Текст книги "Они и я"

Я пробовал взывать к голосу рассудка, но урезонивать Робину, когда она вбила себе что-то в голову, все равно что пытаться надеть недоуздок на норовистого жеребца-двухлетку. Купленный мной дом, обветшалая развалюха с шестью спальнями, должен был стать спасением нашей семьи. При одном упоминании о нем у Робины светлело лицо, а глаза вспыхивали восторженным огнем. Казалось, ей открылось божественное откровение. Робина пообещала стряпать на всю семью. Она будет вставать по утрам, доить корову и собирать свежие яйца. Мы станем жить своим трудом, в гармонии с природой. Скромно, но достойно. Веронике это пойдет на пользу. Высшее образование может и подождать, возвышенные идеалы куда важнее. Малышка могла бы стелить постели и вытирать пыль в комнатах. По вечерам, устроившись в гостиной с маленькой корзинкой на коленях, она станет заниматься рукоделием. Мне же предстояло развлекать всех занятными историями, пока Робина, эта добрая фея домашнего очага, хлопотливо снует по дому. Мамочка присоединится к нам, если найдет в себе силы. Мы окружим ее любовью и заботой. Быть английским фермером вовсе не просто, что бы там ни говорили. Здесь нужны особые знания. Наверное, Дику придется освоить премудрости сельского хозяйства. Робина не сказала прямо, лишь намекнула, что, возможно, даже я, вдохновленный благородным примером остальных, почувствую вкус к честному труду и выучусь наконец чему-нибудь полезному.

Робина описывала прелести деревенского быта примерно четверть часа, и в конце концов мне начало казаться, что ее и впрямь осенила блестящая мысль. У Дика только что начались каникулы. В ближайшие три месяца ему будет решительно нечем заняться, разве что «тухнуть от скуки», как он изволил выразиться. Сельский труд по крайней мере убережет его от глупостей. Вдобавок гувернантка Вероники заявила об уходе. Обычно воспитательницы не задерживаются у нас больше чем на год. Я иногда думаю, не указать ли в объявлении, что требуется «особа без стыда и совести». Всякий раз в конце года очередная гувернантка объясняет мне, что совесть не позволяет ей остаться в нашем доме. Бедняжка чувствует, что зря получает жалованье. «Дело вовсе не в девочке, – в один голос заверяют меня гувернантки, – Вероника очаровательное дитя, отнюдь не глупое». Просто, как объяснила одна немка, которой Дик преподал несколько уроков английского языка, дабы, по его выражению, «отшлифовать ее речь», Веронику «ничто не берет». Моя жена убеждена, что знания «оседают в ее голове, как песок на дне ручья». Быть может, если не баламутить ручей какое-то время, дать песку отстояться, из этого что-нибудь выйдет? Рассуждая о себе, Робина заявила, что тихая, размеренная жизнь в трудах и заботах вдали от общества легкомысленных девиц и глупых юнцов поможет ей превратиться в разумную, здравомыслящую женщину. Робина не так часто высказывала подобные пожелания, грешно было препятствовать ей.

Уговорить матушку оказалось не так-то просто. Она не желала верить, что трое ее драгоценных отпрысков способны самостоятельно вести хозяйство. Я пообещал проводить за городом два-три дня в неделю и присматривать за детьми, но это ее не убедило. Она сдалась лишь после того, как Робина торжественно поклялась послать телеграмму, если Вероника хотя бы раз кашлянет.

В понедельник мы нагрузили одноконную повозку поклажей, взяв лишь самое необходимое. Дик с Робиной поехали на велосипедах. Вероника уютно устроилась на задке повозки, на груде матрасов, подушек и одеял. Я же отправился поездом в среду вечером.

Глава 3

Ночью меня разбудило мычание коровы. Тогда мне и в голову не пришло, что это наша скотина. Я понятия не имел, что у нас есть корова. Я посмотрел на часы. Они показывали половину третьего. Я понадеялся было, что корова снова заснет, но она явно решила, что день уже начался. Я подошел к окну: светила полная луна. Корова стояла у калитки, просунув морду в сад. Должно быть, боялась, что мы ее не заметим, хотела привлечь внимание. Вытянув вперед шею, она задумчиво смотрела в небо, это придавало ей сходство с длинноухим аллигатором. Прежде мне не приходилось иметь дело с коровами, и я не знал, как с ними разговаривают. Я скомандовал ей «тихо!» и «лежать!», а после притворился, что швыряю в нее ботинком. Похоже, это ее только раззадорило. Ободренная появлением публики, она вывела новую руладу. Я и не знал, что коровы способны издавать подобные звуки. В лондонских предместьях иногда можно услышать похожие мелодии, по крайней мере так было в прежние времена. Не знаю, как в наши дни, но когда я был мальчишкой, по улицам бродили странные создания, увешанные колокольчиками и бубенцами с головы до ног, с колесной лирой «хёрди-гёрди» на поясе, с барабаном за спиной и с дудками во рту. Они играли на всех своих инструментах разом и улыбались. Корова напомнила мне тех музыкантов, только в ее мычании слышался еще и орган. Вдобавок корова не улыбалась, что говорило в ее пользу.

Я задумал остудить ее пыл, притворившись спящим. Приняв нарочито скучающий вид, я закрыл окно и вернулся в постель. Однако это лишь подлило масла в огонь. «Он остался равнодушен к моему пассажу, – казалось, сказала себе корова. – Увы, начало не слишком удачное. Но я еще предстану перед ним во всем блеске. Что, если добавить чуточку страсти?» Ария продолжалась около получаса, а затем калитка, не выдержав напора, с оглушительным треском повалилась. Испуганная корова обратилась в бегство, топот ее копыт прогрохотал и затих вдали. Мне почти удалось снова заснуть, когда на подоконник уселась пара голубей и принялась ворковать. Прелестный звук, если вы расположены им наслаждаться. Сидя под деревом и растроганно слушая нежное воркование голубей, я как-то написал стихотворение, скромное, но прочувствованное. Впрочем, то было вечером. Сейчас же мной владело лишь одно чувство – желание раздобыть ружье. Трижды я вставал и сгонял говорливую парочку с подоконника. В третий раз я задержался у окна, давая понять назойливым птицам, что не желаю их видеть. Должно быть, любители поворковать не приняли всерьез мои первые две попытки отделаться от них. Стоило мне улечься в постель, как послышалось уханье совы. Прежде этот протяжный крик казался мне привлекательным, загадочным, таинственным. Вроде бы это Суинберн писал, что нам не суждено обрести желаемое вовремя, в удобоваримом месте. Если возлюбленная с вами, то время и место наверняка оставляют желать лучшего, а если условия благоприятствуют, значит, спутница подкачала. Я вовсе не против сов. Мне они даже нравятся. Да и место не вызывало возражений. Сова выбрала неудачное время, вот и все. Одиннадцать вечера – самое подходящее время для совы. Особенно если она прячется от вас, вызывая естественное желание ее увидеть. Но, согласитесь, сова, бесстыдно восседающая на крыше коровника в предрассветный час, выглядит глупо. Это отдает дурным вкусом. Она намертво вцепилась когтями в гребень крыши и, хлопая крыльями, кричала во все горло. Понятия не имею, чего добивалась эта птица, но она определенно избрала не лучший способ добиться желаемого. Двадцать минут спустя сова и сама пришла к этому выводу, затихла и улетела восвояси. Я подумал, что смогу наконец насладиться блаженным покоем, но тут прилетел коростель, пернатая тварь, наделенная от природы голосом, в котором слышится треск разрываемых полотняных простыней и лязг затачиваемой пилы. Найдя укромный уголок в глубине сада, он принялся возносить хвалу Создателю во всю мощь своих легких. Есть у меня один приятель, поэт, живущий недалеко от Стрэнда, завсегдатай клуба «Гаррик». Ему случается писать для вечерних газет, в стихах его мелькают фразы о «тихом сельском уголке, дремлющем в сладкой неге». Надо будет как-нибудь выманить его сюда на пару дней, пусть попробует уснуть в нашем «тихом сельском уголке». Это его немного отрезвит, а то в последнее время он витает в эмпиреях. Песня коростеля вдруг резко оборвалась на надрывной ноте. На целых пять минут воцарилась тишина.

«Еще пять минут покоя, и я успею заснуть», – сказал я себе. Меня уже охватывала дремота. Я едва успел додумать до конца эту мысль, как вернулась корова. Должно быть, она просто отлучилась, чтобы промочить горло. Теперь ее мычание звучало куда громче.

Тут мне пришло в голову, что неплохо бы воспользоваться случаем и набросать несколько строк о восходе. От всякого писателя ждут описания утренней зари. Серьезный читатель, слышавший о рассвете, жаждет подробностей. Сам я для подобных наблюдений выбрал бы декабрь или начало января. Но никогда не знаешь, какой сюрприз подкинет тебе жизнь. Быть может, на днях мне понадобится изобразить летний восход солнца с птицами и цветами, окропленными росой. К подобной зарисовке отлично подошла бы деревенская героиня, дочка мельника или девушка с возвышенными мечтами, выращивающая цыплят. Я как-то встретил собрата по перу в Кенсингтонском парке в семь часов утра. Он казался сонным и таким хмурым, что я не сразу решился заговорить с ним. Мне помнилось, что он не из тех, кто завтракает раньше одиннадцати. Что же привело его в парк ни свет ни заря? Наконец я набрался храбрости и заметил:

– Час слишком ранний для вас.

– Только круглый болван встанет в такую рань, – мрачно бросил он.

– Так в чем же дело? – спросил я. – Вас мучит бессонница?

– Бессонница? – возмущенно фыркнул мой приятель. – Да я боюсь опуститься на скамейку или прислониться к дереву. Я засну в тот же миг.

– Тогда в чем причина? – не отставал я. – Начитались книжек Смайлса «Помоги себе» и «Секрет успеха»? Не глупите, старина. Эдак, чего доброго, вы начнете ходить в воскресную школу и заведете дневник. Вы слишком поздно спохватились. В сорок нас уже не изменишь. Идите домой и ложитесь в постель.

Бедняга определенно губил себя.

– О, я улягусь в постель, – вздохнул он. – Просплю не меньше месяца, когда наконец закончу проклятый роман, над которым бьюсь. Послушайте моего совета! – Он доверительно положил руку мне на плечо. – Никогда не выбирайте своей героиней девушку из колоний. В нашем возрасте это настоящее безумие. Она прекрасная девушка, милая, добрая. У нее золотое сердце. Но она сведет меня в могилу. Мне хотелось чего-то свежего, самобытного, я не представлял, во что это выльется. Моя героиня встает чуть свет и скачет верхом без седла и поводьев. На лошади, разумеется. У них в Новом Южном Уэльсе это обычное дело. Само собой, я добавил немного австралийского колорита – эвкалипты, кенгуру, – словом, вы понимаете. А теперь девушка очутилась в Лондоне, и я уже не рад, что связался с ней. Она просыпается в пять и бродит по спящему городу. Ясное дело, это означает, что и мне приходится подниматься в пять, чтобы описать ее впечатления. Я уже прошел шесть миль сегодня утром. Сперва прогулялся к собору Святого Павла – эта девица любит околачиваться там, когда вокруг ни души. Вы можете возразить, что для нее не так уж важно, безлюдны ли улицы. Но дело в том, что моя героиня воображает себя матерью, охраняющей сон спящих детишек. Ее голова забита подобной ерундой. От собора я направился к Вестминстерскому мосту. Там она сидит на парапете и читает Вордсворта, пока ее не прогонит полицейский. А еще одно ее излюбленное место – Кенсингтонский парк. – Мой собеседник с нескрываемым отвращением обвел глазами окружавшие нас деревья и кусты. – Ей нравится завершать прогулку здесь. Она приходит сюда слушать пение черного дрозда.

– Но теперь худшее уже позади, – утешил я несчастного страдальца. – Испытания окончены. Вы справились.

– Позади? – горько рассмеялся романист. – Как бы не так! Это только начало! Мне еще предстоит обойти весь Ист-Энд. Там моя героиня встретит молодого человека, такого же чудака, как она сама. Но пешие прогулки не самое страшное. Неугомонная девица задумала обзавестись лошадью, сами понимаете, что из этого следует. Гайд-парка ей уже мало. Она нацелилась на Ричмонд и Хэм-Коммон. Мне придется описывать тамошние пейзажи в самых ярких красках.

– А почему бы вам не прибегнуть к вымыслу? – предложил я.

– Все радости единения героини с природой будут сплошным вымыслом, – мрачно признался литератор, – но мне нужен фундамент, чтобы было на что опереться. Моя девушка переживает целую гамму чувств, скача верхом. Думаете, легко проникнуть в мысли всадницы, когда ты давно забыл, где у лошади хвост и где голова?

Мы подошли к Серпентайну. Я еще раньше обратил внимание, что мой спутник выглядит непривычно тучным. Оказалось, под пальто его талия обернута купальным полотенцем.

– Я непременно простужусь насмерть, – пожаловался он, расшнуровывая ботинки.

– Может, вам стоит отложить купание до лета и перенести действие, скажем, в Остенде? – робко подсказал я.

– Это не будет свежо и самобытно! – прорычал романист. – Мою героиню не прельщают бельгийские курорты.

– Но разве дамам разрешается купаться в Серпентайне?

– Девице предстоит купаться не в Серпентайне, а в Темзе, в Гринвиче, но едва ли читатель заметит разницу. О своих впечатлениях героиня расскажет за завтраком на Куинз-Гейт, скандализировав всех собравшихся. Подозреваю, в том-то и заключается ее главная цель.

Наш мученик от литературы выбрался из озера синий от холода. Я помог ему одеться, бедняге посчастливилось поймать ранний кеб. Его книга вышла к Рождеству. Критики единодушно признали, что героиня очаровательна. Некоторые даже выражали сожаление, что не знакомы с ней.

Вспомнив историю моего бедного приятеля, я подумал, что, раз уж выспаться мне не суждено, стоит, пожалуй, выйти из дома и черкнуть пару заметок о раннем утре. Возможно, в будущем это избавит меня от лишних хлопот. Я наскоро оделся, сунул в карман блокнот, открыл дверь и сошел вниз.

Наверное, правильнее было бы сказать «открыл дверь и рухнул вниз». Должен признать, я сам виноват. Мы говорили об этом с детьми накануне вечером, и я призывал Веронику соблюдать осторожность. Архитектор, строивший этот домик, презирал излишества и обходился без лестничных площадок: ступени круто уходили вниз прямо от дверей. Довольно затруднительно выйти из спальни, когда вам толком не на что ступить. Я предупредил Веронику:

– Не вздумай утром вылететь сломя голову из комнаты в своей обычной манере, это может плохо кончиться. Как ты уже заметила, лестницы здесь довольно крутые и начинаются от самых дверей, внизу же кирпичный пол. Осторожно открой дверь и, прежде чем выйти, посмотри, куда шагаешь.

Дик поделился своим печальным опытом:

– В первое утро я дал маху. Вышел из спальни и, грохнувшись с лестницы, оказался в кухне. Должен сказать, было довольно больно. Так что смотри под ноги, малявка, и не зевай. В этом домике не побегаешь.

Робине еще больше не повезло: она упала с подносом в руках. «Никогда не забуду, тот ужасный миг», – рассказывала она после. Сидя на кухонном полу, Робина крикнула Дику: «Она треснула? Скажи мне правду». Собственный голос показался ей чужим, он словно доносился откуда-то издалека.

«Треснула? – удивился Дик. – Да она разлетелась вдребезги, а ты чего ожидала?»

Робина спрашивала о своей голове, тогда как Дик решил, что речь идет о посуде.

– В это мгновение вся жизнь пронеслась у меня перед глазами, – призналась она, позволив Веронике пощупать шишку.

Вероника осталась разочарована размерами шишки, она ждала большего, но все же пообещала быть осторожной. Все мы сошлись на том, что если, несмотря на предупреждения, она утром свалится с лестницы, это послужит ей уроком.

Лежа на полу и размышляя о случившемся, я все больше распалялся. Я ненавидел весь мир. Меня бесят люди, которые спокойно спят, когда я не могу сомкнуть глаз из-за шума. Почему я оказался единственным человеком в доме, чей сон был грубо и безжалостно прерван? Дик спал в другом конце коридора, это его еще хоть как-то оправдывало, но комната девочек выходила окнами в сад, где стояла корова. Нужно быть бесчувственным бревном, чтобы не услышать ее громогласного рева. Мы не уделили должного внимания проклятой лестнице. Если бы вечером Робина предостерегла меня, сказав: «Береги себя, папа», я бы это запомнил. В наши дни дети не испытывают ни малейшего сострадания к родителям.

Я кое-как поднялся и заковылял к двери. Корова продолжала протяжно мычать. Мне захотелось выбраться из дома и чем-нибудь в нее запустить. Однако найти дверь оказалось не так-то легко. Сквозь закрытые ставни не пробивался свет, и в комнате царила кромешная тьма. Мы привезли с собой лишь самое необходимое, но мебели здесь хватало с избытком – негде было повернуться. Мне попался на пути низкий трехногий табурет, довольно увесистый. Их специально делают тяжелыми, чтобы нелегко было перевернуть. Я споткнулся об него не меньше дюжины раз. В конце концов я решил прихватить его с собой, чтобы оглушить им корову (если удастся отыскать выход). Я точно знал, что дверь гостиной ведет в сад, но не мог вспомнить, где она находится. Оставалось лишь красться вдоль стены: рано или поздно это привело бы меня к двери. Нашарив стену, я, окрыленный надеждой, двинулся вперед. Однако мой блестящий план не сработал. Должно быть, сам того не ведая, я начал свой путь от двери, ведущей на кухню. Пробираясь ощупью, я натыкался на незнакомые загадочные предметы. Тревога моя все росла. Я перелез через нечто, напоминающее пивной бочонок, и приземлился на гору бутылок – здесь их было целое скопище. Выкарабкиваясь из бутылочных россыпей, я отпустил стену, но потом вроде бы нашел ее снова и поплелся дальше. Я преодолел около полудюжины ярдов, прежде чем опять набрел на бутылки. Казалось, пол просто заставлен ими. Чуть подальше я натолкнулся на новый пивной бочонок (как выяснилось позже, то был уже знакомый мне бочонок, но тогда я об этом не догадывался). У меня появилось подозрение, что Робина задумала открыть в доме пивную. Отыскав табурет, я продолжил путь, но не успел пройти и десяти шагов, как снова уткнулся в груду бутылок. Оглядывая поле битвы позднее, при свете дня, я без труда понял, что произошло. Осторожно бредя на ощупь, я кругами ходил вокруг ширмы. Мне так опротивели бутылки и бесчисленные пивные бочонки, что я оторвался от стены и отважно нырнул в темноту.

Сделав несколько шагов, я поднял голову и увидел небо: прямо надо мной мерцала утренняя звезда. Если бы я проснулся окончательно, а корова хотя бы на минуту умолкла, я сообразил бы, что случайно угодил в камин, но загадочное происшествие совершенно меня обескуражило. Я вспомнил об «Алисе в Стране чудес» – сейчас эта книга пришлась бы как нельзя кстати, послужила бы мне путеводителем. Появись вдруг передо мной крылатая лошадка-качалка или омар, я бы уселся и заговорил с ними, а не получив ответа, обиделся бы, сочтя их невежами. Я шагнул вперед, и звезда исчезла, будто кто-то ее задул. Меня это нисколько не удивило. Я ожидал чего-то в этом роде.

Мне все же удалось найти дверь, она открылась довольно легко. Передо мной простирался лес. Коровы нигде не было видно, но я отчетливо слышал ее мычание. Окружающий пейзаж выглядел вполне обыденно. Я подумал, что корова прячется за деревьями. Стоит мне углубиться в лес, и скорее всего я встречу ее там с зажженной трубкой в зубах. Возможно, она даже продекламирует мне пару стихотворений.

На свежем воздухе я немного пришел в себя и начал понимать, почему не видно коровы. Нас разделял дом. Каким-то таинственным образом меня занесло на задний двор. Я все еще сжимал в руках табурет, но гоняться за коровой мне уже не хотелось. «Посмотрим, сумеет ли она разбудить Веронику, завывая под дверью», – мстительно подумал я. Лично мне это никогда не удавалось.

Я уселся на табурет и, открыв блокнот, вывел вверху страницы: «Восход в июле. Наблюдения и впечатления». Затем, пока не забыл, принялся записывать, что ближе к трем часам на небе появляется едва заметное свечение, которое со временем все усиливается.

Это наблюдение показалось сущей чепухой даже мне самому, но не так давно я начал читать один роман, написанный в реалистической манере, – его превозносили за достоверность изложения. Читателям известного сорта нравятся подобные описания. Я отметил в блокноте, что из всех детей матушки-природы голубь и коростель первыми спешат приветствовать наступающий день, а услышать сову во всем ее блеске можно примерно за четверть часа до рассвета, если потрудиться подняться с постели. Больше мне не удалось из себя выжать. Что же до впечатлений, то мне нечем было поделиться.

Я раскурил трубку и стал дожидаться солнца. Небо перед моими глазами слегка порозовело. С каждым мгновением оно все больше расцвечивалось красным. Готов поспорить, что всякий наблюдатель (я не беру в пример специалистов по рассветам) предложил бы сосредоточить свое внимание именно на этом участке горизонта. Я не сводил с него глаз, но солнце все не появлялось. Пришлось зажечь вторую трубку. Небо надо мной сияло что есть мочи. Я наскоро накорябал несколько строк, уподобив редкие облака невестам, стыдливо краснеющим при появлении жениха. Все бы неплохо, только немного спустя облака начали вдруг зеленеть. Не самый подходящий цвет для невесты. Чуть позже облака приобрели желтый оттенок, лишив меня последней надежды ввернуть удачное сравнение. Нет ничего поэтичного в невесте, которая при появлении жениха сначала зеленеет, а потом желтеет. Такая девушка не вызывает слез умиления, ей можно только посочувствовать. Я подождал еще немного. Небо становилось все светлее. Я начал было опасаться, что с солнцем что-то случилось. Если бы не мои обширные познания в астрономии, я решил бы, что оно передумало и пошло на попятный. Я поднялся с твердым намерением выяснить, в чем дело. Как оказалось, солнце давно взошло и красовалось на небе у меня за спиной. Что ж, винить мне было некого. Положив трубку в карман, я неспешно обогнул дом. Корова стояла на прежнем месте. Увидев меня, она явно обрадовалась и принялась мычать с удвоенной силой.

Невдалеке послышался свист. Источником шума оказался деревенский парнишка. Я окликнул его. Он перелез через изгородь и направился ко мне через лужайку. Этот весьма жизнерадостный на вид юнец приветливо кивнул корове и, нещадно коверкая слова, выразил надежду, что та хорошо провела ночь.

– Ты знаком с этой коровой? – спросил я его.

– Еще бы! Хотя друзьями нас не назовешь, это деловые отношения, если вы меня понимаете, – объяснил молодой человек, глотая согласные.

Что-то в этом юноше меня насторожило. Он не походил на обычного деревенского паренька. Впрочем, в то утро все казалось каким-то ненастоящим. Я решил махнуть на это рукой.

– Чья это корова? – поинтересовался я. Юнец удивленно уставился на меня. – Я хочу знать, кому она принадлежит, чтобы вернуть ее владельцу.

– Извините, – промямлил юноша, – где вы живете?

Мальчишка начинал действовать мне на нервы.

– Где я живу? – раздраженно пробурчал я. – В этом доме, разумеется. Не думаешь ли ты, что я поднялся в такую рань и пришел сюда издалека, чтобы послушать мычание коровы? Довольно болтовни. Ты знаешь, чье это животное, или нет?

– Это ваша корова, – ответил юнец.

Настала моя очередь изумляться.

– Но у меня нет коровы.

– А вот и есть, – упорствовал мальчишка. – Корова ваша.

Корова ненадолго умолкла. Бросив взгляд в ее сторону, я заключил, что едва ли стану когда-нибудь гордиться этой скотиной. Похоже, совсем недавно она успела вываляться в грязи.

– Как я стал ее хозяином? – потребовал я ответа.

– Юная леди заходила к нам во вторник…

Наконец-то в тумане забрезжил свет.

– Порывистая девица, которая так и сыплет словами, не дожидаясь ответа?

– Глаза у нее – что надо, – одобрительно заметил юнец.

– Она задумала купить корову?

– Похоже было, она и дня не проживет без скотины, – подтвердил юноша, безбожно пренебрегая правилами фонетики.

– Была достигнута финансовая договоренность?

– Что-что было достигнуто?

– Глазастая юная леди справилась о цене коровы?

– Насколько мне известно, такие грубые подробности не обсуждались, – ответствовал юнец.

Как это похоже на Робину.

– Она хотя бы намекнула, зачем ей это животное?

– Леди дала понять, что желает свежего молока.

Предусмотрительность Робины приятно удивила меня.

– И это та самая корова?

– Я пригнал ее вчера вечером, но стучать не стал, потому что, если честно, в доме никого не было.

– А почему она мычит?

– Ну, – протянул мальчишка, – конечно, это только предположение, но, судя по ее виду, она хочет, чтобы ее подоили.

– Корова начала мычать в половине третьего, – возразил я. – Едва ли она ожидала, что ее станут доить среди ночи, верно?

– Лично я давно оставил надежду отыскать здравый смысл в поступках коров.

Было в этом юнце нечто загадочное, завораживающее. Все вокруг внезапно представилось мне фальшивым и искусственным.

Корова у изгороди смотрелась нелепо, ей следовало бы превратиться в бидон с молоком. Лес выглядел запущенным – там должны были висеть таблички «По траве не ходить» и «Курить строго воспрещается», вдобавок почему-то отсутствовали скамейки. Дом явно оказался здесь случайно. Глядя на него, хотелось спросить: «Где же улица?» Птиц кто-то выпустил из клеток. Словом, все оказалось перевернуто вверх тормашками.

– Ты и в самом деле живешь на ферме? – спросил я парнишку.

– Разумеется, – ответил тот. – За кого вы меня принимаете? За ряженого актера?

Признаться, мне это приходило в голову.

– Как тебя зовут?

– Энри. Энри Опкинс, – представился он, съедая согласные.

– Откуда ты?

– Из Лондона. Из Кэмден-Тауна. – В его устах это прозвучало «Камдан-Тан».

Хорошенькое начало сельской идиллии! Какая участь ждет наш чудный девственный уголок, если вокруг будут околачиваться такие типы, как юный Хопкинс? Он и Эдем мгновенно превратил бы в унылую городскую окраину.

– Хочешь заработать шиллинг-другой время от времени?

– Я не прочь, – признался Хопкинс. – По мне, чем чаще, тем лучше.

– Оставь свой кокни и научись говорить с беркширским акцентом. Я дам тебе полсоверена, когда ты освоишь местный выговор. Тебе нужно как следует поработать над звуками, растягивай слова. К тому же вместо «юная леди» ты должен был бы сказать: «мисси». Я хочу, чтобы меня здесь окружала подлинная атмосфера старой доброй сельской Англии. Когда ты сообщил, что владелец коровы я, тебе следовало выразиться: «Животина ваша. Ей-ей, ваша».

– Вы уверены, что так говорят в Беркшире? – недоверчиво скривился Хопкинс. – Точно уверены?

Некоторые люди подозрительны от природы.

– Возможно, настоящий беркширец выразился бы немного иначе, – признал я. – Мы, литераторы, называем это диалектом. Его можно услышать, отъехав на двенадцать миль от Лондона. В нем чувствуется деревенское простодушие, бесхитростность и наивность. Словом, то, чего не встретишь в Кэмден-Тауне.

Я сразу же вручил мальчугану шиллинг, чтобы его поощрить. Мне подумалось, что ему не помешало бы прочитать пару книг, написанных моими друзьями, – так он легче освоится с новой ролью. Хопкинс обещал зайти за книгами вечером. Я же вернулся в дом и принялся будить Робину. Та заговорила со мной извиняющимся тоном: ночью она вроде бы слышала мои крики. Разумеется, я тотчас объяснил, что она ошибается.

– Как странно! – протянула Робина. – Я сказала Веронике больше часа назад: «Уверена, папа нас зовет». Наверное, мне это приснилось.

– Вот что, хватит спать, – проворчал я. – Спускайся и займись своей проклятой коровой.

– О! – воскликнула Вероника. – Она уже здесь?

– Да, – подтвердил я. – Собственно говоря, она уже давно здесь. И уверяет, что ее следовало подоить четыре часа назад.

Робина обещала спуститься через минуту.

Она появилась двадцать пять минут спустя (раньше, чем я ожидал) вместе с Вероникой. Робина объяснила, что давно сошла бы вниз, если бы не пришлось ждать сестру. В точности то же самое заявила Вероника. Я начал понемногу закипать. Я провел на ногах полдня, а во рту у меня не было и маковой росинки.

– Перестаньте пререкаться, – проворчал я. – Ради всего святого, примитесь за работу, подоите эту корову. Несчастное создание умрет у нас на руках.

Робина медленно обошла комнату.

– Ты, случайно, нигде не видел табурет для дойки, папа?

– Видел. Я наткнулся на него раз тринадцать, не меньше. – Подобрав табурет позади дома, я вручил его старшей дочери, и мы направились к корове. Шествие замыкала Вероника с оцинкованным ведром в руках.

Мне не давали покоя сомнения, умеет ли Робина доить корову. Стоит этой девчонке вбить себе что-то в голову, и она ни перед чем не остановится. Как подметил Хопкинс, Робина потребовала корову, словно не могла и дня без нее прожить. Наверное, сразу после этого она приобрела табурет для дойки, довольно красивый, украшенный выжженным изображением коровы. Неплохой выбор, должен признать. На мой взгляд, табурет был немного тяжеловат, зато крепок и надежен – такие долго служат. Достойный сосуд для молока Робина, видимо, еще не успела присмотреть. Оцинкованное ведро, как я понял, должно было служить временной заменой. Когда у Робины выдастся свободная минутка, она поедет в город и купит что-то высокохудожественное, отвечающее ее эстетическому вкусу. Мысль о том, что в завершение было бы неплохо взять несколько уроков доения, озарила Робину лишь с появлением коровы возле нашего дома. Я заметил, что по мере приближения к корове шаг Робины становился все более вялым. Поравнявшись с животным, Робина остановилась.

– Полагаю, существует лишь один способ подоить корову, – нерешительно произнесла она.

– Возможно, есть и другие, самые причудливые, – отозвался я. – Тебе придется их освоить, если в будущем ты надумаешь принять участие в состязании доильщиц. Нынче же утром, учитывая, что час уже поздний, я бы не стал особенно беспокоиться о стиле. На твоем месте я воспользовался бы самыми банальными и заезженными приемами, заботясь лишь о результате.

Робина уселась на табурет и подставила ведро корове под брюхо.

– Думаю, не важно, с какой стороны начинать? – предположила она.

Было очевидно, что моя дочь понятия не имеет, как подступиться к несчастному животному. Так я и сказал ей, добавив несколько метких замечаний. Иногда не обойтись без отеческих наставлений. Как правило, мне приходится исподволь готовиться к подобным назидательным беседам. Но в то утро на меня нашел стих – сказались предшествующие события. Я объяснил Робине, в чем, по моему мнению, заключаются обязанности феи домашнего очага, постаравшись развеять ее ошибочные представления на сей счет. Еще я поделился с Вероникой итогами своих многодневных раздумий о ней и ее поведении, а в заключение поведал обеим дочерям все, что думаю о Дике. Я проделываю подобные вещи раз в полгода, и это действует весьма эффективно первые три дня.