Текст книги "Да будет воля моя"

– Значит, да? – спрашивает он.

– Нет, – говорит она и молчит, не произнося слов «в другой раз», только с небольшой улыбкой, за которой прячется большое обещание.

– Но я ведь могу провести тебя домой. Или хотя бы к городской электричке?

– Нет. Не перегибай палку, Якоб. Если ты слишком сильно приблизишься ко мне, мне придется убегать, а я этого не хочу. Мы до ужаса мало изменились, но теперь я взрослая девочка и я пойду одна.

– Ты ошибаешься, – отвечает он.

– Что?

– Ты вряд ли изменилась.

В его словах есть нечто печальное. Но затем он кивает и в слабом свете уличного фонаря на другой стороне улицы становится видно, что его взгляд снова стал беззаботным.

– Ну ладно, тогда я сейчас пойду домой и буду счастливо осознавать, что ты, несмотря на все изменения, по-прежнему получаешь все, чего хочешь.

Она смеется. Эх, если бы это и в самом деле было так!

– Не может быть, чтобы ты действительно так думал.

– Я даже более чем в этом уверен.

– А почему это тебя радует?

– Потому что я не идиот, Дерия.

Он по-дружески обнимает ее и изображает поцелуй в щеку. Затем оборачивается и уходит.

– Я знаю, что ты снова захочешь увидеть меня, – бросает он через плечо. И за несколько шагов исчезает в ночи.

Сегодня ночью кто-то умрет.

Его сердце трепещет от ожидания. А еще там можно найти и немного страха. Он уже давно не такой беззаботный, как это бывало поначалу. Он знает, что хорош, но и на него может найтись мастер получше, который где-то ждет его и, возможно, уже взял его след. К тому же нельзя исключать, что кто-то из полиции однажды сделает решающий шаг и приблизится к нему на слишком опасное расстояние.

Как бы то ни было, этот человек должен умереть. Иного пути нет.

Сейчас он все сделал по-другому. Его подготовка состояла всего из нескольких движений рук. Он изменил всю свою схему. Это отвлечет их внимание, займет их, лишит их сна или заставит не тратить свои мысли на него. Теперь это уже не будет выглядеть как несчастный случай. Несчастного случая этот человек не заслужил.

Оба кармана куртки тяжелые, они набиты до отказа. Это – подарки для жертвы.

Этот человек пока еще ничего не знает о своей судьбе. Он спокойно отправляется домой. Его лицо пустое, когда он идет вдоль освещенных улиц, и невозможно угадать, о чем он думает. Впрочем, его это и не интересует. Больше не интересует. Решение уже принято. Они оба, и он, и жертва, поднимают головы и смотрят вверх, на только что взлетевший самолет, пролетающий прямо над ними. Это, наверное, последний самолет за эту ночь, и он направляется на другой конец света.

Он незаметно следует за жертвой. Это не представляет никакого труда. Он держится на большом расстоянии. Он ведь знает, куда идет этот человек, и он знает каждую тень, каждый камень и каждое мертвое пространство. А теперь наконец жертва поворачивает на улицу, которая проходит между двумя фабричными зданиями. Днем рабочие, как муравьи, бегают здесь взад и вперед, сюда подъезжают машины для развозки товаров, приезжают и уезжают опять. Но ночью единственными живыми существами, кроме жертвы и его убийцы, являются только деревья, высаженные каждые пару метров возле тротуара, вокруг чьих серых и закопченных стволов валяются выброшенные пакеты из-под сэндвичей и картонные стаканчики из-под кофе. Здесь нет даже крыс. Слишком много здесь яда. И тут он первый раз дает почувствовать мужчине, что он здесь не один. Жертва быстро понимает это, оглядывается через плечо и ускоряет шаг. Такого хорошего инстинкта от жертвы он не ожидал. Он следует за ним, уменьшая дистанцию. В конце концов он берет оружие в руку. Левый карман теперь пустой, а полный правый карман оттягивает куртку набок.

– Оглянись, – шепчет он, и жертва оглядывается.

Молодец. Бедняга теперь смотрит прямо в ствол пистолета, видит только красивое оружие, его блеск в тусклых отблесках ночного света, видит глушитель и его молчаливое обещание. Затем следует самый прекрасный момент, потому что жертва отрывает взгляд от пистолета и смотрит на него. Прямо в его лицо. В его мозгу взрывается чувство, похожее на долго оттягиваемый оргазм. Чистая эйфория, когда жертва узнает его и ее губы пытаются беззвучно произнести его имя.

– Ты сейчас ничего не скажешь, – шепчет он. Не потому, что его могут услышать, а потому, что все, кроме шепота, испортило бы его сценарий. – Ты сейчас обернешься и пойдешь впереди. Я скажу тебе куда.

– Ты что, с ума сошел? – кричит мужчина. В его глазах виден дикий страх за свою жизнь. Пусть он ее, жизнь, спокойно тратит, она ему больше не понадобится.

– Может быть, – говорит он. – Но пусть тебя это не смущает. Делай то, что я тебе говорю, и с тобой ничего не случится. Если ты сделаешь что-то другое, я выстрелю тебе прямо в печень. Тебе будет очень больно, ты будешь долго истекать кровью.

– Ты что задумал? Ты не в своем уме!

– Веди себя как можно спокойнее, – говорит он. Нытье всегда было ему противно, но он берет себя в руки, потому что этот человек не должен ничего заметить. – Я тебе кое-что покажу. Вот и все. А теперь иди.

Ему нужно только снять оружие с предохранителя, пока жертва не выполнит его приказ. Он уводит его с улицы в узкий переулок и дальше в сторону Рейна. Время от времени он чувствует, как мужчина напрягает мышцы, словно готовится к бегству или нападению. Тогда ему приходится сильнее вдавливать ствол оружия в куртку жертвы, и у той моментально исчезают глупые идеи.

– Мы же можем поговорить, – говорит жертва, и наконец-то голос дрожит.

Убийцу охватывает приятная дрожь.

– Да, – говорит он, – мы будем говорить. Мне нужно тебе многое рассказать. И я хочу сделать это спокойно. – «Если ты будешь молчать, буду говорить я», – думает убийца, но ничего не говорит. – Мы почти на месте. Видишь берег, там впереди? Вот там мы и посидим.

Мужчина без сопротивления позволяет отвести себя туда. У убийцы такое чувство, будто он является повелителем тела жертвы. Одно движение пальца, одно движение оружия, и жертва реагирует, как марионетка на ниточках. Он вынужден признаться себе, что наслаждается чувством власти.

Он заставляет жертву встать на колени на один из больших резиновых ковриков, с помощью которых предохраняют от сползания уложенные в штабель паллеты.

– Чего ты хочешь? – спрашивает жертва. Убийца, не отвечая, медленно обходит вокруг жертвы. – Скажи мне просто, чего ты хочешь. Ты же не можешь…

– Тсс-с. – Он прикладывает палец к губам.

Человек не имеет понятия о том, что он может или не может. Он недооценил его. Большинство людей недооценивают его.

– Может быть, сейчас, стоя на коленях, ты хочешь мне что-то сказать? – спрашивает он и останавливается позади жертвы.

Правый набитый карман оттягивает его куртку вниз. Наступает время вынуть оттуда камень. Камень имеет форму и величину кормовой свеклы, и с одной стороны он закруглен и такой гладкий, что даже кажется мягким. Эта сторона очень хорошо прилегает к его ладони, словно камень врос в нее. С другой стороны камень заострен.

Жертва начинает говорить. Он кивает, будто внимательно слушает ее, но не подпускает к себе ни слова. Они пролетают мимо него, летят над Рейном и где-то там, вдалеке, растворяются. Слова умирают.

Он – не новичок. Он знает, как надо убивать. Но то, что происходит сейчас, – грубое насилие, простая сила и камень – это ему внове. Он – не сильный мужчина. Он даже удивляется, как быстро это происходит. Один удар, даже не изо всей силы, но удачно нацеленный, и мужчина теряет сознание. Сопротивление умирает, прежде чем жертва понимает, что с ней происходит. Наверно, теперь достаточно будет оттащить тело всего на несколько метров к берегу и сбросить его в Рейн. Человек утонет. Но он всегда подстраховывается. Один удар – это всегда меньше, чем две дюжины ударов.

Когда он заканчивает дело, на руках остаются приклеившиеся куски волос и кожа с головы. Верхняя часть черепа мертвеца представляет собой месиво мяса и осколков костей. Все залито кровью.

Кровь и смерть. И ледяной ужас. Он знает, как это выглядит, это – словно дежавю.

Зато теперь он доволен. Он тащит мертвеца на окровавленном резиновом коврике к берегу. Мертвец тяжелый, но тем не менее, напрягшись, он переваливает его через ограждение и сбрасывает вниз. С громким всплеском мертвец исчезает в Рейне. Легкий шум, почти бульканье, когда камень следует за ним в мокрую темную могилу.

Нет, в этот раз, наверное, все не выглядит как несчастный случай, но вода смоет все следы, до последнего. Если повезет, то мертвец никогда больше не всплывет.

Он сбрасывает резиновый коврик вслед за телом и проверяет, не осталось ли крови на земле. Всего лишь пара капель, которые можно очистить совсем быстро. Он знает самый лучший фокус – влажные салфетки для младенцев. С помощью этих салфеток можно очистить все, что угодно, – ему становится не по себе от мысли, что люди используют их для ухода за кожей маленьких детей.

В лунном свете он рассматривает оставшиеся капли крови на своих руках, о которых еще нужно будет позаботиться. Зеркальные капли, в которых он видит свое настоящее лицо.

Вот только сегодня он, на удивление, не видит ничего.

Глава 9

Дерия ощущает необыкновенную легкость, когда идет к автобусной остановке. С собой она уносит мельчайшую искорку сожаления, потому что вечер с Якобом так быстро закончился. Но она не сомневается в том, что снова его увидит. Придя на остановку, она садится на скамейку. Начинается дождь, но капельки очень мелкие и лишь охлаждают ее лицо. Автобус должен подойти через несколько минут. Она вынимает из сумки мобильный телефон, чтобы написать Солнцу короткое сообщение. При этом ее взгляд задерживается на часах в мобильном. Как могло так получиться, что она просчиталась? Она думала, что сейчас одиннадцать, но на самом деле уже намного позже. Она со вздохом встает и смотрит на расписание движения автобусов. Вот этого она и боялась – автобус давно ушел, а следующий в нужном ей направлении должен быть здесь только через сорок пять минут.

– Вот дерьмо, – бормочет Дерия, но тут же запрещает себе портить собственное настроение. Вечер слишком прекрасен, чтобы расстраиваться из-за пропущенного автобуса. К тому же она ведь сама виновата – не проследила за временем.

Тем не менее на душе у нее неспокойно. После того вечера, когда она чувствовала, что ее преследуют, темнота стала нервировать ее. На коротком пути к остановке она еще могла как-то отвлечь себя. Эта неизвестность была для нее лучше, чем проявить слабость и дать Якобу проводить себя. Зато теперь ей предстоит совершить почти получасовую пешую прогулку. Если бы она была хотя бы чуть-чуть не такой гордой – или упрямой, как бы назвала это Солнце, – она бы ему позвонила. Но Дерия имеет чрезвычайно болезненный опыт и слишком хорошо знает, что нельзя пестовать свои страхи, если не хочешь, чтобы они поселились в тебе. О такси тоже не может быть и речи. Хотя ресторан, это верно, оказался не слишком дорогим, но все же ее денег не хватит для поездки домой. Она застегивает пальто на все пуговицы и отправляется в путь пешком.

Дорога не такая страшная, как она думала. На улицах все еще много людей, и самое неприятное – это нахально взирающие на нее подростки, без которых в этом городе все равно чего-то не хватало бы. Она удивляется, когда видит, что ее автобус подъезжает сзади. Наверное, он опоздал. Она машет рукой водителю, но тот, кажется, не увидел ее или у него нет интереса в дополнительном доходе. Автобус просто проезжает мимо. Сжав зубы, она шипит в его адрес ругательства и марширует дальше.

Улицы пустеют, когда она направляется к мосту через Рейн. За исключением пары проезжающих машин и трамвая, на мосту она сейчас совершенно одна. На некотором удалении светятся фонари бульвара и рекламы баров и ресторанов. Там, на той стороне, конечно, жизнь еще бурлит. Но Дерия сейчас находится наедине с воспоминаниями. Ветер, как плетью, хлещет ее же волосами по лицу, и Рейн кажется черным. Он течет быстро, и волны, словно кем-то подгоняемые, бьются в разные стороны. В свете фонарей она видит белые пенные верхушки волн и время от времени проплывающий мимо мусор. Нечто темное и бесформенное в воде привлекает ее внимание. Большая рыба? Она останавливается и смотрит через парапет, но то, что она должна была бы увидеть, – того уже нет. Вместо этого она замечает кого-то позади себя, на краю моста. Этот человек тоже стоит у ограждения и, кажется, смотрит в воду. Сердце Дерии начинает биться быстрее. Она невольно вспоминает свою бабушку. Бабушка ей как минимум сто раз рассказывала историю о том, как она была вынуждена смотреть на то, как кто-то здесь бросился в воду, чтобы умереть. Она хотела удержать этого человека, но от шока слишком долго раздумывала и не успела добежать до него вовремя. Она видела лишь то, как он упал, ударился о воду и ушел на дно. Кроме бабушки Дерии, никто ничего не заметил, и никто никого не искал, и даже ни один труп не всплыл. Тем не менее бабушка в конце своей жизни очень часто рассказывала историю, она даже часто поднимала ночью Дерию с постели, чтобы с расширенными от страха глазами рассказать о самоубийце на мосту. Даже когда болезнь Альцгеймера уже стерла все воспоминания о ее собственной жизни, она не могла забыть самоубийцу, которого, может быть, никогда и не существовало. Он, наверное, сопровождал ее, словно призрак, до последнего вздоха.

«Бабушка», – думает Дерия, и на какой-то момент от мысли, что бабушки больше нет, у нее перехватывает дыхание. Ей никогда не было легко с бабушкой, ни до, ни после ее болезни. Но бабушка любила ее, как только могла, и Дерии только после ее смерти стало понятно, насколько она была привязана к ней.

Она поворачивается и продолжает свой путь. В конце моста еще раз оглядывается. Человек стоит именно там, где только что стояла она. Он смотрит в воду и бросает вниз что-то легкое, что уносится ветром, может быть, платок или клочок бумаги.

Дерия с трудом глотает слюну. Все это ей не нравится. Она разрывается между мыслями, нужно ли ей что-то делать или побыстрее исчезнуть. Человек на мосту кажется ей печальным и исполненным тоски. Если посмотреть на это реалистично, то на таком расстоянии она вообще ничего не может увидеть. Она задумывается, может быть, пойти туда и спросить, все ли в порядке, но отбрасывает эту мысль. Кто знает, что это за человек и что у него на уме?

Она поправляет воротник плотнее вокруг шеи, но уже поздно – легкий, но постоянный мелкий дождь уже собрался каплями в ее волосах, и эти капли теперь стекают по шее. Ей становится холодно. Она быстро поворачивается и почти бежит. Она не сможет себя ни в чем упрекнуть, если этот человек что-то решил сделать с собой. Она только видела, как он там стоял. Ведь никому не запрещается стоять на мосту и это не является признаком того, что кому-то нужна помощь.

Может быть, она сама нуждается в помощи?

Несколько машин проезжают мимо, и Дерия ускоряет шаг. Ее мысли и чувства сливаются в нарастающий страх. Ей становится все тяжелее и тяжелее вытеснять из памяти картины той ночи, когда за ней гнался преследователь. Эти картины уже вырисовываются в ее воспоминаниях, их слишком легко узнать и увидеть, чтобы просто игнорировать их. Вместе с холодом ее до костей пробирает тихая злость. Только что вечер был таким прекрасным, а сейчас настроение испорчено и ей страшно. Ее прогулка домой вот-вот превратится в бегство.

А человек позади так и не прыгнул с моста. Он идет за ней.

Позвонить в полицию? Эта мысль такая легкая, словно лапки Одина на ковре. Она смеется над нею. Громко и еле переводя дух, потому что она уже бежит. Полицейские посчитают ее истеричкой. Женщина, которая тащит за собой на поводке слабого от старости пса-овчарку, смотрит на Дерию так, словно именно она по ночам гоняется за людьми по городу. От нее не приходится ожидать никакой помощи. Она бежит дальше, слыша за собой шаги женщины с овчаркой. По крайней мере она надеется, что это ее шаги. На улице стало так тихо, что Дерия, кроме шагов, слышит только собственное дыхание и больше ничего. Не слышит ни велосипедиста, который быстро проносится мимо нее, ни такси, которому она напрасно машет рукой.

Она останавливается и вытаскивает из сумки мобильный телефон. Человек, а в этом она уверена, что это может быть только тот самый мужчина, появляется на границе видимости – Дерия с трудом может разглядеть конец улицы и незнакомца у поворота.

Полиция! Пусть уж лучше ее считают истеричкой. Дерия действительно склонна к истерии. Но мужчина не замедляет шаг. В панике Дерия набирает не вызов полиции, а последний набранный номер.

«Возьми трубку, Якоб, пожалуйста! Пожалуйста, возьми трубку!»

Ничего не происходит, проклятая мобилка подводит ее, и трубку никто не берет.

Мужчина подходит ближе. На нем такой же капюшон, как в прошлый раз. Как она так долго не могла понять, что это – тот же самый мужчина?

– Чего тебе надо? – кричит она.

Он пожимает плечами. Очень медленно и самоуверенно. Она никогда не думала, что по силуэту с расстояния тридцати метров можно распознать самоуверенность. Мужчина делает это очень легко, отчего у Дерии в жилах застывает кровь.

– Задница!

Дерия бежит прочь. Когда она оглядывается, то видит, как он машет ей рукой. Прощальный привет, но это не прощание навсегда, а только «до свидания». Пока. Он отпускает ее. По дороге домой она больше уже его не видит.

Ее руки начинают дрожать. Пока она добирается до дома, они трясутся уже так сильно, что ей удается открыть входную дверь лишь после многочисленных попыток. За дверью мяукает Один, и это – оглушительное мяуканье глухих кошек. Отчаянная и обреченная на неудачу попытка услышать себя самого, от которой он, наверное, никогда не откажется.

Когда она наконец входит в квартиру, то закрывает дверь, берет Одина на руки и проверяет каждую комнату. Все они пусты. Прижимая кота к груди, она бежит к входной двери и закрывает ее на ключ, на целых два оборота. Ее руки до сих пор похожи на непослушные когти, а ключи и дверной замок ведут себя как упорные бестии, защищающиеся от нее. Только после победы над ними Дерия успокаивается и замечает, что с Одином что-то не так. Он старается вырваться из ее рук. Она гладит его и тут видит это. На его белой шерсти заметна кровь.

– О нет, Один, нет! Только не сейчас.

В этом месяце она уже не может позволить себе обратиться к ветеринару даже для того, чтобы обработать маленькую ранку или воспалившийся зуб. Она усаживает кота на кухонный стол и обследует его, заглядывает ему в рот и ощупывает его лапы. Она не обнаруживает ничего. Ничего, кроме пятен крови на шерсти, что снова усиливает ее нервозность, и ее сведенные судорогой руки становятся грубыми и торопливыми. Один хочет вырваться. Его хвост мотается из стороны в сторону. Где-то ведь должна быть ранка. Да, возле лапы и на ноге еще больше крови. Кот отбивается, Дерия старается его удержать, он дергает лапами, она хватает его за шиворот, он шипит, она ругается, он вырывается, сбивает со стола чашку с холодным чаем, однако Дерия его не отпускает. И тогда он ударяет ее лапой. Она испуганно отдергивает руку. Один спрыгивает со стола и, согнувшись, удирает под боковую скамейку. Поначалу она не чувствует ничего, но затем у нее начинает гореть ладонь. Три параллельные красные полоски проходят точно над цифрами, которые Якоб написал на ее руке. Другие порезы и ссадины на ладони пугают ее и приносят одновременное облегчение. Это не кровь Одина. Это ее собственная кровь.

Она смеется, не хочет верить, что не заметила этого. От страха перед преследователем она так судорожно сжала руки, что ногти врезались в ладони и порезали их. На других местах ссадины остались еще от прошлого падения, и теперь они открылись. И только теперь, видя свои ранки, она чувствует боль. Она подходит к мойке и пускает холодную, как лед, воду на ладони. Затем она вытирает лоб и горящие воспаленные веки.

– Один? – зовет она. – Извини, что я так разнервничалась. Я не хотела тебя пугать. Иди сюда, ко мне.

Ее все равно, что кот ничего не слышит, она говорит с тишиной и называет ее знакомым именем. Кот остается сидеть под скамейкой. Когда она наклоняется, чтобы посмотреть на него, он шипит.

Она чувствует себя одинокой. Для того чтобы прогнать темные чувства, она думает о вечере, проведенном с Якобом. Когда она опускает ролеты на кухонном окне, ее взгляд останавливается на каком-то человеке, идущем по улице, пока она не теряет его из виду.

Она уверена в том, что видела: не лицо, но глубокое удовольствие под черным капюшоном.

Тогда впервые Мартин почувствовал, что его преследуют. Причем преследовали его не люди, – люди были проблемой, которую можно было решить, – его преследовала мучительная мысль, что он ошибся.

Он никогда не делал ошибок. Кроме его собственных ошибок, никто и ничего не могло разрушить его, поэтому он был нацелен на совершенство. И до сих пор он все выполнял абсолютно идеально. Зато теперь его все больше и больше охватывало беспокойство, имеющее вес, холод и опасность его пистолета «Джонс 1911».

Оружие было невинным, как юная девушка. На нем не было ни одной жилки, ни единого следа чужого ДНК, ни единой капли крови. Оружие никогда не убивало и не выпустило ни единой пули. Он знал, что это можно доказать, однозначно и неоспоримо.

Просто «Джонс» стал свидетелем и был им каждый раз. Время от времени он с помощью оружия придавал вес своим требованиям, но при этом оружие всегда молчало. Молчаливое пророчество, которое еще никогда не становилось сбывшимся пророчеством.

И тем не менее «Джонс», естественно, являлся доказательством, пусть невинным, но и неоспоримым – в равной мере. Из-за него могли появиться вопросы, и ни один из ответов не стал бы ответом в его пользу.

«Может быть, – подумал он и посмотрел вниз на речку, – наступило время прощания».

Ему нужно было лишь раскрыть ладонь, и полтора килограмма доказательств потеряются – уплотненные и потенциально несущие с собой почти невыносимое количество забот.

«Джонс» утонет. Ляжет на дно, где всегда царит ночь, а день, в который обнаружат мертвецов, начнут расследование и допрос свидетелей, – этот день никогда не настанет.

Он не раскрыл ладонь. Он так крепко сжал оружие в руке, что выгравированная на рукоятке лилия оставила отпечаток на большом пальце. Может быть, оружие его и выдаст, да. Но, может быть, оно его и спасет, если беспокойство окажется оправданным и его действительно преследуют. До тех пор он сохранит оружие. Спрятать получше это, конечно, правильно, однако на всякий случай оно должно оставаться под рукой.

Когда наступит день, когда к нему подберутся слишком близко, «Джонс» пожертвует своей невинностью в пользу его свободы, и никто из них двоих об этом не пожалеет. А до тех пор, наверное, было бы неплохой мыслью на какое-то время скрыться из виду.

Глава 10

Она приходит на работу как раз вовремя.

Но Тони смотрит вопросительно:

– Ты что, праздновала или что с тобой случилось, Дерия? Ты опоздала.

– В самом деле? – Часы на стене подтверждают правоту шефа. – Без двух минут семь. – Это было действительно почти опоздание.

– Я пытался дозвониться до тебя, потому что думал, что ты не придешь.

Дерия вытаскивает из сумки смартфон. На нем ни единого пропущенного вызова.

– Ты звонил мне на мобильный, Тони?

– Понятно. Если уж ты себе его покупаешь, то должна им также и пользоваться.

– На моем мобильном телефоне нет ни единого звонка.

Проходя мимо, он смотрит на телефон и закатывает глаза:

– Да ты же включила «режим полета», Дерия!

Действительно, теперь она видит почти незаметный символ. На него она не обратила внимания. Она никогда не переключала мобильный телефон в этот режим. Как вообще он включается? А теперь, когда она смотрит на телефон, то замечает нечто еще более странное: время на телефоне переведено. Часы на ее телефоне отстают на пятнадцать минут.

– Ну давай, Дерия, пора готовить утренний буфет. Pronto![5]5
  Быстро (итал.).


[Закрыть] Что это сегодня с тобой?

– Плохо спала, – отвечает она, однако это ложь.

Она ожидала, что будет нервничать и не спать, думать о преследователе и что ее будут мучить кошмары, но все же когда-нибудь сможет уснуть. Но вместо этого она очень быстро уснула и не просыпалась всю ночь. Тем не менее она чувствует себя словно с похмелья, хотя накануне вечером с Якобом действительно много не выпила. Может быть, она плохо переносит этот сорт. Утром она вообще не помнит, действительно у нее вечером был приступ страха или она себе все это вообразила?

Она надевает фартук, стараясь аккуратно завязать ленточки, потому что Тони ненавидит расхлябанность. Затем она распаковывает колбасу и сыр, расставляет на подносах и выставляет все в холодильники в зоне самообслуживания. Режим полета, естественно, объясняет, почему она вчера вечером не могла никуда позвонить. Но как могло получиться так, что он оказался включенным и что время было переведено?

Группа школьников входит в кафе, едва Тони успел открыть дверь. Они заказывают обычные завтраки для студентов, чтобы взять их навынос, как почти каждое утро, поддразнивают друг друга в ожидании расчета и дают Дерии ответ на вопрос. Скорее всего, часы переставил Феликс. Он любит смотреть видеофильмы на ее смартфоне и, наверное, что-то перестроил в меню. Может быть, для того, чтобы можно было проводить с ней больше времени.

«Маленький мошенник», – думает она, пересчитывая коробки с завтраками.

О свидании с Якобом она почти забыла, как и о том, что пригласила маленькую бездомную женщину на обед, и только когда она замечает девушку между столами, ей становится жарко от стыда:

– Киви!

– Да! – У Киви такой вид, словно ей больше хотелось бы сказать «нет» и превратиться в кого-нибудь другого. – Мне лучше уйти? Я не вовремя или как?

– Нет, пожалуйста. Садись. Что ты хочешь пить?

– Вообще ничего.

– Это за мой счет. В качестве благодарности за вчерашнее пиво.

– Просто воду. Из крана. – Киви делает глотательное движение. – И, может быть, у тебя найдется для меня бутерброд?

Дерии становится больно оттого, что эта молодая женщина стыдится своей просьбы. Она поворачивается и исчезает в кухне.

«Быстро, – думает она. – Бегом, а не то она снова удерет».

Дерия выносит бутылку воды без газа, стакан апельсинового сока и два бутерброда, один с сыром, другой с ветчиной. Тони в бюро, так что не заметит, что она не выписывает чек за завтрак.

Глаза Киви расширяются, когда Дерия снимает с подноса и ставит ей на стол еду.

– Я не могу…

– Да ладно, – говорит Дерия. – Я могу.

Киви снимает кусочек кожи с потрескавшейся нижней губы. Ее взгляд не может оторваться от еды.

– Это для того, чтобы из благодарности я была тебе что-то должна?

– Глупости. – Дерия заставляет себя улыбнуться. – Это чтобы мы были с тобой на равных. Я только что украла завтрак у своего шефа. Если он это заметит, нам придется удирать вдвоем, о’кей?

Наконец-то улыбается и Киви. Слегка, зато честно. Она ловкими пальцами быстро хватает ветчину за внешний край, бросает ее на край тарелки и жадно впивается в булочку, намазанную сливочным маслом.

Дерия понимает, что в ближайшие минуты ей не придется ждать ответов на вопросы. Поэтому она убирает посуду за немногими гостями и произносит свои обычные слова:

– Все в порядке? Было вкусно? Принести вам еще что-нибудь?

Наконец все гости довольны, посуда убрана, а Киви перестает жевать и поднимает на нее глаза.

– Там был один такой тип, – когда Дерия садится напротив, говорит Киви и отпивает маленький глоток сока.

Дерия осматривается:

– Кого ты имеешь в виду?

– Когда мы с тобой виделись в последний раз. Сразу же ко мне подошел какой-то человек и хотел выяснить, откуда мы знаем друг друга.

Это было как вчера, под дождем: что-то холодное сбегает вниз по позвоночнику Дерии.

– Что за мужчина? Как он выглядел?

– Что ты думаешь? Что я его просветила насквозь и составила фоторобот? Я думала, что это был какой-то детектив из магазина или один из полицейских.

– И что ты ему сказала? – Мысли Дерии идут в ином направлении. – Ну, давай, подумай, Киви. Мне кажется, что меня кто-то преследует. Какой-то сталкер.

Ей странно произносить такие слова. Она словно сама себя объявляет жертвой. Но в чем ей можно себя упрекнуть – она или в самом деле параноик, или кто-то все же следит за ней.

– Но ты ведь можешь сказать, сколько ему лет, он толстый или худой, высокий или маленький?

– Средний, – отвечает Киви прерывающимся голосом. – Так, от тридцати до сорока, мне кажется, может быть, даже сорок пять. Незаметный. Просто нормальный тип, темная куртка, джинсы.

– Это может быть любой человек.

– Но не любой заговаривает со мной! – Киви застегивает молнию на куртке и вскакивает на ноги. – У меня и так хватает дерьма вокруг. Мне не нужно лишней нервотрепки, а потом еще и объяснений с тобой.

Она права.

– Садись, – просит Дерия. – Извини. Я сама сейчас немного нервничаю.

Киви опять опускается на свое кресло.

– О’кей, – бормочет она. – Я бы тоже нервничала. Что этот преследователь хочет от тебя?

– Если бы я знала. Не имею ни малейшего понятия. Я ведь никому ничего не сделала. До сих пор я думала, что мне, наверное, просто кажется что меня кто-то преследует.

– Насмотрелась фильмов?

Дерия пожимает плечами:

– Я тоже так думала, но если обращаются даже к тебе…

Киви кивает:

– Он знал даже твою фамилию. Может быть, твой бывший муж? Это очень похоже на уязвленную гордость. – Последнее слово она произносит с горечью. Она знает, о чем говорит.

– Это было бы похоже на него, – думает вслух Дерия. – Неужели ты действительно ничего не можешь вспомнить?

Киви держит в руке пустой стакан из-под сока и смотрит в него:

– Ты знаешь, у меня есть собственный опыт как избежать встреч с людьми, которые хотели бы добраться до меня. Люди могут спрашивать многое, но ты никогда не знаешь, чего или кого они действительно ищут. Я постаралась, чтобы этот тип не мог смотреть мне в лицо. – Она показала, как закрывала рукой лицо. – А потом я смылась.

– Понимаю.

– Я действительно сожалею, я ведь не знала…

– Да ничего, не морочь себе голову. Но если он появится еще раз…

– Я сделаю селфи с ним, абсолютно понятно. О’кей. – Киви вздыхает и поднимается со своего места. – Ну, значит, мне пора.

– Но мы договорились, что я тебя могу пригласить на ужин?

Киви вопросительно указывает на стол. Бутерброд с сыром, так и не тронутый, лежит на тарелке. Она заворачивает его в салфетку и засовывает в карман куртки.

– Это не считается, – говорит Дерия.

– Точно, это ведь ты украла у своего шефа, – отвечает Киви так громко, что люди за соседним столом могут это услышать.

Дерия вымученно улыбается, словно над плохой шуткой, когда стараешься быть вежливым.