Текст книги "Хозяйка Империи"

Глава 8. ДОПРОС

Хокану бежал во всю прыть.

В бедламе, господствовавшем на улицах, Аракаси проносился словно тень, различимая только благодаря развевающейся рясе священнослужителя. При всей своей воинской закалке, Хокану не был приучен бегать босиком. После того как он сбил пальцы ног о выступающие камешки на дороге, мощенной гравием, несколько раз поскользнулся и однажды наступил на осколок глиняного кувшина, он с радостью воспользовался бы самыми плохо подогнанными сандалиями – пусть даже это грозило впоследствии волдырями. Но если Аракаси и понимал, какие трудности приходится преодолевать господину, он не замедлил гонку.

Хокану скорей согласился бы умереть, чем стал бы жаловаться. На карту была поставлена жизнь Мары, и воображение неустанно рисовало ему жуткие картины. Вдруг помощь придет к ней слишком поздно? Вдруг этот ужасный медленный яд успеет поразить ее настолько, что исцеление окажется уже невозможным?

«Не думай, – приказывал он себе. – Просто беги, и все тут».

Они миновали лоток гончара, владелец которого метался туда-сюда в одной ночной рубахе, потрясая кулаком и взывая к прохожим. Аракаси потянул спутника вправо.

– Воины, – чуть слышно шепнул он. – Если не свернем, натолкнемся прямехонько на них.

– Имперские стражники?

Хокану без возражений сменил направление, при этом он не сдержал гримасы отвращения, когда его ступня угодила в нечто похожее на кучку гнилых луковиц.

– Не знаю, – ответил Аракаси. – В этом освещении не мудрено и ошибиться, а я вижу только плюмажи шлемов. – Он глубоко вздохнул. – Мы не станем задерживаться, чтобы их рассматривать.

Он подался левее, в переулок еще более узкий и зловонный, чем предыдущий. Звуки беспорядков постепенно затихали, уступая место осторожной возне мышей, шаркающим шагам хромого фонарщика, возвращающегося с работы, и скрипу тележки уличного торговца фруктами, которую тянула костлявая нидра.

Аракаси откинул капюшон и прошел в ветхие ворота.

– Нам сюда, – сказал он. – Береги голову: арка очень низкая.

Пригнувшись, прошел под аркой и Хокану. За воротами их взглядам открылся заросший сорняками тесный дворик, похожий на запущенный сад целебных трав. В центре располагался небольшой рыбный пруд, также забитый водорослями и камышом; Хокану поспешил хоть слегка помыть руки. Вода оказалась мутной и попахивала мочой. Он с омерзением подумал, что еще неизвестно, кто имеет привычку справлять здесь нужду – люди или собаки.

– Раньше здесь был бассейн, – прошептал Аракаси, словно в ответ на невысказанную мысль Хокану. – Судя по запаху, Корбарх сливает сюда воду, оставшуюся после мытья.

Хокану сморщил нос:

– Что это за имя такое – Корбарх?

– Турильское, – сообщил Мастер. – Но этот приятель не уроженец гор. Я бы сказал, что по крови он скорее ближе к кочевникам пустыни. Но не поддавайся обману. Он весьма сообразителен и языков знает не меньше, чем я.

– А сколько же знаешь ты? – не удержался Хокану от вопроса.

Но Аракаси уже поднял руку, чтобы постучать по широкой доске, служившей Корбарху дверью.

Дверь резко приоткрылась, заставив Хокану вздрогнуть.

– Кто там? – послышался хриплый голос.

Аракаси произнес что-то на гортанном наречии кочевников пустыни. Тот, к кому он обращался, сделал попытку снова затворить дверь, но прочное дерево загудело, натолкнувшись на кадило, которое Мастер успел просунуть в щель.

– А ну впусти нас повидаться с твоим хозяином, безмозглый карлик, а не то от тебя одно мокрое место останется!

Это было произнесено уже на грубом цуранском диалекте, распространенном среди воров и нищих. Такого тона Хокану никогда у него не слышал, и сейчас у Шиндзаваи-младшего по спине пробежал холодок.

Карлик ответил хриплым невнятным ругательством.

– Плохо твое дело, – заключил Аракаси и быстрым шагом пригласил своего мнимого прислужника помочь ему штурмовать дверь.

Обезумевший от беспокойства за жену, Хокану с готовностью последовал приглашению. Он ударил плечом по двери с такой силой, что сбил карлика с ног; кожаные петли не выдержали и лопнули. Аракаси и Хокану не стали медлить и сквозь освободившийся проход рванулись внутрь. Они оказались в вестибюле, вымощенном глиняной плиткой; узорный карниз свидетельствовал о том, что этот дом знавал и лучшие времена. На смеси разных языков карлик причитал, что у него пальцы, наверное, переломаны, а голове досталось от упавшего бруса, который не удержался в скобах и от удара разлетелся в щепки.

– А он все равно был гнилой, – заметил Хокану, стряхивая щепки с плеча. – Он разве что крысу мог бы остановить.

Прикосновение Аракаси заставило Хокану взглянуть в другом направлении. Когда в вестибюле появился огромный чужеземец с бугрящимися мускулами, одетый в нарядный халат с вышитым узором в виде птиц, у высокородного Шиндзаваи глаза расширились от изумления.

– Ты, кажется, что-то сказал насчет крови кочевников пустыни? – вполголоса поинтересовался он.

Аракаси пропустил мимо ушей ироническое замечание спутника; он бросил карлику несколько слов на языке кочевников, после чего жалкое создание прекратило скулить, вскочило на ноги, как перепуганный зверек, и поспешило убраться вон через дверцу в боковой стене.

– Боги всесильные! – воскликнул гигант, чей цветастый халат более подошел бы для изнеженной женщины. – Ты же вовсе не жрец!

– Рад, что ты это видишь, – отозвался Мастер тайного знания. – Это избавляет нас от лишних предисловий.

Он сделал такое движение, словно собирался откинуть капюшон; при этом его рукава соскользнули к плечам и стали видны кожаные полосы, крест-накрест охватывающие руки. Ножны, прикрепленные к ним, были пусты, а в руках Аракаси яркими бликами сверкнули ножи.

Хокану ахнул от неожиданности: Мастер тайного знания, состоящий на службе у Мары, имел в своем распоряжении оружие из драгоценного металла! Однако долго удивляться не было времени: Корбарх заревел, как бык:

– Да! Ты убийца моего подмастерья!

Аракаси облизнул пересохшие губы:

– Память тебя не подводит, и это хорошо. – Он сжимал ножи так крепко, словно они были изваяны вместе с ним самим. – Тогда, может быть, память подскажет тебе, что я могу пронзить твое сердце, прежде чем ты успеешь подумать… не говоря уже о том, чтобы убежать. – Затем он полуобернулся к Хокану:

– Размотай мой ремень и свяжи его. Запястья и лодыжки.

Гигант набрал полную грудь воздуха, собираясь запротестовать, но тут же отказался от этого намерения, заметив, как дрогнула рука Аракаси. Хокану поспешил исполнить распоряжение, проявляя при этом величайшую осторожность, чтобы не оказаться между Мастером и хозяином дома. Он развязал жреческий пояс, несколько раз обернутый вокруг туловища Аракаси, – такой пояс, сплетенный из полосок нидровой кожи, прочностью превосходил любой канат. Связывая Корбарха по рукам и ногам, он туго затягивал узлы: страх за Мару отнял у него всякое сострадание, которое можно было испытывать к пленнику.

Под потолком проходила огромная деревянная балка с крюками из рога, в былые времена служившими для подвески ламповых светильников, как принято в богатых домах. Сейчас с крюков свисала лишь паутина, но, в отличие от кожаных петель, используемых для этой же цели в жилищах попроще, они никогда не гнили и не разрушались со временем.

Хокану проследил за взглядом Аракаси и едва не улыбнулся, угадав намерения Мастера:

– Хочешь подвесить его за запястья?

Аракаси кивнул, и гигант заверещал на языке, которого Хокану не мог распознать. Мастер ответил такой же гортанной речью, но потом вернулся к языку цурани из уважения к Хокану:

– Никто не придет тебе на помощь, Корбарх. Твоя жена и этот неотесанный телохранитель, которого ты к ней приставил, отрезаны от дома. В городе бунт, и Имперские Белые повсеместно наводят порядок. Они перегораживают улицы, где твоя жена собиралась делать покупки. Если у нее есть голова на плечах, она проведет ночь в гостинице, а домой вернется утром. Твой слуга Мекеш сейчас прячется под пивной бочкой в дальнем сарае. Он видел, как погиб твой прежний подмастерье, и, пока я здесь, он и носа не высунет, чтобы вызвать для тебя подмогу. Так что я буду спрашивать, а ты отвечай: какое противоядие должно было находиться во флаконе, который покажет тебе мой спутник?

Хокану незамедлительно продемонстрировал зеленый флакон, обнаруженный у мертвого торговца пряностями.

При виде этой улики Корбарх побелел, хотя и без того был бледен из-за вывернутых вверх рук.

– Не знаю я ничего про это. Ничего.

Брови у Аракаси поднялись.

– Ничего? – В его мягком голосе сквозило сожаление. – Ах, Корбарх, ты меня разочаровал.

Затем лицо Мастера затвердело, и нож с устрашающей быстротой вылетел из его руки.

Описав в воздухе дугу, стальной клинок впился в опорную балку. По пути лезвие скользнуло вдоль щеки Корбарха, заодно срезав прядь засаленных волос.

Сменив тон, Аракаси сказал:

– На этом флаконе имеются три шифрованных слова, начертанные так, как принято у кочевников. Написано твоей рукой, я ведь знаю твой почерк. Теперь говори. – Пленник вздернул подбородок с явным намерением возобновить протесты, но Аракаси его опередил:

– Мой компаньон – воин. Его жена сейчас умирает от твоего дьявольского снадобья. Может, тебе желательно, чтобы он обрисовал более изощренные способы получения сведений от захваченных вражеских лазутчиков?

– Пусть что хочет обрисовывает, – мрачно проговорил Корбарх, устрашенный, но не растерявший упорства. – Ничего я говорить не буду.

Темные глаза Аракаси на мгновение обратились к Хокану. Его полуулыбка оставалась безжалостно холодной.

– Во имя твоей супруги, расскажи этому упрямцу, как вы заставляете пленных говорить.

Поняв намерение Мастера, Хокану прислонился плечом к стене с видом человека, которому некуда спешить, и принялся описывать методы пыток. Его изложение представляло собой чудовищную мешанину из сохранившихся в памяти слухов, старых донесений, найденных в доме Минванаби перед прибытием Мары, и армейских побасенок, которыми солдаты постарше пугали молодых рекрутов. Кое-что, по правде говоря, он и сам придумал на ходу. Поскольку Корбарх оказался человеком с небогатым воображением, Хокану позволил себе подольше задержаться на описании особенно жутких подробностей. Тут уже Корбарха стало кидать из холода в жар. Руки, стянутые путами, напряглись – не в попытке спастись, но под действием безумного, отчаянного страха. Сочтя момент подходящим, Хокану обратился к Аракаси:

– С какого способа начнем, как считаешь? С раскаленных игл или с рычагов и веревок?

Аракаси задумчиво поскреб подбородок, а потом улыбнулся, да так, что Хокану едва сдержал дрожь.

– Э-э… – протянул он, вперив ледяной взгляд в глаза алхимику. – Ну как, хочешь знать, с чего мы начнем?

– Нет! – хрипло выдавил из себя Корбарх. – Нет! Я скажу тебе то, что ты хочешь узнать.

– Мы ждем, – поддал жару Хокану. – По-моему, тот карниз от занавеса в соседней комнате прекрасно послужит как рычаг. И мне известно, где тут поблизости можно наловить насекомых, которые вгрызаются в плоть…

– Погодите! Нет! – вскричал Корбарх.

– Тогда, – рассудительно предложил Аракаси, – ты скажешь нам рецепт противоядия, которому надлежало быть в этом флаконе.

Корбарх судорожно кивнул и торопливо заговорил:

– Листья сенмали, вымоченные в соленой воде в течение двух часов. Подсласти микстуру хорошей порцией меда красных пчел, чтобы твою госпожу не стошнило от соленых листьев. Маленький глоток. Минутку подожди. Еще глоток. Опять подожди. Потом пусть выпьет столько, сколько сможет. Чем больше проглотит, тем скорее исцелится. Потом, когда глаза станут ясными и жар спадет, – маленькая чашка микстуры каждые двенадцать часов в течение трех дней. Вот и все противоядие.

Аракаси круто развернулся к Хокану.

– Иди, – коротко сказал он. – Возьми лошадей и поспеши домой. Листья сенмали есть в запасе у каждого лекаря, а сейчас для Мары самое важное – время.

Хокану с тяжелым сердцем взглянул на Корбарха, рыдающего теперь в истерическом пароксизме облегчения.

– Я должен выяснить, с кем он связан, – настойчиво отчеканил Аракаси, но сразу понял, что обращается к пустому месту: Хокану уже вырвался из дома через взломанную дверь.

Сквозь пролом вливался ночной воздух. Слышалось пьяное пение: это горланили два приятеля, нетвердой походкой пробирающиеся домой. Кто-то швырнул из окна на их головы кувшин с водой, и какая-то бездомная собака испуганно залаяла, когда кувшин разбился со звоном и всплеском.

Аракаси не шевелился.

Все еще связанный, Корбарх не выдержал молчания:

– Т-т-ты с-с-собираешься м-меня от-т-пустить? – Он несколько приободрился. – Я же сказал тебе рецепт противоядия.

Глаза Аракаси блеснули, как у хищника.

– Но ты еще не сказал, кто купил яд, оказавшийся во флаконе, предназначенном для противоядия.

Корбарх содрогнулся:

– Если я скажу его имя – мне конец! Бесшумной походкой Аракаси приблизился к пленнику и выдернул нож из балки – бесценный клинок сверкнул в полутьме вестибюля. Мастер тайного знания провел пальцем вдоль лезвия, как бы проверяя его остроту.

– Твоя жизнь уже не предмет торга. Остается лишь определить, какой смертью ты умрешь.

– Нет! – захныкал Корбарх. – Нет! Я больше ничего не могу сказать! Даже если ты меня повесишь и боги сбросят мой труп с Колеса Жизни за бесчестье!

– Я тебя действительно повешу, – быстро подхватил Аракаси, – если ты не скажешь – вот в этом можешь быть уверен. Но до того, как веревка сделает свое дело, человек может натерпеться больших неприятностей, если сначала на нем порезвится клинок. Перед тобой стоит выбор, Корбарх, но не между честью и бесчестьем, а между быстрым милосердным концом и долгой мучительной агонией. Ты знаешь снадобья, которые даруют блаженную смерть. – Коснувшись острием ножа жирной складки на руке пленника, он добавил:

– И точно так же ты знаешь, какие зелья у тебя на полках заставляют человека корчиться в мучениях, прежде чем настанет смерть… Зелья, которые усиливают боль, не давая укрыться в спасительном беспамятстве, и заставляют чувствовать, что время тянется бесконечно долго.

Корбарх обвис на связанных запястьях, с широко открытыми от ужаса глазами.

Аракаси слегка вдавил острие в кожу беспомощного гиганта.

– Времени у меня хватает, – задумчиво сообщил он, – но я не собираюсь тратить ни минуты на то, чтобы слушать молчание.

– Моя жена… – начал в отчаянии продавец ядов.

Мастер тайного знания перебил его:

– Если твоя жена вернется домой, а ты к тому времени еще не выложишь, что мне требуется, она составит тебе компанию. Твой телохранитель умрет раньше, чем успеет ступить на крыльцо, а ты будешь наблюдать, как я применяю на ней свои методы. Я накачаю ее такими зельями, чтобы она не потеряла сознания, а потом разрежу на куски! – Когда алхимик разрыдался от этой новой угрозы, Аракаси спросил:

– От твоего карлика-подмастерья чего можно ожидать? Он сумеет устроить приличные похороны вам обоим – тебе и жене? Или же попросту обчистит твой дом? Он стащит все, что можно продать, ты и сам знаешь. – Мастер выразительным взглядом оглянулся вокруг. – Принимая в рассуждение место, где ты живешь, и особенности твоих клиентов, вряд ли кто-нибудь поторопится доложить городской страже, что вы убиты. Возможно, ни один жрец не произнесет даже самой короткой молитвы в память о вас.

Корбарх прохрипел нечто неразборчивое, и Аракаси прекратил поток своих угроз. Он шагнул вперед, сгреб в кулак край халата своего пленника и резким рывком оторвал полосу ткани – не шелковой, но тонкой и прочной. Затем Аракаси ловко свернул эту полосу так, чтобы получился кляп. Пока у Корбарха еще оставалась возможность говорить, он взмолился:

– Если ты заткнешь мне рот, перед тем как начнешь свои зверские пытки, как же я смогу тебе ответить?

Аракаси не стал задерживаться и втолкнул кляп между зубами торговца ядами, который не оставлял бесплодных попыток хоть как-то извернуться и воспротивиться. Затем Мастер скрепил концы полосы прочными узлами, которым позавидовал бы любой моряк.

– Меня можно во многом упрекнуть, но во всяком случае я не дурак, – отозвался он самым бархатным своим голосом.

Аракаси оставил связанного в вестибюле, а сам быстро взбежал вверх по лестнице. Он вернулся с несколькими флаконами и начал по очереди поднимать их к лицу Корбарха, сопровождая показ объяснениями, которые считал нужными.

– Корень таи-джи, чтобы обострить чувствительность и усилить боль, – начал он. – Порошок из коры земляного джанайба: не дает человеку заснуть неделю-другую. Листья синкойи – замедляют течение времени. Ты очень скоро убедишься, что я знаю все эти средства не хуже любого лекаря. И обращаться с ножами меня обучил хороший знаток этого дела. У тебя не будет возможности вопить, когда начнется агония, и если ты хотел уберечь себя от боли и заговорить первым, то имей в виду: этот шанс ты уже упустил.

С мягкостью, вызывающей трепет, Мастер тайного знания распахнул халат Корбарха. Он обнажил заросший волосами обширный живот любителя вина сао, отвернулся и ненадолго скрылся в соседнем помещении.

Корбарх бился, словно пойманная на крючок рыба, пока не обессилел окончательно.

Вернулся Аракаси, неся масляную лампу, при свете которой обычно работал за письменным столом наемный помощник, и корзинку с рукодельем – имущество приходящей служанки.

Эти предметы Мастер расположил на маленьком столике, который он поставил слева от себя. Потом достал из-за пояса нож и придирчиво осмотрел лезвие.

Продавец ядов застонал, когда Аракаси сказал:

– Для начала я обойдусь без твоих снадобий. А ты можешь пока подумать, каково это будет, когда я все-таки ими воспользуюсь. – Он шагнул вперед и точно рассчитанным движением срезал слой кожи с живота своей жертвы от пупка вниз, по направлению к чреслам. На плитки пола закапала кровь, и Корбарх приглушенно вскрикнул. Его руки и ноги дрожали и дергались.

– Веди себя смирно, – предупредил Аракаси. – Терпеть не могу, когда мешают работать.

Впрочем, невзирая на конвульсии связанного пленника, бесстрастный мучитель сделал еще один легкий надрез и, отделив треугольный клочок кожи, отбросил его в сторону. Затем аккуратно снял кусочек от слоя жира, так чтобы обнажился мускул. Все это было проделано так тщательно, словно на месте Аракаси был старательный ученик в лекарской школе, усердно препарирующий лягушку по заданию наставника.

– Теперь будешь говорить? – тоном легкой, беседы спросил Аракаси.

Корбарх отрицательно мотнул головой. Пот стекал с него ручьями, смешиваясь с кровью; волосы на животе и в бороде слиплись. Он стонал, несмотря на кляп, но в его глазах все еще не угас протест.

Аракаси вздохнул:

– Ну что ж. Хотя я должен тебя предупредить: боль пока только начинается.

Его рука шевельнулась, и разрезанные ножом мускулы живота разошлись. Мастер сдвинул рассеченные вены и закрепил их ниткой. Потом его клинок продвинулся еще глубже, и кровь потекла быстрее.

Пол под ногами несчастного стал липким, как на бойне; воздух наполнился отвратительными запахами. Корбарх утратил способность справляться со своим мочевым пузырем, и мерзкая жидкость смешалась с уже натекшей лужей.

– Ну, – процедил Аракаси, глядя прямо в глаза торговцу ядами, – у тебя есть что-нибудь полезное, что ты мог бы мне сообщить? Нет? Тогда, боюсь, мне придется заняться твоими нервами.

Нож вонзился в живую ткань, отделил оболочку нерва и очень легко поскреб по ней.

Корбарх скорчился, не способный даже взвыть. Его глаза закатились, а зубы вдавились в кляп. Потом он потерял сознание от боли.

Спустя несколько минут его голова дернулась назад: резкий запах наполнил его ноздри. Не успел он моргнуть, как сильные руки влили между его губами гнусно пахнущую жидкость и зажали ему ноздри, вынуждая проглотить то, что было во рту. Боль перешла уже в слепящую муку, и разум приобрел невыносимую ясность.

– Вот теперь ты заговоришь, – предположил Аракаси. – Иначе я буду продолжать до утра. – Он вытер свой липкий нож, засунул его за пояс и потянулся, чтобы развязать узлы, мешающие Корбарху говорить. – В противном случае, когда придет твоя жена, я займусь ею, и мы посмотрим, может быть, она что-нибудь знает.

– Демон! – выдохнул Корбарх. – Дьявол! Чтоб тебе сгнить и телом и духом! Чтоб ты родился грибом поганым, когда настанет твой черед вернуться к новой жизни!

Аракаси, пустым взглядом сверля пространство перед собой, потянулся к ране и ущипнул ее край.

Корбарх издал душераздирающий вопль.

– Имя! – твердо потребовал Мастер тайного знания.

И слова сорвались с губ Корбарха. Нужное имя было произнесено.

– Илакули, – повторил Аракаси. – Собиратель слухов, которого можно отыскать на улице Печальных Сновидений.

Продавец ядов кивнул с самым жалким видом и начал всхлипывать:

– Я думаю, он из тонга Камои.

– Ты думаешь, – вздохнул Аракаси, словно поправляя ошибку ребенка. – Я знаю, что это так и есть.

– Что же будет с моей женой?

– Община Камои может ее разыскать. Это риск, о котором ты знал, когда согласился продавать им отраву. Но когда она вернется, я уже буду далеко, так что с моей стороны ей ничего не грозит.

Аракаси быстро придвинулся и перерезал Корбарху горло.

Он отпрыгнул назад, когда хлынула кровь, и его жертва задергалась – в последний раз в своей жизни. Аракаси немедленно загасил фитиль масляной лампы. Милосердный мрак наполнил вестибюль и спрятал от глаз картину жестокого убийства.

Теперь в спазмах содрогались руки Аракаси, но он продолжал свое дело и во тьме. Он запахнул на убитом халат и завязал кушак, чтобы страшные свидетельства разыгравшейся здесь трагедии не сразу бросились в глаза молодой жене, когда она вернется домой. Мастер тайного знания перерезал путы на мертвом и положил труп на пол, придав ему позу спокойного отдыха. Но нечего было и думать о том, чтобы скрыть кровь, пятнающую все вокруг. Когда Аракаси искал лампу, он имел возможность удостовериться, что в хозяйстве Корбарха имеется вода для омовения рук. Он, как сумел, обтер пальцы о стенную драпировку; кроме молитвенного коврика, здесь не нашлось бы другого предмета, который мог послужить полотенцем. И только потом, оказавшись в спальне Корбарха, Аракаси смог наконец сбросить броню жестокости и равнодушия. Он долго стоял на коленях, вцепившись в неопорожненный ночной горшок, и его выворачивало наизнанку. А потом, не желая снова проходить через вестибюль, он покинул дом через окно.

Улицы казались почти безлюдными: бунт уже давно был усмирен. Немногочисленные прохожие торопились добраться домой; в темных проулках прятались более сомнительные личности. У дрожащего священнослужителя в перепачканной рясе вряд ли имелось при себе что-либо ценное, и для грабителей он не мог представлять интерес; поэтому Мастера никто не тронул. Ночной ветер, дующий в лицо, помог ему овладеть собой. Короткая остановка у декоративного пруда при входе в дом, где, вероятно, помещался бордель, позволила получше вымыть руки. Под ногтями еще оставались полоски запекшейся крови, но сейчас Аракаси не мог заставить себя воспользоваться ножом, чтобы отскрести и эти следы. Перед мысленным взором теснились страшные картины того, что происходило в минувшие часы в доме торговца ядами. Аракаси встряхнул головой и, чтобы отогнать неотвязные кошмары, попытался осмыслить сведения, которые достались ему такой дорогой ценой.

Он слышал об этом Илакули, и в городе был человек, который знал, где тот обретается. Аракаси прибавил шагу и растворился в ночи.

***

Хокану мчался бегом, ведя в поводу двух взмыленных лошадей. Страх за жизнь Мары удерживал его на ногах, хотя телесная усталость давно уже пересекла грань полнейшего изнеможения. Его одежда все еще состояла лишь из набедренной повязки кающегося паломника: забирая вещи на постоялом дворе, он задержался только для того, чтобы надеть и зашнуровать сандалии. Все остальное он просто запихал в седельные сумки чалого жеребца, не задумываясь о том, что консорт Акомы сейчас выглядит как нищий – полуголый, покрытый грязью и потом.

Единственным, о чем он мог думать, был рецепт противоядия – последняя надежда на исцеление его жены.

В предрассветной мгле туман, застилающий низины, придавал деревьям и дорожным вехам призрачный вид. Молитвенные врата, посвященные Чококану, появились из матовой белизны, словно зыбкое видение из краев, где властвовал Туракаму, бог смерти. Хокану устремился в проход под их высокими арками, почти не замечая ни раскрашенных священных фигур в нишах, ни зажженного светильника, оставленного проходившим здесь жрецом во исполнение давнего обета. Для Хокану эти ворота сейчас означали только одно: скоро он будет у цели. Границы поместья проходили по следующей гряде холмов, через ущелье, охраняемое патрулями Акомы. Там должен постоянно дежурить скороход, а также доверенный офицер и еще один человек, обученный ремеслу походного лекаря. Если боги пошлют хоть немного удачи, то в его запасах найдутся травы для противоядия, а уж без меда красных пчел не обходилась кухня ни одного из правителей.

Превозмогая боль во всех суставах, задыхаясь от изнеможения, Хокану надеялся, что Добрый бог простит ему поспешность, заставившую его обойтись без предписанной обычаем молитвы при проходе через ворота. Ему не хватало дыхания, чтобы произнести вслух хотя бы слово. К тому же он понимал: если он остановится, то попросту свалится на землю и потеряет сознание. Из последних сил преодолевая усталость, Хокану ринулся через ворота в перламутровый туман, клубящийся за ними.

Лошади почуяли засаду раньше, чем их хозяин.

Крупный чалый жеребец вдруг остановился, тревожно фыркая, а кобыла испуганно дернулась в сторону. Хокану задохнулся от неожиданности. И в тот же момент в каком-то дюйме от него пролетела стрела, пущенная из придорожных зарослей. Не причинив никакого вреда, она упала на обочину.

Хокану мгновенно саданул жеребца локтем, посылая его в безумный пируэт; кобыла тоже закрутилась на месте. Чалый тоненько заржал и начал брыкаться. Хокану выхватил меч из ножен, притороченных к седлу. Под прикрытием растревоженных лошадей он рванулся обратно, под арку молитвенных ворот Чококана.

Хокану не посмел предполагать, что в засаде прячется только один стрелок. Он вознес Доброму богу краткую молитву: пусть лошади окажутся в новинку для врагов, засевших в чаще, ибо именно эти животные из варварского мира давали ему единственный шанс остаться в живых.

До сих пор связанные между собой поводьями, лошади метались перед аркой: воинственно настроенный жеребец был готов кусать и лягать кого угодно, а впавшая в панику кобыла крутилась, вставала на дыбы и пятилась в попытке как-нибудь освободиться. Расчет Хокану основывался на том, что ни один убийца, рожденный в мире Келевана, не посмеет штурмовать ворота, рискуя нарваться на эти топающие по земле и молотящие по воздуху копыта, – значит, прямой атаки можно не опасаться. У врагов оставалась одна возможность: зайти сбоку и подобраться к нему с другой стороны ворот, и благодарение Чококану, что один из прежних правителей Минванаби не пожалел средств на строительство этого сооружения. Массивные ворота были возведены из камня и толстых бревен и снабжены могучими опорами. Было продумано все до мелочей: изысканная прихотливая резьба, шпили и башенки с редкой позолотой, а также множество внутренних сводов, ниш и уголков для молитвы. Шестеро лучников, спрятанных внутри, вполне могли сильно осложнить продвижение по дороге даже большому отряду. Вероятно, именно эти практические соображения подвигли древнего властителя на столь богоугодное деяние.

Хокану мог лишь с благодарностью оценить результаты этого показного благочестия – теперь, когда он оставил щит, образованный двумя перепуганными животными, и по каменным завиткам резьбы взобрался наверх, а потом осторожно продвинулся вдоль балки, проложенной ниже стропил, и оттуда сумел попасть в одну из ниш, устроенных позади расписного образа, символизирующего счастье. Не без труда уместившись в неглубокой тени, Хокану попытался выровнять дыхание.

Минута казалась вечностью. Когда дурман изнеможения понемногу отступил, Хокану заметил, что пространство над ним, скрытое за расписным лицом, пусто. Тыльная сторона изображения была устроена как амбразура – с отверстиями на месте глаз божественного лика: из этого укрытия дозорный мог спокойно следить за любым входящим и выходящим через ворота.

Если бы не одышка, мучившая консорта Акомы, и не смертельная опасность, угрожавшая ему, он мог бы рассмеяться вслух. В пределах великой Империи даже благочестие становилось козырем в Игре Совета: очевидно, в былые времена господа Минванаби размещали здесь наблюдателей, чтобы предупреждать о путниках, прибывающих в поместье, а заодно присматривать за всем, что делается на дороге. Но сейчас перед Хокану стояли более насущные задачи, и он немедленно воспользовался обретенным преимуществом. Он ухватился за опорную балку, поддерживающую лицо-маску, подтянулся вверх, ко входу в потайную нишу, втиснулся туда и выглянул наружу через глазные отверстия.

Лошади все еще крутились на месте, безнадежно запутавшись в поводьях. Внезапно они разом повернулись в одну сторону, уставившись куда-то в ночь и насторожив уши. Предупрежденный их поведением, Хокану уловил движение среди теней за молитвенными вратами. Оттуда выдвигались одетые в черное фигуры, явно вознамерившиеся пойти в обход. У троих, идущих впереди, имелись луки, в арьергарде следовали еще двое. К великому облегчению того, за кем они охотились, все они обшаривали взглядом углубления и выступы ворот только на нижнем уровне сооружения.

Кобыла заметила людей раньше, чем жеребец. Она мотнула головой с такой силой, что повод разорвался, и, почувствовав свободу, бешеным галопом поскакала по дороге: инстинкт вел ее к дому и к стойлу. Лучники в черном поспешно раздались в стороны с ее пути, а затем восстановили прежний строй. Менее пугливый жеребец еще немного понаблюдал за ними, а потом встряхнул гривой, потер зудящую ссадину на шее об руку одной из каменных статуй и, легкой трусцой отбежав на небольшое расстояние, решил пощипать травку на обочине.

В тесной сырой каморке внутри молитвенных ворот вдруг стало тихо. Хокану приуныл. Его изголодавшиеся по воздуху легкие давали о себе знать прерывистым хрипом; когда же воин пытался задержать дыхание, начинала кружиться голова. Поставленный перед неприятным выбором, Хокану принял решение: пусть лучше его обнаружат, пока он способен сражаться, но нельзя допускать, чтобы он потерял сознание и враги воспользовались его беспомощностью.

Пятеро атакующих сразу услышали его. Они напряглись, как собаки, почуявшие дичь, и повернулись в сторону его укрытия. Двое сорвали луки с плеч и начали взбираться на арку, тогда как трое других заняли оборонительные позиции.