Текст книги "Слуга Империи"

Выслушав этот план, Инкомо просветлел лицом:

– А ведь Маре придется лично вести армию к границе, не то ее надежды на военный союз рухнут. Если же на подмогу Ксакатекасу прибудет только часть ее гарнизона, это будет расценено как вероломство.

– Выманим ее из логова, а вместе с нею – и чо-джайнов, – подхватил Десио.

– Нельзя давать ей ни минуты передышки.

– Наши действия будут более тонкими, кузен.

Опытный стратег, Тасайо понимал, что у Мары нет никакого опыта боевых действий. Единственным полевым командиром в ее гарнизоне оставался военачальник Кейок. Если приказ выступить в направлении Дустари застанет Акому врасплох, она неизбежно подставит себя под удар. Аванпосты оголятся, на службу в срочном порядке будут взяты наемники, а родовое поместье останется на попечении новоявленного офицеришки. Не лучше для нее будет и другой путь: если Кейок получит приказ защищать ее родовой натами, то Мара лишится надежного прикрытия.

– В Дустари она не дозовется ни родичей, ни союзников. Чудес, как известно, не бывает. Мы загоним ее туда, где нам удобнее будет с ней разделаться. – Тасайо помолчал, потом облизнул губы и усмехнулся. – А если повезет, то от нас вообще не потребуется никаких усилий. В пустыне легко угодить в плен к кочевникам, а то и вовсе сложить голову; малейшей ошибки со стороны Мары будет достаточно, чтобы подорвать боевой дух войска и разгневать Ксакатекаса.

– Здравые рассуждения, – поддержал его Инкомо, – но в них есть слабое звено. Там, где за дело берется Кейок, на ошибку рассчитывать не приходится.

Тасайо хлопнул перчаткой по ладони и улыбнулся во весь рот:

– Значит, от Кейока следует избавиться. Но чтобы отправить его в чертоги Туракаму, нам придется приложить некоторые усилия. К примеру, было бы удачно, если бы вызов от Совета пришел как раз в день смерти военачальника Акомы. – Тасайо сложил руки, как это делали все воины-цурани в минуту отдыха. – После устранения Кейока забота о благе Акомы ляжет на плечи какой-нибудь пешки вроде командира авангарда по имени Люджан. Остается еще навозный жук хадонра да старуха нянька, возомнившая себя первой советницей. Одного из этой троицы попробуем переманить на нашу сторону.

– Вот славно! – вырвалось у Десио.

Тасайо подвел итог:

– Насколько я понимаю, без опытных военачальников Мара не сможет выполнить свою миссию в Дустари. Кого бы она ни поставила во главе войска, любые попытки оказать помощь Ксакатекасу будут обречены на провал. Одно дело

– командовать передовой ротой, и совсем другое – планировать боевые действия.

– Славно! – повторил Десио, не скрывая восторга. Инкомо, как всегда, смотрел на вещи с практической точки зрения.

– Правителю Десио придется склонить на свою сторону многих и многих членов Совета – возможно, потребуется кого-то щедро отблагодарить, – дабы Мара вовремя получила приказ выступить в Дустари. Мы дорого заплатили, чтобы отправить туда Ксакатекаса, а удерживать его на границе еще два года будет куда как накладно. Сановники, которые раз оказали нам услугу, теперь постараются урвать побольше – они же понимают, что после смерти Джин-гу мы готовы на все. К сожалению, наши возможности не безграничны.

– Стоит ли мелочиться, когда есть возможность сокрушить Мару? – понизил голос Тасайо. – Десио принес кровавую клятву Красному богу. Если мы ее не сдержим, нам останется только один путь: убить всех женщин и детей, которые носят черно-оранжевые одежды дома Минванаби, а потом отправиться в храм Туракаму и пропороть себе животы.

Инкомо кивнул и обратил испытующий взор на Десио.

Хотя правитель горел злобой, он понимал всю ответственность своего решения.

– Не сомневаюсь, что кузен плохого не посоветует, – протянул он. – Только вот вопрос: не подведут ли нас кочевники?

Тасайо поглядел в окно, словно высматривая там ответ.

– Что нам до них? Эти, с позволения сказать, «союзники» нужны только для того, чтобы заслать в их ряды искусного воина, который возьмет на себя всю операцию. За исход дела буду отвечать я сам.

– Великолепно, брат. Недаром молва о тебе идет во все концы. Мне говорили, что тебе нет равных, а сейчас я и сам это вижу. Начинай необходимые приготовления. Спешить и вправду не стоит, нужно предусмотреть все до мелочей.

– Приготовления требуют времени, – согласился Тасайо. – Один неверный шаг

– и против нас ополчатся уже две знатные династии, набирающие силу. Сейчас наша задача – обучить воинов и тайно, небольшими партиями переправить их по реке в Иламу, а оттуда вдоль западного побережья – в Банганок. Как только Ксакатекас начнет задыхаться от непрестанных набегов, мы при первой же возможности уберем Кейока. Да, приготовления будут долгими. Если мой господин позволит, я начну действовать прямо сейчас.

На прощание Десио только махнул рукой, а Тасайо, в душе презиравший светские условности, встал и согнулся в верноподданническом поклоне. Глядя на него, Инкомо в который раз спросил себя: какие честолюбивые помыслы таятся за этой безупречной почтительностью? Дождавшись ухода воина, он склонился к правителю и прошептал что-то ему на ухо.

Десио похолодел.

– Тасайо? – переспросил он громче, чем требовалось. – Не предаст ли Тасайо своего господина? Ни за что! – Он продолжал с преувеличенной убежденностью:

– Всю жизнь кузен Тасайо служит нам примером. До того как я вступил в права наследства, он готов был перерезать мне горло за мантию властителя Минванаби, но когда я занял место отца, Тасайо сделался моим верным слугой. Это человек чести, воплощенный ум. Из всех, кто состоит у меня на службе, только он способен добыть священный натами Акомы.

Довольный своей тирадой, Десио завершил тайное совещание. Он призвал слуг и потребовал, чтобы самые хорошенькие невольницы готовились к купанию в озере.

Инкомо склонил голову, понимая, что ему предстоит стать правой рукой Тасайо, поскольку Десио больше приспособлен к тому, чтобы плодить внебрачных детишек. Если первый советник и замечал у воинственного хозяйского кузена наклонности узурпатора, он гнал от себя эти подозрения. Любой, кто отстаивал интересы Минванаби, заслуживал признательности. Но вместе с тем в голове свербела непрошеная мысль: главы Великих Семей редко доживают до преклонного возраста. Пока Десио не вступил в законный брак и не обзавелся наследником, Тасайо оставался ближайшим претендентом на трон. Первому советнику вовсе не улыбалось нажить себе врага в лице того, кто готовился надеть мантию правителя в случае безвременной кончины Десио.

Инкомо подозвал слугу:

– Ступай к Тасайо и передай, что отныне все мои скромные усилия будут способствовать его великим свершениям.

Теперь самое время было погрузиться в прохладную ванну и подставить усталое, потное тело проворным рукам смазливой прислужницы, но Инкомо не поддался этому соблазну. Чутье редко подводило старого советника. Он знал: не пройдет и получаса, как его вызовет Тасайо.

***

С корзинкой в руке Мара обходила ряды цветущих кустарников. Время от времени она указывала на благоухающую ветку, которую раб тут же срезал острым садовым ножом.

Из-за поворота навстречу ей заспешил хадонра Джайкен:

– Госпожа, сегодня в овраг между южными пастбищами пущена вода.

Мара указала рабу на очередную ветвь, усыпанную темно-синими цветами, и улыбнулась уголками губ.

– Вот и хорошо. У нас теперь есть новая река; надеюсь, к торговому сезону через нее будет перекинут мост.

На этот раз и Джайкен не смог сдержать довольную улыбку.

– Опоры уже стоят на местах; сейчас работники сооружают настил. Джиду Тускалора, верно, натер себе на пальцах мозоли – что ни день шлет нам прощения, чтобы ему было дозволено сплавлять лодки с урожаем чоки по нашей реке. Однако от твоего имени, госпожа, ему было вежливо указано, что при покупке этих земель ты дала разрешение исключительно на движение сухопутных повозок.

– Вот именно. – Принимая от раба цветущую ветку, Мара по неосторожности уколола палец острым шипом. Цуранское воспитание не позволило ей вскрикнуть от боли, но из ранки выступила кровь, а это считалось дурной приметой: случайно пролитая кровь могла раздразнить Красного бога. Джайкен поспешно достал носовой платок, и Мара прижала его к глубокой царапине, не уронив на землю ни единой капли крови.

Еще год назад властительница Акомы замышляла изрядно облегчить казну Тускалоры и подчинить его своему влиянию, однако эту затею пришлось отложить из-за событий, последовавших за смертью Джингу Минванаби. Теперь жизнь начала входить в привычную колею, но этот план уже не казался таким насущным, как прежде. К тому же приятные хлопоты, связанные с визитом Хокану, заставили госпожу на какое-то время забыть о хозяйственных делах.

Накойя объясняла такую переменчивость отсутствием мужского общества. Она не уставала повторять, что жизнь молодой женщины не полна, если в ней нет места для здоровых развлечений. Но Мара была настроена весьма скептически. Даже встречи с Хокану, к которому она питала искреннее расположение, не могли заставить ее и помыслить о том, чтобы вторично выйти замуж. В ее представлении супружеский союз оставался выигрышной фишкой в Игре Совета. Любовь и наслаждение в расчет не принимались.

– А где Кевин? – ни с того ни с сего спросил Джайкен.

Мара даже вздрогнула от неожиданности:

– Примеряет новую ливрею.

Джайкен сверкнул глазами. Он был охоч до сплетен, но редко отваживался заговаривать с госпожой о делах, выходящих за рамки его обязанностей. Иногда Мара потакала его слабости.

– Вчера Кевин выезжал с егерями на охоту и ободрал о колючки ноги, спину, а также то, что пониже спины. Я разрешила ему заказать мидкемийскую одежду. Он объяснит портным и кожевенникам, как шьются эти нелепые костюмы. Правда, ему запрещено носить яркие цвета – только серый и белый, как положено рабу. Надеюсь, он присмиреет, когда натянет… как же он называет эту вещь? Ах, да: шоссы.

– Такой вряд ли присмиреет, – усомнился Джайкен. – Прикроет ноги, так начнет изводиться от жары. – Убедившись, что рабы его не слышат, он приглушенно сказал:

– Новые образцы шелка уже в пути, госпожа. – Этого известия было достаточно, чтобы полностью захватить внимание Мары. – Они надежно спрятаны на дне твоей посольской барки. Наши приемщики грузов в Джамаре получат их на исходе этой недели, так что до начала торгов будет достаточно времени.

Мара с облегчением вздохнула. В последние дни она не находила себе места, опасаясь, что Минванаби узнают о ее вторжении на рынок шелка и успеют предупредить своих поставщиков с севера. Акома получала неплохие доходы от скотоводства и торговли оружием. Однако в последнее время стала ощущаться нехватка средств: нужно было укреплять гарнизон и обеспечивать обмундированием воинов чо-джайнов, которых бесперебойно производила на свет новая королева улья. Мара рассчитывала, что торговля шелком даст ей возможность поправить пошатнувшееся благополучие. Но промедление могло свести на нет все ее замыслы. Шелкоторговцам-северянам ничего не стоило организовать срочные поставки и сбить цены. На их стороне было очевидное преимущество: налаженная, связь с гильдиями красильщиков и ткачей. Акоме еще предстояло искать к ним подходы и платить втридорога, чтобы наемные мастеровые (своих пришлось бы обучать не один год) трудились не покладая рук и при этом держали язык за зубами. Но, правильно выбрав момент, Мара могла выручить большие деньги и в придачу нанести удар по торговым делам Минванаби и их союзников.

– Ты хорошо поработал, Джайкен.

Управляющий зарделся от удовольствия.

– Этими успехами мы обязаны Аракаси.

Мара посмотрела вдаль, поверх цветущих кустарников.

– Не будем раньше времени говорить об успехах. Подождем, пока Акома не начнет диктовать свои условия на шелковых торгах!

Джайкен склонил голову в знак согласия:

– Будем надеяться, что этот день не за горами. Оставшись одна, Мара опустила корзинку на землю и огляделась. Сад окружал восточное крыло господского дома. По рассказам властителя Седзу, это был любимый уголок ее матери. Отсюда госпожа Оскиро наблюдала, как ее супруг отбирал щенков для охотничьей своры. Но псарня давно опустела – на отцовских гончих Мара не могла смотреть без боли, а ее муж был равнодушен к псовой охоте. Кто знает: с годами он, возможно, и пристрастился бы к этой забаве, но ему был отмерен слишком короткий век.

Мара отпустила рабов, а сама помедлила, чтобы полюбоваться вечерним полетом птиц шетра. Это зрелище всегда приносило ей умиротворение, но сегодня навеяло только грусть. Она достала из корзинки благоухающую ветку кекали. Лепестки цветов, нежные и хрупкие, не выносили холода и мгновенно осыпались в жару. Они радовали глаз считанные дни в году. Зато покрытые шипами кусты были на редкость выносливы.

Золотистый отблеск заката угасал с каждой минутой. Босоногий раб зажег фонари вдоль аллеи и поспешил в барак, чтобы не пропустить свой скудный ужин.

Госпожа поймала себя на том, что ее мысли постоянно возвращаются к Хокану. Он гостил у нее несколько месяцев назад, но пробыл совсем недолго: приехал к ужину, утром позавтракал и после недолгой беседы распрощался. В то время какой-то поворот в Игре Совета требовал его незамедлительного возвращения домой. От Мары не укрылось, что Хокану мучился угрызениями совести: он должен был ехать прямиком в отцовское имение, но вместо этого сделал крюк, чтобы хоть мимолетом повидаться с ней.

Разумеется, она не подала виду, что ей льстит такое внимание. Общество желанного гостя приятно волновало ей кровь, но Мара боялась даже подумать, чем могут завершиться его ухаживания. Да, она признавалась себе, что увлечена этим благородным юношей, но после кошмарных унижений, пережитых в браке с Бантокапи, не допускала и намека на продолжение отношений с мужчинами.

Скрип гравия на садовой аллее прервал ее размышления. Обернувшись, Мара различила долговязую фигуру.

– Вот ты где! – По одному лишь непочтительному обращению – не говоря уже о чужеземном выговоре – любой узнал бы дерзкого мидкемийца. – Весь вечер тебя ищу, – продолжал Кевин. – Спросил у Накойи, да эта карга молчит как пень. А слуги от меня шарахаются; пришлось выследить Люджана после смены караула.

– Вернее сказать, он позволил себя выследить. – Маре не хотелось думать, что чужеземец перехитрил ее лучшего воина.

– Не спорю. – Кевин обогнул цветник и остановился перед ней. – Мы с ним побеседовали о приемах боя на мечах. Наша тактика отличается от здешней. В лучшую сторону, разумеется.

Подняв голову, Мара увидела, что мидкемиец с усмешкой ждет очередной отповеди, и решила ни за что не вступать с ним в перепалку.

В свете фонаря вьющиеся волосы Кевина отливали медью. В портняжной мастерской ему успели сшить белую рубаху с длинными, свободными рукавами, поверх которой была надета туго подпоясанная куртка. Мускулистые ноги от бедер до самых щиколоток теперь скрывались под плотными штанами. Простой серый цвет костюма выгодно оттенял его шевелюру, бороду и шоколадный загар. Впечатление портили только стоптанные сандалии, которые выдал ему надсмотрщик в самый первый день. Проследив за взглядом госпожи, Кевин рассмеялся:

– Сапоги еще не готовы.

Ни на кого не похожий, он отличался своеобразной варварской красотой. Мара даже забыла сделать ему выговор за непочтительное обращение. Правда, невольник пошел на уступку: он отвесил поклон, пусть и на мидкемийский манер.

– Насколько я понимаю, так у вас в Королевстве выражается почтение к даме? – спросила властительница с некоторой долей ехидства.

Кевин ответил с озорной улыбкой:

– Не совсем так. Ты позволишь?..

Мара склонила голову, но тут же вздрогнула от прикосновения к своей руке.

– Мы приветствуем даму вот так. – Кевин уверенно поднес ее пальцы к губам.

Поцелуй был совсем легким, как дуновение ветерка, но Мара, опешив, хотела сразу же отдернуть руку. Однако Кевина это не остановило. Привычная одежда и теплая ночь подтолкнули его к новому безрассудству. Он покрепче сжал узкую, нежную ладонь, оставляя госпоже возможность вырваться – правда, не без усилия.

– Иногда мы приглашаем даму на танец, – произнес он, обнял ее за талию и закружил в желтом свете фонаря.

От неожиданности Мара рассмеялась. Она даже не успела испугаться. Негромкий смех Кевина и упоительный аромат цветов вывели ее из пучины мрачных раздумий. Ощущение его силы согревало Мару. Рядом с ним она выглядела совсем маленькой, словно кукла, и с трудом поспевала за незнакомыми движениями. В какой-то миг он едва не наступил ей на ногу, но его реакция была мгновенной. Отпрянув назад, он споткнулся о цветочную корзину, оставленную на дорожке, однако и не подумал разжать объятия. Падая на спину, Кевин увлек за собой Мару и в последний момент развернул плечо, чтобы она при падении легла на него, как на подушку. Его руки скользнули по ее спине и остановились на талии.

– Ты не ушиблась? – спросил он с непривычной теплотой.

Мара не сразу нашлась что ответить. Кевин шевельнулся, протянул руку и поднял с земли цветок кекали. Потом он сжал стебель зубами, все той же рукой очистил его от колючек и вставил в разметавшиеся волосы Мары.

– У нас растут очень похожие цветы, только мы их зовем по-другому.

У Мары поплыло перед глазами. Кожа на шее, в том месте, которого коснулась рука Кевина, горела как от ожога.

– Как же они у вас называются? – негромко спросила она.

– Розы. – Кевин почувствовал, как у нее по телу пробежала дрожь. Еще крепче прижав Мару к себе, он прошептал:

– Только у них не бывает такой дивной синевы.

Его бережные прикосновения не внушали страха. Мара даже не пыталась высвободиться. Кевин застыл, ожидая хоть какого-то отклика. Но она не шелохнулась; только непокорные волосы рассыпались волной по его груди, накрыв шнуровку белой рубахи. Тогда рука Кевина поднялась выше по ее спине и скользнула вдоль ворота платья. Мара вспыхнула; ей показалось, что изнутри ее пожирает пламя.

– Госпожа? – вопросительно шепнул мидкемиец, отводя пряди волос с ее лица. – Можно, я тебе кое-что скажу? В наших краях розы преподносят женщине в знак любви.

– Любовь – это не для меня, – отозвалась Мара с неожиданной резкостью. Кевин почувствовал, как она сжалась у него в объятиях. – Благодаря мужу я узнала о любви более чем достаточно.

Кевин только вздохнул; он повернулся и, вставая, поставил Мару на ноги.

Его недюжинная сила пробудила у Мары воспоминания детства: так же бережно поднимали ее могучие руки отца, когда она была совсем маленькой. Стоило Кевину отстраниться, как его госпожу обдало холодом. Он усадил ее на каменную садовую скамью, а сам отступил, ожидая приказаний.

Мара старательно делала вид, будто ничего особенного не случилось. Это стоило огромных усилий. У нее в груди бушевал настоящий вихрь. В душе еще гнездился ужас перед жестокостью Бантокапи, а тело молило о новых и новых прикосновениях этих сильных и ласковых рук. Кевин стоял без движения. Когда молчание сделалось гнетущим, он понял, что должен сгладить эту неловкость.

– Прошу прощения, госпожа, – сказал он с поклоном, прежде чем повернуться к ней спиной.

Нагнувшись, он принялся подбирать с земли рассыпавшиеся цветы. Корзина стала вновь наполняться душистыми ветками.

– Мужчина также преподносит женщине розу в знак преклонения и восхищения. Пусть у тебя в волосах останется этот цветок; он тебе к лицу.

Мара дотронулась до кекали, который чудом уцелел у нее над виском. Несколько веток, смятых широкой спиной невольника при падении, так и осталось лежать на дорожке. Кевин протянул властительнице корзину и поежился:

– Злые же у них шипы, будь они неладны.

Повинуясь какому-то порыву, Мара дотронулась до его руки и участливо спросила:

– Ты поранился?

Кевин ответил ей лукавым взглядом:

– Нет, госпожа. Только чуть-чуть расцарапал спину, оберегая тебя.

– Дай-ка посмотреть, – заявила Мара.

Варвар уставился на нее, едва сумев скрыть изумление, а потом ответил с широкой улыбкой:

– Как будет угодно моей повелительнице.

Он развязал шнурки на манжетах, ловко сбросил рубаху и уселся верхом на скамью спиной к Маре. Кожа была исполосована глубокими царапинами; кое-где торчали впившиеся шипы. Мара пришла в смятение. Ее дрожащая рука нащупала тонкий носовой платок, принесенный Джайкеном, и осторожно приложила его к одной из кровоточащих ссадин. Кевин не шелохнулся. Его спина, вопреки ожиданиям Мары, оказалась гладкой, как атлас. Платок зацепился за колючку. Мара осторожно извлекла ее, провела пальцами вверх-вниз по лопаткам Кевина и вытащила все остальные шипы. Но и тогда ей не хотелось убирать руки. Под ее ладонью бугрились железные мускулы, и тут Мара неожиданно отпрянула – ей померещилось, что это Бантокапи сидит с нею на скамье.

Кевин мгновенно перебросил ногу через каменное сиденье и повернулся лицом к хозяйке.

– Что с тобой, госпожа?

В его голосе было столько неподдельного участия, что у Мары дрогнуло сердце. Она попыталась сдержать слезы, но оказалось, что это ей не под силу.

– Госпожа, – зашептал Кевин, – почему ты плачешь?

Он привлек ее к себе, и Мара сжалась в ожидании привычной грубости, треска разрываемой одежды, бесцеремонного ощупывания. Однако ничего подобного не случилось. Кевин сидел неподвижно и, судя по всему, не собирался применять силу; его спокойствие постепенно передалось Маре.

– Что тебя тревожит? – повторил он свой вопрос.

Мару обволакивало его тепло. Она пошевелилась и прильнула к его груди.

– Воспоминания, – чуть слышно ответила женщина.

Услышав это, Кевин с легкостью оторвал Мару от скамьи и пересадил к себе на колени. Она вспыхнула от стыда и едва не вскрикнула. Впору было звать Люджана. Но Кевин разжал объятия, нежно погладил ее по волосам, и у Мары снова хлынули слезы.

– Видно, эти воспоминания не из приятных, – выдохнул Кевин ей в ухо. – Где это слыхано, чтобы прекрасная женщина содрогалась от проявлений мужского внимания? Можно подумать, вместо поцелуев и ласк тебе доставались побои.

– Его звали Бантокапи, – всхлипнула Мара. До сих пор она изливала душу только Накойе. – Он считал, что первым делом нужно наставить женщине синяков. А его наложница Теани ему подпевала. – Помолчав, она добавила:

– Я так и не смогла привыкнуть. Наверное, это малодушие. Пусть так. Ничуть не жалею, что у меня больше нет мужа. По крайней мере, могу спокойно спать в своей постели.

Кевина поразило это признание.

– У нас в стране тот, кто бьет жену, считается отпетым негодяем.

Мара слабо улыбнулась:

– Здесь другие нравы. Женщина – если только она не властительница – не хозяйка своей судьбы. Мужчина может помыкать женой, как рабыней. Чем безропотнее жена, тем больше люди уважают мужа.

Кевин больше не пытался скрыть негодование:

– Значит, ваши господа ничем не лучше дикарей. Мужчина должен окружать женщину добротой и вниманием.

У Мары застучало в висках. Накойя много раз повторяла, что не все мужчины похожи на Бантокапи, и все же их неотъемлемое право быть тиранами заставляло Мару с опаской относиться к каждому, включая обходительного Хокану. При этом с Кевином ей было на удивление спокойно.

– Значит, для вас жены и возлюбленные – это цветы, которые нужно лелеять?

Мидкемиец кивнул, легко поглаживая ее волосы, словно это были перышки птенца.

– Покажи мне, как вы это делаете, – шепнула Мара. От его прикосновений у нее по коже то и дело пробегала сладостная дрожь, и вдобавок она явственно ощущала его желание, которое не мог спрятать даже новый наряд.

Варвар изумленно поднял брови:

– Прямо здесь?

Мара была не в силах выносить это томление.

– Прямо здесь, – эхом ответила она. – Немедленно, я приказываю. – Заметив его колебания, она добавила:

– Нас никто не потревожит. Ведь я – властительница Акомы.

Но даже теперь она не могла отделаться от тягостных предчувствий. Кевин чутко уловил ее тревогу.

– Госпожа, – мягко произнес он, – сейчас в твоей власти не только Акома.

– Он наклонился, чтобы накрыть ее рот поцелуем.

Его губы были такими же ласковыми, как любовный шепот. Настороженность Мары рассеялась как дым. Легкость его прикосновений будоражила ее и заставляла требовать большего. Но его руки сохраняли все ту же нежность. Он гладил ее грудь через воздушную ткань платья и сводил ее с ума. Мара жаждала ощутить его ладони на своем обнаженном теле; столь страстное желание нахлынуло на нее впервые в жизни.

Кевин не сразу подчинился ее порыву. При всей своей варварской дерзости он вел себя так, словно ее платью не было цены. Шелк медленно и плавно скользил вниз с ее плеч. У Мары вырвался стон нетерпения. Она потянула край его рубашки, но запуталась в незнакомой мидкемийской одежде. Когда ее пальцы наконец-то коснулись его тела, она в нерешительности замерла, не зная, что делать дальше.

Кевин сомкнул пальцы у нее на запястьях – и снова с такой великой осторожностью, будто она была сделана из тончайшего фарфора. От этой бережной трепетности ее желание переросло в муку; она и не подозревала, что перед ней может разверзнуться такая бездна чувств. Мара даже не заметила, как платье соскользнуло на землю, а губы Кевина оказались у ее груди. Перед ней открылась бесконечность.

Мидкемийская одежда таила многочисленные препятствия. Кевину пришлось приподнять Мару, чтобы освободиться от штанов. Каким-то образом они оба переместились со скамьи на траву, освещенную неярким светом фонаря и золотистым сиянием келеванской луны. В урагане желания, в облаке цветочных ароматов, увлекаемая страстью рыжего варвара, Мара открыла для себя, что значит быть женщиной.

***

Было уже совсем поздно, когда Мара, разрумянившаяся от радостного волнения, как на крыльях влетела в свои покои. Там ее уже поджидала Накойя с донесением о важной торговой сделке в Сулан-Ку. Одного взгляда на лицо госпожи ей было достаточно, чтобы напрочь забыть о содержании доставленного свитка.

– Хвала святой Лашиме! – провозгласила она, верно истолковав причину такого оживления. – Наконец-то ты познала женские радости!

Властительница рассмеялась, закружилась как девочка и рухнула на подушки. Кевин был тут как тут, растрепанный, но вполне владеющий собой. Накойя придирчиво осмотрела его с ног до головы, неодобрительно скривилась и обратилась к Маре:

– Госпожа, прикажи-ка рабу убраться за дверь.

Мара подняла глаза, и ее удивление сменилось досадой.

– Благодарю, советница, но я сама решу, как мне поступить с рабом.

Накойя уважительно поклонилась, признавая правоту властительницы, и повела разговор так, словно Кевин исчез неведомо куда.

– Дочь моего сердца, теперь ты узнала, как упоительны плотские наслаждения. Давно пора. Ты не первая знатная госпожа, которая для этого призвала раба. Так-то оно лучше, ибо раб ничего не сможет от тебя потребовать. Между тем Десио Минванаби только и ждет, где ты проявишь слабинку. Поэтому не совершай ошибок. Не путай развлечение и сердечную привязанность. А мидкемийца все-таки следует выставить за дверь: тебе нужна ясная голова. Потом подыщем двух-трех крепких молодцов ему на смену – тогда ты поймешь, что все это делается… для красоты и здоровья.

Мара поднялась на ноги и застыла.

– Твои речи неуместны. Оставь меня сию же минуту, Накойя.

Первая советница Акомы сложилась в поклоне.

– На все твоя воля, госпожа. – Испепелив взглядом Кевина, она заковыляла к двери.

Когда стук ее сандалий затих в конце коридора, Мара сделала знак невольнику.

– Подойди сюда. – Она сбросила платье и улеглась на циновку с горкой подушек, служившую ей постелью. – Покажи-ка еще раз, как у вас мужчины любят женщин.

Кевин сверкнул привычной лукавой улыбкой:

– Молись своим богам, чтоб меня не оставили силы.

Быстро скинув одежду, он растянулся рядом.

Потом Мара лежала без сна в объятиях Кевина и при слабом мерцании ночника размышляла о том, что среди множества бед ей вдруг выпала нежданная радость. Она высвободила руку, чтобы пригладить непокорные рыжие волосы своего возлюбленного, и заметила у него на плече затянувшиеся ранки от шипов кекали. У Мары нестерпимо защемило сердце; только теперь она осознала, что в любви есть привкус горечи.

Кевин встретился на ее пути рабом, а раб обречен на вечное рабство – такова непреложная истина.

Душа Мары преисполнилась печали. Глядя сквозь оконные ставни на бледный диск луны, властительница подумала, что злой рок, сгубивший ее отца и брата, скорее всего обрушится и на нее. Она принялась истово молиться Лашиме, чтобы ни одна капля крови из ссадин Кевина не оказалась пролитой на землю. Десио принес кровавую клятву. Но кому под силу предугадать изменчивый нрав бога смерти? Если Туракаму будет благоволить роду Минванаби, то Акома обратится в прах, а ее имя сотрется из людской памяти.