Текст книги "Перед самой войной с эскимосами"

Джером Сэлинджер
Перед самой войной с эскимосами

Каждую субботу пять раз подряд Джинни Мэннокс играла в теннис на кортах в Ист-Сайде с Селеной Графф – они учились в одном классе в частной школе мисс Бэйзхор. Джинни и не скрывала, что считает Селену первостатейной занудой – не то чтобы в школе не хватало суперзануд, – но надо признать, что вряд ли хоть одна из них могла каждый раз приносить теннисные мячи целыми упаковками. (Как-то вечером, за ужином, на потеху всему семейству Мэнноксов, Джинни представила в лицах ужин у Граффов; изобразила и вышколенного лакея, который подходил к каждому члену семьи с левой стороны, подавая вместо бокала с томатным соком банку с теннисными мячами.) Но когда дело дошло до того, что ей пришлось, подбросив Селену домой после тенниса, расплачиваться за такси – который раз! – за всю дорогу, она не на шутку разозлилась. Тем более что это Селена придумала раскатывать на такси вместо автобуса. Так что в пятую субботу, когда таксист повернул к северу по Йорк-авеню, Джинни не выдержала:

– Знаешь, Селена…

– Что? – откликнулась Селена. Она была занята – пыталась нашарить что-то на полу под ногами. – Никак не найду чехол от ракетки! – проныла она.

Обе девочки были в шортах и, несмотря на теплую майскую погоду, в пальто.

– Ты его в карман сунула, – сказала Джинни. – Послушай, Селена…

– Боже мой! Да ты мне жизнь спасла!

– Слушай, – сказала Джинни, которой никакие благодарности были ни к чему.

– Что?

Джинни решила выложить все начистоту. Такси уже почти подъехало к улице, где жила Селена.

– Я не собираюсь сегодня опять платить за всю дорогу, – заявила она. – Мы не миллионеры, между прочим.

Селена сделала вид, что удивлена, потом притворилась обиженной.

– А разве я не платила половину? – сказала она с видом оскорбленной невинности.

– Нет, – отрезала Джинни. – Ты заплатила в первую субботу. С тех пор уже почти целый месяц прошел. И больше ни разу. Я не жадничаю, просто мне приходится укладываться в четыре пятьдесят в неделю. А мне еще надо…

– Я же всегда приношу мячи, ты забыла? – огрызнулась Селена.

Иногда Джинни готова была убить Селену.

– Твой отец их делает, или типа того, – сказала она. – Тебе-то они ничего не стоят. А мне приходится платить за малейшую пустяковину…

– Ладно, хватит, – резко и громко сказала Селена, чтобы оставить за собой последнее слово. Со скучающим видом она стала рыться в карманах пальто. – У меня только тридцать пять центов, – холодно сказала она. – Хватит?

– Нет. Извини, но ты мне должна доллар шестьдесят пять. Я каждый раз считала все до…

– Тогда мне придется подняться наверх и попросить у мамы. Неужели нельзя подождать до понедельника? Я бы принесла с утра пораньше, если тебе не хватает для полного счастья.

Просить прощения Селена явно не собиралась.

– Нет, – сказала Джинни. – Я сегодня иду в кино. Они мне нужны.

Они отвернулись, каждая к своему окну, храня враждебное молчание, пока машина не остановилась у подъезда большого многоквартирного дома, где жила Селена. Селена сидела ближе к тротуару и вышла первая. Она едва не хлопнула дверцей и быстро, не глядя по сторонам, как приезжая голливудская звезда, прошла к подъезду. Джинни, с пылающими от унижения щеками, расплатилась по счетчику. Потом захватила свои вещи – ракетку, полотенце и бейсболку – и пошла следом за Селеной. В пятнадцать лет Джинни вымахала почти на шесть футов и в теннисных кроссовках размера 9-В казалась еще выше; когда она вошла в вестибюль, ее смущение и неловкость, и даже громоздкие мужские кроссовки не помешали ей сохранить своеобразное и опасное величие талантливой дебютантки. Это заставило Селену упорно созерцать указатель над дверью лифта.

– Теперь с тебя доллар и девяносто центов, – сказала Джинни, шагая к лифту.

Селена обернулась.

– Если хочешь знать, моя мама очень серьезно больна.

– Что с ней такое?

– У нее самое настоящее воспаление легких, и если ты думаешь, что мне приятно беспокоить ее из-за какой-то мелочи… – Селена замолчала, чтобы придать неоконченной фразе особое значение.

Это сообщение – независимо от того, насколько оно соответствовало истине, – слегка сбило Джинни с толку, но отнюдь не заставило ее расчувствоваться.

– Не я же ее заразила, – сказала она, входя вместе с Селеной в кабину лифта.

Когда Селена позвонила в свою квартиру, дверь открыла – или скорее распахнула и оставила открытой – темнокожая прислуга, с которой Селена, как видно, не разговаривала. Джинни положила свои вещи на стул в прихожей и пошла следом за Селеной. В гостиной Селена обернулась и сказала:

– Если не возражаешь, подожди здесь, ладно? Может, мне придется разбудить маму, и вообще мало ли что…

– О'кей, – сказала Джинни и уселась на диван.

– Я в жизни представить себе не могла, что ты можешь быть такой скупердяйкой, – сказала Селена – она достаточно разозлилась, чтобы сказать «скупердяйкой», но так и не осмелилась сделать ударение на этом слове.

– Теперь представляешь, – ответила Джинни и, раскрыв журнал «Vogue», спрятала за ним лицо. Она так и сидела, загородившись журналом, пока Селена не ушла, потом положила его обратно на радиоприемник. Она принялась рассматривать комнату, мысленно меняя обстановку, убирая настольные лампы, выбрасывая искусственные цветы. На ее взгляд, комната была прямо-таки жуткая – все дорогое, а на вид – дешевка.

Вдруг откуда-то из дальней комнаты раздался громкий мужской голос: «Эрик, ты, что ли?»

Джинни догадалась, что это старший брат Селены, которого она ни разу не видела. Она скрестила свои длинные ноги, натянула на колени полы широкого пальто и стала ждать. Молодой человек в очках и пижаме, но босиком ворвался в комнату, так и не успев закрыть рот.

– Ой! Я думал, тут Эрик – простите, ради бога, – сказал он. Не останавливаясь и жутко сутулясь, он пробежал через всю комнату, что-то бережно прижимая к своей впалой груди. Он уселся на диван с другой стороны. – Только что порезал свой проклятущий палец, – бросил он, словно еще не успел опомниться. На Джинни он смотрел, как будто она и должна была сидеть здесь. – Случалось порезать палец – прямо до самой кости, и все такое? – спросил он. Громким и откровенно жалобным голосом он как бы умолял Джинни ответить и спасти его от какой-то диковинной формы одиночества – одиночества первопроходца.

Джинни не сводила с него глаз.

– Ну, не то чтобы до самой кости, но случалось, – сказала она. Это был самый странный мальчишка – или молодой человек, сразу и не разберешь, – какого ей случалось встречать за всю свою жизнь. Волосы у него были встрепанные, видно, со сна, а на подбородке пробивалась скудная белесая щетинка, дня два не видавшая бритвы. И вид у него был придурковатый, будто не от мира сего. – А как вы его порезали? – спросила она.

Он смотрел на свой раненый палец, открыв рот и распустив губы.

– Чего? – переспросил он.

– Как вы порезались?

– А черт его знает! – он словно утверждал, что ответ на этот вопрос непостижим и окутан тайной. – Рылся зачем-то в проклятой мусорной корзинке, а она вся набита бритвами.

– Вы Селенин брат? – спросила Джинни.

– Ага. Господи, да я так истеку кровью до смерти. Ты меня не бросай. Вдруг мне понадобится переливание крови, черт бы его побрал.

– А вы ничем не перевязали?

Селенин брат слегка отодвинул от груди раненую руку и представил рану на рассмотрение Джинни.

– Да там был только клочок чертовой туалетной бумаги, – сказал он. – Кровь останавливает. Когда бреешься. – Он снова посмотрел на Джинни. – Ты что, подруга недотепы?

– Одноклассница.

– Ага… Как тебя зовут?

– Вирджиния Мэннокс.

– Ты – Джинни? – сказал он, щурясь на нее через очки. – Джинни Мэннокс?

– Да, – ответила Джинни и села прямо, словно только что заметила, что сидит, скрестив ноги.

Селенин брат снова уставился на свой палец – судя по всему, единственный достойный пристального внимания предмет в комнате.

– Знаю твою сестру. Чертова гордячка.

Джинни чуть не подпрыгнула от возмущения.

– Кто?

– Ты слышала, что я сказал.

– Никакая она не гордячка!

– А я говорю – гордячка, черт побери!

– А вот и нет!

– Говорю тебе – чертова гордячка. Прямо королева. Королева чертовых задавак.

Джинни наблюдала, как он приподнял толстый комок из туалетной бумаги на пальце и посмотрел на свою рану.

– Вы даже и незнакомы с моей сестрой.

– Черта с два!

– Как ее зовут? Ну, как ее зовут? – с вызовом спросила Джинни.

– Джоан… Джоан Воображала.

Джинни не сразу нашла что сказать.

– А как она выглядит?

Ответа не было.

– Как она выглядит? – повторила Джинни.

– Будь она хоть отчасти такой красавицей, как она воображает, ей бы чертовски повезло, – сказал Селенин брат.

Джинни втайне решила, что ответ довольно интересный и заслуживает внимания.

– При мне она о вас вообще не говорила ни слова, – сказала она.

– Щас умру от горя, черт меня побери! Умру на месте.

– Между прочим, она уже помолвлена, – сообщила Джинни, следя за ним. – Выходит замуж через месяц.

– За кого? – спросил он, взглянув на нее.

Джинни полностью использовала завоеванное преимущество и заявила ему прямо в глаза:

– А он не из ваших знакомых.

Он снова углубился в исследование своей немудреной попытки первой помощи.

– Жаль парня, – сказал он.

Джинни фыркнула.

– Кровь до сих пор хлещет, как бешеная. Как думаешь, стоит чем-то залить? Что подойдет? Меркурохром сгодится?

– Лучше йодом, – сказала Джинни. Потом, почувствовав, что при данных обстоятельствах ответ излишне вежливый, добавила: – Кто же мажет раны меркурохромом!

– А что тут плохого? В чем дело?

– Просто в таких случаях это без пользы, вот и все. Вам нужен йод.

Он уставился на Джинни.

– Да йод же чертовски щиплет, нет? – спросил он. – Скажешь, он не щиплет, как черт?

– Ну, щиплет, – сказала Джинни. – Но это вас не убьет, не бойтесь.

Даже не обидевшись на вызывающий тон Джинни, Селенин брат уставился на больной палец.

– Не люблю я, когда щиплет, – признался он.

– Никто не любит.

Он кивнул, соглашаясь.

– Да-а… – сказал он.

Джинни с минуту наблюдала за ним.

– Да перестаньте вы его трогать! – вдруг вырвалось у нее.

Селенин брат отдернул свою здоровую руку, словно его ударило током. Он даже немного выпрямился – точнее, стал чуть меньше сутулиться

...

конец ознакомительного фрагмента