Текст книги "Огненная дева"

Тео

Мама уже ушла к тому времени, когда Тео слезает с кровати, одевается и спускается вниз. Ее мама работает в банке Эшфорда. Недавно она получила должность начальника отдела; насколько известно Тео, это означает лишь то, что ей надо приходить туда на полчаса раньше и засиживаться допоздна. Очевидно, что награда не стоит затраченных усилий.

На столе рядом с пустой кофейной кружкой лежат два «поптарта»[8]8
  Прямоугольное печенье с двухслойной начинкой компании Kellog, продается в одинарных упаковках (прим. перев.).


[Закрыть] в упаковках (разумеется, с черникой), а на маркерной доске на холодильнике оставлена записка: «Так или иначе, а я БУДУ дома к ужину. Китайская еда навынос сойдет? Увидимся вечером, целую, мама».

Домашний вечер с мамой и китайской едой выглядит идеально. Как раз то, что нужно, чтобы попытаться забыть о Ханне. И к тому времени Тео уже покончит с неприятностями. Она свернется на диване, возьмет креветки с кисло-сладким соусом и расскажет маме, как прекрасно идут дела в школе. Тео поделится своим энтузиазмом насчет поступления в колледж в следующем году (она уже выбрала колледж Двуречья и даже не рассматривает другие варианты из-за щедрых грантов для студентов с низким доходом из Эшфорда) – в общем, выложит на блюдечке сладкую чепуху, которая так нравится маме. С мамой всегда просто изображать хорошую девочку, которая получает высшие баллы, ходит по воскресеньям в церковь и тратит свободное время на чтение, учебу и вязание. Девочку, которую мальчики иногда приглашают на свидания, но она вежливо отказывается. «В конце концов ты найдешь подходящего молодого человека, – говорит мама. Ее добренькая, благонамеренная мама со скромной стрижкой и дешевыми брючными костюмами из полиэстера, которые постоянно облезают. – Может быть, это случится, когда ты поступишь в колледж».

«Может быть», – с улыбкой отвечает Тео и кивает. Иногда ее жизнь кажется сплошным притворством.

Тео наливает в кружку тепловатые остатки кофе, пьет залпом, бросает в сумочку запечатанные «поп-тарты» и направляется к выходу с намерением вернуть ранец до того, как прозвучит первый удар колокола, заменяющий школьный звонок в католической школе. Тео быстро шагает по Саммер-стрит. Улица запружена автомобилями, грузовыми фургонами, автобусами и редкими велосипедами. Никто никому не смотрит в глаза. Все выглядят изможденными и несчастными. Мимо зигзагами проезжает парнишка на скейтборде; его плеер играет так громко, что Тео слышит ритм через наушники. На обочине пожилая женщина толкает магазинную тележку со всеми своими пожитками, не обращая внимания на автомобильные гудки. Женщина хромает и пользуется тележкой как ходунками.

Тео уже почти на месте, осталось пройти несколько домов, когда телефон в кармане ее блейзера начинает вибрировать. Она достает его, уже зная, кто звонит, и внушает себе, что отвечать не нужно. Но Ханна уже двенадцать раз звонила с прошлого вечера и оставляла сообщения вроде «Мне нужно поговорить с тобой; перезвони, пожалуйста». Кажется, что с каждым разом ее призыв становится все отчаяннее.

Хорошо. Пусть немного попереживает, сука.

Тео смотрит на часы. Проклятие. Даже если с Огненной Девой все пройдет гладко и Тео без возражений получит ранец, у нее не останется времени, чтобы сбегать к Ханне и вернуться в школу до начала уроков. Придется пропустить химию, самый трудный, но любимый предмет. Ничего, все обойдется. Мистер Маккиннон пишет в ее табеле успеваемости замечания вроде «Тео – это ученица, о которой преподаватель химии или физики может только мечтать». Она скажет ему, что у нее разболелась голова, и предложит остаться после уроков, чтобы выполнить лабораторную работу.

Дрожащими пальцами она вынимает из сумочки пачку сигарет и закуривает. Тео старается не думать о Ханне и пытается сосредоточиться на том, как заберет свой ранец у Огненной Девы. Тео приходит к выводу, что честность будет лучшим оружием. Тео не сомневается, что девушка заглянула в ранец и нашла деньги. «Они на самом деле не мои, – скажет Тео. – Они принадлежат другому парню. Не знаю, что он сотворит, если я не верну деньги».

Конечно, Огненная Дева поймет это. Она знает об опасности. Об ужасных ошибках, которые совершают люди. Тео поняла это вчера за те пять минут, которые находилась рядом с ней.

Она поворачивает на Черч-стрит, и тут сигаретный дым застревает у нее в горле, а сигарета выпадает из пальцев.

Там стоит несколько полицейских автомобилей и фургонов; некоторые копы даже приехали на велосипедах. Рядом находятся передвижная телестанция со спутниковой тарелкой, машина «Скорой помощи», а вокруг – толпа людей, собравшихся на тротуаре.

Тео ускоряет шаг. Сперва ей кажется, что что-то случилось в школе. Возможно, стрельба – очередной психованный подросток слетел с катушек, – но тогда почему так рано, еще до начала учебного дня? Потом она видит желтую ленту, огораживающую место преступления, заброшенный участок на другой стороне улицы. Она растянута поперек остатков старой кирпичной стены. Тео уже почти пришла и теперь, глядя поверх низкой кучи мусора, видит, как двое мужчин в перчатках обыскивают автомобиль Огненной Девы.

«Нет, – думает Тео и трясет головой, как будто хочет вернуть все обратно. – Нет, нет, нет».

– Тео. – Она чувствует сильную руку у себя на запястье, поворачивается и видит Люка. Он бледный и потный; он снял свой школьный галстук и расстегнул рубашку.

– Что происходит? – спрашивает Тео, глядя на автомобиль и рой полицейских вокруг него. Это пятно крови на открытой дверце?

– Ты, блин, не поверишь! Это Огненная Дева: она прямо-таки заколола того парня, который вчера прогонял нас. Убила его и смылась.

– Не может быть! – Тео вспоминает, как они спали в обнимку под одеялом.

– Я сам это видел, – дрожащим голосом говорит Люк. – Я рано появился здесь. Она завопила, и мы прибежали сюда. Господи, Тео, там было так много крови! – Люк понижает голос. – Копы спрашивали про тебя.

– Про меня? – повторяет она, но уже понимает, почему. Конечно же, из-за ранца. Полицейские нашли ее ранец в салоне автомобиля вместе с книгами, удостоверением, пакетом наркотиков и конвертом с деньгами.

Тео оглядывается по сторонам, гадая, куда лучше направиться, где меньше полиции. Тео не побежит; так она лишь привлечет к себе внимание. Она спокойно уйдет. Но куда? К Ханне? Ни в коем случае. Ханна – последний человек, который может помочь ей сейчас: когда она узнает, что копы забрали деньги, то совсем взбесится.

– Ты не скажешь, что это я вчера привел тебя сюда, ладно? – быстрым шепотом говорит Люк. – Ни слова о том, что произошло вчера по пути сюда.

Бедный Люк со своим грантом на обучение в Йеле и безоблачной жизнью, которая может рухнуть, если кто-то узнает, что он недавно приобрел партию кокаина на две тысячи долларов. И как обычно, он думает только о себе. А другого парня убили.

Убили.

Тео все еще не может в это поверить. Она думает о ноже, пристегнутом к сапогу Огненной Девы, о шестидюймовом отточенном клинке. Но почему? Что парень сделал, чтобы заслужить такое?

– Само собой, – резко бросает Тео Люку, отворачивается от него и переходит улицу, глядя на мостовую.

Тео направится к школе, потом обойдет здание, выйдет на Сикамор-стрит и зигзагами вернется домой. Там быстро соберет все деньги, какие сможет найти, упакует сумку и уйдет. «И куда же ты направишься?» – мысленно спрашивает Тео. У нее нет таких друзей или родственников, которые могли бы принять ее у себя, предложить укрытие. У нее никого нет, кроме мамы. И Ханны… ладно, у нее была Ханна. Теперь нет.

Тео вспоминает женщину, хромавшую с магазинной тележкой, набитой грязной одеждой, старым одеялом и другими сокровищами. Она думает об Огненной Деве – о том, какой могла быть ее жизнь до того, как она поселилась в автомобиле, о том, какой путь привел ее на тот заброшенный участок. Это ли предстоит в будущем и ей самой?

– Теодора? – окликает мужской голос за ее спиной. – Теодора Суини?

Нет! Кровь стучит в ушах. Бегство будет признанием вины, а убежать все равно не получится: копы в мундирах стоят впереди по обе стороны улицы.

Тео медленно оборачивается.

Один из мужчин в штатском направляется к ней. У него короткие темные волосы и большие квадратные очки в стиле Кларка Кента.

– Вас зовут Теодора? Один из ребят на улице сказал, что это вы.

– Да, – говорит Теодора. Попалась. Ее поймали. Все кажется таким обыденным: никакой бурной погони, никакой драмы. Только один вопрос: «Вас зовут Теодора?»

– Я детектив Спаркс. У меня к вам несколько вопросов.

Он достает маленький блокнот и ручку. Тео кивает. Ее лицо горит, руки влажные от пота.

– Вы знаете девушку, которая жила в том старом автомобиле?

Тео качает головой:

– В общем-то нет. Люди называют ее Огненной Девой. Я впервые встретилась с ней вчера.

– Значит, до вчерашнего дня вы с ней не разговаривали?

– Нет.

– Но вы знали о ней?

– Конечно. Мы все знали. Она живет в автомобиле. Она появилась там после начала учебного года.

– Вам известно, откуда она пришла? Вообще что-нибудь о ней?

Тео качает головой.

– А молодой человек, который иногда оставался с ней? Вы с ним встречались?

–. Вчера он прогнал нас… когда мы разговаривали с ней.

– О чем вы с ней беседовали?

Ее лицо пылает.

– Я… если принести ей подарок, то она покажет вам фокус. Она глотает огонь.

Он что-то пишет в блокноте.

– Значит, вы принесли ей подарок?

– Да. То есть я дала ей немного сладостей. А потом вязальные спицы и клубок пряжи. Конечно, все это глупости, но мне было любопытно. Многие ребята говорили о ней, и я решила сама посмотреть. Хотела увидеть фокус. И правда, он был очень ловкий. Она держала в руке огненный шарик, а потом открыла рот и проглотила его… – Тео неловко умолкает.

– Вы можете описать вязальные спицы и пряжу?

Вопрос такой неожиданный, что она на секунду задумывается:

– Ну да, конечно. Пряжа была темно-алая, барочной марки: меринос и альпака. А спицы были из розового алюминия. Восьмой размер.

Детектив кивает:

– Вы можете что-нибудь еще рассказать об этой девушке; может, вы что-то видели или слышали?

– Пожалуй, нет.

– И вы никогда не слышали ее настоящего имени? Она вам не говорила?

– Она не сказала ни слова. Ребята рассказывали, что она не может говорить… что она немая или что-то в этом роде. Они говорили, что у нее обгорело горло от того, что она часто глотала огонь. – Теперь Тео говорит уверенно, распространяя чужие сплетни.

– Значит, последний раз вы видели ее вчера во второй половине дня? – Детектив смотрит ей в глаза, и Тео чувствует, как у нее перехватывает дыхание. Вчера поздно вечером она снова видела Огненную Деву и ее парня, спавших в обнимку. Они выглядели так мирно; его рука крепко обнимала ее.

– Да, – отвечает Тео, хотя и не сомневается, что детектив распознает эту ложь.

– И в какое время это было? – спрашивает он.

– Сразу после уроков. В три часа.

Он кивает.

– Я попрошу вас позже прийти в участок и повторить ваши показания. Можете привести с собой родителей.

– Я… меня арестуют? – спрашивает Тео. Ее мать будет страшно разочарована. Она будет чувствовать себя виноватой и думать: «Если бы я больше времени проводила дома и лучше заботилась о ней, то этого бы не случилось».

– Арестуют? – Он выглядит удивленным. – Разумеется, нет! Я всего лишь задам вам те же вопросы, что и сейчас, только их напечатают.

– Не понимаю, – говорит Тео.

– Судя по всему, одна из ваших вязальных спиц послужила орудием преступления.

– Одна из вязальных спиц?

– Боюсь, я ничего не могу к этому добавить. – Он возвращается к предыдущей странице блокнота. – В школе сообщили ваш адрес: Вайн-стрит, дом 6, квартира 3В. Номер вашего телефона 555—29–49. Это правильная информация?

– Да.

– Хорошо. Вскоре я свяжусь с вами и назначу время.

– Ладно, – в каком-то оцепенении говорит Тео.

– Спасибо за содействие, – говорит детектив. Он поворачивается и направляется к толпе на заброшенном участке. Тео секунду стоит неподвижно, потом поднимается на крыльцо и входит в школу, потому что школа внезапно кажется самым надежным местом на свете.

Некко

Некко наконец достигает того места, где обычно купалась мама, прямо под старым мостом, с которого она потом прыгнула в реку.

В первые дни после смерти мамы Некко посещала это место. Она садилась на берегу, смотрела на Стальной мост и представляла, как мама стоит на краю с раскинутыми руками, словно огромная птица, готовая к полету.

«Почему, мама? Почему?»

Потом она снова и снова воспроизводила последние моменты их совместной жизни, словно закольцованную пленку воспоминаний, безуспешно пытаясь понять, что она могла сделать по-другому, как могла спасти свою мать.

В то последнее утро Некко рано ушла собирать банки и бутылки и обнаружила хороший улов. Именно она распоряжалась деньгами и определяла, когда запасы нуждались в пополнении, когда приходило время добыть больше денег, украсть в магазине очередную банку кофе или пачку сахара. Некко заботилась о том, чтобы у них хватало еды. Мама больше не отвлекалась на тривиальные вещи вроде продуктов или их происхождения. Каждый раз, когда Некко выражала беспокойство по этому поводу, мама говорила: «Великая Мать даст все, что нужно». «Как же, держи карман шире!» – думала Некко и отправлялась на свалку или на пиратскую вылазку в магазин.

Некко и ее мать неплохо питались тем, что выбрасывали другие люди: черствым хлебом, увядшими овощами, супом из мятых банок, слегка подпорченными фруктами. Они наполняли кладовую в Зимнем Доме мятыми пачками чая, вскрытыми пакетами муки, сахара и крупы с истекшим сроком годности. Они наполняли бутылки водой из раковин в общественных туалетах и питьевых фонтанчиков.

В то утро Некко вернулась в Зимний Дом с пятнадцатью долларами, вырученными за собранные банки и бутылки, и собиралась отвести маму в ее любимый кафетерий «Кофейная чашка», где можно было приобрести бездонную чашку за один доллар. Если там будет одна из дружелюбных официанток, им дадут дополнительную порцию рогаликов с пакетиками джема и мармелада. Мама любила мармелад. Они усядутся в зеленой виниловой кабинке, положат в кофе побольше молока и сахару и включат старомодный музыкальный автомат на столе. Мама знала все песни и иногда тихо подпевала, вспоминая лучшие времена.

Но, вернувшись домой, Некко обнаружила, что мама пакует вещи.

– Что происходит? – спросила Некко.

– Я решила, что сегодня нам нужно спуститься вниз по реке. Вернуться в лагерь. – Мама суетливо бегала вокруг, беспорядочно бросая вещи в коробки и сумки.

В холодные месяцы Глотатели Пламени рассеивались, находя укрытие в сточных тоннелях, заброшенных зданиях и других местах, где можно было уберечься от холода. После таяния снегов, когда деревья только начинали покрываться зеленью, они встречались в лагере под мостом Блэчли.

– Не слишком ли рано? – поинтересовалась Некко. – Ночи еще холодные, и мисс Эбигейл с остальными еще не вернулись.

– Думаю, нам будет полезно снова оказаться на свежем воздухе, – сказала мама. – Мы слишком долго сидели в духоте. Остальные скоро вернутся, а мы тем временем все для них обустроим.

По правде говоря, Некко скучала по обществу других женщин, особенно мисс Стелы. Некко не хватало совместных прогулок по лесам, полям, пустырям и болотистым местам в речной пойме ниже по течению, где они собирали съедобные растения.

– Почему бы тебе не перенести первую партию груза? – сказала мама. – Разведи хороший костер, и мы сделаем лепешки. Сполосни большую кастрюлю и поставь варить бобы. У нас будет настоящее домашнее торжество. Остальные почуют еду и быстро вернутся в лагерь.

Некко согласилась и нагрузилась припасами, включая бобы, коричневый сахар, патоку и консервированные помидоры, чтобы сразу приступить к делу.

– Я скоро приду, – пообещала мама.

Но так и не пришла.

* * *

Некко снимает рюкзак и тяжелые кожаные сапоги. Потом, не раздеваясь, входит в мутную реку. Ее пронзает холод. Здесь мелкая вода и песчаное дно, удобное для ног, но нужно беречься битого стекла и ржавого железа. Она низко приседает, окуная черные штаны и серую блузку – это единственный наряд, в котором она последнее время чувствует себя комфортно, потому что постепенно выросла из другой одежды.

До Потопа, когда она была ребенком, Некко любила плавать. Теперь она не выносит воду. Начинает паниковать, когда вода поднимается выше колен. Некко входит в реку, чтобы сполоснуться, но не задерживается в воде.

Она чувствует ледяной поток, который струится вокруг нее и омывает одежду. Некко наклоняется, набирает пригоршни песка и начинает оттирать пятна. Бурая вода кружится вокруг нее, становясь мутно-красной, и Некко думает, как хорошо, что здесь нет акул. Вообще нет рыбы и даже лягушек. Вода слишком грязная. Выше по течению находится старая бумажная фабрика, и видно пенистую и вонючую белую массу, которую сливают прямо в воду.

Некко решает побыстрее выйти из воды, не только из-за леденящего холода, но и потому, что эта вода вредна для маленького головастика, который растет внутри нее.

Она запрокидывает голову, чтобы сполоснуть волосы, и смотрит на облупившуюся зеленую краску металлической рамы моста, на огромные бетонные опоры, которые поддерживают мост. Некко думает о жизни, происходящей наверху, об автомобилях, водители которых не имеют понятия, что она находится здесь, в нижнем мире Эшфорда. Потом ее пронзает мысль, такая тревожная, что Некко сразу же отгоняет ее прочь. Что, если мать была права? Что, если дурной человек, тот самый Змеиный Глаз, на самом деле охотился за ними? Что, если это он убил Гермеса?

Нет, внушает себе Некко. Это невозможно. Она не поддастся этому безумию. Нужно придерживаться фактов.

Покрышки автомобилей, проезжающих по металлическому мосту, издают протяжные поющие звуки.

Мама называла его Поющим мостом – не только из-за автомобильного шума, но и из-за птичьих песен. Здесь гнездятся сотни, может быть, тысячи голубей, и они тихо воркуют; это не вполне песня, скорее довольные звуки. Когда Некко прищуривается и смотрит вверх, она видит голубей, снующих между опорами, как будто сам мост является живым и дышащим, воркующим существом.

Тем не менее металлические конструкции моста покрыты белым птичьим пометом. Мама называла его гуано. В ее устах даже название дерьма могло звучать экзотично.

– Мама, – говорит Некко, опустив голову в воду и слыша только шум текущей воды. Она знает, что бесполезно разговаривать с мертвыми – это лучше оставить Глотателям Пламени, чьи головы затуманены зельем, – но все равно находит в этом определенное утешение. – Хотела бы я, чтобы ты посоветовала, что делать дальше.

Некко вспоминает аппарат, собранный отцом, «телефон для мертвых» конструкции Эдисона. Она не разрешает себе думать о нем, но теперь позволяет воспоминаниям вернуться. Однажды, когда ей было десять или одиннадцать, она проникла в папину мастерскую посреди ночи и включила аппарат, хотя ей не разрешали ходить в мастерскую в отсутствие отца, и она представить не могла, какие у нее будут неприятности, если ее поймают. Но ее тянуло туда. Она задавала вопросы о механизме, умоляла отца хотя бы разок включить аппарат, чтобы посмотреть, как он работает. Но отец лишь качал головой и говорил, что этого не будет никогда.

«Возможно ли это? – гадала она. – Говорить с мертвыми!»

Она даже знала, с кем хочет поговорить: со своей бабушкой Элизабет, которую видела только на фотографиях.

Ориентируясь лишь при свете луны, она прокралась в мастерскую, где стояла в темноте, пока ее глаза не приспособились к освещению, а потом сняла брезент, закрывавший аппарат Эдисона. Она включила тумблеры, посмотрела, как нагреваются трубки, услышала шум статики в динамике. Потом взяла трубку, похожую на старомодный телефон из черно-белых кинофильмов, и нерешительно заговорила:

– Бабушка? Элизабет Сандески? Ты слышишь?

Она не знала, как это работает; можно ли обращаться к конкретному человеку?

– Это я, Эва. Дочь Майлза. Мы никогда не встречались, но я все время думаю о тебе. Ты здесь, бабушка? Пожалуйста, ответь, – смущенно добавила она, хотя рядом никого не было.

Через потрескивание пробилось ровное тиканье, похожее на ход секундной стрелки. Потом смех, как будто сотни людей где-то далеко смеялись над ней. Потом она услышала свое имя.

– Эва, – произнесла женщина далеким, странно резонирующим голосом.

Некко отпрянула, инстинктивно напрягшись. Старая пластиковая трубка выпала из ее руки. С сильно бьющимся сердцем она подняла трубку двумя трясущимися руками.

– Да! Это ты, бабушка?

– Да. – На этот раз тише.

– Мне жаль, что мы никогда не встречались, – выпалила Некко. – Жаль, что ты погибла из-за аварии.

– Не было никакой аварии, – сказал голос и что-то добавил, но шум статики перекрыл слова.

Некко покрутила верньеры, пытаясь вернуть голос.

– Бабушка! – крикнула она, наклонившись вперед и прижав ухо к динамику трубки.

– Чего ты хочешь? – спросил мужской голос, четкий и ясный, как будто в трубке сидел крошечный мужчина. Возможно, это был ее дед, джазовый музыкант. Или дядя Ллойд. Она видела много его фотографий, даже те, где он держал ее на руках. Дядя Ллойд погиб при пожаре в гараже. Тетя Джудит и их сын Эдвард уехали из города, и Некко больше не видела их. У нее не сохранилось настоящих воспоминаний о них, как о людях из плоти и крови; для нее они были лишь образами из фотоальбомов на полке в гостиной.

– Кто это? – спросила она.

Голос змеей выползал из маленького динамика – нечто гнусное, ядовитое и угрожающее: «Я тот, кем ты хочешь меня видеть».

Потом смех, жуткий и жестокий смех. Сначала один человек, а потом целый призрачный хор истериков: пронзительное ехидное хихиканье, низкое уханье, шипение, театральный хохот. Она была уверена, что ощущает смрадное дыхание из динамика, чувствует его тепло и влагу на щеке.

Некко выключила аппарат, выдернула шнур из розетки, набросила сверху брезент и побежала в дом так быстро, как будто кто-то гнался за ней по пятам. Там она залезла в постель между родителями (хотя была уже слишком большой для таких вещей) и сказала, что ей приснился кошмар.

– Бедный мой утеночек, – сказала мама, привлекла дочку к себе и поцеловала в макушку.

«Мама, – думает она сейчас, когда опускается в текущую воду. – Мама, ты нужна мне». Ее лицо и уши немеют от холода, но Некко не поднимает голову, пока на берегу не появляется фигура, окутанная тенью и медленно движущаяся к ней.

– Это ты, Некко? – доносится голос.

Некко встает по пояс в воде. Сначала она испугана, и ей кажется, что она вызвала призрака, как той ночью в папиной мастерской.

«Я тот, кем ты хочешь меня видеть».

Но когда Некко прищуривается, чтобы лучше видеть, на лице появляется улыбка.

– Мисс Эбигейл, – говорит она и наклоняет голову, вспоминая о манерах. Некко выходит из реки, вода ручьями стекает с нее.

Хотя прошли месяцы с тех пор, как она видела мисс Эбигейл, та не изменилась.

Как обычно, на ней несколько юбок ярких и контрастирующих расцветок, которые заставляют ее выглядеть гораздо полнее, чем на самом деле. Длинные седые волосы украшены бантиками из разноцветных тряпочек.

В эти дни Некко редко посещает лагерь Глотательниц Пламени. Слишком много болезненных воспоминаний. Правда, она часто думает о них – о своей второй семье, – и тоска отзывается в ней медленной, тягучей болью.

– Почему ты купаешься в одежде, девочка? – спрашивает мисс Эбигейл.

– Она была грязная, – объясняет Некко, и порыв ветра бросает ее в дрожь.

Эбигейл долго смотрит на Некко, прищурившись через грязные очки с половинками стекол.

– Ты снова в беде, Некко?

В этом есть доля иронии, что человек с плохим зрением может так много увидеть.

– Расскажи, – настаивает Эбигейл.

Некко не знает, с чего начать. Она закрывает глаза и видит окровавленное лицо Гермеса и вязальную спицу.

– Кто-то убил моего друга. – Некко по капле выдавливает слова, не желая сломаться перед мисс Эбигейл. – И все думают, что это сделала я. Я лежала рядом с ним и как-то проспала это. Потом я проснулась… ох, мисс Эбигейл, там было так много крови! Теперь жужубы повсюду ищут меня. Я не знаю, что делать. Не знаю, куда идти.

Внезапно Некко разражается слезами. Она вытирает глаза мокрым рукавом и пытается выровнять дыхание.

Мисс Эбигейл кивает, приседает на корточки и смотрит на мост над головой. Она облизывает губы и потирает нос. Кожа под ним запятнана красным, несмываемой отметиной зелья.

– Я иногда приходила сюда после того, как не стало твоей мамы. Сидела и ждала знака. Я думала, может ли она найти способ хотя бы на мгновение вернуть то, что произошло здесь. И тогда, быть может, она бы рассказала мне.

– Почему она прыгнула? – спрашивает Некко.

Эбигейл снова долго смотрит на нее.

– Дитя, твоя мать не прыгала с этого моста.

– Неправда, – ровным голосом говорит Некко. – Она спрыгнула оттуда. Так сказали в полиции.

Старуха сошла с ума от зелья. Она боится собственной тени.

– Тебе пора узнать правду. Я думала, что неведение может защитить тебя, но теперь вижу, что ошибалась.

– Узнать что? – Некко сглатывает комок в горле. Она хочет снова забраться в воду и опустить голову, чтобы слышать только шум реки, а не то, что ей собираются сказать.

Мисс Эбигейл делает глубокий вдох, снова смотрит на мост и на птиц, собравшихся внизу. Внезапно вся стая срывается с места и летит вверх по течению, как будто по команде Эбигейл. Или они просто не хотят слышать то, что она намерена сказать.

– Твоя мама была убита. Она умерла еще до того, как упала в воду.

– Нет, – с запинкой произносит Некко, но какая-то ее часть уже знает, что это правда. – Вы уверены?

– Да. И есть кое-что еще, в чем я уверена. Ты в опасности, Некко. В страшной опасности. Ты и ребенок, которого ты носишь в себе.

Рука Некко машинально опускается к животу.

– Как вы?..

– Мне много известно, девочка. Ты ведь понимаешь, что не стоит сомневаться в моих способностях, верно? Сомневаться в видениях, полученных от зелья.

– Да, мэм, – говорит Некко.

– Я говорила об этом твоему другу. Говорила, что смерть твоей матери не была самоубийством и что тебе грозит опасность. Я пыталась предупредить его и объяснить, что ему лучше увезти тебя подальше отсюда.

– Моему другу? – У Некко шумит в голове. Она совершенно не понимает, о чем речь.

– Гермесу. Он приходил ко мне месяц назад и задавал вопросы о тебе и твоей маме. Он не хотел оставлять все как есть. Ему хотелось выяснить, что на самом деле произошло с твоей матерью, а также с твоим отцом и братом. Это его убили вчера ночью, верно?

– Да, – отвечает Некко, и в голову приходит ужасная мысль, застающая ее врасплох и едва не сбивающая с ног: – Возможно, все они были убиты одним человеком. Мой отец, мама, Эррол, а теперь Гермес.

Мисс Эбигейл смотрит на мост.

– Может быть, – говорит она.

– Это Змеиный Глаз?

Мисс Эбигейл понимающе смотрит на Некко, но не отвечает.

Некко глядит на бурую кружащуюся воду и думает о предупреждениях матери: Змеиный Глаз где-то там и охотится на них. Это он в ответе за Потоп, за смерть отца и Эррола. Мама даже говорила, что он виноват в той аварии, когда погибли ее дедушка и бабушка.

Некко отрывает взгляд от воды и смотрит на старуху.

– Мисс Эбигейл, я никогда не верила своей матери. Я не думала, что мы действительно в опасности. Не думала, что Змеиный Глаз существует на самом деле. Если бы я знала…

Это как пушечное ядро в живот: новое осознание. Если бы только она поверила матери, поверила в то, что они в опасности! И Гермес: это Некко виновата в его гибели. Если бы она знала правду, то могла бы предупредить его.

– Нет проку в запоздалых сожалениях, девочка, – говорит мисс Эбигейл. – Важно то, что ты знаешь это теперь. Важно то, что ты сделаешь с этим знанием.

Некко кивает, понимая, что ее прошлое является ключом к тайне. Все возвращается к событиям великого Потопа, который, по словам матери, был устроен Змеиным Глазом. Если бы Некко смогла вспомнить события того дня, то получила бы ключ к разгадке.

– Что мне делать? – спрашивает она у мисс Эбигейл.

Старуха задумывается и смотрит на голубей, возвращающихся к мосту, как будто ответ заключается в их тихом ворковании.

– Ты должна вернуться в Зимний Дом. Там безопасно. Когда выходишь, никому не показывайся на глаза. Завтра вечером, когда настанет полнолуние, приходи ко мне. Мы попросим совета у зелья, чтобы оно направило нас и указало твой путь.

– Хорошо, – говорит Некко и надевает сапоги.

– Теперь тебе надо спешить, девочка, – говорит мисс Эбигейл. – Беги так, словно сам дьявол гонится за тобой.