Текст книги "Не ищи меня"

Глава 11

Сейчас

Анна

Крис из производственного отдела на меня запал, как утверждает Маргарет за чашкой утреннего кофе. Мы стоим в маленькой кухне без стола, прямо на выходе из открытого пространства офиса.

– Не знаю, как насчет тебя, – говорит Маргарет, макая печенье в кофе. – А по мне так он секси.

Я бросаю взгляд через комнату туда, где стоит Крис с коллегами: все мужского пола, все одинаково одеты, как будто обязаны соблюдать дресс-код. В голубых рубашках и мешковатых серых брюках под выпирающими пивными животами. В черных ботинках со шнурками и серых носках. С тусклой кожей, скучными чертами лица и коротко стриженными волосами, не прикрывающими торчащие уши. В этом довольно посредственном сборище Крис, безусловно, выглядит лучше всех. Самый высокий и стройный, с густой каштановой шевелюрой. Я уже отметила про себя, что глаза у него ореховые, а кожа – здорового оливкового цвета. И все же я не заинтересована.

– Разведен, – добавляет Маргарет, понизив голос. – Жена ушла к другому. Бедолага. Долго не мог оправиться, но теперь, кажется, все налаживается, – ее голос звучит еще тише, и она прикрывает рот краем кружки. – Сейчас он в порядке. Похоже, он пришел к Богу.

– О, – отвечаю я, ощутив легкое разочарование.

– Да. Он волонтерствует в церкви Святого Спасителя – знаешь, центр помощи бездомным.

Я вспоминаю торчков, с которыми столкнулась несколько недель назад, и внутренне содрогаюсь.

– Он тут недавно о тебе спрашивал. Пытался выкачать из меня информацию, – Маргарет прихлебывает кофе, не сводя с меня глаз. – Должна признать, котик, я понятия не имела, что отвечать. Ты здесь уже больше двух месяцев, а я ничего о тебе не знаю…

Я тяну паузу, дожидаясь, когда та достигнет естественного предела. Если Маргарет таким образом пытается разнюхать что-нибудь о моем прошлом, то это довольно неуклюжая попытка.

– Я довольно закрытый человек, – наконец отвечаю я и улыбаюсь ей. – Чтобы лучше меня узнать, нужно время.

Маргарет достает еще одно печенье из жестянки.

– В любом случае, он пытается набрать в центр новых волонтеров. Я не могу этим заниматься, у меня нет времени, но ведь ты живешь одна?

– Да.

– Что ж, тогда тебе это подойдет. Хорошая возможность познакомиться с людьми. Я имею в виду, с другими волонтерами, – смеется она. – Не с бездомными. От них лучше держаться подальше.

Мы возвращаемся на рабочие места, и остаток дня я провожу сосредоточившись на регистрации заявок на приобретение земельного участка. Поразительно, что таков теперь мой мир. Я выбрала себе эту работу в качестве наказания, но оказалось, что она мне даже нравится. Она монотонна, но не настолько, чтобы позволять моим мыслям отвлекаться и забредать на опасную территорию. Важно, чтобы у меня всегда было занятие, – так говорит Линдси, мой психотерапевт.

Поэтому, возможно, это хорошая идея – волонтерствовать по вечерам. Я раздумываю над этим, когда выключаю компьютер и навожу порядок на столе. Здесь все уходят ровно в 17:00 и идут прямиком домой, вне зависимости от того, сколько невыполненных задач еще осталось.

Мы с Маргарет стоим у лифтов, и тут к нам подходит Крис. Я оказываюсь зажатой между ними и чувствую, что они это нарочно подстроили.

– Анна, – говорит он. – Не хочешь ли ты уделить несколько часов своего времени помощи бездомным?

– Ну… э-э-э… – я смотрю в пол. – Дело в том, что… Не уверена, что гожусь для этого.

– Никогда так не думай. Мы все годимся, – не моргнув глазом отвечает Крис, и в это время прибывает лифт. Двери открываются, мы заходим. – В любом случае, речь о том, чтобы раздавать чай, картошку, выслушивать, показывать, что тебе не все равно. Я слышал, как ты разговариваешь с людьми по телефону, – у тебя талант.

Но ты не знаешь, какую ненависть я испытывала к другому человеческому существу. Что я натворила.

– Я подумаю над этим, – отвечаю я, когда мы останавливаемся на первом этаже.

Быстро пересекаю вестибюль и захожу в крутящиеся двери, но Крис не отстает. Он проскальзывает туда за мной и касается моей спины, пока мы маленькими шажками движемся к выходу.

– У нас есть довольно трудные подопечные, – продолжает он, когда мы выходим на тротуар. – А некоторые просто заплутали, и их нужно немножко подтолкнуть в правильном направлении.

Это мне знакомо, думаю я, вспоминая последние шесть месяцев. Временами я чувствовала такое отчаяние, что легко могла бы прибегнуть к наркотикам и оказаться на улице. Возможно, мне действительно следует стать волонтером: это помогло бы сосредоточиться на благодарности за то, что у меня есть, а не на печали о том, что я потеряла. Как говаривала моя бабушка, всегда есть кто-то, кому хуже, чем тебе.

Крис чувствует, что я начинаю сдаваться.

– Просто попробуй и посмотри, может, понравится. А если не понравится, обещаю никогда больше об этом не заговаривать.

– Хорошо, – слышу я собственный голос.

– Замечательно! Пойдем, сюда, – он хватает меня за руку и разворачивает в противоположном направлении.

– Что, прямо сейчас?

– Конечно, сейчас.

* * *

Церковь Святого Спасителя удобно притулилась за огромным пабом, который раньше, похоже, был главным городским кинотеатром. Это кирпичная викторианская постройка, слишком большая и просторная для все уменьшающегося числа прихожан. Когда мы заходим через боковую дверь, Крис рассказывает, что «облик церкви» подвергся перепланировке: центральный неф был значительно уменьшен и разбит на секции, чтобы создать помещения для общественно полезной деятельности.

– Здесь кухня, туалеты вон там, за купелью, – он останавливается перед дверью в одно из внутренних помещений. – Небольшой совет перед тем, как мы зайдем. Будь дружелюбна, но не слишком. Не сообщай никакой личной информации, кроме имени, не давай свой номер телефона, не добавляй никого в друзья на «Фейсбуке». Не давай им денег, какую бы историю они ни сочинили. Они все спустят на наркотики.

– Да, конечно, – отвечаю я, у меня начинает кружиться голова. Зачем я в это ввязалась?

Мы входим. Комнату заполняют разномастные диваны и кресла, заляпанные кофейные столики и большой обеденный стол в углу. Есть и книжный шкаф с потрепанными книжками в мягких обложках и стопкой старых журналов. Больше всего это место похоже на лавку старьевщика, но есть в нем что-то уютное. Я быстро обегаю взглядом собравшихся – все мужчины, – чтобы убедиться, что здесь нет никого из той компании, с которой я столкнулась в индустриальном районе.

Крис громко окликает сборище:

– Ребята! Ребята! Это Анна, она пришла на нас посмотреть, так что, пожалуйста, ведите себя хорошо.

Большинство мужиков не обращает на него никакого внимания, но некоторые поворачивают головы и награждают меня неприятным свистом.

– Вот этого не надо, – говорит Крис. – Мы относимся друг к другу с уважением, помните?

Я сделала мысленную заметку в следующий раз надеть что-нибудь менее женственное – если, конечно, будет следующий раз.

– Так что мне нужно делать? – спрашиваю я.

– Не приготовишь чаю? Я пойду с тобой, покажу, где что.

На кухне Крис рассказывает мне истории некоторых завсегдатаев. Один только что отсидел в тюрьме за избиение жены, у второго диплом химика, третий раньше служил в армии. По словам Криса, большинство из них оказались на улице после развалившегося брака или сокращения на работе – а зачастую и того и другого.

– Превращение в бездомного происходит очень быстро, – говорит он, держа хлипкие одноразовые стаканчики, в которые я наливаю чай из непомерного чайника. – Сейчас ты вполне счастлив, а через минуту – ни жены, ни работы, ни денег, ни дома…

– Да, может случиться с каждым, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Мы наливаем в стаканчики молока и ставим их на подносы. – Пошли обратно?

Когда мы возвращаемся в комнату, я вижу, что мужчин в ней прибавилось и появилось несколько молодых женщин. В комнате шумно, в разговоре – если можно его так назвать – слышится агрессия. Парни подстебывают друг друга, и далеко не дружески. Я раздаю стаканчики с чаем и принимаю заказы на горячие хот-доги и булочки: оказывается, местная булочная жертвует центру нераспроданный товар. В дверь просовывается голова викария; поздоровавшись, он торопливо исчезает. Появляются еще два волонтера, женщины, и сразу же приступают к работе на кухне: включают духовку и открывают большие консервные банки с фасолью.

– Помочь? – спрашиваю я, топчась в дверях. Здесь, среди витражей и книг с религиозными псалмами, я чувствую себя безопаснее.

– Да нет, – отвечает одна из волонтерш, поднимая двухлитровую бутылку молока. – Кто оставил это открытым? Нет, ну серьезно!

Я не признаюсь в преступлении. Вместо этого ухожу в туалет, хотя мне туда не надо, а потом неохотно возвращаюсь в основную комнату.

Крис пытается организовать игру в карты, но никто не воспринимает ее всерьез. Народу стало еще больше. Мест не хватает, поэтому люди стоят кучками, нервно переминаясь с ноги на ногу. Мне не видно их лиц, и от этого я ощущаю тревогу. Появился очень высокий толстый человек в грязной одежде, с отвисшими штанами, сползающими с волосатой складки у него на попе. От него исходит такая вонь, что меня тошнит. Его зовут Голубь, и остальные явно стараются держаться от него подальше. Он то ли пьян, то ли обдолбан – в центр не разрешается приходить в таком состоянии, но я не имею представления, как волонтеры собираются его выпроваживать. Это занятие мне не подходит, решаю я, пока его опухшее лицо щерится на меня с противоположной стороны комнаты.

– Надеюсь, ты не возражаешь, но мне пора, – говорю я Крису. – У меня на сегодня еще есть дела, и…

Он отрывает взгляд от карт, которые тасует.

– Какая жалость. Ну, в любом случае, спасибо. Надеюсь, ты еще вернешься. Сама видишь, нам здесь пригодится любая помощь.

Я неубедительно поддакиваю.

– Тогда увидимся завтра. На работе.

Теплый летний вечер, почти стемнело. На этот раз я иду домой не через Зону, там небезопасно в это время суток. К тому же от церкви до моего дома есть более прямой путь – по дороге мимо вокзала, а потом по большому мосту через реку.

Я размеренно шагаю, вспоминая людей, которых встретила сегодня, и благодаря бога, в которого не верю, за то, что никогда не опускалась так низко. По крайней мере, у меня есть работа и крыша над головой. По крайней мере, я жива.

Нет, не думай об этом. Не сейчас. Никогда.

В центре города царит мертвая тишина. Все магазины и кафе давно закрыты, людей на улицах мало. Я прохожу мимо спящих на порогах мужичков и женщины на скутере для инвалидов. И только когда я выхожу на главную улицу и иду мимо высоких таунхаусов, где расположены офисы, я замечаю, что кто-то идет за мной. Шаги незнакомца звучат как эхо моих собственных, словно этот человек, он или она, специально подстраивается под мой темп.

Мой пульс учащается, я мгновенно покрываюсь потом. Мне хочется обернуться, чтобы посмотреть, кто это, но я не решаюсь. Наверняка это какой-нибудь невинный прохожий возвращается домой или гуляет с собакой. Вот только собаки я не слышу.

Я начинаю идти быстрее, и человек у меня за спиной тоже прибавляет шагу. Должно быть, он всего в нескольких метрах от меня, потому что я слышу тяжелую поступь и тяжелое дыхание. Неужели это Голубь? Он, кажется, оставался на месте, когда я уходила, но ведь он мог выйти за мной. Как же глупо с моей стороны было не проверить. Я тяжело сглатываю и шагаю еще быстрее, стискивая сумочку. Мой преследователь тоже ускоряется. Если это действительно Голубь, то мне совсем не улыбается привести его прямо к дому.

Может, стоит повернуть обратно к церкви Святого Спасителя? Не знаю, где живет Крис, но он мог бы проводить меня. Или я могла бы вызвать такси. Обычно я стараюсь держаться подальше от машин, но сейчас это наименьшее из двух зол.

Успокойся… Ты даже не знаешь наверняка, что тебя преследуют.

Но я знаю. Чувствую исходящую угрозу.

Я дохожу до каменного моста, и в меня бьет поднимающийся от быстрой темной реки ветер. Вот он, мой шанс. Мимо проносятся машины, я прыгаю в образовавшийся просвет и перебегаю на другую сторону. Теперь, когда нас разделяет поток машин, я наконец могу обернуться.

На противоположной стороне стоит некто в надвинутом капюшоне, с руками в карманах штанов. Ниже и стройнее, чем я ожидала. Не Голубь. Кто-то еще из церкви Святого Спасителя? Это может быть кто угодно. Даже женщина.

Незнакомец отворачивается и, прислонившись к парапету, смотрит в воду. Что ему нужно? Ждет, что я перейду обратно? У меня возникает сильное ощущение, что этот некто хочет со мной поговорить.

Я сбрасываю каблуки и бегу прочь, оглядываясь через плечо и чуть не падая.

Незнакомец все там же, смотрит через ограждение моста.

Может быть, это все мое воображение.

Едва добравшись до квартиры, я запираюсь на все замки и засовы и падаю на кровать. Сердце колотится о ребра, в боку колет. Как же глупо я поступила сегодня! О чем я только думала, когда пошла в это ужасное место? Подвергла себя такой опасности…

Потому что, если это действительно был он и теперь он знает, где я живу, он может рассказать. Кому-то, кто хорошо заплатит, чтобы узнать о моем местонахождении. На эти деньги можно достать много выпивки и наркоты…

Я вытаскиваю из-под подушки фотографию и прижимаю к щеке.

– Прости меня, – шепчу я, целуя ее прекрасное лицо. – Мне так жаль.

Глава 12

Тогда

Наташа

Ужасающие откровения Сэма нанесли мне тяжелый удар, тело едва шевелилось от боли. Жесткая кухонная плитка холодила щеку. Во рту стоял солоноватый привкус слез, я не могла разлепить глаза. Как долго я так лежала?

Сверху донесся шум. Эмили проснулась и звала меня. Я с трудом поднялась и потащилась вверх по лестнице, чувствуя, что с каждым шагом ноги становятся все тяжелее.

– Иду, дорогая! – выдавила я, но голос так охрип от слез, что слова прозвучали едва слышно.

Я вошла к ней в комнату и вытащила ее из кроватки. Она смотрела сердито, как будто упрекая меня за то, что пришлось так долго ждать.

– Прости, – сказала я. – Мама здесь, – я пощупала ей попу через штанишки. – Кажется, нам нужно сменить подгузник.

Я отнесла ее в ванную, и, как обычно, она ни на секунду не прекращала сопротивляться.

– Пожалуйста, Эмили, будь хорошей девочкой! Я не могу сейчас еще и с тобой сражаться, – взмолилась я, пытаясь соединить на ней липучки. Ее личико сморщилось. – Все хорошо, дорогая, все хорошо, ты не сделала ничего плохого. Маме просто немножко грустно, вот и все, – я крепко обняла ее, чувствуя, как бьется возле моей груди ее крошечное сердечко. – Пойдем съедим что-нибудь, да?

Я отнесла ее вниз на кухню и попыталась усадить на высокий стульчик, но она пиналась и мотала головой, поэтому я оставила ее сидеть на полу. Ей нужно было пообедать, но я не могла придумать, что ей дать. Открыв холодильник, я смотрела на его содержимое невидящим взглядом. Я как будто забыла, что такое еда.

– Мама! Мама! – Эмили, подойдя, обхватила меня за ноги.

Я погладила ее по голове, и она подняла на меня растерянный взгляд. Сглотнув свежую волну слез, я выдавила улыбку.

– Что же нам съесть? Маленький сэндвич? Может, с ветчиной, мы любим ветчину, правда? – я мягко отстранила ее от себя и принялась резать хлеб. – У-у-у, вкуснотища, сэндвич с ветчиной, мы обожаем сэндвичи с ветчиной. Если съешь все, я дам тебе немножко кукурузных палочек, договорились? – я щебетала, наполняя воздух словами, стараясь, чтобы мой голос звучал как обычно. Но перед глазами у меня крутились, словно в калейдоскопе, ужасные картины: Ник и Джен в халатах пьют шампанское, целуются, лежат друг на друге, занимаются сексом. Неужели они и сейчас вместе, в этот самый момент трахаются где-нибудь в отеле в Париже?

Почувствовав резкую боль, я посмотрела вниз и увидела, что порезала палец хлебным ножом. Боль принесла облегчение, я сунула руку под струю холодной воды. Потом попыталась успокоиться. Так не пойдет. Нельзя просто развалиться, нужно взять себя в руки. Хотя бы ради Эмили.

– Глупая мама, – сказала я и, прижав к ранке кухонное полотенце, потянулась за аптечкой.

Эмили была голодна и от этого становилась все недовольнее: шумно возила свой стульчик по полу, грохоча ножками. Я быстро налепила пластырь и вернулась к сэндвичам.

– Хочешь сидеть за столом, как большая девочка?

Я поставила на стол ее тарелку со Свинкой Пеппой. Она кивнула и дала мне усадить себя на стульчик.

Налив сок в бутылочку, я села напротив и стала расхваливать ее каждый раз, когда у нее получалось запихнуть в рот кусок сэндвича. Сама я не смогла бы проглотить ни крошки. Все, чего мне хотелось, – это свернуться в клубок, как ежик, и притвориться, будто ничего не было. Или разнести дом вдребезги, визжа и колотя тарелки о стены. Но я не могла сделать ни того, ни другого. Я должна была заботиться об Эмили и делать вид, что все в порядке, хотя часть меня умирала внутри.

После обеда мы пошли в сад. Эмили ходила туда-сюда по тропинке, толкала игрушечную детскую коляску с жирафихой Джеммой и время от времени останавливалась, чтобы поправить крошечное одеяльце и поцеловать жирафа в пищащую голову. Она относилась к этой жесткой пластмассовой игрушке с великой нежностью. Недавно я купила ей пупса, который писался, как настоящий, и булькал, когда ему нажимали на живот, но Джемма сидела в кроватке Эмили с самого рождения, и Эмили неизменно оставалась ей верна. Чего не скажешь об ее отце, мрачно подумала я, наблюдая за ней с веранды.

Как так получилось? Может, это я виновата, сделала что-то не так? Я, как могла, старалась быть ему хорошей женой: вела хозяйство, заботилась об Эмили, всячески его поддерживала. Я не отказывала ему в сексе. Не запустила себя после родов. Не пилила за частые отлучки по работе и позднее возвращение домой. Не наделала долгов по его кредитке. Не изменяла. Я сделала все, что в моих силах, чтобы приспособиться к его образу жизни, хотя это было нелегко. Я пожертвовала подругами, чуть не навсегда поссорилась с матерью. Терпела все дерьмо, что выливала на меня его семейка. И вот чем он мне отплатил… В животе разгорелось чувство глубокой несправедливости. Это нечестно. Жестоко. Я не заслужила такого обращения.

А может, и заслужила. Может быть, небеса наказывали меня за то, что я разрушила первый брак Ника. Мне нетрудно было поверить, что Джен пыталась вернуть его любой ценой, но я не могла взять в толк, каким образом ей это удалось. Ник всегда говорил, что их брак давно мертв, что тот день, когда он сбил меня с велосипеда, оказался его благословенным днем. Я была ангелом, посланным богом, дабы даровать ему второй шанс на счастье. Неужели это вранье? Все было так похоже на правду. Но теперь… весь мой мир взлетел на воздух, все составляющие моей жизни оказались парящими в пустоте. Я больше не знала, во что верить; мне не на что было опереться, некому доверять. Только моей прекрасной дочурке.

Она сидела у клумбы, ковыряясь в земле. Мое сердце заныло от любви, и я почувствовала внезапное отчаянное желание ее обнять. Поднявшись, я пошла по дорожке и присела рядом.

– Что ты нашла? – спросила я. Эмили подняла на меня глаза и улыбнулась. – О, вижу!

В земле копошился длинный, мясистый розовый червяк. Я подняла его и поднесла к ней ближе, чтобы можно было разглядеть, но она скривила нос.

– Все в порядке, это всего лишь червяк, как в песенке. Давай споем? Живет червячок у меня в саду, и зовут его Виггли-Ву. Живет червячок… – я запнулась. Как там дальше? Я уже сто раз ее пела, но слова вылетели из головы.

– Виггивуву, – пролепетала Эмили, как будто подсказывая.

Я так крепко ее обняла, что она начала протестовать, но я ее не отпускала.

– Мама так тебя любит, – прошептала я. – Так сильно.

* * *

Ночь я провела в кошмарах, не в силах заснуть. В темноте явились демоны и стали пытать меня жестокими видениями Ника и Джен. Было жарко, казалось, будто в комнате совсем нет воздуха. Я корчилась под гнетом истязающих мой мозг мыслей: от слепой ревности до нелепых теорий заговора. А вдруг Джен вынудила Ника к ней вернуться? Я знала, что он связан финансово с ее фирмой по дизайну интерьеров; вдруг он совершил какое-то крупное мошенничество, и теперь в ее власти отправить его за решетку? Может быть, возобновление отношений – цена, которую ему пришлось заплатить за ее молчание? Теория была дурацкой, но в ночной тиши я позволила себе ненадолго в нее поверить. Не могла вынести мысли о том, что он хладнокровный обманщик, хотя правда была у меня под носом. К утру я чувствовала себя совсем разбитой.

В пять часов я вылезла из постели и спустилась на кухню, чтобы сделать себе чай с тостом. Я почти ничего не ела вчера, желудок сводило от голода. Эмили еще спала. Сегодня, слава богу, у нее были ясли; мне нужно было свободное утро, чтобы взять себя в руки. Ник должен был вернуться вечером, а я еще не решила, что делать. При одной только мысли о том, что предстоит его увидеть, мне становилось плохо. Что ему сказать? Что, если он станет все отрицать? А если не станет?! Я даже не знала, что хуже. Чувствовала себя такой униженной, такой бесполезной и некрасивой. Почему я ничего не заметила и не положила этому конец? Почему покорно мирилась с присутствием Джен и позволила ей его забрать? Наверное, они считали меня круглой дурой. Мне стало стыдно за собственную тупость. Захотелось убежать и спрятаться, но куда мне было пойти? Ведь я была не одна, я должна была думать об Эмили.

На ум приходил только один человек, к которому мы могли обратиться. Мама. Придется признать, что я была неправа. В ответ она замучает меня фразами: «Я же говорила. А чего ты ожидала?», но, наверное, я это заслужила. Мама меня не бросит. В прошлом у нас были разногласия, но все они происходили из-за моих отношений с Ником. Теперь, когда у нас с ним все кончено, мы с мамой сумеем найти общий язык, думала я.

Неужели это правда? Неужели моему браку действительно настал конец? В приступе паники у меня закружилась голова. Этого не могло происходить, и в то же время я знала, что это происходит. Выпив полный стакан холодной воды, я постаралась выровнять дыхание.

Из видеоняни доносились звуки. Эмили проснулась. Я слышала, как она булькает и лепечет у себя в кроватке. Надев маску спокойной, счастливой мамы, я направилась наверх.

* * *

Я отвезла Эмили в ясли, а едва вернувшись домой, позвонила маме и все ей рассказала.

– Вот козел, – отреагировала она. – Но я не удивлена. Один раз изменил – изменит снова.

Пришла домработница, поэтому я спряталась в спальне и понизила голос до шепота.

– Но я не понимаю, почему он к ней вернулся? Мы были так счастливы, у нас не было никаких проблем. Это просто бессмысленно.

Мама тяжело вздохнула.

– Я о таком уже слышала: секс с бывшей не считается настоящей изменой. Скорее всего, она поднесла ему себя на блюдечке, и он тут же поплыл. Ник ничем не отличается от других мужчин. Они все рабы своих причиндалов.

– Не говори так.

Мне было слышно, как мама затянулась сигаретой.

– И что он тебе ответил?

Я секунду помолчала.

– Я не спрашивала. Он сейчас в Париже, сказал, что по делам, но возможно, что и с ней. Это так… так унизительно. Я не могу сражаться с Джен, она мне не по зубам. Мне просто нужно уйти. Прямо сейчас.

– Хм-м-м… Это плохая идея, – ответила мама. – Он должен уйти, а не ты.

– Но он сегодня возвращается, – захныкала я. – Что мне ему сказать? Я не могу притворяться, что все хорошо, не могу спать с ним в одной постели, зная…

– Слушай меня, Наташа, – перебила мама посуровевшим голосом. – Хватит себя жалеть. Тебе нужно занять сильную позицию, прежде чем приступать к решительным действиям. Ты не можешь просто сбежать оттуда без гроша в кармане. Поговори с адвокатом, пусть даст тебе юридический совет.

Ее слова звучали разумно, но я не хотела их слышать. Я не хотела ждать, мне хотелось действовать немедленно.

– Пожалуйста, можно мы поживем у тебя? – спросила я тихо, но с надеждой.

Мама поколебалась, прежде чем ответить:

– Не хочу быть жестокой, милая, но сначала тебе нужно решить свои проблемы. У меня не так много места, особенно для ребенка. Я не могу позволить себе держать отопление включенным весь день и кормить вас. Ты же знаешь, я получаю минимальную зарплату.

– Мам, нам пока не нужно отопление, и я тебе помогу.

– Я серьезно, Наташа. Ты должна быть сильной. Не будь такой же дурочкой, как я. Твое сердце завело тебя в эту передрягу, теперь твоя голова должна тебя оттуда вывести.