах было так же гламурно?

– В Париже всегда гламурно, разве нет?

Я кивнула.

Тьерри на секунду задумался.

– Мы с Клэр были хорошими друзьями, – произнес он. Взглянул на мой кусок хлеба и широко улыбнулся. – Между прочим, женщина, которая нормально ест, а не сидит на диете, очень привлекательна. Гарантирую: не пройдет и пяти минут, как вы с кем-нибудь познакомитесь. Только держитесь подальше от района Бурс. Там порядочного мужчину не найдете: одни прохвосты.

Оказалось, «Бурс» означает «Биржа» и это деловой район Парижа. Тьерри принялся очень пылко и при этом забавно обличать жирных котов-банкиров. А потом мы просто сидели в дружеском молчании. Тьерри заказал нам еще кофе, который подали с крошечной рюмочкой прозрачного спиртного.

– Eau de vie[28]28
  В буквальном переводе «вода жизни». Французский фруктовый бренди, изготавливаемый методом брожения и последующей дистилляции без выдержки в бочках.


[Закрыть], – пояснил Тьерри. – Куда же без нее?

Тьерри опрокинул свою рюмку, я последовала его примеру. Не ожидала, что напиток окажется таким крепким. На глаза навернулись слезы, и я закашлялась. Тьерри рассмеялся.

– Очень рад нашему знакомству, – произнес шоколатье.

– Взаимно, – прохрипела я, немного придя в себя.

– А теперь пора вздремнуть!

На секунду я испугалась, что это такой своеобразный французский метод соблазнения. Но к моему облегчению, Тьерри направился обратно к магазину.

По многочисленным ступенькам я вскарабкалась к квартирке Сами. Последний лестничный пролет преодолела почти ползком. Наконец добралась до спальни, рухнула в кровать как подкошенная и уснула, не успела голова коснуться подушки.

До чего мне повезло, что у меня есть сосед, и это Сами! Ровно в три он вышел из своей комнаты, во все горло распевая оперную арию, рассчитанную на гораздо более высокий голос, чем у него. Потом на плите зашипел кофе. С трудом я разлепила глаза. Эффект от сытного обеда и eau de vie до сих пор не выветрился. Я понятия не имела, где нахожусь.

– Chérie![29]29
  Дорогая (фр.).


[Закрыть] – воскликнул Сами при моем появлении.

Я вышла из комнаты, моргая от яркого солнца. Сами глянул на часы:

– А я думал, тебе на работу надо.

Сердце ухнуло в пятки.

– Надо! – в панике воскликнула я. – Вот черт!

– Arrêt – стой! – велел Сами.

Подошел ко мне, пригладил мои волосы и потер под глазами, – видимо, тушь потекла.

– Не волнуйся, сhérie. Ничего страшного не случится, если чуть-чуть опоздаешь.

– В первый день!.. – простонала я.

На фабрике время прихода и ухода отмечают в журнале. Придешь попозже или улизнешь пораньше – оштрафуют. Не говоря уже о том, что заставлять себя ждать просто невежливо. Какая же я идиотка! Надо было поставить будильник.

Сами окинул меня пристальным взглядом.

– Перерыв – для легкого дневного отдыха, а не для полной отключки, – наставительно произнес он.

Тут из спальни Сами в крошечную ванную прошмыгнула маленькая худенькая фигура. Я улыбнулась. Сами сделал вид, будто не заметил.

– Allons[30]30
  Ну (фр.).


[Закрыть], иди, – велел он. – И поторопись. Но не извиняйся. Вы, британцы, извиняетесь по тысяче раз на дню. Зачем? Вы же на самом деле не чувствуете за собой вины. Извиняйся, только когда действительно виновата. Иначе твое «извини» не имеет смысла.

– Извини, – не подумав, выпалила я.

Сами пронзил меня строгим взглядом:

– А теперь иди и больше не напивайся.

– Я не пьяная, – оскорбилась я.

– Ты англичанка. Всякое может случиться. Домой рано не приходи. У меня будут друзья.

Очертя голову я ринулась вниз по лестнице. Для экономии времени свет включать не стала, и это оказалось ошибкой: на нижней ступеньке я чуть не подвернула ногу. Выбегая за дверь, слышала, как дверь квартиры на втором этаже открылась, потом снова закрылась. Любопытная старая кошелка!

Я свернула на Рю де Шануанс, увидела шоколадную лавку, и сердце упало. Магазин снова открыт: полосатая маркиза натянута над дверью, скромная витрина сверкает в лучах солнца, снаружи выстроилась очередь из веселых покупателей. Но что еще хуже, Тьерри уже на месте, да еще и с Элис. Та взглянула на меня, и ее губы изогнулись в презрительной усмешке. Кто ей дал право смотреть на меня свысока?

– А-а, вы, – протянула Элис, даже не постаравшись вспомнить мое имя. – Мы думали, работа показалась вам слишком трудной и вы уехали домой.

– Случайно проспала, – ответила я, чувствуя, как заливаюсь краской.

С остальными я обратила бы свой промах в шутку, но только не с Элис. Эта женщина напоминает строгую директрису. Элис окинула меня взглядом, исполненным осуждения.

– Наша шоколадная лавка пользуется таким успехом, потому что сотрудники в ней занимаются делом, а не спят, – холодно заметила Элис. – Не уверена, что мы с вами сработаемся.

Я испуганно закусила губу. Неужели Элис меня увольняет? Я же только что приступила!

– Извините, пожалуйста, – взмолилась я. – Больше этого не повторится.

Под суровым взором Элис хотелось провалиться сквозь землю. А Тьерри лишь широко улыбнулся:

– Мы думали, вы сбежали и передали все мои секреты Патриcу Роже! Он бы с радостью подослал в мою мастерскую шпиона.

Я поспешно замотала головой. На глаза навернулись слезы.

– Ругай меня. – Тьерри повернулся к Элис. – Я водил ее в «Le Brulot»[31]31
  «Горелка» (фр.).


[Закрыть], – признался он с наигранно пристыженной гримасой, ни дать ни взять провинившийся мальчишка.

– Кто платил за обед? – тут же поинтересовалась Элис.

Мы оба промолчали. Я в глаза не видела счет.

– Она первый раз в Париже, – заметил Тьерри. – Надо же было познакомить ее с нашими традициями.

Но Элис такое объяснение явно не удовлетворило.

Тьерри мягко произнес:

– Ты ведь тоже когда-то ничего в Париже не знала, non?

– Я вообще не обедаю, – отрезала Элис.

Однако гнев на милость сменила: только поцокала языком и покачала головой. Тьерри заговорщицки переглянулся со мной, радуясь одержанной победе. Не улыбнуться в ответ было невозможно.

Во второй половине дня я увидела Тьерри совсем с другой стороны. Ни следа утреннего перфекционизма! Я убирала, приносила что велят, драила пол и следила, как он общался с покупателями: заигрывает, улещивает, разрешает чуть-чуть попробовать, угощает маленьких детей горячим шоколадом. Здесь он такой же полновластный хозяин, как и в мастерской. А когда выставляет покупателям астрономический счет, мужественно глядит им прямо в глаза – и те без звука протягивают кредитки. «Вот это уровень!» – подумала я. Тьерри настолько уверен в качестве своего продукта, что не может не заражать энтузиазмом всех вокруг. Люди выстраиваются в очередь через пол-улицы не только для того, чтобы купить шоколад, но и для того, чтобы встретиться с легендарным мастером.

Ровно в семь закрыли ставни. Я огляделась по сторонам. Магазин почти опустел – прямо как булочная в конце дня. Все, что не распродали, идет на выброс. Драю медный чан как одержимая. Ко мне подошел Тьерри и улыбнулся при виде моего служебного рвения.

– Ça va?[32]32
  Как дела? (Все нормально?) (фр.)


[Закрыть] – спросил шоколатье.

Я торопливо закивала. Изо всех сил стараюсь искупить свое опоздание. Тьерри оглянулся. В первый раз я не увидела у него за плечом Элис.

– Как… – начал было Тьерри, но тут же осекся. Его природная жизнерадостность вдруг показалась несколько наигранной. – Как поживает Клэр?

Избегая взгляда Тьерри, я продолжила натирать чан. Боялась, что в моем взгляде отразится худшее. Пока я отдыхала дома и проходила лучшую физио– и реабилитационную терапию, какую только может предложить Государственная служба здравоохранения, Клэр поругалась со своим онкологом. Взяла и потребовала, чтобы он назначил крайний срок для курса химиотерапии, после которого она лекарства принимать не будет. Врач ужасно рассердился и напомнил, что Клэр еще не старая женщина. Клэр ответила ему в очень резких выражениях, а потом, когда я ее навестила, была в настолько дурном настроении, что я тут же заявила: в Париж не поеду, останусь с ней. Это был первый раз, когда Клэр рассердилась на меня – пусть даже совсем немножко. Неужели я не могу сделать для нее даже такую малость? И вообще, все с ней будет нормально, и она поправится – хотя бы даже назло онкологу.

– Бывало и получше. – Я пожала плечами.

– Расскажите поподробнее, – попросил Тьерри.

– Мы вместе лежали в больнице, – начала я. – Так и подружились. Это Клэр посоветовала мне поехать в Париж. Вернее, заставила, – исправилась я. – Прямо-таки силой отправила.

– И правильно сделала, – кивнул Тьерри. – У нее есть… муж, семья?

– Нет, Клэр разведена. – Я покачала головой.

Во взгляде Тьерри на секунду промелькнула грусть – и, кажется, что-то еще.

– Правда? Какая же она была красавица! Просто глаз не отвести.

Я согласилась. В нашем маленьком городке Клэр до болезни сияла, как звезда.

– Но она поправится, non? Она ведь еще не старая. Конечно, все мы уже немолоды, но… – пробормотал себе под нос Тьерри. – Клэр – другое дело. Она была такая красивая…

– Кто была красивая?

А вот и Элис с ее безупречно произносимыми слогами. К ее французскому до сих пор примешивается крошечная доля английского аристократизма.

– Да так, никто, милая, – ответил Тьерри, поворачиваясь к ней и снова растягивая губы в лучезарной улыбке. – Пойдем. Надеюсь, сегодня проведем спокойный вечер?

Элис уставилась на меня, подозрительно прищурившись. Затем ответила:

– Да, дорогой. Только надо обязательно заглянуть на коктейльную вечеринку к Франсуа. Тебя там ждут. А потом заедем к послу. Ничего не поделаешь, работа есть работа.

– Поражаюсь, как увеселительные мероприятия могут быть такими невыносимо скучными? – сердито проворчал Тьерри. – Люди разучились веселиться. В прежние времена чудесно проводили время: танцевали, курили… А теперь все только стоят с напряженными лицами и бормочут про деньги, деньги, деньги!

– Если бы ты столько не ел и не пил в гостях, возможно, получал бы от этих вечеров больше удовольствия.

– А если не буду есть и пить, вообще удовольствия не получу.

Они открыли дверь и вышли. Повеяло приятным теплым ветерком. Фредерик уже умчался на мотороллере. Бенуа ждал, когда я закончу, без единого слова поигрывая тяжелыми ключами. Выходя, я приветливо улыбнулась, но Бенуа на мою улыбку не ответил.

– До свидания! – бодро сказала я на английском.

Бенуа даже головы не повернул.

Несмотря на дневной сон, падаю с ног от усталости, да и ум за разум заходит. Практиковаться с Клэр – одно дело, но весь день общаться только на французском ужасно утомительно. Вдобавок лишний раз я убедилась, что познания мои оставляют желать лучшего.

Я вскарабкалась вверх по лестнице. Отсутствующие пальцы ног болезненно дергало. Как же бесят эти фантомные боли! Клянусь, когда все мои пальцы были на месте, я едва обращала на них внимание. А стоило потерять две штуки – и больше ни о чем другом думать не могу. Теперь они постоянно подают мне сигналы, давая понять, что я устала, переутомилась или взвалила на себя слишком много. А сегодня на меня, естественно, обрушилось все вышеперечисленное.

Все мысли посвящены моему увечью. Больше никаких босоножек летом и красивых педикюров перед отпуском. Отныне моим ступням не покрываться ровным бронзовым загаром, любуясь которым надолго сохраняешь летнее настроение даже после поездки. Единственное, что теперь смогу носить, – громоздкие, тяжелые, уродливые ботинки. А про высокие каблуки вообще можно забыть: в них вес приходится на носок, и в результате оставшиеся пальцы ног болезненно сводит. Врач-подолог заявила, чтобы я даже не смотрела в сторону шпилек. А еще заверила, что причин для комплексов у меня нет. Никто не разгуливает по пляжу, пересчитывая пальцы на ногах у отдыхающих. У многих на ступне шесть пальцев, и никто этого даже не замечает – и так далее и тому подобное. Я улыбалась и кивала, но лишь из вежливости. Про себя же поклялась никогда не выставлять ступни напоказ.

Как буду выкручиваться, если все-таки найду себе кого-нибудь, я старалась не думать. Было не до того – сначала выздоравливала, потом ломала голову, как теперь жить: единственный более или менее приличный работодатель в округе отныне в моих услугах не нуждается, а почти всю компенсацию от фабрики я истратила. Но как бы там ни было, моего увечья никто не увидит, и точка.

Ковыляя по ступенькам верхнего пролета, я заметила стоявшего на лестничной площадке Сами. Тот жизнерадостно помахал мне зеленой бутылкой. На Сами был пестрый шелковый халат, который ему слишком короток. Поднимаясь, я старалась не смотреть вверх.

– Alors! – гаркнул Сами. – Веселый вечер начинается!

– Не для меня, – поспешно возразила я. – С ног валюсь от усталости.

Сами мой отказ оскорбил до глубины души.

– Ты не хочешь познакомиться с моими друзьями?

Откровенно говоря, я не имела ни малейшего желания.

Во-первых, скудные запасы моего французского исчерпаны. Конец. Fin. А во-вторых, друзья у Сами наверняка такие же эксцентричные, как он. При мысли о том, что весь вечер я просижу в каком-нибудь шумном заведении, да еще и окажусь самой скучной из всех присутствующих, накатило уныние. Больше всего хотелось рухнуть на диван перед телевизором. Но, заглянув в квартиру и увидев включенный телевизор, я сообразила – да, только в этот момент! – что все программы здесь на французском. На экране за столом сидели четыре парня и орали друг на друга. Я вздохнула. Все бы отдала, чтобы посмотреть на кувыркающуюся собаку в программе «Минута славы» – желательно под пиццу.

За обедом казалось, будто я наелась на весь день, но мой желудок другого мнения. Надо было зайти в магазин, но понятия не имею, где здесь продуктовый. А в квартире явно ничего съедобного нет. Единственные запахи, которые чую: экзотический гель для душа, сигаретный дым и благоухание огромной сандаловой свечи.

И вообще, несчастный случай на фабрике изменил мою жизнь – и я сейчас говорю не только о встрече с Клэр. Раньше я была готова на любую авантюру, но теперь, к сожалению, осознала, что отнюдь не являюсь неуязвимой. Я говорила, что мне надо прийти в себя, но на самом деле просто пряталась.