Текст книги "Огненная дева"

– Я твоя девушка, – сказала Тео со всей искренностью, на которую была способна. – Твоя и только твоя.

– Я надеялась, что ты согласишься, – сказала Ханна и привлекла ее к себе. – Это будет идеально, вот увидишь. Возможно, мы сможем отложить кое-какие деньги, а потом, когда нам все надоест, отправимся куда-нибудь подальше.

– Куда? – спросила Тео с гулко бьющимся сердцем.

– Не знаю, куда угодно. Только ты и я.

Вот так все и началось. Сначала Тео продала немного травки – несколько порций по пять долларов для начинающих школьных курильщиков. Потом пошли слухи. Люди стали обращаться за другим товаром: транквилизаторами, стимуляторами, кислотой, грибами, за кетамином и героином. И чем больше заказов она получала, тем больше возможностей у нее было для встреч с Ханной, которая забирала деньги (всегда оставляя подруге ее долю) и давала новые наркотики. Тео никогда не видела парня, который снабжал Ханну товаром, и, когда она спрашивала о нем, та отвечала неопределенно и быстро меняла тему.

– Чем меньше знаешь, тем лучше, верно? – говорила Ханна. – На самом деле, это для того, чтобы защитить тебя.

Каждый раз, когда Тео приносила деньги, ей казалось, что они еще немного приблизились к совместному путешествию. Она представляла, как они садятся в красный «фольксваген» Ханны и просто уезжают, оставляя все остальное позади.

Чем дольше Тео занималась этим делом, тем решительнее становилась. Черт побери, она даже толкнула амфетамины той жирной даме из кафетерия, миссис Смолл. Однажды Тео застала ее плачущей в туалете и спросила, может ли чем-то помочь.

– Нет, спасибо, Теодора. Я просто устала, безумно устала.

– У меня есть средство, которое поможет вам и придаст энергии. Вы даже можете сбросить вес.

Она дала женщине две капсулы, немного беспокоясь, конечно. Но каким-то образом Тео знала, что добрая миссис Смолл не донесет на нее. И оказалась права: на следующий день, пока Тео стояла в очереди за самой дрянной лазаньей на свете, миссис Смолл наклонилась и прошептала:

– Ты можешь достать еще?

Тео улыбнулась. О да, она могла. За определенную цену она могла дать каждому все, в чем он нуждается.

Точнее, все, за исключением заветного дьявольского табака, который был похож на Святой Грааль в царстве наркотиков: о нем говорили только почтительным шепотом. Тео даже не была уверена в его существовании. Но школьники спрашивали ее об этом. Может ли она достать немножко? Пробовала ли она его? Знает ли она кого-то, кто пробовал?

– Я заплачу столько, сколько смогу, за одну дозу этого зелья, – сказал ей Люк, когда они заключали сделку с кокаином и обсуждали, что еще Тео сможет поставлять ему в будущем. – Если ты заполучишь его, позвони мне первому и называй свою цену.

* * *

В 15.45 она стоит перед кирпичным домом Ханны, нажав на кнопку звонка, и слышит из домофона голос подруги:

– Это ты, Тео?

Да, да, да.

Тео нравится, как Ханна произносит ее имя, в ее устах оно звучит как музыка. После очередного звонка дверь со щелчком распахивается, и Тео спешит вверх по лестнице. Ханна ждет в дверном проеме; она протягивает руки, и они целуются. Тео снимает шарф и оборачивает его вокруг шеи Ханны.

– Я сделала это для тебя, – говорит она быстро и с придыханием, пока Ханна снимает ее школьный блейзер и начинает расстегивать пуговицы свежей белой блузки.

– Чудесный шарф, – говорит Ханна, когда ведет Тео в спальню. – Сегодня все прошло нормально? Паренек отдал тебе деньги?

– Все отлично, – кивает Тео.

Позже, когда они лежат в постели, Ханна воркует:

– Не могу поверить, что ты связала это для меня. – И, обертывая шарф вокруг шеи: – Он такой мягкий!

Это единственный предмет одежды, который остался на Ханне, и он выглядит так безупречно, что у Тео перехватывает дыхание. У Ханны молочно-белая кожа с россыпью веснушек. Тео любит проводить пальцами от одной веснушки к другой, выдумывать формы и созвездия, видеть целую вселенную историй на коже Ханны. Историй о том, кто она сейчас, какой маленькой девочкой она была, какой она станет пожилой женщиной: Тео хочет знать все, каждую черточку Ханны.

– Он из мериноса и альпаки, – говорит Тео, вспоминая, как много времени она провела в вязальной лавке, стараясь выбрать лучшую пряжу.

– Никто еще ничего не вязал для меня, – говорит Ханна и проводит пальцами по узловатому алому шарфу.

Тео улыбается и застенчиво кусает губу.

– Даже мама или какая-нибудь старая тетушка? – спрашивает Тео.

Ханна трясет головой, плотнее заматывает шарф и закрывает рот и нос, так что видны только глаза.

Тео хочется сказать гораздо больше. «Останься со мной, и я свяжу тебе все, что захочешь, – свитера, шапочки, варежки из толстой пряжи». Но Тео не дура: она знает, как банально и нелепо это прозвучит. К тому же она всегда боится показаться маленькой девочкой перед Ханной, которая на три года старше ее и учится в колледже.

– Стало быть, все прошло хорошо? Багаж сдан, платеж принят?

– Никаких проблем. Его родители ничего не подозревают. Он, конечно, засранец, но пользуется популярностью в классе: получает хорошие оценки, и учителя его любят. Никто не заподозрит, что я продала ему две унции коки.

– Так где деньги? Можно посмотреть на них?

– Конечно. – Тео выскальзывает из постели и идет за своим ранцем. Ее маленькая сумочка лежит на полу рядом с кучей одежды; школьная форма похожа на странную лужицу, как будто человек внутри вдруг исчез.

Ранца нигде нет.

По коже Тео пробегают мурашки. Когда она пришла, ранец был при ней, верно? Она закрывает глаза и возвращается в недавнее прошлое.

– О, господи, – произносит она, и сердце с гулким стуком ухает куда-то вниз.

– Что такое? – спрашивает Ханна.

Черт. Черт. Черт. Последний раз она видела свой ранец, когда положила его на капот автомобиля Огненной Девы. Потом Тео смотрела, как девушка проглатывает огненный шарик, но тут пришел здоровый парень и принялся размахивать рюкзаком и вопить, чтобы они убирались прочь.

Тео оставила ранец на капоте. Ранец с книгами (включая подаренную Ханной «Принцессу и слона», которую Тео повсюду носила с собой), пакет с разными таблетками и две тысячи долларов в конверте.

Как она могла так облажаться?

– Я, э-э-э… – мямлит она, не желая показывать Ханне, какой беспросветной дурой она оказалась. – Я оставила ранец в школе.

– Что? Вместе с деньгами?

– Знаю, знаю, это глупо. Но не беспокойся, он в моем шкафчике. Просто я так спешила убраться оттуда и увидеть тебя, что позабыла о нем. – Тео сокрушенно кривит губы, показывая Ханне, как ей жаль.

Ханна выглядит бледной как призрак.

– Но деньги…

– Они в безопасности. Я заперла шкафчик.

– Ты можешь забрать их сейчас?

Тео на секунду задумывается, вспоминая высокого парня, размахивающего рюкзаком, и Огненную Деву с ее ножом, потом качает головой:

– Школа уже заперта. Завтра я первым делом отправлюсь туда и принесу деньги.

– Но мой друг придет сегодня вечером. Я сказала ему, что получу деньги.

Тео закусывает губу.

– Скажи ему, что у моего покупателя пока нет денег. Завтра он их получит.

В замке поворачивается ключ, и парадная дверь открывается.

– Крошка? – зовет мужской голос.

Тео все еще голая и стоит над своей одеждой. Она смотрит на Ханну, в чьих глазах мечется паника, когда та качает головой и прижимает палец к губам.

– Ты сегодня рано! – кричит Ханна и указывает на шкаф. – Прячься, – яростным шепотом добавляет она. – Скорее!

Тео с бешено стучащим сердцем подхватывает свою одежду. Ханна бросает ей шарф, она подхватывает его. Потом она прячется в шкафу и захлопывает дверцу в тот момент, когда распахивается дверь спальни. В шкафу темно и пахнет Ханной. Тео приседает над парой туфель, блузки на вешалках щекочут ей лицо. Она пытается затаить дыхание, когда слышит, как мужчина входит в комнату.

– Чем ты занимаешься? – спрашивает мужчина.

– Прилегла вздремнуть, – отвечает Ханна.

– Без одежды?

– Мне было жарко.

– Да, я вижу, что тебе жарко. Ты чертовски горячая. Иди сюда, – тихо говорит мужчина. Слышен звук поцелуев. Тео тяжело сглатывает, ее глаза горят, ногти впиваются в ладони.

Что это за урод?

Тео слушает, хотя и не хочет этого. Она хочет, чтобы в шкафу оказалась задняя дверь, окно, что угодно.

Мужчина что-то шепчет Ханне на ухо. Тео не слышит слова. Но она никогда в жизни не хотела кого-то убить. Если бы у нее был нож, как у Огненной Девы, она бы попробовала.

– Джереми, перестань, – говорит Ханна. – Я сейчас не в настроении.

– А выглядишь так, будто совсем не против.

– Внешность бывает обманчивой.

Шорох простыней.

– На ощупь ты явно в настроении, – тихо говорит мужчина по имени Джереми.

– Прекрати, – ворчит Ханна. – Я серьезно.

Снова какая-то возня. Скрип диванных пружин. Потом щелчок зажигалки. Тео ощущает резкий запах сигаретного дыма.

– Так маленькая алтарная девочка принесла деньги?

– Еще нет. Она позвонила и сказала, что сегодня парень не смог собрать достаточно денег. Но пообещал, что завтра утром все будет.

– Мне это не нравится. Не нравится, что она расхаживает с кокаином в ранце.

– Все нормально, Джереми.

– Откуда ты знаешь, что она не кинет нас? Не сбагрит товар и не убежит?

– Она этого не сделает.

– А-а-а, вот это верно. Потому что маленькая девочка влюблена в тебя, да? Ей так хочется, что просто невтерпеж. Как я мог забыть?

– Не надо, Джереми.

– Ты сердцеедка, Ханна, знаешь об этом? Тебе должно быть стыдно. Совращаешь маленькую девочку ради нескольких лишних баксов.

Тео еще крепче впивается ногтями в ладони.

– Это не так, – говорит Ханна.

– Знаешь, у меня начинается стояк, когда я думаю, как сильно эта девчонка хочет тебя.

Снова скрип диванных пружин, чмоканье поцелуев, потом безошибочный звук расстегиваемой молнии на ширинке.

Тео закрывает уши и зажмуривается. Пожалуйста, господи, не надо! Пусть они не начнут трахаться. Она этого не вынесет. Тогда она определенно убьет его; может быть, она убьет их обоих. Будет колотить по их тупым головам снова и снова, пока они не превратятся в кровавую кашу.

– Подожди, Джереми, – шепчет Ханна. – Давай сделаем это без спешки. Может, ты сходишь и принесешь бутылочку шабли? Ты же знаешь, что вино меня успокаивает, да?

– Только если ты пообещаешь остаться в таком же виде и будешь ждать меня здесь, в постели.

– Обещаю.

– Одна нога здесь, другая там, – говорит он и поспешно выходит из комнаты. Тео ждет, пока открывается и захлопывается входная дверь. Потом распахивает дверцу шкафа.

– Тебе нужно уйти до того, как он вернется, – сразу же говорит Ханна.

Тео молчит с опущенной головой, не желая даже глядеть на Ханну. Тео надевает трусики и юбку, свой лифчик, белую блузку и блейзер. Потом натягивает ботинки, но не трудится зашнуровывать их. Она плотно обматывает шарф вокруг шеи, так, что едва не задыхается, потом спешит выйти из комнаты.

– Тео! – окликает Ханна.

Тео останавливается, поворачивается и смотрит на Ханну. Та кажется старше, чем несколько минут назад, и ее глаза уже не голубые; она кажется едва знакомым человеком.

– Прости, – говорит Ханна.

Тео поворачивается и идет к двери; ноги словно резиновые, во рту – кислый привкус.

– Тео, – снова зовет Ханна.

Тео останавливается и ждет. Ждет и надеется. Может, Ханна скажет, что все это большая ошибка, скажет: «К черту Джереми, он ничего не значит, давай уедем отсюда прямо сейчас».

Но Ханна говорит совсем другое:

– Ты принесешь деньги завтра? Точно?

– Конечно, – отвечает Тео и уходит.

* * *

Тео бродит по улицам почти два часа, потом возвращается в кофейню, где они с Ханной сидели в первый день и обсуждали свои дурные привычки. (Тео призналась, что регулярно списывает на экзаменах, но ее самая дурная привычка состоит в том, что она влюбляется не в тех людей, которые ей нужны. Она тщательно выбрала слово люди, чтобы Ханна поняла намек.)

Тео садится в одну из зеленых кабинок и заказывает кофе. Она перебирает композиции в музыкальном автомате, думая о песнях, которые могли бы понравиться Ханне: джазовые баллады, старые блюзы и кантри. Потом Тео останавливается. Не имеет значения, что хочет слушать Ханна, потому что ее здесь нет. Она у себя дома, трахается с Джереми.

Тео достает мобильный телефон и проверяет СМС, но есть только одно сообщение от матери, где сказано, что она задержится на работе допоздна и не сможет взять ничего на ужин. Тео пишет маме: «Не беспокойся. Я в библиотеке, готовлюсь к экзамену. Перехвачу сэндвич по дороге домой».

Тео знает, что нужно сделать. Она вернется к автомобилю Огненной Девы и найдет способ вернуть свой ранец. Остается лишь молиться о том, что девушка и ее парень не ударились в бега, разжившись шальными деньгами.

Тео допивает кислый кофе и идет по направлению к школе.

Уже стемнело, и она старается держаться в тени. Она заберет ранец и принесет деньги Ханне, оставит их прямо у ее двери. Без предупреждения. Без нежных прощаний. Одно проклятие напоследок, и всего хорошего. Она никогда больше не будет говорить с Ханной.

Сейчас Тео ясно видит, какой идиоткой она была. Конечно, у нее были подозрения, но все оказалось гораздо хуже, потому что этот козел Джереми с самого начала знал ее роль. Она представляет, как Ханна и Джереми валяются в постели; они смеются над ней, называют ее маленькой алтарной девочкой. Такой глупой и жалкой. Своей дойной коровой. Своим кассовым аппаратом.

Тео сглатывает комок в горле, стараясь не заплакать и сосредоточиться на том, что нужно сделать. Она механически переставляет ноги и движется по тротуару, как автомат с заложенной программой.

Вскоре она видит большую каменную церковь, школу и заброшенный участок, отгороженный от улицы выкрошенной кирпичной стеной. Церковь и школа ярко освещены, словно на съемочной площадке, но участок скрывается в темноте и тенях. Тео видит лишь очертания стены и кучу старых покрышек у пролома.

Тео медленно крадется внутрь, огибая кучи мусора и не сводя глаз с автомобиля. Она следит за движением и внимательно прислушивается, но не видит и не слышит ничего необычного. Под ногами хрустит гравий, битый кирпич и стекло, прежде чем она добирается до сорняков. Природа пытается взять свое, но не добивается успеха, потому что земля отравлена; даже сорняки вырастают жалкими уродцами.

Оказавшись рядом с автомобилем, Тео низко наклоняется. Может быть, они все-таки заглянули в ранец, обнаружили деньги и отправились кутить напропалую, не в силах поверить в такую удачу.

Но нет. Заглянув в заднее окошко, она видит, что парень и Огненная Дева спят на заднем сиденье, обнявшись и накрывшись одеялами. Тео ищет взглядом свой ранец, но не может его найти. Она вспоминает о ноже Огненной Девы и представляет, что произойдет, если та вдруг проснется и обнаружит, что за ней подглядывают. Кроме того, нельзя забывать о парне и его рюкзаке. Кто знает, какое оружие он там хранит?

Она крадется к переднему бамперу автомобиля и заглядывает в треснувшее ветровое стекло. На передних сиденьях ничего нет. Она замечает на приборной доске случайный набор предметов: ржавые металлические шестеренки, разбитая стеклянная бутылка, сушеные цветы, мотоциклетные очки. Ранца нигде нет. Огненная Дева ворочается и стонет во сне. Тео пригибается к земле и старается не дышать.

Вот дерьмо.

Минуту спустя она осмеливается снова заглянуть в салон и видит, что Огненная Дева снова лежит неподвижно. Но лучше не испытывать свою удачу.

Завтра. Завтра Тео первым делом вернется сюда еще до первого звонка. Может быть, тогда парень уйдет и у нее будет возможность поговорить с Огненной Девой без посторонних. Если придется, Тео предложит девушке какую-нибудь награду. Даст ей пару таблеток или что-то еще, чего она захочет. Или, может быть, просто скажет ей правду: «Без этого ранца мне крышка». Тео представляет, как рассказывает историю целиком: как она познакомилась с Ханной, как ее использовали и обманывали. Тео скажет, что теперь хочет только отдать деньги и навсегда покончить с этим. Ей кажется, что Огненная Дева сможет понять ее. Иногда в жизни приходится делать тяжкий выбор, а иногда не остается другого выбора, кроме плохого.

Тео отодвигается и поспешно уходит от автомобиля к проему в стене, который ведет на улицу между лавкой автомобильных запчастей и закрытой булочной. Тео замечает движение.

Животное? Нет, это что-то слишком большое для животного.

В переулке видна фигура: человек, стоящий в тени, спиной к стене. Он смотрит прямо на Тео. Она не может различить никаких подробностей и видит только бледный промельк лица, ныряющего в тень за воротником длинного плаща.

Тео застывает на месте, потом резко поворачивается и бежит через заброшенный участок, перепрыгивая через низкую часть разрушенной стены и направляясь в сторону ярко освещенного входа в церковь. Топот и хруст кажется достаточно громким, чтобы разбудить Огненную Деву и ее приятеля, но Тео стискивает зубы и продолжает бежать. Она не рискует оглянуться до тех пор, пока не оказывается на тротуаре. Никого. Кого бы она ни видела, он исчез; возможно, она напугала его так же, как он напугал ее. В автомобиле Огненной Девы так же тихо и спокойно, как и раньше. Тео бежит трусцой к Саммер-стрит, испытывая облегчение от того, что через несколько минут окажется в своей квартире.

Некко

Некко видит во сне своего отца. Его мастерскую, маленький сарай из листового алюминия на заднем дворе, этот сарай был одним из ее любимых мест, несмотря на сумрак и духоту.

Папа сидит у верстака посреди хаотичного набора пружин, шестеренок, кусочков дерева и металла. Здесь стоит успокаивающий запах смазки, ржавчины и дыма из папиной трубки.

Одно из его лучших созданий летает кругами вокруг них: маленькая механическая летучая мышь с кожаными крыльями, прикрепленная к потолку на проволочной нити. Она летает по кругу, шестеренки тикают, как часы, крылья мерно хлопают. Некко всегда хотела перерезать провод и отпустить летучую мышку в ночь.

Самое пугающее изобретение ее отца стоит на верстаке, покрытое белой холстиной, как труп. Но сейчас папа не работает с этой машиной. Его внимание сосредоточено на чем-то еще.

– Над чем ты работаешь? – спрашивает Некко.

Механизм под брезентом содрогается, потом начинает двигаться, слегка поднимаясь и опадая, как будто он дышит. Она слышит глухое потрескивание статического электричества.

Некко хочет убежать, но вместо этого заставляет себя двигаться вперед, переставляя ноги, словно идет по льду за отцом. На нем кожаный фартук, рабочая джинсовая рубашка и грязные штаны цвета хаки. Его правая рука опускается на верстак: он держит большую швейную иглу. В левой руке что-то спрятано, но Некко пока не может это увидеть.

– Папа? – говорит она и легко кладет ладонь ему на спину.

Он поворачивается, и Некко пытается закричать, но не может издать ни звука. Вместо левого глаза у него толстый телескопический монокль, пришитый к глазнице плотной черной ниткой. По щеке отца течет кровь.

Он раскрывает левую руку и показывает ладонь, где лежит его глазное яблоко – знакомый шарик с темной радужкой, который смотрит на нее.

– Это для того, чтобы присматривать за тобой, – говорит он.

* * *

Некко просыпается с сильно бьющимся сердцем, солнечный свет бьет ей в лицо. Лучи падают через треснувшее ветровое стекло «Понтиака»; свет такой яркий, что кажется, будто он пульсирует и мерцает, как близкий огонь. Около минуты Некко просто лежит, греясь на солнце и отгоняя ужасные образы из сна. Она слышат, как дети на улице торопятся в школу. Звонит церковный колокол: динь-дон, динь-дон.

Некко слушает перезвон, думает о церкви и о том, что никогда не была внутри. Потом ей на ум приходит какая-то глупость: металлическая открывалка для бутылок с магнитом на обратной стороне, прилепленная к глянцевито-белому холодильнику. Они пользовались ею для того, чтобы открывать банки сока, бутылки лимонада и любимого имбирного пива Эррола. Мама называла открывалку «церковным ключом», и это казалось забавным, как будто церковь была большой бутылкой, ожидающей, когда ее откроют.

Потом Некко вспоминает о ключе на шее у Гермеса. О таинственной вещи, которую он собирается ей показать. Некко начинает нервничать, и волосы по всему телу встают дыбом; ей не нравятся сюрпризы. Но, может быть, это приятный сюрприз? Может быть, обещание Гермеса сбудется, и все будет хорошо? Она перекатывается на бок, собираясь разбудить этого засоню, который отведет ее к своему большому секрету.

С ее губ срывается крик, прежде чем она успевает справиться с собой. Это настоящий крик: пронзительный и безумный. Такой звук не может исходить от нее. Это не она кричала.

Гермес лежит на спине, восковой и неподвижный, как манекен. Его лицо покрыто вязкой кровью, заляпавшей рубашку, одеяло и даже ее собственную одежду.

В его левой глазнице торчит розовая вязальная спица.

Некко закрывает глаза и чувствует, как вода подхватывает ее огромной, мощной волной, превращая все остальное во тьму и холод, наполняя рот и легкие. Собственный крик кажется глухим и отдаленным. Голос из-под воды. Голос утопающего человека.

Потом появляются другие звуки. Приближаются дети, монахини и учителя. Они окружают автомобиль и заглядывают в окна, как в аквариум.

Их губы шевелятся, и сначала Некко не может понять, что они говорят. Не слышит их голоса из-за своего безумного крика.

Наконец их слова прорываются наружу.

– Он мертв! Она убила его!

Теперь кричит кто-то еще. Кого-то выворачивает наизнанку. Она из монахинь начинает молиться.

– Это одна из вязальных спиц, которые ей вчера подарила Тео, – верещит мальчишка в очках. – Она воткнула спицу ему в глаз! Я всегда знал, что она опасна.

Кто-то сообщает, что полиция уже в пути.

Мама говорила: «Никогда не верь жужубам. Ничего им не говори. Если они придут за тобой, беги».

Они пытались найти Некко после гибели мамы. Они задавали вопросы. Приходили в маленькую хижину под мостом, где она с мамой жили в хорошую погоду, и рылись в их вещах. Они допрашивали других Глотателей Пламени. Некко наблюдала за ними с другого берега реки. Она видела их и знала, что больше не должна возвращаться в маленький дом, который они построили из старых грузовых палет и плавника. У нее не было шансов вернуться и в другое их убежище, Зимний Дом. Она провела несколько недель, переходя с места на место и отсыпаясь под мостами или в старых канализационных тоннелях. Потом она познакомилась с Гермесом.

Она не позволит жужубам найти себя. Не сейчас. Только не так. Они отправят ее за решетку, не задавая никаких вопросов. «Взята с поличным», – скажут они, и она окажется в их власти – с руками, запятнанными кровью, со словами, которым никто не поверит.

Некко переводит дыхание и чувствует, что начинает двигаться, медленно, дергаясь и неуклюже, словно ее тело превратилось в марионетку, которой она управляет. Она находит на полу автомобиля рюкзак Гермеса и сует туда куклу Надежду. Вспоминает, что кукла могла открывать и закрывать глаза и поворачивать голову до того, как заржавели шестеренки. Теперь один ее глаз открыт, другой закрыт. Лицо грязное, волосы свалялись. Некко слышит вдалеке вой сирен и начинает двигаться быстрее. Она хватает золотой медальон с фотографией маленького папы с луком в руках и широким ремнем на поясе, в костюме Робин Гуда, зелено-коричневом, как дерево. Она натягивает сапоги, тянется за ножом и, не глядя в лицо Гермесу, аккуратно перерезает шнурок на его шее и прячет ключ.

Она перебирается на переднее сиденье, протягивает руку вниз, чтобы ухватить ранец с деньгами и таблетками, и тоже пихает его в рюкзак.

С ножом в руке она выбирается из «Понтиака»; дети вокруг разбегаются с криками.

– Господи, у нее нож!

Некоторые из них выбегают на улицу и стоят в тени церкви. Другие просто медленно пятятся, глядя на Огненную Деву. Они никогда не видели ничего подобного. Настоящего чудовища прямо перед собой.

Кровь на ее руках, кровь на рубашке. Пятна крови даже на спине, отчего ткань липнет к коже. Некко вдыхает сладковатый, железистый запах крови и думает, что ее может стошнить. Она делает еще один глубокий вдох.

Сирены приближаются. Жужубы скоро будут здесь.

С бешено колотящимся сердцем Некко надевает тяжелый черный рюкзак и пускается бежать. Ей кажется, что они попытаются остановить ее, но дети и монахини расступаются перед ней, словно море перед Моисеем.

Ее ноги работают быстро, как пружины; они выносят ее через проем в стене и посылают вдаль по переулку между лавкой автозапчастей и заброшенной булочной с разбитыми окнами. Некко лавирует между зданиями, ныряя в переулки и тупики, пробираясь через ограды, проскальзывая между мусорными баками и трейлерами с ранними утренними поставками, стоящими у разгрузочных доков.

Она срезает путь по воняющему мочой проулку за баром «Милл-Сити» и огибает ржавые полуразобранные газонокосилки и снегоуборщики, выстроенные вдоль кирпичных стен маленького автосервиса. Она знает тайные проходы Бернтауна, его сумрачные и позабытые места, которые остаются незаметными для студентов колледжа и благопристойных горожан, гуляющих по улицам. Существуют два города: их город и ее город, и ей известно, как ориентироваться в обоих.

Она достигает Оранж-Гроув-авеню (глупое название, поскольку здесь слишком холодный климат для апельсиновых деревьев), ныряет под низкий карниз на восточной стороне и следует по канализационному тоннелю под улицей, пока наконец не выходит к реке.

Здесь масса укрытий: кусты, раскидистые деревья, куманика. Не считая парка на другом берегу реки, это самое большое пятно незастроенной земли в городе. Здесь растут кривые яблони со спутанными ветвями, кусты малины и ежевики, рогоз, чьи жареные корни так приятны на вкус, лапчатые папоротники, годные для весеннего сбора, дикий лук со стрелками для салата и луковицами для супа, лилейник с оранжевыми цветами, которые можно употреблять в пищу, и стеблями, которые можно варить как спаржу, и кусты сумаха с гроздьями ягод, похожими на ворсистые факелы, которые можно вымачивать в воде для получения розового лимонада. Однажды Некко застала медведя, пьющего из реки. Настоящего черного медведя почти в центре города. Это было вскоре после гибели мамы, и Некко больше всего хотелось, чтобы мама это увидела.

Теперь Некко сидит под узловатым деревом, чьи ветви касаются земли. Она слушает вой сирен, затихающий вдали. Переводит дух и снова трогается с места вверх по течению, держась под прикрытием.

Мама хорошо научила ее.

Если Некко и умеет что-то делать здорово, так это бегать.