Текст книги "Миссис Всё на свете"

Бетти

Ясным июньским днем вернувшуюся после катания на роликах с друзьями Бетти удивила стоявшая в доме тишина. Из кухни не доносился запах жареной курицы или запеканки с тунцом (Сара давно отказалась от чолента, традиционного еврейского рагу, и начала готовить в Шабат, заявив, что ей надоело быть старомодной, намывать по два комплекта посуды и следовать всем правилам). Отец не встретил Бетти на подъездной дорожке, хотя обычно по субботам он мыл машину. Мать сидела в гостиной на диване, что было очень странно.

– Говори потише, – прошептала она, не успела Бетти и рта открыть. – У папы живот расстроился.

Бетти поморщилась. В доме была всего одна ванная с маленьким окном, выходившим на задний двор, и шумным вентилятором на потолке, который просто гонял воздух, ничуть его не очищая. Сара держала на подоконнике коробок спичек и баллончик аэрозоля Lysol, но если у кого-то из них, по деликатному выражению матери, «расстраивался живот», то воняло во всем доме.

– Кен? – окликнула Сара из коридора, растягивая имя до двух слогов, повышая голос на втором: «Ке-ен?» – Дорогой, ты будешь обедать?

Кен не ответил. Двадцать минут спустя подруга Джо, Линетт, высадила сестру Бетти у дома.

– Что происходит? – спросила Джо, влетая в дом в голубых баскетбольных шортах и синей футболке. Линетт тем временем сдавала назад, едва не зацепив родительской машиной почтовый ящик Штейнов, в который уже дважды врезалась. Бетти объяснила сестре ситуацию, пока мама стояла перед ванной и пыталась добиться ответа от отца.

– На обед сегодня мясной салат с помидорами, яйцами и сыром. Что скажешь? – Сара с встревоженным видом отправилась на кухню. – Бетти, может, ты до него достучишься?

Бетти не требовалось просить дважды. На вечер у нее были большие планы: первое свидание с десятиклассником Дональдом Пауэрсом, казначеем ученического совета и членом молодежной организации школьников Key Club. Дональд собирался заехать за ней в семь и отвезти в кино на фильм «Кошка на раскаленной крыше». Без душа и зеркала Бетти бы не обошлась.

– Папа? – крикнула она, стуча в дверь и на всякий случай стараясь дышать через рот. В ответ – тишина. Ни слова, ни звука, ни вздоха.

Бетти постучала снова, уже громче.

– Папа! Папочка! – Пукни, если слышишь, подумала она, и закусила губу, чтобы не рассмеяться в голос.

– Ничего смешного тут нет! – заявила Джо.

Сестра нахмурилась, на ее лице застыло то же напряженное выражение полной сосредоточенности, что и перед штрафным броском на баскетбольной площадке. И тогда Бетти встревожилась по-настоящему.

Джо сбегала в спальню и принесла проволочную вешалку. Она выпрямила изогнутый конец, вставила в скважину и повернула. Сара стояла рядом с Бетти, позади Джо. Замок щелкнул.

– Папа! – окликнула Джо и распахнула дверь. – Не смотри! – велела она сестре, но та встала на цыпочки и заглянула ей через плечо.

Отец сидел на унитазе в штанах, прислонившись спиной к стене. Лицо его было ужасного лилово-серого цвета, глаза закрыты. Еще до того, как завизжала мама, Бетти поняла, что отец мертв.

Сара с девочками вернулись из больницы только в десять часов. Джо открыла незапертую впопыхах входную дверь, и на пол упала записка от Дональда Пауэрса, про свидание с которым Бетти совершенно позабыла. «Похоже, мы с тобой не так друг друга поняли. Позвоню завтра». Бетти долго смотрела и не понимала ни слова, словно те написаны на незнакомом языке или присланы из другой эпохи. Она сложила записку, убрала ее в карман и пошла на кухню вслед за матерью и сестрой. Джо налила в чайник воды, зажгла конфорку, достала три кружки и пакетики с чаем.

Именно Бетти позвонила оператору и попросила вызвать «скорую». Джо пыталась делать отцу искусственное дыхание, как их обеих учили в школе на уроках физкультуры. Медики, двое молодых людей в белых брюках и белых рубашках, велели ей выйти из комнаты и подняли тело Кена. Еще до того, как медики положили его на носилки и погрузили в машину – длинный белый Cadillac, удручающе похожий на катафалк, – Бетти догадалась, что все безнадежно. Они поехали следом за «скорой» в больницу, и им велели подождать в приемном покое. Джо, так и оставшаяся в кроссовках и шортах, беспокойно расхаживала по комнате взад-вперед. Бетти сидела на стуле в углу и придумывала истории: женщина, раскладывающая пасьянс, здесь потому, что ее дочь рожает, мужчина у торгового автомата привез сына, который прищемил руку дверцей машины. Сара расположилась на пластиковом стуле, скрестив ноги в лодыжках и положив сумочку на колени. Выглядела она совершенно нормально, если не смотреть ей в глаза. Когда молодой врач вышел и тихо сообщил матери скорбную весть, Бетти ожидала истерики, воплей и слез, однако Сара лишь кивнула, взяла сумочку и повела дочерей к машине.

Дома Сара неподвижно сидела за кухонным столом – лицо пустое, взгляд невидящий. Бетти вдруг поняла, что почти никогда не видела свою мать без дела. Если Сара не была на ногах, двигаясь от холодильника к плите, от плиты к столу – мыла посуду, готовила, складывала или гладила белье, – то непременно находила, чем занять руки. Бетти посмотрела сотни телевизионных передач, написала десятки сочинений и решила тысячи математических задачек под бодрое щелканье материных вязальных спиц. Но в тот вечер Сара просто сидела перед блокнотом и ручкой без колпачка.

Джо разговаривала с матерью непривычно нежным голосом и задавала вопросы, которые Бетти и в голову бы не пришли. «Нет, – отвечала Сара, – никаких планов у нас не было. Мы собирались…». С тех пор как доктор опустился перед ней на колени и сказал: «Мне очень жаль», голос матери постоянно прерывался на середине фразы. По пути домой Сара несколько раз начинала говорить что-нибудь вроде «Я должна убедиться, что там хорошая еда…» или «Как вы думаете, папе понравилось бы…». Девочки ждали, но она так и не заканчивала предложение. Именно Джо пришлось позвонить в синагогу Adath Israel, в похоронное бюро и в газету, чтобы заказать некролог. Бетти смотрела, как мама пьет чай и слушает разговоры по телефону. «Простой сосновый гроб» и «Мы привезем костюм, галстук и его таллит». Потом Джо набрала Линетт. «Простите, что звоню так поздно, миссис Боббек, но мой папа умер, и… Если можно, позовите Линетт…» Ответа Бетти не расслышала, зато представила, как миссис Боббек сокрушенно вздохнула и пробормотала: «Конечно, милая, мне так жаль». Бетти хотела позвонить Барбаре Симоно, Лоре Окс или Дарлин Конти, затем решила сообщить им утром. «Я – девочка, у которой умер отец», – подумала она, примеряя новую личность словно пару туфель. Когда она падала, катаясь на роликах, папа обрабатывал ее царапины перекисью водорода. Когда ей нужно было подстричь ногти, папа сажал ее себе на колени и подстригал сам. Когда она совершала какую-нибудь провинность, он ее шлепал по тухесу; впрочем, даже его шлепки выходили почти нежными. И хотя обычно на машине с ним каталась Джо, время от времени отец привозил Бетти какое-нибудь угощение – кусочек шоколадного торта или фирменного кекса из кондитерской Saunders. «Я – девочка, у которой умер отец», – снова подумала Бетти. Интересно, было ли ему больно или страшно, понимал ли отец, что происходит?..

К двум часам ночи Сара уснула на диване в гостиной. Джо сняла с матери туфли, Бетти укрыла ее одеялом. Девочки по очереди почистили зубы и помылись, и Бетти гадала, трудно ли сестре находиться в ванной, как ей, или нет. Впрочем, выбора у них не было. Родители собирались пристроить к дому общую комнату или большую спальню с ванной, как Штейны из дома напротив, но так и не успели.

Бетти дождалась, пока Джо ляжет в постель, и прошептала:

– Что мы скажем людям про папу?

Джо повернулась набок.

– Ты о чем? – не поняла сестра. – Скажем, что умер. Хотя, наверное, все и так уже знают.

В понедельник утром они прикрепят к платьям черные ленты, и рабби разрежет их в знак утраты. Вернувшись с кладбища, Сара поставит возле входной двери миску с водой и рулон бумажных полотенец, чтобы скорбящие вымыли руки, прежде чем войти в дом. Все евреи знают об этом обычае и объяснят тем соседям, кто не в курсе.

– Я о том, где именно он умер.

Пружины кровати заскрипели – Джо снова повернулась к сестре.

– Неужели ты думаешь, что люди станут об этом спрашивать?

– Могут. – Бетти успела представить, как отреагируют школьные друзья и одноклассники, с которыми она не дружила, если узнают, что папа умер на унитазе. Она знала, что страдает ерундой, и все же Бетти очень заботило чужое мнение, в отличие от Джо. Сестре хватало Линетт и подруг по баскетбольной команде, она спокойно носила затрапезные джинсы и старые отцовские рубашки, не заботясь о том, что о ней думают окружающие, а вот Бетти была другой. Ее чужое мнение очень даже тревожило. Если люди узнают, что Кен Кауфман умер в туалете, они будут смеяться.

– Давай скажем, что он умер на полу? В принципе, так оно и было, ведь он лежал на полу.

– Он лежал на полу после того, как санитары стащили его с унитаза.

Бетти вздохнула, гадая, откуда у Джо непоколебимая тяга к правде и почему она сама ее лишена.

– Ну, я скажу, что его нашли на полу.

– Говори, что хочешь, мне все равно! – заявила Джо дрогнувшим голосом.

– Как думаешь, мы справимся? – спросила Бетти, немного помолчав. – Я про деньги и все такое прочее.

О финансовых вопросах Бетти имела весьма смутные представления. Конечно, среди их знакомых были ребята из очень состоятельных семей (Шерил Голдфарб, к примеру), но и семья Бетти тоже жила в достатке. Каждое лето они ездили на озеро Эри и покупали новый Chevrolet, едва появлялась последняя модель. Теперь, после смерти отца, Кауфманы остались без дохода. Справятся ли они?

Пауза тянулась так долго, что Бетти едва выдержала.

– Наверное, – наконец проговорила Джо. – А как иначе?

Во время шивы, основного периода траура, первыми пришли мать отца, бабушка Элки, и его брат, дядя Мэл. Дядя Мэл с женой, тетей Шерли, их дочери Одри и Джоан и сын Донни – десяти, восьми и шести лет – остановились на пороге, передавая друг другу огромное блюдо с закусками, и вымыли руки. Тетя Шерли обняла Сару и спросила, чем ей помочь, дядя Мэл отвел свою мать в гостиную и усадил. Элки была крошечная, хрупкая, почти лысая и беззубая старушка. В тот день она надела свободное синее платье и шляпку с вуалью. Как и Бэббе, она знала только идиш. В тот день она вообще не говорила, просто сидела и плакала, а кузены смотрели на Джо с Бетти словно на животных в зверинце.

Дядя Мэл был на восемь лет моложе брата. Их родители покинули свой штетл в Польше, спасаясь от погромов тысяча девятьсот восьмого года. Они доплыли до Нью-Йорка, затем отправились в Детройт, где друг кузена Хаима Кауфмана пообещал ему работу. Бетти не понимала, как они могли бросить своего сына, оставив его на попечении родителей Элки, живших в соседнем штетле, ненамного безопаснее того, из которого бежали. Отец его работал поденщиком в Детройте и в конце концов накопил достаточно денег, чтобы переехать в свою собственную квартиру.

Прошло семь долгих лет, прежде чем они смогли вывезти Кена, которого на самом деле звали Кальман, в Соединенные Штаты. К тому времени, как он приехал, в семье родился еще один ребенок. Мэлвину дали американское имя, и он прекрасно говорил по-английски, без акцента, который всегда выдавал приезжих в его родных. Насколько Бетти поняла, отец одновременно любил своего младшего брата и обижался на него. Родители возложили все надежды на Мэла, и Кену пришлось исполнять роль скорее отца, чем сына, – в шестнадцать он бросил школу и пошел работать. Хотя он и был достаточно умен, чтобы поступить в колледж, такой шанс выпал лишь Мэлвину. Отец Бетти работал на конвейере на автозаводе, по вечерам посещая бухгалтерские курсы, а его младший брат тем временем окончил школу, колледж и отправился в медицинский университет. Когда родилась Бетти, дядя Мэл уже стал офтальмологом. Он жил с женой, тремя детьми и матерью в Саутфилде, в двухуровневом доме типа ранчо с огромной ванной, где было две раковины с золотыми кранами в форме лебедей и утопленная в пол, выложенная плиткой ванна размером с хороший бассейн. Бетти помнила, как мать велела ей не пользоваться роскошными бледно-зелеными махровыми полотенцами возле раковины, хотя Бетти к тому времени уже умела читать и видела слово «гости», вышитое внизу. Сара вручила ей бумажную салфетку и показала, как высушить ею руки.

За обедом у дяди Мэла прислуживала молчаливая негритянка – невысокая, стройная, в черном платье с белым передником. Поднося к столу жаркое или индейку, она сперва показывала блюдо дяде Мэлу, который его осматривал и одобрительно кивал, и уже потом приступала к разделке. Тетя Шерли держала возле своей тарелки серебряный колокольчик и звонила, чтобы вызвать девушку, чье имя Бетти так и не узнала. «Где она обедает?» – спросила Бетти по дороге домой. «Наверное, на кухне», – ответила Сара. Джо сказала, что тоже предпочла бы перекусить на кухне и послушать радио, вместо того чтобы сидеть неподвижно и думать о том, как правильно пользоваться ножом и вилкой. А вот Бетти гостиная дяди и тети ужасно понравилась. Она гладила накрахмаленную салфетку, трогала тяжелое стеклянное пресс-папье в форме полумесяца, лежавшее на журнальном столике, разглядывала веточку коралла внутри и мечтала когда-нибудь поселиться в красивом большом доме, где приносить еду и убирать грязную посуду будут слуги.

Джо и Бетти с родителями навещали родню дважды в год: на еврейскую Пасху, присоединяясь за традиционной трапезой к бабушке, кузенам и родственникам со стороны тети Шерли, и в первую ночь Хануки, когда подавали грудинку и жареные латки и все дети получали подарки.

В то утро в глазах дяди Мэла стояли слезы, а на лице были свежие царапины, хотя во время траура близким родственникам бриться не положено.

– Бетти… – произнес дядя Мэл, увидев ее на кухне, и обнял. На похороны отца Бетти надела свое лучшее платье – темно-синее, купленное для выпускного в восьмом классе. Оно жало ей под мышками и было коротковато, но Бетти не хотела тревожить мать такими пустяками. Когда дядя ее обнял, платье натянулось на груди. – Мне так жаль!

«С чего бы? Ты ведь его не убивал», – подумала Бетти.

Дядя Мэл объятий не разжимал, и вдруг его рука скользнула по ее спине и остановилась чуть ниже. Бетти оцепенела, утратив дар речи. Дядя Мэл никогда раньше так к ней не прикасался.

Не успела Бетти сообразить, что делать, как дядя Мэл убрал руку и вернулся в гостиную, где на карточном столике выставили виски и шнапс. Бетти пошла на задний двор вместе с Барбарой и другими девочками, Лорой Окс, Дарлин Конти и Патти Джеймисон, которые в тот день тоже пропустили школу. Она гадала, не почудилось ли ей, и надеялась, что подруги не заметят ни ее бледности, ни молчаливости или же спишут их на горе.

Барбара спросила, как у нее дела. Лора и Дарлин сказали, что им очень жаль. «Если тебе что-нибудь понадобится, можешь на нас рассчитывать!» Бетти подумала, как было бы здорово, если бы вместо слов «Что мы можем сделать» люди предлагали что-нибудь определенное. К примеру, «Давай помою посуду», «Давай сложу выстиранное белье» или «Давай сдам за тебя вводный курс биологии, чтобы тебе не пришлось готовиться самой». Однако она не стала смущать подруг и проговорила: «В витрине у Керна я видела очень красивое платьице». Девочки сменили тему с явным облегчением.

Целый день Бетти старалась выбросить из головы воспоминание о том, что сделал дядя Мэл, убеждая себя, что неправильно все поняла или ей просто показалось. Дядя Мэл ненадолго отлучился, отвез домой свою мать, жену и детей, потом ближе к вечеру вернулся и кружил вокруг шнапса, пока не пришел раввин, чтобы возглавить миньян – группу для чтения каддиша, заупокойной молитвы.

Мать стояла в дверях гостиной, комкая носовой платок, мужчины произносили слова на иврите. Позади мамы застыла мрачная Джо. «Милая, принеси-ка мне свитер», – попросила Сара младшую дочь после окончания службы. Бетти отправилась в родительскую спальню – теперь уже только мамину, – а закрыв ящик комода, увидела на пороге своего дядю – лицо красное, на ногах держится плохо. Пиджак он снял, галстук ослабил.

– Бетти! – Голос у дяди был хриплый.

– Привет, дядя Мэл.

Бетти попыталась проскользнуть мимо, но он крепко схватил ее за локоть.

– Ты знаешь «Неизбранную дорогу» Роберта Фроста?

Бетти кивнула. Они читали это стихотворение в прошлом году на уроке английского, и вроде бы оно называлось «Не пройденный путь», хотя сейчас это не имело значения.

– «Опушка – и развилка двух дорог. Я… Я выбирал с великой неохотой»[3]3
  Перевод В. Топорова.


[Закрыть], – процитировал дядя и заплакал. Он прижал Бетти к себе и стиснул в объятиях, обдавая зловонным дыханием. Ей показалось, что он говорит «мой бедный брат», но слова прозвучали глухо, потому что дядя Мэл уткнулся мокрым, исцарапанным лицом ей в шею и прижался к ней всем телом. На этот раз он провел рукой по ее груди.

Не раздумывая, Бетти оттолкнула его так сильно, что он ударился спиной об стену, свалив фотографию в рамке, которую ее родители сделали на Ниагарском водопаде во время медового месяца. Они стояли на палубе «Туманной девы», невероятно юные и прекрасные, отец обнимал мать за плечи, и Сара, одетая в темно-синий костюм с плиссированной юбкой, мечтательно улыбалась.

Потеряв дар речи, Бетти смотрела на дядю. Тот неуклюже нагнулся и поднял фотографию с пола. Ему удалось повесить ее обратно лишь со второй попытки, да и то криво. Даже не извинившись, он вышел в коридор. Бетти глядела ему вслед, тяжело дыша и жалея, что не схватила руку, которой он ее щупал, и не насадила на торчавший из стены гвоздь. Она заперла дверь, села на родительскую кровать – теперь только материну – и заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, пока не перестала дрожать. В ванной она сполоснула руки холодной водой, придала лицу приветливое выражение, взяла свитер для матери и пошла убирать несъеденные блюда и складывать в стопку молитвенники, которые на следующий вечер понадобятся снова.

Когда дом наконец опустел, женщины семьи Кауфман снова собрались за кухонным столом. «Столько еды осталось», – заторможенно проговорила Сара. Еще до миньяна Бетти услышала, как Ларри Фейн, кузен, учившийся на первом курсе медицинского университета, рассказывал тете Шерли, что артерия, ведущая к сердцу ее отца, закупорилась. «Ее называют артерией, делающей жен вдовами», – с напыщенным видом объявил он, явно гордясь собой, потом заметил взгляд Бетти и быстро отвернулся.

Джо суетилась на кухне, накрывая остатки еды пищевой пленкой – блюда с нарезкой, с выпечкой, с кукурузным хлебом, который принесла Мэй. Наверное, ей рассказал кто-нибудь из соседской прислуги, потому что Мэй пришла в черном платье и в шляпке с короткой вуалью. «Ваш папа покинул эту юдоль боли и печали», – вздохнула Мэй, обнимая сестер, и Джо, не проронившая ни слезинки на похоронах, заплакала. Мэй погладила ее по спине. «Он теперь в лучшем мире». В черном свитере с высоким воротом и в серой плиссированной юбке, с запавшими щеками и стрижкой «под мальчика», открывающей длинную шею, Джо выглядела старше своих лет и казалась почти хорошенькой. Бетти в тысячный раз недоумевала, почему сестра ничуть не заботится о внешности, почему ограничивается мазком помады по губам, почему предпочитает ходить в джинсах и мужских рубашках и проводит больше времени с подругой Линетт, чем с любым из парней, которые приглашают ее на свидания.

– Итак, – начала Сара, когда Джо закончила и села за стол. – Девочки, я должна вам кое-что сообщить. – Она посмотрела на свои руки, сложенные в замок на клеенке с красными и желтыми розами. – Ваш отец застраховал свою жизнь. Получим мы немного, зато на улице не окажемся. Однако можешь забыть про колледжи на Восточном побережье, эти твои «Шесть сестер»![4]4
  Ассоциация семи старейших и наиболее престижных женских колледжей на Восточном побережье США (по аналогии с мужскими колледжами «Лиги плюща»).


[Закрыть] – резко бросила она, словно Джо с ней спорила, хотя впервые в жизни та не проронила ни слова.

– «Семь сестер», – поправила Джо. – Ничего страшного. Мичиганский университет меня вполне устраивает.

– Вот и хорошо. К тому же тебе следует выбрать что-нибудь более практичное – к примеру, педагогику, а не литературу. – Сара вытряхнула сигарету из пачки и взяла тяжелую золотую зажигалку. – Мне придется найти работу. Нужно возвращать ссуду за дом, оплачивать счета за воду и газ… – проговорила она, унывая все больше. – И налог на собственность… и отопление…

Бетти нервно сглотнула. Матери некоторых ее подруг работали. Мама Кайи Гринфилд вела бухгалтерию в бакалейном магазине мужа, мама Лоры трудилась в детском саду при синагоге, но карьеры никто из них так и не сделал. С другой стороны, у них и не было нужды содержать семью в одиночку, как Сара.

– А дядя Мэл нам не поможет? – спросила Джо.

Услышав его имя, Бетти вздрогнула, словно дядя появился в кухне и вновь начал хватать ее за всякие места. Мать ничего не заметила. Сара так плотно сжала губы, что те стали почти не видны.

– Мы никогда вам об этом не говорили, но несколько лет назад у вашего отца появилась возможность заняться бизнесом. Он с друзьями хотел купить прачечную самообслуживания. В перспективе – открыть целую сеть. Одним из пайщиков был Генри Шешевски. Ваш отец стал бы менеджером.

Джо кивнула. Бетти смутно помнила Генри Шешевски – невысокого дородного мужчину с лысой головой, маленькими ровными зубками и щеками, вечно покрытыми щетиной. «Вот она, загородная жизнь!» – говорил он, вылезая из машины, проседавшей под его весом. Генри раздувал ноздри и комично вдыхал, хваля свежий воздух, зеленую траву и простор. Он носил в карманах четвертаки и ириски, которые вручал Джо с Бетти, потому что был холостяком и своих детей не имел, а «побаловать девчонок» любил. Сара ставила еще один прибор, и Генри присоединялся к семейной трапезе, будь то белая рыба, запеченная на луковой подушке, мясной рулет с картофельным пюре или фаршированная жареная курица. Генри Шешевски кушал аккуратно, разрезая еду на мелкие кусочки и тщательно пережевывая, и никогда не брал добавки – ни пюре, ни подливки, столь любимой Бетти, и она никак не могла понять, почему же он такой толстый.

– Все трое собирались вложить денег поровну. У вашего отца особых сбережений не было – мы тогда как раз купили этот дом, – и он попросил в долг у брата. Не навсегда, на время. Обещал даже вернуть с процентами, однако Мэл ему отказал.

– Почему? – поинтересовалась Джо.

Сара посмотрела на свою сигарету.

– Он сказал, что несет ответственность за мать и обязан беречь деньги, чтобы обеспечивать ей должный уход. – Бетти подумала об Элки, у которой в доме дяди Мэла была своя комната с ванной, и попыталась представить, какой именно уход ей нужен. – Зато он хочет сделать что-нибудь для нас сейчас, – продолжила Сара и повернулась к Бетти, – и попросил тебя приходить раз в неделю, помогать Шерли с детьми и делать кое-какую работу по дому. Будет платить по десять долларов. Что скажешь?

Бетти чувствовала себя очень глупо и не знала, что делать. Десять долларов в неделю – огромные деньги. Большинство девочек, присматривающих за детишками, зарабатывали по двадцать пять центов в час. И она знала, как нужны им эти деньги. Мать ясно дала это понять. Бетти повернулась к сестре, надеясь на помощь, но Джо стояла к ней спиной у раковины, а Сара смотрела на нее заплаканными глазами, с дрожащей, полной надежды улыбкой.

– Конечно, – ответила Бетти, через силу улыбнувшись матери, – конечно.

Автобусы в Саутфилде ходили не так регулярно, как в их районе, – вероятно, потому что там у всех были свои машины. Через полторы недели после смерти отца, в среду после школы Бетти сошла с автобуса на углу Лэшер и Квортон-роуд и направилась в глубь квартала к дому дяди Мэла, стоявшему посреди большой лужайки на вершине холма. Сунув учебники под мышку, она постучала в дверь.

– Бетти! – Тетя Шерли вроде бы ей обрадовалась. – Входи же!

Тетя провела Бетти мимо гостиной, где ее кузины смотрели шоу Супи Сэйлса, прямо в огромную сверкающую кухню, которая была раза в два больше кухни и гостиной в доме Бетти, вместе взятых. На столешнице из жаростойкого пластика красовался новенький бледно-желтый миксер Mixmaster, зеленый линолеум на полу тоже выглядел совершенно новым. На подоконнике стояли орхидеи в горшках, пахло жареной курицей. В окно Бетти увидела бассейн, которым дядя Мэл хвастался на Пасху пару месяцев назад, еще в том мире, где был жив ее отец. В столовой темнокожая накрывала на стол, натирая передником каждую вилку. По соседству с Бетти жило несколько таких семей с детьми, посещавшими ту же школу, что и она, не считая католиков, учившихся в школе «Пресвятой Девы Марии, Царицы Ангелов», однако в Саутфилде, вероятно, черные не жили – просто приезжали сюда на работу утром и возвращались обратно вечером.

– Хочешь есть или пить? – спросила тетя Шерли.

Бетти немного удивилась, потому что вроде бы пришла помогать тете Шерли по дому, а не для того, чтобы ее обслуживали. После долгой поездки на автобусе и прогулки по жаре ей захотелось пить, и она попросила воды.

Тетя Шерли налила стакан прямо из-под крана. На ней была желтая блузка на пару тонов темнее миксера и твидовая юбка серо-кремового цвета, свежевымытые волосы аккуратно уложены в прическу. Бетти потягивала воду, гадая, что именно ей придется делать, потому что обед вроде бы уже стоял в духовке, негритянка накрывала на стол, а дети смотрели телевизор.

Тетя предвосхитила ее вопрос:

– Ты поможешь мне разобрать детскую одежду. Нужно убрать на лето зимние вещи и отложить в сторону те, из которых ребята уже выросли. – Тетя Шерли отвела Бетти к спальням, где на кроватках стояли пустые картонные коробки для хранения одежды. Они вместе вынули вещи из комодов, потом перешли к бельевому шкафу в коридоре. – Мы сложим все в три кучи: совсем изношенные – на выброс, умеренно поношенные отдадим в синагогу, а все, что еще выглядит прилично… – Тетя Шерли замолчала. Бетти знала, что вещи из третьей кучи пойдут ей, сестре и матери. Она всю жизнь спала под старыми одеялами Одри и Джоан, на их старых простынях.

– Хорошо, – пробормотала Бетти и понесла стопку белья в спальню девочек.

Тетя Шерли понаблюдала с порога, как она сортирует полотенца, затем сказала, что будет на кухне, и ушла. Бетти управилась за десять минут, тайком сунув пару новых полотенец в кучу, которая предназначалась ее семье. Тетя Шерли курила сигарету, листая журнал Woman’s Day, и немного удивилась, увидев племянницу так скоро.

– Можешь пока посидеть у телевизора, – проговорила она, кивнув в сторону гостиной. – Мэл вернется и отвезет тебя домой.

Бетти невольно вздрогнула.

– Не стоит, я прекрасно доберусь на автобусе!

– Нет-нет, никакого автобуса! Как же ты понесешь все эти простыни и полотенца?

«Черт! – подумала Бетти, на ватных ногах бредя в комнату с телевизором, где шоу Супи Сэйлса сменилось пятичасовым выпуском новостей. – Черт, черт, черт!» Она села на диван; кузены посмотрели на нее и отвернулись к экрану.

Вдруг открылись автоматические ворота гаража, хлопнула входная дверь. Во рту у Бетти мигом пересохло, сердце бешено застучало в груди.

– Дети! – окликнул дядя, и кузены бросились его встречать.

– Папа! Папа! – кричали они.

Наконец дядя Мэл зашел в гостиную.

– Вот ты где, Бетти! – проговорил он и раскинул руки для объятий. На нем был белый халат с вышитым на кармашке именем. Лицо гладко выбрито, очки и лысина сияли, но дыхание оставалось таким же неприятным, как и тогда. Интересно, подумала Бетти, как это выносят его пациенты и тетя Шерли?..

– Привет, дядя Мэл.

– Готова ехать домой?

– Конечно.

Бетти взяла свои учебники и коробку с простынями и полотенцами, которые дала тетя Шерли. Забравшись в огромный Cadillac, она нагромоздила вещи себе на колени, но дядя Мэл велел переложить все в багажник, и девочка растерялась. Она чувствовала себя голой, несмотря на свободную блузку из совершенно непрозрачной ткани и плотный бюстгальтер, да еще надетый сверху свитер, хотя июнь стоял теплый. Бетти боялась, что дядя захочет поговорить, однако он молчал всю дорогу, небрежно насвистывая в лучах полуденного солнца, кивая головой и постукивая ладонями по рулю в такт радио. «Я не отпущу тебя никогда, потому что люблю тебя!» – пропел он вместе с Фрэнки Авалоном. «Так пел мой отец», – подумала Бетти, и сердце ее сжалось от ужаса. На светофоре она почувствовала на себе дядин взгляд, скрестила руки на груди, отвернулась к окну и стиснула зубы. Когда они свернули на Альгамбра-стрит, Бетти крепко сжимала дверную ручку и нащупывала ключ, который носила на ленточке вокруг шеи.

– Спасибо, дядя Мэл, – выпалила она и надавила на ручку, едва дождавшись остановки.

Дядя потянулся через нее и захлопнул дверцу.

– А ну-ка погоди! Ты же не хочешь удрать до того, как я тебе заплачу?

«Господи!» – ужаснулась Бетти. У нее скрутило живот. Мать продала старую машину и взяла себе отцовскую, и сейчас на дорожке перед домом было пусто, потому что Сара уехала на собеседование в универмаг Hudson’s, а Джо, наверное, занималась теннисом или зашла в гости к своей подруге Линетт.

Дядя достал из кармана бумажник и вручил Бетти десятидолларовую купюру, еще хранящую тепло его тела. Бетти захотелось смять ее, швырнуть на пол, выскочить из машины и побежать к дому. Впрочем, она заставила себя сложить деньги, убрать в карман и сказать спасибо.

– Бетти, – протянул дядя Мэл, – бедная малышка Бетти! – Голос его звучал участливо, но она чувствовала, как он на нее смотрит. Однажды на пикнике Бетти пролила себе на руку лимонад, вытерла его бумажной салфеткой и забыла. Она разговаривала с Лорой, и вдруг та взвизгнула, указывая куда-то вниз, и Бетти обнаружила на липком пятне крошечных муравьев – так много, что кожа казалась черной. Она долго кричала и терлась рукой о траву, сминая муравьев в кашу… – Как вы там, держитесь?

– Прекрасно держимся, – ответила Бетти вполголоса. – У нас все хорошо.

– Передо мной не надо храбриться, Бетти. Ты ведь скучаешь по папочке? Бедняжка Бетти! Бедная малышка! – Голос дяди стал хриплым. Он протянул руку, и Бетти съежилась, вжимаясь в кресло. Дядя Мэл обнял ее за плечи и притянул к себе, прильнув всем телом. – Бедная Бетти! – Он прижался щекой к ее макушке и стиснул девочку еще сильнее. Со стороны это выглядело так, словно дядя утешает племянницу, однако на деле все было иначе. Дядино зловонное дыхание наполняло салон, рука блуждала по груди Бетти, подбородок больно упирался ей в макушку. – Бедная малышка Бетти! Мне так тебя жаль! Наверное, ты очень скучаешь по папочке. Не волнуйся, я с тобой!