Текст книги "Империя сердца"

Рашид ободряюще погладил ее по плечу:

– Славные дамы города Пешавара, какими бы надоедливыми они ни были, вряд ли страшнее, чем Хасим-хан и его головорезы.

– Как бы не так! Ты плохо их знаешь, – прошептала Люси. – При некоторых обстоятельствах английские леди пострашнее, чем атакующая армия.

Лицо Рашида посерьезнело, глаза потемнели. Он придвинулся к девушке вплотную.

– Не падай духом, англичанка. Ты сильнее, чем тебе кажется. Уверен, что ты сумеешь справиться с пешаварскими леди не хуже, чем ты справилась с воинами Хасим-хана.

– Это ты справился с воинами Хасим-хана. Ты спас мне жизнь.

– Неужели? – Рашид как-то странно рассмеялся. – Что ж, тогда я должен получить награду, пока это еще можно сделать. Ведь я ее заслужил, верно?

Эти слова почему-то огорчили Люси, хоть она и понимала, что купец рассчитывает на вознаграждение.

– Я же обещала, что тебе щедро заплатят.

И вновь он засмеялся каким-то непонятным смехом.

– Хорошо заплатят? Возможно. Но сейчас я говорю не о деньгах. Мне нужна другая награда.

Последние слова он едва прошептал. Потом провел пальцами по ее векам, закрыл ей глаза и в следующий миг припал к ее губам нежным поцелуем.

В куварском селении отношения между полами – ухаживание, брак – строились куда более непосредственным образом, чем в английском обществе, однако Люси со своей репутацией джинна не имела возможности познакомиться с этим ритуалом на собственном опыте. Достигнув преклонного (по афганским понятиям) двадцатитрехлетнего возраста, она еще ни разу ни с кем не целовалась. К немалому своему удивлению, Люси обнаружила, что зрелый возраст отнюдь не ослабил впечатление, которое произвел на нее поцелуй. Губы девушки задрожали, хотя Люси вовсе не чувствовала себя испуганной. У нее возникло необъяснимое желание еще сильней прижаться к груди индийца. Инстинкт настойчиво нашептывал, что чем ближе будет она к Рашиду, тем лучше для нее. Однако напрасно Люси послушалась внутреннего голоса: когда она положила руки индийцу на плечи и прижалась к нему, губы у нее задрожали еще сильнее, и, хуже того, – дрожь охватила все тело. Это было похоже на приступ лихорадки. Странная вещь – при этом у девушки не возникло ни малейшего желания отодвинуться.

Казалось, Рашид тоже не слишком-то отдает себе отчет в своих действиях. Как только Люси к нему припала, он издал странный горловой стон и крепко стиснул девушку в объятиях, больно сжав ее худенькое тело. Губы индийца стали очень твердыми и требовательными – Люси, повинуясь безотчетному порыву, раскрыла рот.

Она не знала, что должно произойти дальше. Язык Рашида коснулся ее языка, и девушка содрогнулась от возбуждения. Небритая щетина купца царапала ей кожу, но даже это грубое прикосновение, было ей приятно. Люси запустила пальцы в его густые черные волосы. С детства ее учили, что лишь священный институт брака делает объятия позволительными для леди. Однако годы, проведенные в Куварской долине, должно быть, самым губительным образом сказались на манерах девушки из хорошей семьи. Иначе чем объяснить, что поцелуй Рашида показался ей таким восхитительным? Сладкая истома разлилась по всему телу Люси, и она откинулась на спину, чтобы ощутить земную твердь.

Рашид был тут как тут – он оказался сверху и принялся целовать подбородок Люси, ее шею, грудь. Когда его губы приникли к ложбинке между грудями, Люси чуть не задохнулась. Казалось, ночь замерла и затаила дыхание. Руки купца спустили грубую ткань с плеч девушки, обнажили тело до пояса.

От соприкосновения с холодным воздухом соски Люси напряглись, но сама она холода не чувствовала. Руки купца заскользили по ее телу, и под их искусным прикосновением кровь побежала в ее жилах еще быстрей. Затем Рашид убрал руки и припал к ее груди губами. Люси вся затрепетала, предчувствуя, что ей уготовано какое-то новое, неведомое, но в высшей степени заманчивое наслаждение.

Его губы вновь вернулись к ее устам, обожгли кожу огненным прикосновением. Поцелуям не было конца, и при всей своей неопытности Люси сполна ощутила, что такое истинное кипение страстей – и в мужчине, и в женщине.

Внезапно девушке стало страшно. Она испугалась неведомого, ибо ее тело вдруг вышло из-под контроля. Мозг лихорадочно пытался вернуть себе власть над плотью, и, повинуясь этому порыву, Люси едва заметно напряглась.

Рашид тут же замер, и какое-то время они лежали рядом неподвижно. Лицо индийца было абсолютно бесстрастно. Он резко сел, натянул платье ей на плечи и отодвинулся.

– Прости меня, – отстраненным, холодным тоном произнес он. – Я вовсе не хотел пробудить в тебе дурные воспоминания.

– У меня нет никаких…

– Когда-нибудь ты найдешь мужа, который будет тебя достоин, англичанка. Он введет тебя в свой дом – там, в далекой стране, по которой ты так тоскуешь. Этот человек будет рядом с тобой, когда родятся твои дети. Он поможет тебе избавиться от черных воспоминаний. Пускай он, а не я научит тебя радостям любви. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Мне… Мне холодно.

Но Рашид не попытался согреть ее своим телом. Вместо этого он натянул на Люси свое одеяло. Если бы она протянула руку, то могла бы коснуться его кожи. Но Люси этого не сделала, она лежала без движения.

– Я подброшу хвороста в огонь.

– Спасибо.

– А теперь спи. Ты можешь мне верить, Люси. Не бойся шакалов. И пешаварских дам тоже не бойся.

«Да, мне некого бояться, кроме самой себя», – подумала Люси. Она решительно протянула руку и дотронулась до Рашида.

После долгой паузы он сжал ее пальцы.

По лицу девушки сбежали две слезы. Рашид стиснул ей руку еще сильней.

– Мне было хорошо с тобой, Люси.

Согретая его словами, она уснула.

6

По непонятной причине купец решил войти в город Пешавар со стороны базара. Люси едва поспевала за Рашидом, боясь потеряться среди узких грязных торговых рядов, где продавались тыквы, рисовые пирожки и жареная рыба.

– Почему мы избрали такой странный путь? – не выдержав, спросила Люси, когда ее конь чуть не затоптал малыша, игравшего в пыли.

Рашид остановил коня – мимо как раз промчалась стайка ребятишек, которые с криком гнались за сорвавшейся с цепи мартышкой.

– Так ближе к британскому сектору, – ответил он. – Осторожно, верблюд!

Караван пустыни, нагруженный невероятным количеством медных кувшинов, двигался прямо на Люси. Казалось, и верблюд, и его хозяин твердо намерены растоптать всех, кто окажется у них на пути.

Кляня последними словами и верблюда, и его наглого хозяина, а заодно и Рашида, Люси подстегнула коня. Теперь она и Рашид ехали бок о бок, едва не касаясь друг друга коленями. Полуобернувшись, купец безмятежно улыбнулся. Он не обращал ни малейшего внимания ни на крики торговцев, ни на толкотню.

– Мне кажется, англичанка, ты недолюбливаешь верблюдов.

– Они тупее баранов, но в двадцать раз больше. Как же их можно любить?

– В самом деле. Но в долгом путешествии верблюд полезен.

Слова его были произнесены таким рассеянным тоном, что Люси вопросительно взглянула на своего спутника. В его темных глазах не было и тени насмешки.

– В чем дело, Рашид? – быстро спросила девушка.

– Вот и настал конец нашему путешествию, англичанка. Нам пора расставаться.

– Но мы еще не добрались до дома моей мачехи…

Купец не ответил. Стремительным движением он спрыгнул с седла и бросил девушке поводья:

– Лови!

Люси инстинктивно подхватила поводья. К тому времени, когда она успокоила коня, оставшегося без всадника, Рашид успел обойти девушку с другой стороны, чуть коснулся ее руки ласкающим жестом и сказал:

– Пора прощаться, англичанка. Наши пути расходятся.

– Нет! Рашид, ты не можешь оставить меня здесь одну!

Он смотрел в сторону, лицо его было лишено какого-либо выражения.

– Я тебе больше не нужен. Дорогу домой ты найдешь.

Он коснулся рукой лба, поклонился:

– Иди с Богом, Люси Ларкин. Пусть жизнь твоя будет долгой, и пусть у тебя родится много детей.

Внутри у нее все сжалось, словно при падении с огромной высоты. В горле вдруг пересохло.

– Почему ты уходишь, когда я почти дома? А как же обещанная награда?

– Разговор о деньгах всегда был интереснее для тебя, чем для меня, Люси Ларкин.

– Но как я тебя найду? Ради Бога, Рашид, куда ты?

Не отвечая, он нырнул за проезжавшую телегу и скрылся в самой гуще рыночной толпы. Люси кричала ему вслед, но и сама почти не слышала своего голоса – такой вокруг стоял гул. На узкой улочке развернуть лошадей было невозможно. Уже в двадцати шагах тюрбан Рашида затерялся среди сотен других тюрбанов.

Люси знала, что не сумеет разыскать своего купца, и все же спешилась и почти час бродила по рынку. В конце концов она сдалась. Рашид не хотел, чтобы она его нашла, а значит, найти его не удастся.

Люси так выбилась из сил, что едва справлялась с двумя лошадьми. Она поспешила покинуть рынок, ведя коней под уздцы. Руки у нее болели, глаза слезились от пыли. Выбравшись с площади, девушка села на своего мерина, а вторую лошадь повела на поводу.

Дни в горах показались девушке менее мучительными, чем последняя миля ровной щебенчатой дороги, ведущей к британскому району города.

Завидев впереди знакомую аллею, которая вела к отцовскому дому, Люси покачнулась в седле от усталости. Однако когда красивое, ослепительно белое здание показалось из-за поворота, от усталости не осталось и следа. Из-за высокой стены пахнуло жасмином, и Люси вдохнула благоуханный воздух полной грудью. Дома! Господи, наконец-то она дома!

Привратника Люси не узнала, но это ее ничуть не опечалило. Скорей бы попасть домой, пока слуги не устроили переполох. Она вежливо кивнула привратнику, не зная, как полагается сообщать о воскрешении из мертвых.

– Добрый день, – сказала она, немного поколебавшись. – Я мисс Ларкин, дочь сагиба сэра Питера Ларкина, который погиб в Афганистане. Пожалуйста, откройте ворота. Я очень устала и хочу отдохнуть после долгого путешествия.

Привратник едва покосился в ее сторону:

– Пошла вон отсюда, грязная шлюха! Таким в доме моего хозяина не место.

Грязная шлюха? Люси с некоторым запозданием вспомнила, что вид у нее действительно необычный. Подавив раздражение, она терпеливо сказала:

– Я знаю, что в таком виде меня трудно узнать. И все же я англичанка. Леди Маргарет Ларкин, мемсагиб, – моя мачеха. Она очень рассердится, если узнает, что ты не пускал меня в ворота собственного дома.

Слуга забеспокоился. Для шлюхи или бродяжки эта женщина говорила по-английски слишком уж хорошо, да и кони у нее были дорогие, чистопородные. С другой стороны, если судить по одежде, в таких лохмотьях могла ходить только какая-нибудь дикарка с далеких гор.

Разгладив несуществующую складку на белоснежной ливрее, привратник сообщил:

– Моего хозяина зовут Разерспун, а вовсе не так, как ты сказала. Зачем ты отнимаешь у меня время своим враньем?

– Разерспун? Здесь живут Разерспуны?

– Конечно, все это знают. – Увидев замешательство незнакомки, привратник приободрился. – Мой сагиб – здешний губернатор, большой человек. Уходи отсюда, женщина.

Люси смотрела на привратника со смешанным чувством разочарования и насмешки – насмешки над собой. Какая же она дура, конечно, мачеха и ее дочка давным-давно уехали из Индии! Леди Маргарет и Пенелопа ненавидели эту страну, еще при жизни сэра Питера они беспрестанно говорили, что хотят вернуться в Англию. Разумеется, леди Маргарет поспешила вернуться в Лондон. Как же не воспользоваться всеми выгодами своего нового положения – безутешная, но весьма состоятельная вдова! Узнав о смерти сэра Питера, она, конечно же, первым кораблем отправилась на родину.

Люси не знала, плакать ей или смеяться. Преодолев приступ подкатившей истерики, она взяла себя в руки.

Слуга нахмурился, сочтя веселье побродяжки неуместным.

– Тут не над чем смеяться. Мистер Разерспун – большой сагиб, его все здесь уважают.

– Не сомневаюсь. Извини. – Люси вновь приняла серьезный вид. – Что ж, привратник, если леди Маргарет Ларкин здесь больше не живет, значит, я должна поговорить с мистером Разерспуном. Открой, пожалуйста, ворота. Мне нужно увидеть твоего хозяина.

Привратник заколебался, но решил, что лучше не рисковать. Он знал по собственному опыту, что британские сагибы и мемсагибы полоумные, от них всего можно ожидать. Вполне возможно, что, если эту молодую женщину отмыть и переодеть в английскую одежду, она ничем не будет отличаться от прочих европейцев. Отперев тяжелый засов, слуга демонстративно отвернулся, тем самым как бы снимая с себя всякую ответственность за последующие события.

Люси въехала в ворота и поскакала к белой мраморной лестнице, боясь, что другие слуги преградят ей путь. Воспользовавшись уловкой Рашида, она бросила поводья перепуганному садовнику, мирно клевавшему носом в тени пальмы.

– Лови!

Потом спрыгнула на землю и быстро взбежала по ступенькам. Она была уже в прихожей, когда следом за ней кинулся перепуганный лакей. Люси вбежала в гостиную, преследуемая целой сворой отчаянно жестикулирующих слуг.

С разбегу Люси ворвалась в переполненную гостиную. Пешаварские дамы, собравшиеся, чтобы выпить чаю и осторожно позлословить об общих знакомых, брякнули чашками о блюдца и разинули рты. Взглянув на себя глазами этих благовоспитанных особ, Люси смутилась – одежда в лохмотьях, две недели без мытья… С опозданием девушка поняла, что пахнет от нее, должно быть, не лучше, чем от протухшего фазана.

Внушительных размеров леди, туго затянутая в розовое шелковое платье, вскочила на ноги.

– Что сие значит? – гневно воскликнула она, наморщив нос. – Махбуб, немедленно выведи отсюда эту… особу.

– Миссис Разерспун?

Люси отбросила руку лакея и воззрилась на даму, предположив, что она – супруга губернатора.

– Миссис Разерспун, извините, что врываюсь в гостиную подобным образом. Я – Люсинда Ларкин. Два года я была пленницей в Афганистане. Раньше моя семья жила в этом доме. Я думала, что мачеха и сестра до сих пор живут здесь.

Миссис Разерспун обмякла, опустилась в кресло, лицо ее залилось краской.

– Люсинда Ларкин? Дочь сэра Питера?

Хлопая глазами, она разглядывала смуглокожую оборванку, пытаясь обнаружить хоть малейшие признаки благородной британской расы под слоем грязи и спутанными пыльными волосами.

– Но ведь вас убили! Я сама была в соборе на поминальной службе! Там был мистер Разерспун, приехал даже сам генерал-губернатор!

– Я очень польщена, миссис Разерспун, что мою память почтили вниманием столь значительные особы, однако, как вы видите, они несколько поторопились. К счастью, я жива.

Миссис Разерспун зажмурилась. Ужасно было бы уже одно то, что благопристойный раут нарушен вторжением какой-то безумной туземки. Если же эта наглая темнокожая особа и в самом деле окажется мисс Люсиндой Ларкин – это будет настоящий скандал. Обмахиваясь веером, миссис Разерспун осторожно взглянула на незваную гостью. На первый взгляд она никоим образом не напоминала англичанку, но, увы, голос был безусловно британским, да не просто британским, а самым что ни на есть аристократическим. Губернаторша прижала руки к пышной груди, собираясь упасть в обморок, но вовремя вспомнила, что это нанесет непоправимый ущерб ее новому платью. Лучше, пожалуй, призвать на помощь мужа.

Поздравив себя со столь блестящим решением трудной проблемы, миссис Разерспун окончательно открыла глаза.

– Махбуб, пошли боя за сагибом. Пусть немедленно придет сюда.

Махбуб с поклоном удалился, и дамы облегченно вздохнули. Губернаторша приняла правильное решение. В столь сложной ситуации без мужчины не обойтись.

Воодушевленная молчаливой поддержкой достойных матрон, миссис Разерспун осмелела и посмотрела на самозванку в упор.

Та и не подумала отвести взгляд. Губы ее дрогнули в насмешливой улыбке, хотя губернаторша и не поняла, над чем тут можно смеяться.

Миссис Разерспун передернулась, ее вновь охватило сомнение. Господи Боже, да разве может кожа английской девушки посмуглеть столь неподобающим образом? А вдруг темная кожа – как заразная болезнь? Если общаться исключительно с туземцами, то и сама станешь такой, как они! Или это от туземной пищи? Миссис Разерспун не притрагивалась ни к чему индийскому, даже к варенью из манго, хотя жена викария хвасталась, что из манго получается восхитительный джем. Боже, что это? Кажется, у этой особы через рваный рукав видны мускулы?

Губернаторша взглянула на свои пухлые плечи и успокоилась. Слава Всевышнему, никаких мышц. Английская леди ни в коем случае не должна обзаводиться этими вульгарными наростами. У настоящей дамы просто не может быть мышц!

Раздалось приглушенное покашливание, и миссис Разерспун сообразила, что пауза затянулась – гости жаждут продолжения разговора. Долг есть долг, и губернаторша, глубоко вздохнув, вновь обратилась к оборванке:

– Мисс… м-м… Ларкин, если вы действительно мисс Ларкин, хоть в это и крайне трудно поверить, поскольку мисс Ларкин погибла, а если бы даже и не погибла, то вряд ли британской девушке удалось бы пережить все ужасы плена…

– Я – мисс Ларкин, – перебила ее Люси.

Губернаторша не привыкла, чтобы ее перебивали, и разгневалась:

– Вы нам это уже сказали. Итак, мисс Ларкин, если вы действительно мисс Ларкин… То есть, кто бы вы там ни были… Надеюсь, вы понимаете, что ваше эксцентричное заявление вызывает массу вопросов, которые нужно будет разрешить, прежде чем…

– Прежде чем вы предложите мне принять ванну?

Миссис Разерспун вскочила и свирепо воззрилась на Люси сверху вниз.

– Я послала за мистером Разерспуном. Мистер Разерспун – губернатор провинции.

– Значит, он и решит эту проблему.

Миссис Разерспун была не из тех людей, кого можно вывести из равновесия саркастическим замечанием.

– Естественно, – отрезала она, чувствуя себя все более и более уверенно. – Губернатор представляет здесь Ее Величество. Он вправе решать любые проблемы – кроме тех, которые входят в компетенцию вышестоящего начальства.

– Интересно, о каком вышестоящем начальстве идет речь, если человек воскрес из мертвых. Губернатор, возможно, и представляет здесь королеву Викторию, но вряд ли он уполномочен замещать Господа Бога.

Дамы в ужасе ахнули, а миссис Разерспун вновь утратила дар речи. Эта наглая, невоспитанная особа никак не может быть англичанкой, и уж во всяком случае членом почтенного семейства Ларкин. Сэр Питер слишком много времени проводил с туземцами, но леди Маргарет и малютка Пенелопа отличались безупречным вкусом и изысканными манерами. Леди Маргарет всегда так уморительно описывала вульгарные особенности индийской культуры! Настоящая Люсинда Ларкин, даже проведя два года в плену, не могла бы превратиться в такую безбожную, насмешливую особу, нарушившую мир и покой в самой элегантной гостиной Пешавара. Губернаторша поджала губы и решила, что больше не произнесет ни слова.

Тогда эстафету приняла жена викария, вторая по старшинству среди дам.

– Милая, в гостиной губернатора не принято упоминать имя Господа всуе. Нам не дано судить ни о Ее Величестве, ни о Господе Боге.

Нахалка не только не смутилась, но приняла еще более вызывающий вид. К счастью, в гостиную как раз вошел мистер Разерспун, и у незваной гостьи не было возможности произнести какое-нибудь новое богохульство.

– Приветствую дам. Рад всех вас видеть.

Хорошо поставленным голосом – в конце концов, недаром же он дослужился до губернатора – мистер Разерспун заглушил гул женского шушуканья.

– Харриет, что это значит? Я видел, что у парадного входа стоят какие-то лошади и объедают розовый куст. А Махбуб поведал мне какую-то совершенно невероятную…

– Эта женщина утверждает, что она Люсинда Ларкин, – перебила его миссис Разерспун.

– Что-что? – Выпучив глаза, губернатор уставился на Люси. – Ты с ума сошла, женщина! Люсинда Ларкин мертва.

– Нет, – спокойно ответила Люси. – Я не умерла. Меня два года продержали пленницей в Куварской долине, в центре Афганистана.

Губернатор насупил брови. На туземцев эта мимика обычно действовала безотказно.

– Женщина, ты оскорбляешь память благородного британского семейства. Мисс Ларкин и ее отца убили два года назад. Останки были доставлены в Индию солдатами пятьдесят девятого пехотного полка.

– Нет. Убили моего отца и сопровождавших его членов британской торговой миссии. Но я осталась жива. Меня взял в плен куварский хан. А теперь мне удалось сбежать.

Оборванка говорила так спокойно, уверенно, что ей трудно было не поверить. Присутствующие с ужасом осознали, что эта кошмарная особа и в самом деле может оказаться мисс Люсиндой Ларкин. Воцарилось гробовое молчание. Покойница Люсинда Ларкин превратилась в великомученицу, погибшую во имя империи. Воскреснув, она пятнала честь представительниц прекрасного пола. Мистер Разерспун нервно вытер лоб.

– Полагаю… Полагаю, лучше обсудить это в моем кабинете. Гостиная моей супруги – не место для подобных выяснений.

– Согласна, мистер Разерспун. Но сначала я хотела бы принять горячую ванну и помыться хорошим английским мылом. Мне так его не хватало!

Уж в этом-то мистер Разерспун не сомневался. Волосы девицы слиплись от пыли и грязи. Нужно будет сказать слугам, чтобы насыпали в воду карболки, чтобы истребить вшей. Взгляд губернатора скользнул вниз. Слава Богу, живот не раздутый. Если и беременна, то на ранней стадии. Одной проблемой меньше. Но как упрямо выпячен подбородок у этой девицы! Если она и в самом деле Люсинда Ларкин, нужно будет отправить ее в Англию первым же пароходом. Иначе хлопот не оберешься. Пусть в Англии решают, кто она на самом деле.

Как и большинство британских чиновников, мистер Разерспун отличался неплохими организаторскими способностями. Этим качеством он и воспользовался. Кивнув жене, приказал:

– Харриет, изволь, пожалуйста, проводить нашу… гостью в ванную, чтобы она могла освежиться. Встретимся у меня в кабинете. – Поклон дамам. – Надеюсь, твои очаровательные гостьи не будут в претензии, что сегодняшний раут закончится раньше обычного.

Жена викария была сильно разочарована таким поворотом дела, но все же сочла нужным сказать:

– Дорогой мистер Разерспун, вы обладаете поистине удивительным талантом с честью выходить из любой ситуации. – Она передала чашку лакею, взяла веер и перчатки. – Пойдемте, дамы. Мы наведаемся завтра к миссис Разерспун и узнаем, как обстоят дела. Передавайте привет очаровательной Розамунде. Вашей дочери, Харриет, будет приятно узнать, что сестра ее подруги Пенелопы жива и вернулась в цивилизованный мир.

– Спасибо, – вяло улыбнулась миссис Разерспун.

Господи, что же делать с дочерью? Ни в коем случае нельзя показывать ей эту ужасную девицу. Даже если это действительно мисс Ларкин, после двух лет, проведенных среди афганских дикарей, она наверняка нахваталась такого, что может скверно повлиять на невинную, девственную Розамунду.

В сопровождении целого отряда слуг Люси отправилась в глубь дома, а губернатор, мысли которого следовали тем же путем, что и мысли его супруги, задержал на минуту миссис Разерспун.

– Харриет, следите, чтобы она не столкнулась с нашей дочерью. Юные девушки так впечатлительны. Розамунда – невинный цветок, и ее нужно оберегать.

– Сесил, можешь на меня положиться. С нашей дочерью ничего плохого не произойдет. Ты думаешь, эта женщина – самозванка?

– Трудно сказать, дорогая. Есть только два варианта: или она самозванка, или она Люсинда Ларкин. Не знаю, что было бы хуже. Если мисс Ларкин провела два года в плену у куварского хана… Лучше бы ей умереть. Эти дикие восточные мужчины! Белая женщина в их власти – только представь себе! Можешь быть уверена, что ей пришлось вынести неописуемые надругательства.

– Неописуемые надругательства! – ахнула миссис Разерспун. – Ах, дорогой Сесил, мне страшно представить, какие ужасы поведает мне эта девушка. Поспешу за ней, чтобы ее утешить!

И губернаторша кинулась следом за Люсиндой, заранее предвкушая, какие чудовищные, потрясающие воображение истории можно будет вытянуть из беглой пленницы.

К ночи все слуги в британской миссии, вплоть до боев, размахивающих опахалами в гостиных, уже знали драматическую историю женщины, которая явилась к губернатору и объявила себя Люсиндой Ларкин. Большинство слуг считали женщину самозванкой, но решили подождать с выводами и сначала посмотреть, как она будет выглядеть в английском платье. Известно, что европейская одежда преображает человека до неузнаваемости.

Примерно того же мнения придерживались и мужчины, включая самого губернатора.

– Посмотрим, как она будет выглядеть после ванной, – сказал мистер Разерспун жене за вечерним бокалом шерри. – Может быть, в приличной одежде она преобразится. Ведь ты не станешь отрицать, что говорит она как настоящая англичанка. Еще ни одному из туземцев не удавалось в совершенстве овладеть всеми тонкостями истинно английской речи. У индийцев наш язык звучит слишком певуче.

– Я дала ей одно из платьев Розамунды, – сказала миссис Разерспун, до сих пор еще не оправившаяся от собственной щедрости. – Ну и все прочие необходимые… детали туалета. Женщина так худа, что ей подошли вещи, из которых наша дочь уже выросла.

– Ничего удивительного. Если она была в плену, вряд ли ее там хорошо кормили.

– Но она такая темнокожая, такая жилистая…

– Что ж, не всем же девушкам быть такими светловолосыми и хорошенькими, как наша Розамунда. Я несколько раз видел сэра Питера, он и сам был смугл. Откуда же у его дочери могли взяться светлые волосы и голубые глаза?

– Она мне ничего не рассказала! Только «пожалуйста» и «спасибо», – не выдержала миссис Разерспун, возмущенная до глубины души сдержанностью своей подопечной. – Я всячески выражала ей сочувствие, уговаривала облегчить душу и рассказать мне об ужасах плена. В конце концов, я женщина взрослая, замужняя и выслушала бы ее шокирующие признания с подобающим пониманием. А она всего лишь поблагодарила меня за лавандовое мыло и выставила за дверь, заявив, что вполне способна принять ванну и одна. Уверена, что это самозванка. Настоящая английская леди ни за что не проявила бы подобное бессердечие, общаясь с первой белой женщиной за два года.

– Возможно, дорогая, сдержанность, которую проявила эта особа, вполне разумна. Хоть ты и замужем, но при таком муже, как я, ты всегда была надежно защищена от низменных порывов мужской натуры.

При этих словах вид у губернаторши был не такой уж благодарный. Она все еще хмурилась, когда в гостиную заглянул Махбуб.

– Мемсагиб, сагиб, мисс Ларкин просит позволения присоединиться к вам.

– Пусть войдет, – добродушно сказал мистер Разерспун. – Мы ее ждем.

В коридоре послышались легкие быстрые шаги. Губернатор встал и непроизвольно затаил дыхание. Однако когда молодая женщина вошла в комнату, мистер Разерспун разочарованно выдохнул. Чудодейственного превращения не произошло. Темнокожая оборванка не обернулась пухлой розовощекой англичанкой. Гостья стала значительно чище, но не избавилась ни от худобы, ни от смуглости – белое платье лишь подчеркивало смуглый оттенок ее кожи.

Но зато как величественно она вошла! Губернатор не без восхищения наблюдал, как грациозно молодая женщина проследовала от порога к середине комнаты: подбородок вздернут, плечи расправлены, рука легко придерживает край юбки, в другой зажат веер. Люси остановилась перед миссис Разерспун и присела в неглубоком реверансе.

– Прошу прощения, мадам, за то, что испортила вам раут. Мне и в голову не пришло, что за долгие месяцы, прошедшие после смерти отца, в доме могли смениться хозяева. Я думала, мачеха и ее дочь по-прежнему здесь. Когда привратник сообщил мне, что в доме поселился новый губернатор, я решила, что лучше всего будет обратиться непосредственно к его превосходительству.

Миссис Разерспун взмахнула веером:

– Так вы и поступили.

– За что и прошу прощения.

Огромные глаза девушки чуть посветлели от сдерживаемого смеха, и мистер Разерспун внезапно понял, что гостья не лишена своеобразной привлекательности. В губернаторе шевельнулся чисто мужской интерес, а Люси тем временем сказала:

– Сэр, я отлично понимаю, что мое неожиданное появление доставило вашему семейству множество хлопот. Понимаю я и то, что годы, проведенные в неволе, изменили мою внешность. Однако в Пешаваре есть люди, которые смогут меня опознать. Скажем, викарий мистер Честер или директор училища мистер Смит.

Можно ли счесть случайным совпадением, что она назвала людей, которых в Пешаваре больше нет? Губернатор нахмурился.

– К сожалению, мистера Смита нет в живых. Он умер перед Рождеством.

– Какая жалость! Хороший был человек и прекрасный учитель. А миссис Смит?

– Увы, ее тоже нет. Она увезла детей в Англию и живет теперь у брата ее покойного мужа.

– Да, она плохо переносила местный климат, – кивнула Люси. – Полагаю, она поступила правильно. Ну хорошо, миссис Смит тоже нет, а викарий?

– Мистер Честер в высших сферах.

– Он что, тоже умер?!

– Что вы, конечно, нет! Просто он получил повышение и теперь является архидиаконом кафедрального собора. Его семья уехала из Пешавара.

– Какая незадача!

– Вот именно. Незадача. Но не отчаивайтесь, мисс Ларкин. Полагаю, что ради такого дела мистер Честер не откажется приехать в Пешавар, чтобы произвести окончательное опознание. – Губернатор подергал себя за ус. – Да-да, именно так я и поступлю. Завтра же отправлю телеграмму. Полагаю, мистер Честер будет здесь дня через три.

Произнеся эти слова, мистер Разерспун в упор уставился на молодую женщину, но она не проявила ни малейших признаков тревоги, и чиновник окончательно убедился, что сегодня вечером установить истину не удастся. Будучи человеком практичным, губернатор предложил жене приступать к ужину. Кем бы ни оказалась гостья, есть ведь все равно надо.

Юную Розамунду позвали к столу в самый последний момент. Тихая хорошенькая девушка, не обладавшая особыми талантами, но зато умевшая обворожительно улыбаться, имела все задатки идеальной супруги. Застенчиво теребя розовые оборки на платье, Розамунда призналась гостье, что Пенелопа была ее лучшей подругой.

Рядом с этой девочкой Люси чувствовала себя столетней старухой и заметила лишь, что Пенелопе всегда хотелось обзавестись подругой ее же возраста.

– Вы совсем непохожи на Пенелопу, – сказала Розамунда.

– Она мне не родная сестра. Так что мы и не можем быть похожи.

– Ах вот как.

Помня о хороших манерах, Розамунда очень вежливо спросила, рада ли мисс Ларкин возвращению в Индию. Столь же вежливо Люси ответила, что рада.

Прежде чем разговор принял рискованное направление, миссис Разерспун позвала всех в столовую, где уже был накрыт стол. Люси так устала, что вела себя за ужином на удивление прилично. Она позволила себе лишь высказать некоторые комментарии о погодных условиях в Афганистане (холодно и сухо) и ткацком искусстве куварских женщин (весьма невысокое). Тут миссис Разерспун снова перепугалась – Люси имела неосторожность упомянуть о ярко-красной шерсти, из которой в Афганистане вяжут шаровары для невест. Губернаторша решила, что гостья сейчас начнет рассказывать о каких-нибудь ужасающих брачных обрядах афганцев, и поспешила сменить тему.