Текст книги "Цикл"

Глава 2
Попытки побега

В другом конце комнаты на комоде зазвенел будильник, и Люси проснулась, предвкушая очередной день притворства.

«Да, сегодня я в порядке».

«Нет, кошмары не снились».

«Да, мне интересно, будет на завтрак свежая черника или нет. Простые удовольствия тоже важны! Где бы мы были без маленьких радостей?!»

«Нет, не хочу идти на прием к доктору Нильсен. И я точно не утаиваю от нее никаких подробностей о том самом дне, чтобы она не упекла меня в психушку».

«Да, я прекрасно со всем справляюсь».

«Нет, мне не снился сон, в котором я запостила фотографию взрывающегося лица Криса Кармайкла в своем профиле, а затем опустила телефон между ног и наслаждалась вибрацией нескончаемых уведомлений. Ведь это значит, со мной что-то не так, верно? А у меня все отлично!»

«Да, думаю, закончить школу все же надо, и, да, было бы неплохо ее сменить. Но разве Нильсен не говорила, что мне нужно все переварить в своем темпе? Спасибо за ваше терпение. Спасибо, что каждый день высказываете слова поддержки! Да, мы должны пережить этот сложный период вместе».

«Нет, у меня нет никаких суицидальных мыслей или мыслей, как навредить себе. Можете не сомневаться, со мной все будет хорошо».

У нас все будет хорошо.

Люси понимала: Хендерсоны любят ее, потому так себя и ведут. Она понимала: ей очень повезло, что в ее жизни есть Билл и Кэрол, и что они боялись, как бы она снова не скатилась в кататонию, как тогда, когда они только усыновили ее ребенком после трагедии в Перу.

И тем не менее после «инцидента» их любовь, бывало, ощущалась как гребаный свинцовый фартук на груди и их треклятая сердечная забота и защита удушали.

Днем она написала Бакету: «Умираю. Билл и Кэрол обращаются со мной как с олененком. Пожалуйста, приезжай. Съездим в „Эксчейндж“».

Семья Марвани не бедствовала. У отца Бакета была собственная дерматологическая клиника, а мать работала ассистентом стоматолога. Не совсем уровень Сент-Эндрюса или IMTECH, но голод им не грозил. Они могли бы наскрести достаточно наличных на старый подержанный седан для сына, но хотели, чтобы он сам заработал деньги, поэтому Бакет работал неполный рабочий день в магазине «Калбертсон». По этой причине от него всегда пахло свежеиспеченным хлебом, когда он приезжал за Люси.

Она плюхнулась на переднее сиденье и сделала глубокий вдох.

– Обожаю этот запах!

– Это ж все хрень. Они даже не пекут ничего. Просто вкачивают ароматизаторы, чтобы все думали, будто хлеб свежий.

– Плевать. – Словно собака, идущая по следу, Люси принюхивалась к Бакету, придвигаясь все ближе и ближе. – Как же вкусно, мать твою!

– Ладно, ладно. Остынь, ненормальная.

– Я аж проголодалась. Может, захватим пару огромных кренделей по пути в «Эксчейндж»?

– Ладно, остановимся, но я ничего брать не буду.

– Все еще проблемы с желудком?

– Ага. Я вроде ем, но голода не чувствую. И нервы еще… понимаешь?

– Понимаю. Но давай не будем об этом.

Бакет кивнул и прибавил громкость магнитолы. Басы хлынули из багажника и заглушили все плохие мысли. Текст песни был неразборчивым, не считая заавтотюненной строчки «Натри киску коксом, пусть немеет задница». Музыка ударяла куда надо, в глупую, отмершую часть сознания, и Люси впервые за день улыбнулась по-настоящему.

– Классная песня.

– Ага. Купим крендели в торговом центре или сходишь в магазин на углу?

Люси подумала, кто может болтаться в торговом центре. Вероятно, друзья Криса Кармайкла. Или друзья Брэди Миллера. Люси почти никого не знала из района Саммит Ридж, но знаковая трагедия случилась сначала у них, и они устроили службу со свечками, чтобы почтить память одноклассника. По основной версии, его убила собственная мать, отчего на Люси накатывали сильные чувства и она решила полностью игнорировать новости об этом преступлении. Даже если удастся избежать встречи с людьми, непосредственно связанными с произошедшим в школе ужасом, в торговом центре точно будут другие ученики, и Люси представляла, как они будут разыгрывать интерес, лишь бы подробнее расспросить ее о том, что произошло в классе мистера Чемберса.

Я не могу отвечать на эти вопросы. И не хочу. Я даже не уверена, что вообще видела.

Доктор Нильсен рассказывала, как адреналин влияет на память и как правда со временем может всплыть на поверхность и вернуться на свое место; а то, что Люси, как ей кажется, видела, – всего лишь галлюцинации, заполняющие пробелы, пока не вернутся истинные воспоминания.

Но ведь на задней части шеи Криса что-то было, правда?

Спросить Бакета, что он видел, у нее не хватало смелости.

Ее улыбка померкла.

Хватит. Хватит думать. И в торговый центр ни ногой.

– Давай в магазин на углу. И сделай музыку погромче.

– Хорошо. Оставить кондей или окна откроем?

– Оставь кондей, сучка. Хочу вдыхать твой безумно вкусный запах хлеба.

Она снова принюхалась к нему, закрыв глаза и втянув в себя максимум воздуха. Затем оба рассмеялись, разделив крошечный, далекий от кошмарной реальности счастливый момент.

«Эксчейндж» был классным, потому что туда никто не ходил. Музыкальные магазины потихоньку превращались в музеи. Клиентура состояла из людей не в ладах с компьютерами, тех, кто все еще пользовался компакт-дисками, хипстеров, ди-джеев и старперов, поклоняющихся алтарю винила.

Люси нравилось медленно просматривать ряды пластинок в тихом затхлом помещении.

А Бакету нравилась двадцатипятилетняя продавщица по имени Тони, которая, по слухам, также подрабатывала стриптизершей в «Котельной». Ее тело покрывали татуировки, у нее были ярко-фиолетовые волосы и большие голубые глаза, и однажды она даже спросила Бакета, как на самом деле его зовут.

– Не говори, что Бакет – твое настоящее имя, – сказала она. – Что это за имя такое, Бакет?

– Мое имя.

– Ладно, слушай… Я знаю, что оно ненастоящее. Прямо чувствую. У меня тоже несколько имен. Давай так. Сначала я скажу тебе свои имена, а ты скажешь мне свои. Как тебе идея?

Бакет прищурился. Люси впечатлило, как он устоял перед чарами Тони.

Тони наклонилась через прилавок.

– На самом деле у меня три имени. Тони. Так меня все называют. Еще есть имя, данное родителями, Антуанетта – охеренно изысканное, только для особых случаев.

Настала очередь Бакета наклониться. Стоило ей выругаться, и он уже покорен. Она говорила с ним как со взрослым. Ему это нравилось.

– Есть и третье имя. Я использую его только в одном месте. – Бакет приподнял брови. Люси знала, о чем он думал. Слухи оказались правдой! Тони правда стриптизерша! – Никому не рассказывай, но иногда я представляюсь Эмити.

– Погоди… Эмити? Типа, как в фильме «Челюсти»?

– Ну, взяла я его не оттуда, но да. Мне оно нравится, потому что клиенты считают его классным, но настоящая причина – его значение.

– «Дружелюбие»?

– Да. Вот в чем на самом деле заключается моя другая работа. Клиенты приходят с определенной целью и, собственно, получают, чего хотят, но не понимают, что я на самом деле им даю. Им хочется услышать: «Я рядом, и я не отвернусь от тебя. Ты можешь мне доверять. Я тебя выслушаю. Я буду смотреть на тебя, потому что ты важен. Я – твой друг». Люди одиноки, понимаешь?

Люси взглянула на щенячье выражение Бакета и решила, что эта женщина заслуживает, чтобы ее называли изысканным именем вроде Антуанетты.

– Вот такие у меня имена. Теперь твоя очередь.

– Ладно. На самом деле история не очень интересная. Меня зовут Бахит. Просто Бахит.

– Бахит. Мне нравится. Звучит, как бы сказать, экзотично.

Люси взбесилась. Экзотично. Постоянно слышишь это гребаное «экзотично». А на родине у него это вполне распространенное имя.

Бакет улыбнулся, не в силах противиться шарму Тони.

Тони спросила:

– Так откуда тогда Бакет?

– А, ну я не…

– Рассказывай давай! В магазин три часа никто не заходил. У магазинного кота гребаный диабет. Он просто валяется весь день. – Тони указала на тушку полосатого кота, свернувшегося в клубок на одной из витрин. – Пожалуйста, расскажи что-нибудь интересное.

– Ладно. Так меня называл мой младший брат Далир, когда мы жили в Пакистане. Он все не мог правильно выговорить Бахит. Ходил за мной хвостиком и повторял: «Бакет! Бакет!» – и мы все смеялись.

– Боже, это так мило.

– Да, но, э-э…

Люси заметила, как на лице Бакета что-то промелькнуло. Возможно, он вспомнил, что она тоже слушает, или осознал, что собирается поделиться прошлым, которое старался похоронить глубоко внутри.

– Мой младший брат, он, э-э, умер. Подхватил какую-то лихорадку, у него отключился мозг… И после этого родители долго грустили. Мы почти не разговаривали. А потом они очухались и решили, что нам нужно переехать подальше от… всего, наверное. Так мы и оказались в Калифорнии, а потом в Орегоне. И как только сюда приехали, я заметил, что они стали звать меня Бакет. Сначала меня это сильно раздражало, но позже я вроде как понял, что это… Ну, знаешь, будто у меня что-то осталось от младшего брата. Так что теперь я не против.

– Ой. Черт… Сочувствую.

– Да ладно, случилось и случилось. – Бакет попытался разрядить обстановку. – Тем более с таким именем жить намного легче. Теперь по буквам надо проговаривать только Марвани, когда куда-то звоню. А вот Бакет все сразу понимают.

И в тот день Люси узнала о Бакете больше, чем за два года дружбы. Она подумала, что ФБР стоит нанимать стриптизерш для проведения допросов.

Но на этот раз в магазине работала не Тони. Люси заметила, как Бакет осмотрел магазин и на его лице отразилось разочарование. Кот диабетик? На месте. Ряды пыльных старых альбомов? На месте. Женщина, на которой он планировал жениться? Отсутствует. За кассой стоял Иуда – нормальный парень, от которого всегда пахло пивом и сигаретами. Его всегда можно было расспросить про нашивки на джинсовой куртке, но все же… Тони/Антуанетты/Эмити не было.

Плюс, судя по вкусу кренделя из магазина, тот лежал на вращающейся стойке со времен пирамид, так что вылазка из дома для Люси пока что не задалась.

По крайней мере, не вижу вечно озабоченных лиц. По крайней мере, не надо отвечать на тщательно сформулированные вопросы, призванные помочь мне вступить на путь к исцелению.

Когда тебя воспитывают два конченых алкоголика, у тебя развивается аллергия на заботу. Люси нравилось в себе эта особенность, но она сильно противоречила родительским инстинктам Хендерсонов.

Люси выбросила дерьмовый крендель в мусорное ведро, оставив маленький кусочек, который предложила магазинному коту. Тот открыл глаз, похлопал лапой по куску кренделя, лизнул подношение, а затем снова впал в диабетический ступор.

Се ля ви.

Настало время отключиться от реальности и покопаться в виниловых пластинках, спокойно дышать через нос, хихикать над случайными обложками альбомов и даже доставать самые забавные, чтобы Бакет тоже их оценил. Бакет болтался без дела: она видела, как он поглядывал на входную дверь, ожидая Тони, но та так и не пришла.

Люси задавалась вопросом, с кем была Тони в этот момент. И что значило для клиентов ее имя.

Она снова взглянула на Бакета. Он поймал ее взгляд и притворился, что просматривает стенд с кучей грязных старых комиксов. Но через несколько мгновений его взгляд снова скользнул в сторону двери.

Люди одиноки, понимаешь?

Через час Люси наконец почувствовала, как впервые за долгое время расслабились плечи. Прикрепленные к стене коврики отпружинили, когда она провела по ним пальцами, и Люси испытала внезапную тоску по лесам рядом с местом, где родилась, по грубой коре деревьев и тому, как та царапала кожу рук и как от этого контакта она чувствовала себя открытой миру и живой. Люси закрыла глаза и попыталась вспомнить запах места, которое считала домом, пока не пришли власти, забрали ее и поместили в приют, а также внесли ее имя и фотографию в базу данных для усыновления.

Но все было бесполезно. То место и все хорошее вместе с ним казалось давно потерянным. Теперь она живет в новом мире, полном острых, хрупких, липких можжевеловых деревьев и холодных пустынных ночей, наполненных воздухом таким же пустым и подлым, как лица белых мальчиков, которые одновременно смеялись над ней и вожделели ее. В мире, где полно детей без гроша в кармане и детей со всеми деньгами мира – а еще попадаются парни, которые орудуют окровавленным учебником и болтают о сигналах в мозге.

Плечи снова напряглись.

Твою мать!

Все равно уже пора уходить. Бакету утром на работу в «Калбертсон». Хендерсоны хотели, чтобы Люси сходила на сеанс к какому-нибудь психотерапевту, хотя она сказала им, что все в порядке.

«Я доверяю тебе, Люси, но мне трудно поверить, что с тобой все в порядке».

Вдобавок к навязчивой чуши о горе, ходили слухи, что округ решил не отменять три последних дня обучения, несмотря на трагедии в школах. По слухам, некоторые влиятельные родители потребовали, чтобы церемония вручения дипломов все-таки состоялась. Если это правда, то, значит, Люси и Бакету придется доделать домашнюю работу.

Она представила, как сидит на кухне и решает дифференциальные уравнения.

Это и есть ответ. Вы дали нам ответ.

Затем хруст. Впалое лицо мистера Чемберса.

«К черту оценки, – подумала она. – Пусть сделают поблажку».

Бакет стоял у прилавка с Иудой и шутил, что купит для своей машины наклейку с надписью «Настоящий жеребец».

– Мне нравится. Тонко.

– Серьезно? Считаешь, это тонко?

– Конечно. Если бы я правдивую наклейку лепил, то взял бы с надписью «Двадцатипятисантиметровый кискоразрушитель». А эта не такая прямолинейная, но девушки все равно будут знать, что я, так сказать, опытный специалист.

Иуда засмеялся:

– У тебя прям ствол там.

– Не буду сильно хвастаться. И вообще это не твое дело. Но что могу сказать: девушка у меня была в Калифорнии…

– Ну началось, блин, – сказала Люси.

– Не обращай на нее внимания. Так вот, в Калифорнии я с такой девушкой встречался, пока родители не перевезли меня в этот дерьмовый город. Без обид.

Иуда поднял руки.

– Да я ж не мэр. Городок и правда дерьмовый.

– В общем, моя девушка работала моделью. Очень красивая была, но такая худая. Понимаешь?

Иуда кивнул.

– И с моим агрегатом ей было сложно. В детали не буду вдаваться, я ж все-таки джентльмен, но скажу одно: приходилось ее на четыре пальца растягивать, прежде чем в нее влезало.

Иуда засмеялся и покачал головой. Люси не могла понять, почему мальчики мгновенно теряли IQ, стоило им заговорить о сексе.

– Так что вот, – сказал Бакет, – куплю лучше эту наклейку.

– Бери, приятель. За счет заведения. – Иуда вытащил наклейку из-под стекла и отдал ее Бакету. – Запишу на свой счет.

– Спасибо, чувак.

– Без проблем, мелкий. Я твои сказки готов весь день слушать.

Бакет просиял. Иуда продолжил:

– Да и вы вроде хорошие ребята. Не то что мелкие ублюдки из Брауэр Бьютт. Такую херню творят. Воруют, хотя деньги у них есть. К коту пристают. Гады. Ты даже не представляешь, что они Тони говорят.

Люси сразу вспомнила клички и жесты, которые они с Бакетом регулярно терпели – как легко мальчики выкрикивали в лицо «ослоебка» и «латиноска», – и опустила глаза в пол. Затем посмотрела на Бакета: тот стиснул зубы.

Иуда, должно быть, заметил их реакцию.

– Что же… Наверное, все-таки представляете, да? Ничего не меняется. В моем детстве то же дерьмо случалось. Пацаны другие, поведение то же. Я жил за Вестерхаусом, так что вы уже примерно понимаете, как я рос и смотрел на богатых детей, представлял, что у меня есть все то, что есть у них – возможности, минимум забот, – и так завидовал. Потом стал продавать травку, и парни взяли меня в свою тусовку. Машины у них крутые были. Когда с ними катался, мне тоже девушки иногда перепадали. Но мне с ними было неспокойно. Мне они какими-то… странными казались.

– Как будто они в любой момент могли стать жестокими? – спросила Люси. Пару раз она пыталась подружиться с подростками из Брауэр Бьютт, но всегда чувствовала себя либо аксессуаром – «цветной подругой» – либо диковинкой, жучком, которого изучали, пока не надоест, под увеличительным стеклом, а потом от скуки отрывали крылья.

– Ага. Иногда они и правда были жестокими. Как-то вечером я возвращался с их компанией с вечеринки в Рок Фоллс, и Джастин Норрис увидел кота. Явно уличного: ребра прям выпирали. Джастин сел на корточки, начал подзывать кота и протянул руку, будто у него еда была, а другие парни, ну, шутить начали: «Джастин хочет киску». И подобное. Вот, наконец, кот как бы подходит, но осторожно. Он очень голодный. И стоило ему подойти совсем близко, как Джастин схватил его сзади за шкирку, поднял, а потом как пнул его со всей силы куда подальше.

– Пнул?

– Ага. Я слышал, как кот взвыл, когда врезался в дерево, а парни кричали: «Черт возьми, Норрис!» и «Господи!». И смеялись. В основном все смеялись. Вот это просто самое ужасное. Будто они загорелись и наконец-то что-то почувствовали. И все же я уловил что-то еще. Думаю, они тоже немного испугались. Им всегда было просто скучно. Я-то работал, о жизни беспокоился, мне скучать было некогда… А эти ребята… Помню, однажды Тодд заглянул в набитый едой холодильник у себя в гараже, простонал и сказал: «Одно говно. Ненавижу».

Люси взглянула на Бакета, пытаясь без слов выразить: «У чувака проблемы с головой».

Но Бакет даже не взглянул на нее. Вместо этого спросил:

– А с котом что?

– Мы слышали, как он пищит у дерева. Помню, Тодд сказал: «Да ты просто расхерачил эту киску, Норрис!», – а потом мы зачем-то пошли смотреть. Кот был весь переломан. Задняя лапа согнулась в обратную сторону, кость торчала наружу. Из пасти текла кровь. Я сразу схватил ближайший камень, опустился и прикончил его. Быстро и резко. Одним ударом. Убеждал себя, что спасаю кота от большей боли. А то потом пришли бы койоты. Но на самом деле нутром чуял, что парни с котом еще не закончили. И дальше будет хуже.

Люси представила, как менялись лица парней, стоило им собраться в группу. С девушками тоже такое бывало. В группе все как костяшки домино: стоит одному пасть, как остальные портятся следом.

Иуда продолжал:

– Вот так вот. После этого я с ними больше не гулял. Думал на следующий день сообщить в полицию, но родители всегда учили держаться от полицейских подальше, да к тому же отец Джастина – крупный бизнесмен, ему принадлежит бо`льшая часть фабрики патронов. А пацаны все равно свалили бы все на меня. «Иуда психанул и убил кошку». А против их слов мои что-то значат?

– Не-а.

– Но самое странное – я с Джастином в городе вижусь. Он в Сент-Эндрюсе работает, в педиатрии. Иногда встречаю его с друзьями в барах. Почти все они растолстели, завели детей, и все такое, но мне сразу видно: им все еще так же скучно. И это пугает. Потому что я задаюсь вопросом, чем они теперь занимаются, чтобы смеяться так, как тогда.

Повисло долгое молчание.

Люси сказала:

– Может, они повзрослели и изменились.

Люси всегда тайно надеялась, что со временем и возрастом люди становятся добрее друг к другу.

Иуда глотнул из огромной кружки черный кофе и взглянул на Люси.

– Надеюсь, что изменились. Но я видел их детей, и у них ровно такой же взгляд. Не знаю… Моя девушка считает, что я предвзято сужу, но она-то росла с приличными деньгами. Думаю, родители детям свою болезнь с генами передали. Ну, или все дело в деньгах. Не знаю… А теперь это происшествие в Спринг Мидоу. Кармайкл из нищих, так еще и психом оказался. Знаю его дядю Скотта, так тот сказал, что не может найти объяснения. У семьи определенно есть проблемы, но Скотт твердит, что пацан не был жестоким от слова совсем. Ну так какого черта тогда? А Миллер… Всегда приветливым был, когда заходил, он тоже из нормальных, несмотря на деньги. Мир у его ног был, а собственная мамаша прикончила его во сне? Боже… Что, черт возьми, происходит в этом городе? Иногда мне кажется, что прямо глобально все идет не так. Понимаете, о чем я?

Хриплый влажный вой раздался у входа в магазин, и Люси и Бакет не успели ответить.

Иуда посмотрел на настенные часы, и на лице выступило встревоженное выражение, будто его из размышлений резко выдернули в реальность.

– Я про Бламперса забыл, твою ж мать.

– Бламперса? – спросила Люси.

– Магазинный кот. Я забыл ему укол сделать. Черт. – Иуда исчез за прилавком, а потом появился со шприцом для подкожных инъекций. – Без укола он становится раздражительным и странным. Падает отовсюду. Из-за лекарства его дерьмо пахнет жидким дымом для вяленого мяса, но всяко лучше, чем смерть.

Бламперс снова издал печальный сдавленный писк с окна, и Люси подумала о другом коте – из рассказа Иуды. Представила его последние мгновения: как он преисполнился надежды, затем растерялся, воспарил в воздух и разбился.

А потом его убили.

Рука с камнем замахивается и ухает вниз.

Учебники с грохотом падают на пол.

Крики и фиолетовый дым. Стрельба и кровь.

Тревога усилилась. Сердце учащенно забилось, кожа на груди и лице запылала.

Что случилось в тот день? Что я видела?

Иуда посмотрел на нее:

– С тобой все в порядке?

– Да… Я в порядке.

Но это была ложь, и Люси чувствовала, как к глазам подступают слезы, и она осознала, что если начнет плакать, то, возможно, еще долго не сможет остановиться, а потому выбежала из «Эксчейнджа» на прохладный вечерний воздух.

Добравшись до машины Бакета, она наклонилась, уперлась руками в крышу и вздрогнула от нахлынувшего стыда.

Бакет подошел и нежно положил руку на плечо.

– В чем дело?

Люси выпрямилась и развернулась, затем шмыгнула носом и сморгнула слезы, что рвались наружу.

– Я ничего не понимаю.

– Ага.

– Тебе, например, не казалось, что последних недель просто не было? Невозможно поверить, что они реальны?

Бакет прислонился к машине, а вслед за ним и Люси. Солнце шло к закату, наступал холод. Ветер из пустыни коснулся кожи, и Люси вздрогнула.

В витрине магазина Иуда склонился над Бламперсом и вкалывал ему лекарства. Он посмотрел в окно на Люси и Бакета. На его лице читалось смущение, но он примирительно помахал рукой, прежде чем вернуться к обязанностям кошачьей сиделки.

Бакет сказал:

– Иногда, когда я только просыпаюсь, – не помню о произошедшем. Потом вижу встревоженные лица родителей, и все возвращается. Никак и нигде от этого не спрячешься.

Люси кивнула и смотрела, как солнце садится за горизонт, окрашивая облака: сначала в розовый, затем в темно-фиолетовый.

Она снова почувствовала запах дыма и спросила себя, чем же надышалась в классе. И про какую «группу» и «протокол» говорил Крис? Неужели ей это почудилось? Почему люди с оружием появились так быстро? На полицейских они явно не походили…

Дыхание участилось. Снова закружилась голова.

– Так всегда будет, как думаешь? – спросила она.

Бакет задумался.

– Вряд ли. Мама всегда говорит: «Перемены – единственная постоянная вещь в жизни». В детстве меня это пугало. А теперь… Все изменится, иначе быть не может. А если нет…

– Если ничего не изменится, то просто возьмем твою машину и поедем, пока она не выдохнется.

Люси вспомнила, как приехали Хендерсоны, чтобы взять ее под опеку. Иногда все правда налаживалось, хоть и ненадолго.

Разве мне здесь стало лучше? Да ну? Я видела, как умерли два человека.

Бакет шлепнул по крыше автомобиля.

– На этом хочешь убежать? Да она едва дышит. Да и откуда мы деньги возьмем?

– Банк ограбим.

– Ты серьезно?

– Ну… нет. Ненавижу маски. Можно продать всякий хлам. Ты накопишь деньги с зарплаты. Будем жить в дешевых хостелах. Поедем на север, в Портленд. Слышала, там можно жить в палатках.

– Ты хочешь жить в палатке?

– Не очень-то. Но и здесь жить не смогу, наверное. Ты же слышал Иуду… Ничего не меняется.

– Иуда, как бы это сказать, немного перегорел. Парень он, конечно, хороший, но будто застрял в старшей школе, понимаешь? И у него на бампере грузовика наклейка «Ночного Стража». Это что-то с теориями заговора связанное. Так что странно его советы слушать.

– Замечательно. Просто охеренно! Если собираешься дальше негативить, то лучше отвези меня домой.

– Хорошо. Запрыгивай.

Бакет уныло сгорбился, обошел свою машину и достал ключи.

Я слишком резко ответила? Или он просто расстроился, что Тони не пришла?

– Погоди.

– Что?

– Просто послушай… Извини. Я не на тебя злюсь. Ты же понимаешь. Пожалуйста. Я сейчас не могу домой.

Бакет вернулся. Они оба уставились на последние лучи заката. Небо из пурпурно-розового окрасилось в темно-синее, а очертания далеких гор загорелись ярко-белым.

Люси сказала:

– Тут красиво, если не думать про все остальное.

Бакет рассмеялся и поежился.

– Сколько еще хочешь тут стоять?

– Пару минут. Цвет еще раз должен смениться, прежде чем совсем уйдет.

– Отлично. Но мне захотелось тако. И лучше побыстрее. – Бакет вытащил из кармана телефон и начал листать. – Черт. Сигнал все еще слабый. Постоянно кидает в режим «только для экстренных вызовов».

– Смени оператора.

– Да знаю. Но мама говорит, что если хочу поменять, то платить сам должен, так что… В любом случае проблема не в операторе. Кевин Гирхарт сказал, что у него телефон тоже глючит.

Люси вспомнила, что утром Билл ходил по двору, уставившись в телефон. Что он там сказал Кэрол? «Из-за ветра в пустыне сигнал ни к черту»? Похоже, Бакет прав. Но, по правде, Люси было плевать: после произошедшего она перестала пользоваться телефоном и не заходила в социальные сети. Доктор Нильсен похвалила это решение, и с каждым днем желание вернуться становилось слабее.

Бакет ушел ко входу в магазин и высоко вытянул телефон, выгнувшись всем телом. Его лицо освещал тусклый голубой свет.

– Черт, всего одна палка. Но грузит.

Люси пнула прилипшую к асфальту грязную жвачку. Ей хотелось уйти. Но Бакет что-то узнал. Он взволнованно подпрыгнул, опасаясь потерять связь.

– Ни хрена себе. О да. Получилось! Больше занятий в этом году не будет. Старшеклассникам просто разошлют дипломы, а все остальные мероприятия отменят. Чьи-то родители в ярости. Они решили организовать собственный выпускной на поле для гольфа в Риджкресте.

Облегчение захлестнуло Люси с головой: да пусть вышлют хоть кислоту или ракетные установки. Главное – ей не придется возвращаться в Спринг Мидоу.

– А еще все только и говорят, что о летних каникулах. Похоже, завтра вечером в Восточных Медвежьих пещерах устраивают большую вечеринку. Брюэр пишет, что может отвезти нас туда, если хотим.

Люси закатила глаза. Дэнни Брюэр был наркошей, прикрывал плохую кожу копной крашеных черных волос и постоянно пропускал школу из-за отстранений, связанных с наркотиками. Он вечно что-то предлагал Бакету, словно друг, но Люси видела, как Брюэр на нее смотрел. Его намерения были вполне понятны.

Если честно, то он был довольно симпатичным, если не обращать внимания на прыщи, плохую осанку и немытые волосы, но у Люси с детства развилось отвращение к людям, которые постоянно косячат. Она дикому животному лучше бы доверилась.

– Ни за что, Бакет. Ты видел вмятины на машине Брюэра?

Бакет не ответил, завороженно уставившись в телефон. Его лицо приняло взволнованное выражение, и она почувствовала новую волну тревоги.

– Что такое? В чем дело?

– Джейсон Уорд.

– В чем дело? Родители купили ему еще один «ягуар»?

Уорд был настоящим заносчивым засранцем, жил в резиденции за железными воротами, да еще и выше всех в Брауэр Бьютт, так что из всех окон его дома открывался вид на долины. С Люси он никогда не разговаривал, но постоянно плевал на шкафчик Бакета, когда проходил мимо, а зимой заменял плевки на жирные зеленые сопли.

– Нет, не совсем, – сказал Бакет. – Он пропал. Никто не видел его уже три дня. Судя по всему, родители об этом вчера сообщили.

Какой родитель будет так долго ждать и не звонить в полицию?

Люси пришло в голову, что родители Джейсона могли быть похожи на ее родителей из Перу, и они замечали его лишь тогда, когда им было удобно.

– Но это еще не самое плохое. Не хочу, чтобы связь пропала, так что подойди.

Люси не знала, сможет ли она выдержать еще что-нибудь «плохое», но любопытство взяло верх.

– Смотри, – сказал Бакет. – Комментарий Кэрри Зелински.

На фотографии Кэрри склонила голову, чтобы показать свое идеальное лицо, дорогую косметику и длинную шею, которую обрамлял кашемировый свитер. Сообщение рядом гласило:

во вторник вечером была на смене в «У Тэсти», видела его

он был бледный, все время потирал повязку на шее

купил вафельный рожок с печеньем и сливками, но не стал есть и рожок начал таять а когда я сказала ему об этом он сделал вид что не услышал

он смотрел прямо перед собой и сказал что-то типа они сделали это со мной а я спросила кто и он сказал что им все равно и это не прекратится и у него дрожали руки а потом он бросил мороженое и убежал

тааак волнуюсь за него ребята боже мой

мне так тяжело сейчас и я молюсь за него и его семью

Джейсон мы тебя любим скорее возвращайся домой целым и невредимым

Люси вздрогнула. Она отвела взгляд от телефона и поняла, что пропустила последние краски заката. Теперь в пустыне царила темнота да сновали резкие ветры.

– Черт. Теперь можем поехать домой?

Вместе с Бакетом они сели в машину, и по дороге никто из них не проронил ни слова, ведь оба знали, что будут говорить о Джейсоне и тем самым признают то, о чем глубоко в душе уже догадывались: Джейсон не вернется целым и невредимым, и одними молитвами ему уже не поможешь; и когда они доберутся до дома, придется еще усерднее притворяться, что все в порядке.