Текст книги "Невеста капитана Тича"

Глава 4

«Ямайская Дева» была одним из многочисленных кораблей, которые, уцелев после жестокого шторма, с изорванным такелажем, со сломанными и кое-как наспех починенными мачтами приплелись в длинную и вместительную бухту Антигуа.

Гавань была забита различного рода судами, потому что многие каботажные шлюпы и пакетботы, перевозившие товары между островами, предпочли пережидать непогоду в спокойных водах Антигуа.

На полуюте «Ямайской Девы» майор Боннет элегантно ковырял зубочисткой в зубах, пряча в носовой платок довольную улыбку: среди теснившихся в гавани судов он заметил свой собственный одномачтовый шлюп2828
  Шлюп – одномачтовое судно с косым парусным вооружением.


[Закрыть] «Ройял Джеймс». Подобно многим интриганам, которые долгое время вынуждены сдерживать свое нетерпение, Боннет был почти на пределе; он жаждал поскорее очутиться среди собственных стен, чтобы без помех развернуть, наконец, свою новую игрушку и вдоволь насладиться ею.

Однако капитан Баджер решил, что маневрировать поврежденным судном в переполненной гавани будет небезопасно, и отвернул в сторону к следующему заливу у мыса Файф Айлендс. Боннет в раздражении направился к нему:

– Послушайте, Баджер, высадите-ка меня здесь! Дайте мне лодчонку и пару гребцов. Я хочу попасть на «Ройял Джеймс»и сделать кое-какие приготовления к приему пассажиров!

Баджер хотел было отказать, но потом передумал и, пожав плечами, отдал соответствующее распоряжение.

Готовясь спуститься по трапу в шлюпку, Боннет обернулся к капитану:

– Я вернусь за ними, как только освобожусь. Смотрите, чтобы все было в порядке – слышите, Баджер?

Он произнес это безразличным тоном, но глаза его были далеко не безразличными.

– Да, сэр! Конечно, сэр! – ответил Баджер. – Мы будем ждать вас в заливе у Пятой мили. Маленький совет, майор, если позволите: лучше повремените до темноты, пока я не отпущу своих молодцов на берег. Среди команды и так уже ходят разные слухи и разговоры по поводу девчонки и ее брата. Моряки – народ сентиментальный, сэр; однако стоит им только попасть на берег, и они тут же позабудут обо всем. Уж я-то их достаточно хорошо знаю!

Боннет, поразмыслив, нехотя кивнул в знак согласия. Разумнее было не допускать никаких скандалов на Антигуа, где располагалась военная база, и где он не пользовался особым влиянием.

В канатном ящике «Ямайской Девы» Анна с братом провели голодную, неуютную ночь. Тюрьма их была чуть побольше платяного шкафа треугольной формы, едва шести футов у входа, сужавшаяся к носу до нескольких дюймов, и нигде не превышавшая высоту плеча взрослого мужчины. Прочная дверь была так тщательно подогнана, что практически была водонепроницаемой, выполняя функции внутренней переборки. Таким образом, горячий душный воздух тропического дня проникал к ним лишь через небольшое зарешеченное вентиляционное отверстие у самого бушприта бригантины.

Лори и Анна по очереди менялись у этого окошечка, любуясь побережьем Антигуа – их первого в жизни тропического острова. Остров раскинулся по обе стороны гавани: обширные пространства зеленых лугов, долин, ухоженных и обработанных пальмовых рощ. Плантации сахарного тростника поднимались до самого подножья холмов, словно тучные поля высокой пшеницы. Холмы четко вырисовывались на фоне ослепительно-яркого неба; их покрывала пышная растительность, в которой выделялись высокие пальмы с веероподобными листьями, казавшимися даже на таком расстоянии неестественно огромными. Вдоль побережья вились тропинки и дорожки, затененные массой незнакомых деревьев, среди которых Анне удалось распознать только мирт.

– И все же, Лори, это чем-то напоминает Шотландию, верно? – храбро заметила она. Лори, в пропотевшей рубахе и бриджах, согласился, что, как ни странно, действительно напоминает.

Вдоль побережья, по мере того как парусник продвигался к якорной стоянке у Пятой мили, среди тенистой зелени садов тут и там проглядывали богатые усадьбы плантаторов. Дома казались Анне странными и необычными: на крышах у них не было труб. Ей также никогда до сих пор не приходилось видеть апельсиновых деревьев, и она изумлялась живым ярким золотым плодам, усыпавшим их.

«Ямайская Дева» бросила якорь в полумиле от берега, став к нему левым бортом. Окошечко канатного ящика было расположено как раз на левом борту, и поэтому оба узника были лишены возможности видеть, как огромный четырехмачтовый барк2929
  Барк – трех – или четырехмачтовое морское судно с прямым парусным вооружением на передних мачтах и косым на задней (бизань-мачте).


[Закрыть] величественно вошел в гавань, обогнув мористее восточный мыс острова. Зрелище было действительно впечатляющим, хоть барк и был изрядно потрепан штормом. Капитан Баджер мгновенно побледнел, распознав вновь прибывшего в подзорную трубу: буканьер, с сорока пушками на орудийных палубах!

Став на якорь, опасный сосед спустил черный флаг, как бы подчеркивая свои мирные намерения. Кроме этого маневра ничто не выдавало присутствия живых существ на мрачном корабле, который тяжело покачивался на крупной океанской зыби со все еще не убранным штормовым такелажем, с парусами, полощущимися на реях, словно в знак презрения к ветрам и непогоде.

Баджер понимал, что ему нечего бояться буканьера – вид его бригантины с поломанными мачтами, перепутанным такелажем и смытым за борт палубным грузом был так же мало привлекателен, как неубранная постель портового бродяги. Все же, как только подвернулся удобный момент, он потихоньку поднял якорь и, отдавшись на волю течения, отдрейфовал на три кабельтова3030
  Кабельтов – морская мера длины, равная 0, 1 мили (185, 2 метра ).


[Закрыть] подальше от барка, пока выступ мыса не укрыл его от глаз буканьеров.

К полудню все на Антигуа знали, что пират по кличке «Черная Борода» стал на якорь у мыса Файф Айлендс, очевидно собираясь переждать здесь непогоду в ожидании перемены ветра. Кое-кто из плантаторов и членов их» семей отправились на опустошенные ураганом прибрежные холмы, чтобы поглазеть на знаменитый корабль и поохать от зловещего вида двойного ряда его пушечных портов3131
  Порты – (здесь) отверстия для пушек в борту судна.


[Закрыть] Вскоре с высокого борта пиратского корабля были спущены на воду четырехвесельные шлюпки, и высадившиеся на берег люди Черной Бороды толпой хлынули в город Сент-Джонс. Островитяне, дрожа от ужаса, тем не менее не в силах были оторвать от них восхищенных взглядов. И действительно, зрелище было незаурядное!

Пираты шумной и галдящей толпой заполнили портовые таверны, держась с таким высокомерием и заносчивостью, что могли бы показаться смешными, если бы кому-нибудь из горожан пришла в голову блажь покончить свои земные счеты, смеясь. На головах у них была пестрая коллекция всевозможных головных уборов, от офицерской треуголки до простого клетчатого платка; многие ходили с непокрытой головой, но все они были длинноволосые, и все, как один, босиком. Широкие мешковатые штаны до колен ничем не отличали их от обычных матросов, но яркие, кричащих расцветок шелковые рубахи и множество драгоценностей, которыми они были увешаны с головы до ног, выдавали в них морских разбойников, если бы ничто другое не делало того же с такой же наглядностью. На шее каждого из них был повязан шелковый платок, ловко скрученный вдвое так, что концы его образовывали две петли. В каждой из этих петель торчало по пистолету, и их шишковатые рукоятки болтались чуть ли не у самых ушей, словно диковинные серьги.

Множество всякого другого оружия сверкало за широкими цветными кушаками разгульной пиратской братии. Тесаки, блестевшие от жира и остро отточенные, висели у каждого, щегольски подвязанные к левому бедру, наподобие металлических хвостов каких-то странных и опасных чудовищ.

Губернатор Антигуа и его маленький военный гарнизон в форту Крысьего Острова были официально уведомлены о прибытии пиратов, когда в форт был доставлен оскорбительный и беспрецедентный по своей наглости «подарок», достойный разве что какого-нибудь захудалого деревенского старосты. Он состоял из нескольких бутылок мадеры и шкатулки с явно краденными безделушками, причем у большинства из них камни покрупнее были выдраны «с мясом». Официальный долг губернатора обязывал его повернуть орудия форта против пиратского корабля, тем более, что тот находился буквально под боком. Однако, с другой стороны, нетрудно было себе представить последствия подобного доблестного поступка: губернатор отлично отдавал себе отчет в том, что сорок пушек пирата раздавят Крысий Остров с такой же легкостью, как каблук таракана. К тому же, сто шестьдесят буканьеров Черной Бороды вдвое превышали численность гарнизона на Антигуа. Поэтому, поразмыслив, губернатор примирился с неизбежностью, успокоив себя сомнительной надеждой, что Черная Борода снова уберется в море, как только шторм утихнет окончательно и его люди получат сполна всю порцию грубых береговых удовольствий, о которых они столько мечтали во время своих долгих морских скитаний.

Самого Черную Бороду видели, когда он высадился на берег вскоре после полудня. Однако в городе он не появлялся. Облюбовав себе обширную усадьбу плантатора в укромном уголке среди прибрежных холмов, пиратский капитан вместе со своими приближенными отправился прямо туда и недвусмысленно дал понять хозяину, что рассчитывает на гостеприимство. Слуги-негры, вспотев от ужаса, суетливо бросились накрывать столы на увитой плющом и диким виноградом веранде, готовя импровизированный пир.

Черепаховый суп, жаркое из свинины, груды разнообразной дичи, жареная летучая рыба, индейки в пироги, заливное и сыры доставлялись из кухни и погребов с расточительной щедростью и поспешностью, которая лучше всего свидетельствовала о стремлении владельца плантации любой ценой избежать риска не угодить своим страшным гостям. Сам хозяин сидел в дальнем конце веранды, наблюдая с вымученной улыбкой на загорелом лице, как Черная Борода тискает его дочь, и пытаясь притвориться, будто эта шаловливая возня доставляет ему глубочайшее личное удовлетворение.

Ветер немного поутих, но в воздухе заметно посвежело. Капитан Баджер справил необходимые формальности по прибытию в порт и отправился прогуляться до усадьбы плантатора на мысе Файф Айлендс, расположенной в миле от Сент-Джонса. Он надел свой лучший синий костюм и длинный белый жилет, оба, правда, слегка подпорченные морской водой.

Прогулка была приятной, но еще более приятными были мысли Баджера о том, что ждет его в конце пути. Хорошо наезженная колесами экипажей дорога благоухала ароматом растущих по обочинам олеандровых кустов и цветов бугенвиллии. Яркие птицы, по-тропически безголосые, трещали и щелкали среди широких листьев карликовых пальм.

Ветер, почти совершенно утихнув в городе, здесь, на склоне более открытого морю мыса, был все еще довольно свеж и доносил с собой водяную пыль с пенистых верхушек волн, с шумом разбивавшихся о берег. Баджер подошел к дому никем не потревоженный и, по всей видимости, никем не замеченный.

Как все моряки, совершавшие рейсы в Вест-Индию, Баджер слыхал множество описаний Черной Бороды. Будучи более проницательным, чем большинство его коллег, он понимал, что жуткое обличье бристольского пирата было создано намерено; его причудливое и эксцентрическое уродство служило всего лишь маской, рассчитанной на то, чтобы внушать ужас врагам наподобие грубой боевой раскраски воинов-дикарей.

Тем не менее, потрясение при виде этой легендарной личности было весьма ощутимым и неожиданным даже для Баджера. Он буквально остолбенел у подножья ступеней, которые вели на веранду, не в силах двинуться на своих кривых подкосившихся ногах, едва дыша пересохшим горлом и уставившись широко раскрытыми глазами на пиратского атамана.

Огромная борода, черная настолько, что отливала зеленью в мягком свете затененной веранды, росла из-под самых глаз капитана Эдварда Тича и доходила ему до пояса. Это, несомненно, была самая большая борода во всем Карибском море, и Тич заплетал ее на множество косичек, торчавших в разные стороны и перевязанных ленточками разных цветов. Густые и длинные бакенбарды, заплетенные в косы и тоже перевязанные лентами, были франтовато заправлены за уши. Дубленую морским ветром сизо-красную кожу на его лице – по крайней мере доступную для обозрения часть ее – сплошь покрывали багровые шрамы. Подобные же шрамы и синеватые следы от многочисленных ран красовались на загорелых мускулистых руках и открытой груди капитана, причем в таком изобилии, что кожа их по расцветке напоминала эдинбургский мрамор.

Баджер, выдерживая почтительное расстояние, остановился и нерешительно окликнул пиратского вожака:

– Э-хм… Капитан Тич, сэр!.. Я принес новости, которые могут вам пригодиться! – Баджер умел быть весьма любезным, если это ему ничего не стоило.

Тич медленно снял с колен пухленькую заплаканную девчонку и посмотрел на Баджера настороженным, но ничего более не выражавшим взглядом.

– Так что же ты стоишь? – сказал он после короткого изучения фигуры своего нежданного посетителя. – Поднимайся-ка сюда, приятель, и выпей кружку рома, если ты честный плут!

Баджер приблизился, всем своим видом пытаясь выразить дружелюбное безразличие. Черная Борода подтолкнул к нему через стол расплескавшуюся кружку и жестом руки указал место на скамье рядом с собой, что одновременно служило высочайшим разрешением сидеть в его присутствии.

– Помоги-ка жирной дочке нашего хозяина пристегнуть подвязки, Израэль! – сказал он, обратившись к человеку с лисьим лицом, который сидел рядом с ним, ухмыляясь, словно голодный пес. Голос пиратского атамана отнюдь не походил на громоподобный рык, как это можно было ожидать, хоть и звучал достаточно громко и повелительно.

– Я капитан Баджер, сэр, с «Ямайской Девы». Мой помощник, Бен Мэрки, плавал когда-то с вами под командой Хорнигольда, сэр!

Черная Борода кивнул:

– Помню Мэрки, как же! Здоровенный увалень, и один из тех, кого я хотел бы иметь в своей команде! – сказал он дружелюбно, хотя и немного снисходительно. – Так какое же дело у тебя ко мне, приятель?

Баджер решился:

– Что бы вы сказали, капитан, о перспективе иметь у себя на борту собственного судового врача, сэр? Здоровый молодой врач и отличный хирург, сэр – могу присягнуть Святой Девой! – которого вы в любую минуту можете взять к себе на борт. Разве эти сведения не стоят какой-нибудь жалкой сотни золотых, сэр?

Черная Борода ничего не ответил, но бросил украдкой косой взгляд на человека, которого он назвал Израэлем. Баджер не упустил движения заинтересованности среди пиратов. Канониров среди моряков найти было нетрудно; временами попадались даже люди, сведущие в навигации. Палубную команду и простых матросов ничего не стоило набрать почти в любом порту, тем более таком прославленному вожаку, как Черная Борода. Но врач? Врачи были такой редкостью, как если бы их вовсе не существовало. Котел расплавленного вара, парусная игла и просмоленный шпагат – вот все, на что большинство буканьеров могли рассчитывать при лечении ран, полученных в бесчисленных сражениях.

Ободренный произведенным впечатлением, Баджер продолжал:

– Одного молодого хирурга-шотландца по имени Блайт хотят насильно затащить на борт «Ройял Джеймса»– это шлюп, принадлежащий майору Боннету из Барбадоса, сэр – и отплыть с ним с ночным приливом, если ветер поутихнет…

– Как так: затащить? – потребовал разъяснений Тич.

– Дело в том, что этот майор Боннет обманом заставил его подписать кабальный договор на семь лет. На него самого и на его сестру – очаровательная штучка, доложу я вам, сэр! Если вы захватите их обоих, то врача можете оставить у себя, а за девицу Боннет готов будет заплатить хоть тысячу гиней выкупа, поскольку он от нее без ума и собирается сделать из нее любимую игрушку!

Баджер не мог устоять против искушения заслужить репутацию хитрого пройдохи. Он был весь во власти страстного желания завоевать расположение этого краснорожего бандита.

Кое-кто из пиратов, взглянув друг на друга, обменялись усмешками. Все это было им не в диковинку. Где бы не бросал якорь корабль Черной Бороды, везде его ожидали трусливые мошенники, предлагавшие различного рода подлые сделки, для совершения которых у них было готово все, кроме смелости самим выполнить опасную работу.

Неожиданно Черная Борода расхохотался:

– Так, говоришь – выкуп, да? – сказал он. – Выкуп в тысячу золотых за девицу? Эх, парень! Да если бы я захотел получить выкуп от этого пижона Боннета, мне стоило бы всего лишь взять его вот этими руками, перевернуть вверх тормашками и потрясти хорошенько, пока у него не лопнут глаза, как перезрелые фиги! Провалиться мне, если я стану расплачиваться за грязные сплетни!

Пираты хрипло загоготали, и Баджеру тоже пришлось растянуть губы в гримасу, весьма отдаленно напоминавшую улыбку.

– Но вот что ты там толкуешь о враче, а? Это уже, кажется, становится интересным!

Черная Борода откинулся на спинку кресла и принялся задумчиво сплетать и расплетать одну из косичек, свисавших ему на ухо.

Синее небо было безоблачно, словно Карибское море никогда не знало даже малейшего ветерка, и в канатном ящике «Ямайской Девы» Анна с братом немилосердно страдали от жары и духоты. Оба они с ног до головы были покрыты липким соленым потом, словно их только что окунули в морскую воду. Они давно уже ни о чем не говорили и перестали строить планы побега из своей тесной деревянной темницы. Анна, устало вытянув ноги, посмотрела на пряжки своих туфель, и внезапная мысль промелькнула у нее в голове.

– Лори… ты не спишь? – спросила она, прислушиваясь к тяжелому дыханию брата.

– Нет, только все тело у меня затекло так, что не повернуться…

Анна подползла к нему поближе:

– Смотри-ка, Лори – решетка в окне держится на цементе; нельзя ли попробовать выцарапать его пряжками от моих туфель?

Лори устало усмехнулся:

– Давай попытаемся. Что мы теряем, в конце концов? Они работали попеременно, потому что в узком треугольнике у самого форштевеня не было места для двоих. Ночь, наступившая внезапно после короткого сияющего великолепия красного и пурпурного заката, застала их за работой. Темное небо и черная вода были уже сплошь усеяны зелеными блестками ярких южных звезд, когда решетка, наконец, подалась, я Лори, весь в цементной пыли, осторожно втянул ее внутрь. Он просунул голову в отверстие, вознаградив себя за Труды глотком свежего прохладного ночного воздуха.

– Боюсь, – сказал он, втягивая голову обратно, – что мне никак не пролезть в эту щель…

– Но ведь ты же можешь попытаться?

Лори заколебался.

– Ладно, – сказал он. – Я попробую. Окно как раз по ширине моих плеч. Только ты пойдешь первой. Я попытаюсь осторожно спустить тебя в воду, чтобы не слышно было всплеска.

Он наклонился поближе к сестре:

– Ани, когда ты очутишься в воде, плыви вон к той скале, что выдается в море, и жди меня там!

Решительным жестом он достал из кармана тощий кожаный мешочек и протянул его Анне:

– У меня осталось несколько гиней. Возьми их…

Анна не поняла:

– Но… зачем мне деньги, Лори? Я думала, что мы сразу же обратимся к властям.

– Если они захотят нас вздернуть, то сделают это, обратимся ли мы к ним сами, или же им придется обшарить каждый куст на берегу, разыскивая нас. Я уже думал об этом, Ани… Мне кажется, нам следует попытать счастья. Чем мы рискуем? Боннет ни за что не решится донести, кто мы такие, иначе ему придется отвечать за пособничество в укрытии осужденных преступников. Он может только обвинить нас в том, что мы убежали от контракта. Ну и что? Это уже не так страшно. Во всяком случае, стоит попытаться!

– Но зачем же отдавать деньги мне, Лори?

– Потому что Боннет будет стараться поймать тебя живой, – спокойно ответил тот. – Это дает нам лишний шанс. Ведь меня они могут просто подстрелить…

Анна без дальнейших возражений взяла тощий кошелек.

– И еще одно, – продолжал Лори. – Если я не доберусь до берега вместе с тобой, то не оставайся у моря, Ани. Иди вглубь острова. Возможно, ты где-нибудь здесь встретишь шотландцев, даже наверняка встретишь. Ты еще очень молода, и кто-нибудь из них, несомненно, примет в тебе участие…

– Я уже начинаю сомневаться в том, что на свете существуют порядочные люди…

Анна подошла к отверстию, в котором прежде торчала решетка, и выглянула в прохладную бархатную ночь. Лори коснулся ее плеча:

– Я обвяжу тебя этой веревкой и спущу в воду. Потом ты ее отвяжешь, иначе ее тяжесть потащит тебя на дно.

Он обернул вокруг ее талии толстый смоленый трос и закрепил его большим неуклюжим узлом. Брат и сестра обменялись подбадривающим поцелуем, и Анна принялась протискиваться в узкое окно. Просунув голову и плечо, она почувствовала, что дальше продвигаться не может.

– Лори! – в отчаянии прошептала она. – Окно слишком узко! Вытащи меня обратно. Даже если пролезу я, то тебе это никогда не удастся!

– Я знаю, – спокойно ответил брат. – Я знал это, когда в первый раз просунул сюда голову. Но ты не можешь оставаться здесь, Ани. Ты должна спастись!

Он изо всех сил толкнул ее, зная, что причиняет ей боль. Платье ее лопнуло и сползло с плеч вместе с изрядной толикой кожи, но Анна уже была снаружи. Все произошло быстро и бесшумно, если не считать короткого возгласа боли и испуга и легкого скрипа натянувшейся веревки. Лори всей тяжестью повис на канате, удерживая Анну от падения в воду, затем осторожно стал выпускать канат. Наконец, веревка ослабла, и он понял, что Анна достигла поверхности воды. Тогда он отпустил канат, который змеей скользнул в узкое отверстие оконца.

Лори выглянул наружу и увидел внизу под собой Анну, плававшую в воде, придерживаясь одной рукой за борт корабля. При свете луны ее мокрое лицо казалось очень бледным, а волосы словно светились на темном фоне волн. Она пыталась отвязать веревку, но от тяжести ее тела узел так затянулся, что ей это никак не удавалось. Лори вполголоса чертыхнулся, заметив, как тяжелый канат начинает тянуть ее вниз. Ему показалось, будто он слышит ее жалобный плач, но это был всего лишь слабый плеск волн да неумолчные трели ночных цикад, доносившиеся с берега.

Анна некоторое время боролась с канатом, потом решила плыть, не отвязывая его. Вверху, в квадратном четырехугольнике окна, смутно бледнело лицо Лори, молча посылавшего ей прощальный привет. Она махнула ему рукой и поплыла в сторону темного берега.

Тяжелый канат тянул ее вниз. Он висел под ней в темной воде, словно цепь сверкающих драгоценностей, ибо море было живым и светилось, наполненное мириадами микроскопических существ, которые вспыхивали при каждом движении Анны, подобно россыпям жемчугов и бриллиантов. Платье и объемистые нижние юбки ее некоторое время сохраняли плавучесть, но затем намокли и тоже стали тянуть ее вниз, так что Анне, чтобы удержаться на поверхности, приходилось изо всех сил колотить руками и ногами по воде, подымая вокруг себя фонтаны пылающих фосфоресцирующих брызг.

Майор Боннет только что собрался сесть в шлюпку, дожидавшуюся его у берега, чтобы доставить на «Ройял Джеймс», когда он заметил яркое светящееся пятно под темным форштевенем бригантины. Пятно было вполне отчетливо видно даже на расстоянии полумили, и майору нетрудно было разгадать причину его возникновения. Он усмехнулся: несомненно, пятно означало попытку доктора Блайта бежать! Боннету, привыкшему к покорной пассивности креолок, не могло и в голову прийти, чтобы женщина способна была пойти на такой риск. Майор вошел в шлюпку и нащупал за поясом рукоятку пистолета. Все еще усмехаясь, он приказал гребцам отчаливать.

Не видя вокруг себя ничего из-за мелких фосфоресцирующих волн, изнемогая под тяжестью намокшей одежды и каната – ситуация, опасная даже для опытного пловца, – Анна не слышала скрипа кожаных уключин до тех пор, пока шлюпка майора Боннета не оказалась совсем рядом.

– Ба! – произнес Боннет, искренне удивленный. – Да это девчонка! Дорогая мисс Блайт, боюсь, что здесь для вас не совсем подходящее место. Позвольте мне… – он сделал знак негру-гребцу, и тот, бросив весла, схватил багор и протянул его к Анне. Девушка отчаянно забарахталась в воде, пытаясь ускользнуть от крючка, но она настолько выбилась из сил, что эта попытка едва не оказалась для нее последней. Взмахнув руками, она погрузилась в воду и пошла бы ко дну, если бы гребцу не удалось подцепить багром тянувшийся за ней канат и после некоторых усилий вытащить ее в шлюпку.

– Она почти совсем мертвый, масса, – встревоженно сказал негр.

– Ладно, – резко возразил Боннет. – Чего уставились, бездельники? Гребите к «Ройял Джеймсу», живо! Я с вас шкуру спущу, если она умрет прежде, чем мы доберемся до корабля!

Чернокожие гребцы обменялись испуганными взглядами, блестя фарфоровыми белками глаз, и налегли на весла. Боннет сел к рулю, держа на коленях мокрое и обмякшее тело бесчувственной девушки. Затем он заметил, как задрожали ее ресницы, и она чихнула, тихонько, словно котенок. Майор усмехнулся.

– Вам нелегко будет в это поверить, дорогая, – мягко проговорил он, – но ведь я только что спас вашу молодую, прекрасную жизнь!

Боннет знал, что Анна вряд ли слышит его, но, убедившись, что она, кажется, приходит в себя, он немного приободрился. Опустив руку за борт в теплую темную воду, он глядел на девушку почти с такой же нежностью, как какой-нибудь из его котов на измятую птичку в своих когтях.

«Ройял Джеймс» был в основном предназначен для быстрой перевозки почты и грузов между островами. На нем было восемь пушек среднего калибра, и он считался одним из самых быстроходных судов своего класса. Заботясь о собственном комфорте, Боннет отвел себе почти всю кормовую часть шлюпа, из-за чего его каюта казалась непропорционально просторной по сравнению с размерами судна. Вновь заняв свои апартаменты, майор почувствовал истинное облегчение после тесной и неуютной каюты на «Ямайской Деве». Он удобно устроился в глубоком кресле и закурил длинную белую трубку. Анна, измученная и едва живая от усталости, скорчилась на мягком ковре посреди каюты, где ее оставили втащившие ее сюда матросы. Пряди медно-золотистых волос, потемневшие от воды, прилипли к ее шее и обнаженным исцарапанным плечам. Она изрядно наглоталась морской воды, кашляла, и все тело ее сотрясала мелкая нервная дрожь.

– Итак, – произнес Боннет, усмехаясь, – вы были правы, когда говорили, что мне не следует недооценивать вас. Я бы никогда не поверил, что даже опытный пловец может проплыть такое расстояние с подобным грузом! Что же мне делать с вами? Если я посажу вас под стражу в штурманскую рубку или отправлю на полубак, то боюсь, что немногие из моей команды назавтра сохранят достаточно сил, чтобы карабкаться по вантам… Ладно, ладно, не тревожьтесь – вы останетесь здесь, со мной!

В глазах майора зажегся плотоядный огонек.

– А теперь, я думаю, вам необходимо обсушиться. Как же нам поступить? Позвать негров, чтобы они стащили с вас мокрые тряпки? Или вы позволите мне самому сделать это? Я очень сожалею, но у меня на борту нет ни одной женщины…

– Оставьте меня… – не глядя на него, непослушными губами хрипло прошептала Анна.

– Но, но – вы не должны оскорблять моего гостеприимства! – смеясь, возразил Боннет. – Как же вы думаете в этой мокрой одежде разделить со мной постель?

Анна попыталась что-то ответить, но голос ей не повиновался. Ее всю трясло от холода, слабости и нервного перенапряжения. Она сжалась в комок на полу, вцепившись пальцами в мягкий ворс ковра, словно противясь всяким попыткам оторвать ее от него. Редкие переживания могут так потрясти человеческую натуру, как поимка во время, казалось бы, успешной попытки к бегству.

Боннет сидел, молча наблюдая, как желтый свет лампы отражается на мокром шелке ее разорванного платья. Внезапно он почувствовал все возрастающее раздражение, зная по опыту, что игра окончилась.

– Очень хорошо, – сказал он. – Только я не собираюсь сидеть здесь всю ночь с вами. Так что, если вы не желаете причинить неприятности вашему брату… – при этих словах Анна подняла голову.

– Ну, вот и отлично! – сказал Боннет. – Рад, что вы, наконец, удостоили меня своим вниманием. Так вот: скоро сюда доставят вашего брата. Для него, бедняжки, немногое изменится – он всего лишь перейдет из одного канатного ящика в другой – но не в этом дело. Главное, что я не собираюсь во время сна подвергаться опасности с вашей стороны. А вы, я знаю, можете пойти на любое безрассудство, несмотря на обманчивую внешность!

Боннет видел, что Анна его слушает; большего от нее я данный момент и не требовалось.

– Я отдал распоряжение, чтобы завтра вашего брата подвесили к стеньге и высекли кнутом. Это произойдет без дополнительных напоминаний с моей стороны, и произойдет обязательно, если только я не отменю своего распоряжения. Пока я сплю, вы останетесь здесь, со мной. И – слушайте меня внимательно, дитя мое! – если к завтрашнему дню вы не заслужите моего доброго расположения, то не вы, а ваш брат подвергнется весьма чувствительному наказанию!

Он притворно зевнул, вежливо прикрывая пальцами рот, затем поднялся и потянул за шнурок звонка.

На вызов последовал почти мгновенный ответ в виде осторожного стука в дверь, что свидетельствовало о пребывании за нею бдительного стража.

– Запри дверь снаружи, приятель, – сказал Боннет, повысив голос, чтобы его было слышно по ту сторону тяжелой дубовой двери. – И не открывай ее ни при каких обстоятельствах, если я сам не прикажу тебе сделать это. Понял?

– Да, сэр! Так точно, сэр! – донесся в ответ хриплый голос, сопровождаемый стуком тяжелого смазанного засова.

Боннет дружелюбно кивнул Анне, которая в ужасе глядела на него широко раскрытыми глазами.

– Итак, – сказал он, – перед вами довольно сложная проблема. Поистине, я сгораю от любопытства, как вы ее решите!

Он снова зевнул, более естественно на сей раз, и, налив себе щедрую порцию бренди, принялся раздеваться. Однако, из какой-то нелепой скромности, он снял с себя только кафтан, сбросил сапоги и расстегнул подвязки.

Поколебавшись одно мгновение, он задумчиво взвесил в руке пистолет, затем аккуратно уложил его под подушку и натянул на себя тонкое одеяло. Лампу он оставил гореть и, лежа, продолжал некоторое время глядеть на Анну, открыв в улыбке тонкую белую линию зубов, поблескивавших из-под темных усов.

Анна слышала, как доставили на борт Лори. С палубы донеслись короткие звуки борьбы, возбужденные голоса, затем несколько резких криков боли, которые заставили Анну вздрогнуть, хотя она и не знала, кто кричал: Лори или его стражники. Шум борьбы переместился к носу. Затем загремела якорная цепь, и босые ноги торопливо затопали по палубе, готовя судно к выходу в море. Обессиленная Анна упала ничком на ковер, когда «Ройял Джеймс» качнуло на морской волне, и затем, не успев подняться, свалилась снова, когда судно встало под ветер. Теперь до нее доносились только птичье поскрипывание рангоута и погромыхивание штурвальной цепи.

Боннету, очевидно, надоело разглядывать ее, потому что он допил бренди и поплотнее завернулся в одеяло.