Текст книги "Звездный танец"

Она рассудительно кивнула.

– Никаких дымовых труб в космосе.

– Никаких мусорных свалок.

– Никаких сточных вод.

– Никакого навоза.

– Как она умерла, Чарли?

Уфф.

– Величественно.

– Я читаю газеты. Я, правда, знаю, что это ерунда, и… и ты был там.

– Ага.

Я рассказывал эту историю за последние три недели больше сотни раз – ноя ни разу не рассказал ее другу и понял, что мне это нужно. И Норри, ко– нечно, заслуживала того, чтобы знать, как умерла ее сестра.

Так что я рассказал ей о появлении чужаков, о догадке Шеры, что их общение происходит на языке танца, о ее мгновенном решении им ответить.

Я рассказал ей, как Шера почувствовала, что эти существа враждебны, агрессивны, полны решимости использовать нашу планету как место для раз– множения. И я рассказал ей, как только смог, о «Звездном танце».

– Она изгнала их своим танцем за пределы Солнечной системы, Норри.

Она показала все, что было в ее душе – а в ней были все мы. Она своим танцем открыла им, что есть ее душа и что есть человек, и они до смешного напугались. Они не боялись военных лазеров, но она устрашила их так, что они вернулись в глубокий космос. О, они вернутся когда-нибудь – я не знаю почему, но чувствую это всеми печенками. Возможно, не при нашей жизни.

Шера рассказала им, что значит быть человеком. Она дала им «Звездный танец».

Норри долго молчала, а потом кивнула.

– Угу. – Ее лицо внезапно передернулось.

– Но почему ей пришлось умереть, Чарли?

– Она завершила свой путь, дорогая, – сказал я и взял ее руку. – К этому времени она полностью привыкла к невесомости, а это – дорога с односторонним движением. Она никогда не смогла бы теперь вернуться ни на Землю, ни даже к одной шестой g в Скайфэке. О, она могла бы жить в невесомости. Но в невесомости реем владеет Кэррингтон – всем, кроме военных железяк, – а у нее не было больше причины принимать что-либо от него. Она сделала свой «Звездный танец», я записал его на пленку, и для Шеры все было кончено.

– Кэррингтон, – сказала Норри, и ее пальцы яростно стиснули мою руку.

– Где он теперь?

– Я только сегодня утром сам это выяснил. Он попробовал захватить все фильмы и все деньги для «Скайфэк инкорпорейтед», то есть для себя. Но он пренебрег заключением контракта с Шерой, а Том Мак-Джилликади обнаружил спрятанную голограмму завещания в ее работах. Она оставила все нам с тобой пополам. Так что Кэррингтон попробовал было подкупить стажера-судью, но выбрал не того. Это попало бы сегодня в новости. Он не смог вынести саму мысль о приговоре к заключению даже на короткий срок при одном g. Я думаю, он в конце концов убедил себя, что действительно любил Шеру, так как попытался скопировать ее смерть. Ему не удалось. Он ничего не знал о том, как покидать вращающееся Кольцо, и слишком поздно отцепился. Самая типичная ошибка новичка.

Норри удивленно посмотрела на меня.

– Вместо того, чтобы сгореть над Землей метеоритом, как она, он полетел куда-то в направлении Бетельгейзе. Я думаю, что это уже передали в но– востях. – Я взглянул на часы. – Собственно говоря, по моим оценкам, у него прямо сейчас кончается воздух. Если только у него хватило силы воли подождать.

Норри улыбнулась, и пальцы разжались.

– Это интересно представить, – промурлыкала она.

Если вас возьмут в плен, постарайтесь, чтобы вас не отдали женщинам.

Тут прибыл салат. «Тысяча островов» для Норри и французский для меня, как раз то, что мы бы заказали, если б хорошенько подумали. Порции были неравные, и в каждой было ровно столько, сколько каждому хотелось съесть.

Не знаю, как Толстяку Хэмфри это удается. В какой момент опыт становится телепатией?

Мы болтали во время еды, но ничего серьезного не обсуждали. Кухня Толстяка Хэмфри требовала уважительного внимания. Главное блюдо прибыло, как только мы закончили салат, а в тот момент, когда мы почувствовали, что наелись, тарелки оказались пусты и кофе достаточно охладился, чтобы пить. Кусочки свежего абрикосового пирога принесли прямо из духовки, и мы отдали им должное. Налили еще кофе. Я принял псевдо-эфедрин от насморка. Беседа мало-помалу возобновилась. У Норри оставался только один вопрос, который она могла бы мне задать, так что я спросил ее первым:

– Ну, и что происходит с тобой, Норри?

Она скорчила гримасу.

– Ничего особенного.

«Вот тебе и ответик. Давай, настаивай».

– Норри, в тот день, когда в твоей жизни не станет происходить ничего особенного, в Оттаве придет к власти честное правительство. Мне говорили, будто ты однажды простояла на одном месте больше часа – но тип, который болтал об этом, был знаменитый лжец. Выкладывай, ты же знаешь, что я вообще был не в курсе дела все это время.

Она нахмурилась, и это послужило для меня стартовым сигналом. Я бешено размышлял с тех самых пор, как вышел из своей тупой заторможенности в объятиях Норри в ее студии, и уже во многом разобрался.

Но зрелище того, как она нахмурилась, завершило процесс; мгновенно вся путаница в моем подсознании с почти слышимым щелчком обрела форму.

Так бывает, вы знаете. Вспышка озарения. На середине предложения, за микросекунду, вы совершаете квантовый прыжок в понимание. Вы смотрите назад на двадцать лет слепой тупости без содрогания и воспринимаете непосредственное будущее в подробностях. Позже вы будете этим восхищаться, но в тот момент воспринимаете все, как должное. Сицилийцы определяют этот феномен, как «гром среди ясного неба». Говорят, что он приносит глубокую невозмутимость и сосредоточенность. Меня это заста– вило рассмеяться.

– Что тут забавного?

– Не знаю, смогу ли я объяснить, крошка. По-моему, я только что догадался, как это получается у Толстяка Хэмфри.

– Ну?

– Расскажу позже. Ты говорила…

Она вновь нахмурилась.

– В основном я не говорила. Рассказать, что со мной происходит, в двадцати пяти словах или меньше? Я сама себя довольно долго об этом не спрашивала. Возможно, слишком долго. – Она глотнула кофе. – Ладно. Ты знаешь тот коммерческий альбом Джона Кернера, тот последний, что он вы– пустил? «Бегом прыгая стоя спокойно»? Это я и делала, наверное. Я потратила много энергии, делая вещи, которые казались мне нормальными, но я не удовлетворена. Я… Я почти заскучала.

Она совсем запуталась, и я решил сыграть роль адвоката дьявола.

– Но ты сейчас там, где всегда хотела быть, – сказал я и начал сворачивать сигарету.

Она состроила гримасу.

– Может, в этом и беда. Возможно, мечта всей жизни не должна быть достигнута – ибо что ты будешь делать потом? Ты помнишь фильм Кернера?

– Да. «Звук сна». Картина что надо.

– Помнишь, что там сказано о смысле жизни?

– Конечно. «Делайте следующее дело». – Я подкрепил слово действием, скрутил сигарету, заклеил ее языком, а затем закурил. – Всегда думал, что это был отличный совет. Он мне помог преодолеть несколько по-настоящему крутых моментов.

Она затянулась, задержала дым и выдохнула перед ответом.

– Я готова делать следующее дело, но в чем оно? Я была в турне с группой, я солировала в Нью-Йорке, я занималась хореографией, я руководила всей этой чертовой школой, а теперь я – художественный директор. Я получила полную независимость; могу даже снова обучать класс, если захочу. Каждый год, начиная с этого момента и до тех пор, пока не замерзнет ад, в репертуар ТДТ будет включаться что-нибудь из моих вещей, и у меня всегда будут прекрасные партнеры. Я осуществляла свои детские мечты всю жизнь, Чарли, и вот дошла до того предела, дальше которого в детстве не думала! Я не знаю, что такое «следующее дело». Мне нужна новая мечта.

Она затянулась снова, передала сигарету мне. Я заговорщически уставился на тлеющий косячок, и он мне подмигнул.

– Никаких намеков? Общих направлений хотя бы? Она осторожно выдохнула и заговорила, глядя на свои руки.

– Я думала, что могла бы попробовать работать с одной из тех компаний– коммун, где каждый занимается хореографией одного фрагмента. Мне бы хотелось поработать с «коллективным разумом». Но здесь нет никого, с кем можно было бы начать это дело, а единственная коммуна такого рода, которая меня бы устроила, находится в Нью-Пилоболусе – для этого мне пришлось бы переехать в Америку.

– Забудь это.

– О черт, да. Я… Чарли, я не знаю, я даже думала бросить все это, поехать на остров принца Эдуарда и заняться фермерством. Я всегда допускала такое, но решиться так и не смогла. Шера оставила место в хорошем состоянии, я могла бы… ох, это все бред. Я совсем не хочу заниматься фермой. Я просто хочу хоть что-нибудь новое. Что-нибудь другое. Территорию, которой нет на карте, что-то вроде… Чарли Армстед, какого черта ты улыбаешься?

– Да это просто магия какая-то.

– Что?

– Слушай. Ты слышишь их там наверху?

– Слышу кого?

– Нужно бы сказать Хэмфри. Должно быть, у него вся крыша завалена дерьмом северных оленей.

– Чарли!

– Не бойся, девочка, можешь подергать меня за бакенбарды, они самые настоящие. Садись мне на колени и говори, чего хочешь. Хо-хо-хо. Выбери число от одного до двух.

Теперь она хихикала; она не знала почему, но хихикала.

– Чарли…

– Выбирай число от одного до двух.

– Два.

– Это очень хорошее число. Очень хорошее. Ты только что выиграла одну прекрасную новенькую, с иголочки мечту, со всеми сопутствующими аксес– суарами и без никаких гарантий. В магазине такого не купишь. Очень хорошее число. Как скоро ты можешь покинуть город?

– Покинуть город! Чарли… – Ее глаза засверкали. – Ты что же, хочешь сказать…

– Как тебе понравится половинная доля в большом объеме вакуума, крошка? Я получил огромное количество «ничего», «пустоты», или по крайней мере право ее использовать, и приглашаю тебя разделить со мной все, если ты не против. И кто-то, кроме нас, еще смеет говорить, что взобрался на самую верхушку! Хихиканье прекратилось.

– Чарли, ты ведь не хочешь сказать то, что, мне кажется, ты…

– Я предлагаю тебе обыкновенное партнерство в компании-коммуне – настоящей компании-коммуне. Это значит, что нам всем придется жить вмес– те, по крайней мере в течение первого сезона. Огромные площади владений, но небольшая нехватка жилья поначалу. Мы развернемся постепенно. Наш проект называется – невесомость.

Она перегнулась через стол, попала одним локтем в свой кофе, а другим в абрикосовый пирог, схватила меня за воротник свитера и встряхнула.

– Не мели ерунды, говори прямо, черт подери.

– Я так и делаю, дорогая. Я предлагаю создать компанию хореографов, настоящую коммуну. Иначе нельзя. Члены компании будут жить вместе, поровну делить доходы, а все расходы я беру на себя ради идеи, черт подери.

Ах да, мы ведь богаты, я тебе сказал? Будем богаты, во всяком случае.

– Чарли…

– Я говорю прямо. Я основываю компанию. И школу. Я предлагаю тебе половину акций и работу круглый год, полный рабочий день, все абсолютно серьезно, и ты мне нужна, чтобы начать прямо сейчас. Норри, я хочу, чтобы ты танцевала в невесомости. Ее лицо побледнело.

– Как?

– Я хочу построить студию на орбите и основать компанию. Работать будем так: три месяца занятий на Земле – отбор на конкурсной основе, выпускники попадают на орбиту и занимаются там еще три месяца.

Следующие три месяца мы записываем на пленку работы самых лучших тан– цоров. К тому времени мы пробудем при низком тяготении или вообще в невесомости достаточно долго, наши тела начнут отвыкать от тяжести, поэтому мы три месяца отпуска проводим на Земле, после чего начинаем процесс по новой. Можно использовать отпуск для раскапывания и вербовки новых талантов. Это будет действительно интересно, Норри. Мы будем делать историю и деньги одновременно.

– Как, Чарли? Где ты собираешься получить поддержку для всего этого?

Кэррингтон мертв, и я не буду работать для его компаньонов. Кто еще, кроме Скайфэка и Космической Команды, имеет возможность разрабатывать проекты в космосе?

– Мы.

– ?

– Ты и я. Мы – владельцы ленты со «Звездным танцем», Норри. Я покажу тебе ее позже, у меня при себе есть копия. До сих пор, наверно, только сотня людей на Земле и несколько дюжин в космосе видели эту ленту полностью.

Один из них был президент «Сони». Он предложил мне незаполненный чек.

– Незаполненный…

– Буквально. Норри, «Звездный танец» – единственное в своем роде значительное артистическое заявление человека – не говоря уже о его но– ваторстве и исторической важности. Я бы рискнул сказать, что через пять лет каждый зрячий человек в пределах Солнечной системы его посмотрит. А мы владеем оригиналом. И, кроме того, у меня есть единственная существующая запись танцев Шеры на Земле, коммерческая ценность которой не поддается исчислению. Богатые? Черт, да мы могущественны! «Скайфэк Инкорпорейтед» так хочет затеять дело, сохранив при этом лицо, что если я позвоню на Кольцо-1 и спрошу Токугаву, который час, он прилетит на Землю следующим же шаттлом и отдаст мне свои часы.

Она выпустила из рук мой свитер. Я вытер абрикосы с одного ее безвольного локтя, а кофе с другого.

– Я не чувствую угрызений совести, извлекая прибыль из смерти Шеры.

Мы вместе сделали «Звездный танец», она и я; я заслужил свою половину, а она свою оставила тебе. Единственное ненормальное в этом то, что я становлюсь гнусно богатым, а я не хочу быть богатым на этой планете.

Единственный вариант, который пришел мне в голову, как потратить деньги таким способом, какой Шера бы одобрила, это основать компанию и школу.

Мы будем специализироваться на бедолагах, которые по той или иной причине не удовлетворяют стандартам тут, на Земле. Подобно Шере. На танцорах, чьи тела не соответствуют классическим канонам, теперь это анахронизм и не имеет значения в космосе. Гораздо важнее способность открыть себя, обучиться совершенно новому виду танца, и… Я не знаю, есть ли в этом всем какой-то смысл… это разворот на триста шестьдесят градусов.

Мы будем создавать свои нормы по мере продвижения – и мы дадим работу множеству танцоров, которые сейчас не у дел. Я подсчитал, что нашего пер– воначального капитала хватит приблизительно на пять лет. К тому времени действующая компания должна приносить достаточно прибыли, чтобы по– крыть расходы, содержать школу, и еще приносить дивиденды. Все члены компании получают одинаковые доходы. Ты участвуешь?

Она моргнула, откинулась назад и глубоко вздохнула.

– Участвую в чем? Что у тебя уже есть?

– Ни хрена, – весело сказал я.-Но я знаю, что мне нужно. Пара лет на подготовку и, я думаю, мы сможем начать. Нам будет нужен деловой ад– министратор, администратор сцены, еще три или четыре танцора, способных обучать. Строительная бригада, конечно, и пилот, но все они – только на– емные рабочие. Мои камеры работают самостоятельно, слава Богу, и я буду сам себе начальник. И я сделаю это, Норри, – если ты мне поможешь. Давай присоединяйся к моей компании, и увидишь мир с лучшей стороны.

– Чарли, я… я даже не знаю, смогу ли я вообразить танец в невесомости.

То есть я хочу сказать, я видела оба танца Шеры, несколько раз, конечно, и мне это ужасно понравилось – но я все еще не знаю, куда можно идти дальше. Я не могу себе это представить.

– Конечно, не можешь! Ты все еще стреножена понятиями «верх» и «низ», ты замучена всей своей жизнью в этом гравитационном капкане. Но ты схватишь новое сразу, как только попадешь в космос, верь мне. – (Год спустя эта веселая уверенность будет часто мне вспоминаться.) – Ты смо– жешь научиться думать пространственно, сферически, я знаю, что ты сможешь, а все остальное – это только перекоординация, вроде как обучение плаванию с ластами. Черт, если даже я смог это сделать в своем возрасте, то сможет любой. Ты будешь превосходным партнером в танце.

В первый раз она не обратила внимания. На этот раз она широко раскрыла глаза.

– Чьим партнером?

Мы с Норри проделали долгий путь, и мне бы пришлось рассказать вам большую часть нашей истории, чтобы объяснить, как я себя чувствовал в этот момент. Помните, когда Элисте? Сим в роли Скруджа только что очнулся от кошмара и дает обет загладить вину? И чем больше он делает хорошего, и чем больше людей таращатся на него в недоумении, тем больше его разбирает смех. И в конце концов он хлопает себя по щеке, говорит: «Я пока не заслужил того, чтобы быть таким счастливым» и старается сделаться еще более добродетельным. А потом снова хохочет, говорит: «Но я просто ничего не могу с собой поделать» и опять начинает себя вести по-старому.

Именно так я себя и чувствовал. Когда ты висишь тяжким бременем на друге много лет и внезапно понимаешь, что отныне бремя снято с вас обоих, есть изысканная радость в том, чтобы поделиться этой новостью.

Помните, как Скрудж вывалил это на Боба Крэтчита, устроив ему сюрприз?

«… мне больше ничего не оставалось, кроме как повысить тебе жалованье!» Таким же детским образом я приберегал этот мой настоящий Дед– Морозовский сюрприз напоследок. Я хотел полностью насладиться моментом.

Но когда я увидел ее глаза, я сказал все просто, как есть:

– Моя нога в невесомости действует, Норри. Я разрабатывал ее интенсивно, каждый день с тех пор как вернулся на Землю. Она немного неловкая, и мне – нам – всегда придется делать на нее небольшую поправку при постановке танцев. Но в отсутствие веса она делает все, что от нее нужно танцору. Я снова могу танцевать.

Она закрыла глаза, и ее веки задрожали.

– О Боже мой.

Потом она открыла глаза, и рассмеялась, и заплакала одновременно:

– О Боже мой, Чарли, о Боже мой, о Боже мой! – И она потянулась через стол, схватила меня за шею, притянула к себе, и теперь уже мои локти очутились в абрикосах и кофе, и я чувствовал ее горячие слезы на своих щеках.

Ресторан заполнился, пока мы говорили; вроде бы никто не обращал на нас внимания. Я прижал. ее голову к своей груди и наслаждался чудом.

Единственная истинная мера боли – это облегчение. Только в тот момент, когда слои зарубцевавшейся ткани сошли с моего сердца, как кожа, сброшенная змеей, я впервые почувствовал, как много они весили.

В конце концов мы оба разрыдались. Я отстранился и посмотрел ей в глаза.

– Я могу танцевать снова, Норри. Это Шера показала мне, я сам был чертовски туп, чтобы заметить, слишком зациклен, чтобы понять. Это было почти последнее, что она сделала в своей жизни. Я не могу теперь отказаться от этого; я должен танцевать снова, понимаешь? Я собираюсь вернуться в космос, вернуться к танцу – в своих собственных владениях, на своих собственных условиях. Снова танцевать, черт побери! И я хочу танцевать с тобой, Норри. Я хочу, чтобы ты была моим партнером. Я хочу, чтобы ты отправилась туда танцевать со мной. Ты согласишься?

Она выпрямилась и посмотрела мне в глаза.

– Ты понимаешь, что предлагаешь мне?

«Спокойно. Подходим к сути вопроса». Я сделал глубокий вдох.

– Да. Я предлагаю партнерство во всем.

Она откинулась на спинку, и вид у нее стал такой, будто она витает мыслями где-то очень далеко.

– Сколько лет мы друг друга знаем, Чарли?

Мне пришлось подумать.

– Я думаю, года двадцать четыре. Плюс-минус.

Она улыбнулась.

– Да. Плюс-минус. – Она взяла забытую сигарету, зажгла ее и глубоко затянулась. – А как ты считаешь, какую часть этого времени мы прожили вместе?

Еще немного арифметики. Я затянулся сигаретой, пока вычислял.

– Вроде бы лет шесть или семь. – Выдох. – Может, и восемь.

Она кивнула, погруженная в размышления, и взяла обратно сигарету.

– Иногда бывало достаточно хреново.

– Норри…

– Заткнись, Чарли. Ты ждал двадцать четыре года, чтобы сделать мне предложение, так что вполне можешь заткнуться и помолчать, пока я на него отвечаю. Сколько раз, по-твоему, я отправлялась в вытрезвитель и вытаскивала тебя оттуда?

Я не дрогнул.

– Слишком много раз.

Она покачала головой.

– Слишком много и все-таки меньше, чем нужно. Я тебя принимала, когда тебе это было нужно, и вышвыривала вон, когда тебе это было нужно, и ни разу не сказала слово «любовь», я знала, что оно тебя отпугнет. Ты так чертовски боялся, что тебя кто-нибудь полюбит, потому что тогда этому человеку придется жалеть тебя калеку. Так что я сидела рядом и наблюдала, как ты отдаешь свое сердце только тем людям, которые его не возьмут, – а потом каждый раз собирала осколки.

– Норри…

– Заткнись, – сказала она. – Кури свой косячок и заткнись. Я полюбила тебя еще до того, как мы познакомились, Чарли, до того, как тебе покалечили ногу, когда ты еще танцевал. Я знала тебя до того, как ты стал калекой. Я полюбила тебя еще до того, как впервые увидела вне сцены. Я знала тебя до того, как ты начал пить, и с тех пор я любила тебя все эти годы так, как это было нужно тебе.

Теперь ты пришел ко мне на обеих ногах. Ты все еще прихрамываешь, но ты больше не калека. Телепат Толстяк Хэмфри не принес тебе вина к обеду, а когда я целовала тебя в студии, то обратила внимание, что ты не пил в самолете. Ты платишь за мой обед, ты болтаешь о богатстве и могуществе и пытаешься подписать меня на чокнутый план танцев в космосе, у тебя хватает наглости, черт возьми, выкладывать мне все это и ни разу не произнести слова «любовь» и не попросить меня снова быть твоей половиной.

Она выхватила у меня «бычок».

– Будь ты неладен, Чарли, мне больше ничего не остается… – Хотите верьте, хотите нет, но тут она сделала паузу, затянулась, задержала дым и выдохнула его, и только потом позволила себе улыбнуться. – …кроме как повысить твое блядское жалованье.

И мы оба влезли локтями в абрикосы и ухмылялись как гиббоны. Кровь шумела у меня в ушах; меня буквально трясло от эмоций, таких сильных, что просто невозможно было терпеть. Я попытался ухватиться за спасительную соломинку остроумия.

– Кто сказал, что я плачу за твой обед?

Высокий гнусавый голос поблизости произнес:

– Я плачу, мистер Армстед.

Мы оглянулись, вздрогнув от неожиданного открытия, что мир вокруг нас все еще существует, и удивились еще сильнее.

Это был небольшого роста хрупкий молодой человек. Мое первое впечатление – каскады кудряшек чрезвычайно кучерявых черных волос, из– за которых украдкой выглядывало лицо, какое Брайен Фроуд рисовал озорному эльфу. Его очки были двумя прямоугольниками из проволоки и стекла, более толстого, чем стекло двери шлюза, и в настоящий момент висели на кончике носа. Он щурился поверх них на нас, стараясь изо всех сил держаться с достоинством. Это было весьма затруднительно, поскольку Толстяк Хэмфри держал его на целый фут от пола, схватив за воротник огромной лапой величиной со сковородку. Одежда молодого человека была дорогой и подобрана с тонким вкусом, но ботинки ужасно поношены. Он безуспешно пытался не болтать ногами в воздухе.

– Каждый раз, когда я проходил мимо вашего столика, я наступал на уши этому типу, – объяснил Хэмфри, поднося паренька ближе и понижая голос.

– Я вычислил, что он или репортеришко или просто сует нос не в свое дело.

Я как раз собрался его вышвырнуть. Но если он толкует об оплате обеда, то решение за вами.

– Что скажешь, приятель? Ты любопытная Варвара или репортер?

Насколько это было возможно, он выпрямился.

– Я – артист.

Я вопросительно взглянул на Норри и получил ответ:

– Отпусти этого человека и принеси ему стул, Толстяк. Вопрос с оплатой мы обсудим попозже.

Это было выполнено, и парень, приведя в порядок свою одежду и возвратив очки на место, принял от нас остаток сигаретного «бычка»,

– Мистер Армстед, вы не знаете меня, а я не знаю эту леди, но у меня жуткий слух и никакого стыда. Господин Пападопулос прав, я в самом деле подслушивал вовсю. Мое имя Рауль Бриндл, и…

– Я слышала о вас, – сказала Норри, – у меня есть несколько ваших альбомов.

– И я слышал, – согласился я. – Предпоследний альбом был потрясающим.

– Чарли, разве можно так говорить!

Рауль бешено заморгал.

– Нет, он прав. Последний – просто мусор. Я был должен фунт и заплатил.

– Ну, а мне он понравился. Я – Норри Драммон.

– Вы – Норри Драммон?

Норри приобрела обычный вид.

– Да. Ее сестра.

– Норри Драммон из ТДТ, которая сделала постановку «Переключая передачи» и танцевала вариации на тему «Спросите танцора» на съезде в Ванкувере, которая… – Он замолчал, и его очки скользнули вниз по носу. – О Господи Боже! Шера Драммон – ваша сестра? О Господи Боже, ну ко– нечно. Драммон, Драммон, сестры. Придурок!

Он совладал со своим возбуждением, поправил очки и опять попытался выглядеть достойно.

По-моему, ему это удалось. Я знал кое-что о Рауле Бриндле, и он произвел на меня впечатление. Он был известным композитором-вундеркиндом, а потом, когда учился в колледже, решил, что музыка – неподходящий способ зарабатывать на жизнь, и стал одним из лучших специалистов по спецэффектам в Голливуде. Сразу после того, как «Тайм» опубликовал колонку на полстраницы о его работе в «Детях объектива» – которой я в высшей степени восхищался, – он выпустил видеокассетный альбом, полностью составленный из экстраординарных видео, лазерных и цветовых эффектов, с собственным аккомпанементом на синтезаторе. Это было как «Иеллоу субмарин» в кубе и имело бешеный успех, а за ним последовало еще полдюжины блестящих альбомов. Он разработал и запрограммировал легендарную миллионодолларовую систему светового шоу для воссоединения «Битлз» в знак уважения к Маккартни, а одна из его аудиозаписей сопровождала меня во всех поездках. Я решил, что сам заплачу за его обед.

– Так откуда вы меня так хорошо знаете, чтобы узнать в ресторане, Рауль, и зачем вы подслушивали?

– Я не узнал вас в ресторане. Я пришел сюда следом за вами.

– Вот сукин сын, а я тебя и не заметил. Ну так зачем ты шел за мной следом?

– Предложить вам свою жизнь.

– Чего?

– Я видел «Звездный танец».

– Видел? – воскликнул я, по-настоящему изумленный. – Как тебе это удалось?

Он поднял глаза к потолку.

– Прекрасная погода, не правда ли? В общем, я видел «Звездный танец» и поставил себе целью найти вас и следовать за вами. А теперь вы возвра– щаетесь в космос, чтобы танцевать, и я с вами вместе. Даже если мне придется идти пешком.

– И что ты будешь делать?

– Вы сами сказали, что вам будет нужен администратор сцены. Но вы еще всерьез над этим не задумывались. Я создам для вас новый вид искусства.

Для вас я разобью свои мозги в арахисовое масло. Я буду разрабатывать декорации для танца в невесомости, и спецэффекты, и музыкальное сопровождение, и все это будет единым целым. Я буду работать за кофе с булочкой и вы даже можете не использовать мою музыку, если не хотите, но я непременно должен разрабатывать эти декорации.

Норри заставила его умолкнуть, мягко и сочувственно закрыв ему рот рукой.

– Что ты подразумеваешь под декорациями для невесомости? Она убрала руку.

– Это – невесомость, разве вы не понимаете? Я разработаю для вас сферу из трамплинов, с камерами в точках соединения, а рамой будут разноцветные неоновые трубки. Для работы в открытом космосе я сделаю вам кольца из металлических хлопьев с лазерным освещением, круги люминесцирующего газа, невероятные пироэффекты, помещу в космосе огромные шары цветной жидкости, вокруг которых и внутри которых можно будет танцевать… О Господи Иисусе, специалист по спецэффектам! Я всю свою жизнь мечтал о невесомости. Это – это сделает «Дикстрафлекс» устаревшим, понимаете?

Он так сильно моргал, что задевал ресницами очки, и бросал быстрые взгляды то на Норри, то на меня. Я был ошарашен, и она тоже.

– Послушайте, у меня с собой микрокассетник. Я дам его вам, мистер Армстед…

– Чарли, – походя исправил я.

– …вы возьмете его домой и послушаете. Это всего лишь несколько дорожек, которые я записал после того, как увидел «Звездный танец». Это только аудио, только первые впечатления. Я хочу сказать, это даже не наброски музыкального сопровождения, но мне показалось, что это… Я хочу сказать, что вы, может быть… ну в общем, это так, ерунда. Вот, возьмите,

– Ты принят на работу, – сказал я.

– Вот так сразу?

– Ты принят. Эй, Толстяк! У тебя где-нибудь здесь есть «Бетамакс»?

Итак, мы пошли в заднюю комнату, где живет Толстяк Хэмфри Пападопулос, я вставил кассету со «Звездным танцем» в его телевизор, и мы вчетвером смотрели ее вместе, пока Мария управлялась в ресторане, и когда кассета закончилась, прошло полчаса, прежде чем кто-либо из нас смог заговорить.

Итак, конечно же, теперь нам ничего больше не оставалось, как отправиться на Скайфэк.

Рауль настаивал, что оплатит свой проезд сам. Это меня удивило и обрадовало.

– Как могу я просить вас покупать кота в мешке? – рассудительно спросил он. – Я вполне могу оказаться одним из тех людей, у которых кос– мическая болезнь так никогда и не проходит.

– Я собираюсь поддерживать хотя бы небольшую гравитацию в жилых модулях, Рауль. А ты имеешь хоть малейшее представление, во сколько обой– дется полет наверх штатскому лицу?

– Я могу себе это позволить, – сказал он просто. – Вы это знаете. И я не принесу вам пользы, если буду оставаться дома все время. Я войду в вашу расчетную ведомость с того дня, когда мы будем уверены, что я гожусь для этой работы.

– Это глупо, – возразил я. – Я собираюсь платить за проезд прибывающих наверх учеников. У них гарантий будет не больше, чем у тебя, но они наверняка не будут платить за свои билеты. Почему ты должен подвергаться дискриминации за то, что ты не бедняк?

Он упрямо покачал головой, и очки оставили отпечатки по бокам его носа.

– Потому что я хочу сделать именно так. Благотворительность предназначена для тех, кто в ней нуждается. Я уже достаточно пользовался ею и благословляю людей, которые помогали мне, когда я нуждался в помощи. Но больше мне это не нужно.

– Хорошо, – согласился я. – Но после того, как ты докажешь свою пригодность, я возмещу тебе убытки, хочешь ты этого или нет.

– Это справедливо, – сказал он, и мы заказали себе билеты.

Коммерческие перевозки на орбиту находятся в ведении SIC, «Спейс Индастриз Корпорейшн», филиала Скайфэка, и я должен поздравить их с одним из превосходнейших нечаянных каламбуров, которые я когда-либо видел. Когда после нескольких часов унижения таможенным и медицинским осмотром мы нашли нужный нам шлюз в космопорте, я был настроен весьма ядовито. Я все еще не полностью переадаптировался после времени, прове– денного в невесомости вместе с Шерой, и максимум, что мне удалось вымолить у медиков корпорации, было три недели – мои связи в руководстве для дежурного медэксперта ничего не значили. Так что я был занят тем, что злился на медиков и на нехватку времени и собирался с силами в преддверии старта, когда повернул за последний угол и очутился перед вывеской, которая сообщила мне, что я пришел, куда нужно.

Там было сказано: S.I.C. TRANSIT gloria mundi – добавил я от себя* . Я так смеялся, что Норри и Раулю пришлось помочь мне войти на корабль и пристегнуть меня, и я все еще продолжал смеяться, даже когда ускорение вжало нас в кресла.