Текст книги "Принцесса полночного бала"

– Ой, бедные мои! Рената померла? А я и не знала! – Лизель кудахтала и суетилась вокруг него, но Гален не сводил глаз с Райнера.

Тот в ответ не сводил глаз с гостя.

– Стало быть, ты утверждаешь, что ты Гален Вернер, так?

– Я и есть Гален Вернер, – ответил Гален, не слишком удивленный подобным вызовом.

Райнер скрестил руки на груди:

– Докажи.

– Райнер, не здесь, – произнесла Лизель неожиданно резким голосом. Она прекратила хлопотать и смерила мужа холодным взглядом. – Соседи и так достаточно судачили о нас. – Она взяла Галена за руку. – Входи и выпей чая, Гален, пока Райнер с тобой спорит.

– Спасибо, – с сомнением отозвался юноша.

Райнер посторонился, пропуская незнакомца и жену в дом. Лизель привела юношу в красиво обставленную гостиную и предложила ему стул у очага. В камине потрескивал огонь, масляные лампы мягко освещали помещение. В целом здесь было приятно.

Гален поставил ранец на пол и уселся на предложенное место. Райнер опустился в кресло напротив, почти трон, по-прежнему обшаривая Галена с ног до головы холодными голубыми глазами. Лизель поспешно вышла, вернулась спустя несколько минут с чаем и устроилась на мягком розовом стульчике, рядом с которым стояла корзинка с шитьем.

Неловко удерживая в загрубевшей руке чашку на блюдце тонкого фарфора, Гален мрачно смотрел на дядю. Он ожидал именно такого приема, но, столкнувшись с ним на деле, растерялся. Как доказать что он тот, кто есть? Он никогда не видел этих людей, а мать крайне редко упоминала о своей семье, поскольку родня не одобрила ее замужество.

И тут на него снизошло вдохновение.

– У меня есть отцовское ружье.

Он поставил чай на столик и подошел к своему ранцу. Оружие было тщательно завернуто в холст для защиты от непогоды, как принято во время долгих переходов. Штык в ножнах покоился на дне ранца вместе с порохом и пулями. Гален больше не собирался стрелять.

Оружие было старое, видавшее виды, но тщательно отполированное. Крепкий дубовый приклад выглаживали сначала отцовские руки, потом руки Галена, пока дерево не приобрело зеркальный блеск. И на торце было вырезано имя отца.

Юноша показал Райнеру винтовку и вырезанное имя. Райнер управлялся с оружием умело, но с презрением на лице. Покончив с осмотром, он хрюкнул и вернул ружье Галену.

– Ты мог просто украсть оружие Карла.

– Райнер! – возмутилась Лизель.

– У меня есть еще вот это.

Гален пошарил в ранце, засунув внутрь руку чуть не по плечо, и извлек маленький кошель.

В нем лежали обручальные кольца его родителей, простые безликие ободки из золота, а также медальон и распятие, принадлежавшие матери. Гален показал медальон Райнеру и Лизель. На задней крышке были инициалы матери, а внутри две картинки – портрет отца и самого Галена в возрасте восьми лет с маленькой сестрой на руках. На небольшом серебряном распятии сбоку была выгравирована дата конфирмации матери.

Однако, судя по лицу, Райнер все еще считал Галена всего-навсего очень ловким вором. В отчаянии юноша пораскинул мозгами, соображая, как еще подтвердить собственную личность.

– По словам матери, меня назвали в честь ее деда, Галена Хаупта. Он любил пугать вас обеих, тетя Лизель, вытаскивая деревянные зубы и пряча их вам под подушки.

Гален вспомнил еще одну историю и покраснел, но решил все равно пустить ее в ход.

– А вы, сударь, когда только начали ухаживать за тетей Лизель, имели обыкновение прокрадываться на кухню и поедать конфеты, и вы… вы были очень… толстым, – торопливо закончил он. – Мама говорила, она называла вас Пончик Райнер. – Гален положил вещи родителей на столик и отпил глоток чая, старательно не глядя на сурового усатого Райнера Орма.

– Стало быть, ты сын Карла и Ренаты, – произнес Райнер, словно Гален только что появился у него на пороге. Он отставил свою чашку. – Принеси вина, Лизель, что ж ты медлишь? Надо отпраздновать прибытие племянника. – Судя по голосу, идея его не особенно радовала.

– И правда, – воодушевилась Лизель.

Проходя мимо, она чмокнула Галена в щеку.

– Полагаю, тебе следует познакомиться со своей кузиной, – проворчал Райнер. – У нас есть дочь, Ульрика. А сын умер. – Он подошел к двери в гостиную и проревел: – Ульрика, спускайся!

Дочь, хорошенькая стройная девушка лет шестнадцати, с длинными светлыми волосами, появилась одновременно с матерью, сонно моргая.

– Извините. Я читала книгу. – Она улыбнулась Галену и взяла у матери бокал с вином, не спрашивая о поводе.

– Одни книжки на уме, – буркнул отец.

– Это твой кузен Гален, – объяснила Ульрике тетя Лизель. – Он пришел к нам жить. Его родители, моя сестра и ее муж, погибли на войне.

Девичье чело омрачилось.

– Мне так жаль. – Она впервые заметила его синий мундир. – Ты тоже воевал?

– Да, воевал.

– Тебе очень повезло, что тебя не убили.

– Да, очень. – Гален неловко уставился в бокал с вином.

– Тебе не встречался…

Райнер перебил ее тостом:

– За семью! И за семейное дело! – Он высоко поднял бокал, и все присоединились к нему.

После тоста Ульрика снова начала:

– Тебе не встречался некто по имени…

– Ульрика, – снова перебил ее дядя Райнер. – Не надоедай парню. Ты же знаешь, я не желаю слышать разговоров о войне в своем доме.

– Если мое присутствие вас раздражает, я могу уйти, – процедил Гален.

Его глубоко уязвляло показное отвращение к войне у людей, не нюхавших пороха. Иные даже переходили на другую сторону улицы, лишь бы не ступать по одному с ним тротуару. На глазах у него прохожий плюнул при виде искалеченного солдата, просящего милостыню у городских ворот.

– Разумеется, твое присутствие нас не раздражает. – Казалось, подобная мысль искренне удивила Райнера. – Но в этом доме о войне не говорят. Мой сын, Генрих, погиб из-за нее. – Дядя указал бокалом на каминную полку.

Там стоял небольшой овальный портрет, закрытый лоскутом черного шелка. Гален поднял ткань и взглянул на миниатюру. Изображенный на ней молодой человек, ровесник Галена, стоял возле стула в обычной для таких портретов напряженной позе. На нем был темный костюм, волосы тщательно расчесаны, однако художнику удалось уловить искорку озорства в глазах юноши.

– Можешь занять прежнюю комнату Генриха. – Голос тети Лизель прозвучал приглушенно.

Обернувшись, Гален увидел, что она промокает глаза платком, а Ульрика глядит вдаль и все вертит и вертит бокал в руке.

– Спасибо. – Гален откашлялся. – Однако мне неловко становиться вам обузой. Я бы хотел сразу поискать место.

Он ни дня в жизни не бездельничал, и при мысли о праздности его охватывала паника. Даже не чувствуй он себя обязанным дяде, все равно хотел бы поскорее приступить к работе.

– Не знаю, нужна ли вам лишняя пара рук, дядя Райнер?..

Это тревожило юношу едва ли не больше всего остального. Он мог делать что угодно, дай только шанс научиться, но при таком множестве вернувшихся домой солдат на поиски заработка ринется масса людей, не владеющих каким-то ремеслом. Гален умел читать, писать и считать, но на этом его образование заканчивалось, а в большом спросе на людей, способных связать носок за четыре часа, он сомневался.

Но Райнер кивнул:

– С тех пор как Генрих покинул нас, мне нужен человек. Ты вполне подойдешь. Только внимательно смотри под ноги и не наступи на фиалки его величества.

Гален почувствовал, как взметнулись вверх брови. О чем это говорит дядя?

– Сударь, я не совсем уловил…

– Разве ты не знаешь? – хохотнула Ульрика. – Папа у нас главный по придури!

– Что? – не понял Гален.

– Ульрика! – возмутилась тетя Лизель. – Ты не должна так говорить!

Райнер погрозил дочери пальцем:

– Именно королевская так называемая придурь обеспечивает тебя одеждой и едой, не говоря уже о покупке этих книжек, за которыми ты проводишь все свое время. – Он отвернулся от дочери и взглянул на Галена. – Наша семья имеет великую честь служить личными садовниками короля Грегора, – произнес Райнер с нескрываемой гордостью.

Принцесса

Роза, закусив губу, стояла перед отцом. Король Грегор был недоволен. Очень недоволен: на левом виске у него пульсировала вена, а лицо приобрело нехороший багровый оттенок.

– Вот! Вот! Вот! – Он размахивал у дочери перед носом протертой бальной туфелькой, не в состоянии произнести ничего более вразумительного. – Вот!

Одна из сестер хихикнула, и Роза ткнула локтем следующую в ряду – Лилию. Лилия передала толчок дальше, пока он не достиг хохотушки. Скорее всего, это была Мальва. Тринадцатилетнюю Мальву в последнее время смешило решительно все. Почаще бы брала пример с сестры-близнеца: Маргаритка была образцовым ребенком.

– По-твоему, это смешно?! – Король Грегор резко отвернулся от Розы и переключил внимание на Мальву, которая и была той самой хохотушкой, как и подозревала Роза. – Ты находишь это забавным?

– Н-нет, папа, – пролепетала Мальва.

Роза закрыла глаза: «Боже, пошли мне силы!» Мальва заикалась не от страха, а от старания сдержать смех. Черт бы побрал эту девчонку!

В их положении действительно нет ничего смешного, а Мальва все равно находит любую возможность проявить легкомыслие.

– Королевство в развалинах! Денег нет! Куда ни глянь – раненые солдаты! – Король Грегор в ярости швырнул туфелькой в стену. – И ночь за ночью вы, девочки, ухитряетесь улизнуть и занимаетесь бог знает чем! И при этом рассчитываете, что я стану и дальше платить за ваши финтифлюшки!

– Нет, папа, – произнесла Роза.

– Что? – Король снова повернулся к старшей дочери. – Не сбегаете, говоришь? Вот она, улика!

Теперь у нее перед носом размахивали другой туфелькой. Розовый атласный башмачок с серебряными лентами принадлежал Орхидее. На носке зияла дырка, а одна из лент болталась на честном слове.

– Нет, папа, – повторила Роза, сохраняя спокойствие. – Я не отрицаю улик. Я только хотела сказать, что тебе не надо платить за наши «финтифлюшки». Мы рассчитаемся за новые туфли сами, из карманных денег.

Остальные девочки застонали, но Розино предложение несколько поумерило гнев короля.

– Ладно! – пропыхтел он. – Хорошо! Все равно при таком состоянии дел в стране вы не дождетесь больших карманных денег.

– Не волнуйся, отец, – торжественно сказала Примула.

Она выступила из шеренги – король настаивал, чтобы принцессы принимали наказание, выстроившись как солдаты, – и протянула отцу руки. Примуле исполнилось всего пятнадцать, но у нее было бледное серьезное лицо и болезненно тонкое аскетичное тело. Она проводила дни в часовне, молясь об искуплении всех их грехов и освобождении. Как ни удивительно, Примула прекрасно танцевала.

Король Грегор не принял протянутых рук дочери. Вместо этого он сердито уставился на нее.

– А ты-то! У тебя больше здравого смысла, чем у них у всех, вместе взятых, – по крайней мере, мне так казалось! Как они тебя на это подбили? – Он стал размахивать туфелькой у нее перед носом. – И как вы вообще выбираетесь из своих комнат? Я лично запираю вас каждую ночь! А? А? Отвечайте! Развожу вас по разным комнатам, а наутро все двери нараспашку, и вы все дрыхнете на ковре в Розиной гостиной, словно куча щенят! Что это такое, а?

Но Примула лишь склонила голову и вернулась в строй. Роза слышала, как сестра вздохнула. Правду она сказать не могла, а лгать не желала категорически.

– Вздыхай сколько угодно, девочка моя, – фыркнул Грегор, но затем смягчился. Большая часть раздражения улетучилась вместе с криком. – А теперь брысь, вы все. Придется вызвать господина Шмидта, пусть сделает новый комплект бальных туфель. Они вам понадобятся: сегодня после полудня прибывает посол Бретони. Но оплату я вычту из ваших карманных денег, так и знайте. Придется, – пробормотал он себе под нос, выходя из зала.

– Бедный отец, – сказала Лилия, когда король уже не мог услышать. – Нынче и так все плохо, а тут еще и с этим бороться…

– Не хочу новые туфли, – буркнула самая младшая, шестилетняя Петуния. – Я хочу покупать конфеты. Я вообще могу танцевать босиком! – И она закружилась по комнате. – Ля, ля-ля, ля!

Семилетняя Фиалка плюхнулась на пол:

– Я тоже не хочу туфли. Не хочу больше танцевать! – И расплакалась.

– Ну, ну! – Лилия бросилась к ней и подхватила девочку на руки.

Блестящие волосы у обеих были одинакового каштанового оттенка, и обе сегодня надели голубые платья. Фиалка любила наряжаться, как любимая старшая сестра.

– Извини, моя сладкая, – вздохнула Роза, гладя Фиалку по спине. – Но ты же знаешь, мы должны танцевать.

– Теперь я не смогу купить себе новые ноты, которые так хотела, – надулась Гортензия. В свои четырнадцать она неплохо играла на фортепиано, а пела просто ангельски. – Вместо этого придется платить за бальные туфли!

– Извини, – машинально повторила Роза.

Казалось, в последние дни она только и делает, что извиняется: за изношенные туфли, за усталость сестер, за бедность страны. А ни в чем из этого она не виновата.

– Извини.

Старшая принцесса ушла, не в силах больше видеть устремленные на нее одиннадцать пар грустных глаз. Она родилась первой, и мать поручила сестер ее заботам, но порой бремя оказывалось слишком тяжким.

Роза прошла по длинной галерее, где они с сестрами перед этим собрались, спустилась по лестнице и через высокие двери вышла в сад матери. Оказавшись на воле, она остановилась и глубоко вздохнула. Во дворце пахло камнем и краской, людьми и едой и мастикой для полов.

В саду же пахло только цветами и землей.

Ее мать, королева Мод, была родом из Бретони и не любила холодные, суровые вестфалинские зимы. И темно-зеленые хвойные деревья, и лохматые мелкие эдельвейсы, и кусты остролиста, составлявшие дворцовый сад до ее прихода, тоже не любила.

Желая порадовать молодую жену, король Грегор приказал переделать старый сад. Из Бретони вместе с цветами завезли кусты, декоративные деревья, вьющиеся лозы и даже изготовленные там же кованые скамьи и мраморные статуи – лишь бы Мод чувствовала себя как дома.

К сожалению, Бретонь и Вестфалин не могли похвастаться одинаковым климатом. Ласковые дожди и мягкие зимние снега туманной Бретони в Вестфалине превращались в стылую слякоть и метели, а вместо теплого влажного лета стоял такой зной, что многие не самые стойкие растения погибли. Армия садовников трудилась в Саду королевы, ежедневно поливая, пропалывая, подкармливая и обихаживая чайные розы, сирень и плющ.

Вполне естественно, королева нарекала своих дочерей в честь цветов, называя их собственным садом красавиц. Но когда малышке Петунии минуло всего два года, королева Мод умерла.

В память о любимой жене король Грегор сохранял сад в точности таким, как при ней.

Это вызывало немалое недовольство среди народа Вестфалина. Королевство воевало уже шесть лет, и не раз случались выступления против барских причуд, к каковым относили Сад королевы. Тратить человеческие и прочие ресурсы на садоводство казалось расточительством, а кое-кто считал смерть королевы достаточным основанием положить конец Грегоровой «придури», как сад называли в обиходе.

Но король Грегор не стал выкапывать женины розы и сажать на их место ячмень. Среди маргариток не росла картошка, а между примулами не торчала морковка. Сад оставался садом для удовольствия, даже когда за стенами дворца удовольствия практически исчезли.

Роза была благодарна за это. Сад не только напоминал ей о ласковой маме, но и дарил столь желанное уединение. Меж живых изгородей вились бесконечные тропинки. Искусно выращенные ползучие розы сплетались в арки над скамьями, куда девушка могла захотеть присесть и подумать не на глазах у сестер, гувернантки и горничных. Среди клумб всегда копошились садовники, но главный садовник Райнер Орм разговорчивостью не отличался и болтунов к себе не нанимал. Его работники уважали частную жизнь королевской семьи и берегли ее покой.

Свернув за угол, Роза наткнулась на одного из помощников садовника. Вальтер Фогель, седой человек с искрящимися голубыми глазами и деревянной ногой, появился у ворот дворца в тот день, когда Роза родилась, спросил работы и со временем сделался такой же неотъемлемой частью дворцовой жизни, как сам король. Вальтер сидел на валуне, пристроив деревянную ногу на здоровом колене и подперев подбородок кулаком.

– Доброе утро, Вальтер.

– Доброе утро, принцесса Роза, – торжественно откликнулся тот. – Как раз присел на минутку поразмыслить о судьбах мира.

– Понимаю.

Девушка чуть улыбнулась: подобные туманные фразы были вполне в духе Вальтера, но ей действительно хотелось побыть одной. Принцесса начала осторожно пробираться мимо.

Старик слез с валуна.

– Но если я не приступлю к стрижке плакучей вишни, мне придется поразмыслить о судьбе моей шкуры. – Он подмигнул принцессе и подобрал с земли секатор.

Роза прижала палец к губам.

– Мастеру Орму ни словечка не скажу, – пообещала она.

– Искреннее спасибо вам, принцесса Роза, – отозвался Вальтер. – Разумеется, мастер-садовник занят обучением новичка. Похоже, его племянник вчера с войны вернулся. Славный молодой человек, но сирени от пиона не отличит.

Девушка сочувственно покивала.

– Они там, – показал большим пальцем старик. – Можете отдохнуть у фонтана с лебедем, принцесса, вместо беседки желтых роз. – Он хорошо знал Розины любимые местечки.

– Спасибо, Вальтер.

Он отсалютовал секатором.

Роза шла по западной тропинке, пока не добралась до лебединого фонтана. Он относился к числу малых, хотя в чаше под огромной статуей птицы можно было купаться. Бронзовая шея лебедя изгибалась над водяными лилиями, клюв едва касался воды. Вокруг фонтана стояли скамейки, и на одной из них Роза любила сидеть и думать. Странные скрипучие крики дворцовых павлинов еле доносились сюда, не нарушая ее тихих размышлений.

Глядя в прозрачную воду, Роза видела собственную копию на отполированном до блеска дне фонтана. К сожалению, мастер Орм и его садовники очень тщательно заботились о поддержании чистоты в чаше. Игра в гляделки с собственным утонувшим двойником тревожила.

Роза заправила за ухо выбившуюся прядь. Она и не подозревала, что у нее такой усталый вид. Ей только-только исполнилось семнадцать, но выглядела она гораздо старше. Девушка поболтала в воде пальцем, разбивая отражение, повернулась спиной к фонтану и оглядела сад.

Еще бы ей не казаться усталой! У нее под крылом одиннадцать младших сестер. Она заняла принадлежавшее матери место официальной хозяйки на всех протокольных приемах, а их в последнее время, после победы над Аналузией, сделалось очень много. Как раз сейчас во дворце находились три иностранных посла, их поили вином и кормили, а они с надеждой подписывали выгодные торговые соглашения.

И почти каждый вечер танцы.

После официальных ужинов всегда танцевали, и она, как принцесса короны, не знала «унизительной» нехватки партнеров. Однако король Грегор полагал избыток веселья вредным для здоровья, поэтому все приемы всегда заканчивались ровно в одиннадцать.

Двенадцати сестрам как раз хватало времени освежиться перед полночным балом.

Роза повернулась обратно к воде и снова нагнулась взглянуть на свое отражение. Интересно, проклятие на лице видно? Усталость – да, усталость определенно читается. Но не оставит ли свою отметину и проклятие – ее проклятие, проклятие ее сестер, проклятие ее матери?

Внезапный хруст гравия на тропинке напугал девушку, она потеряла равновесие и ухнула головой вперед в воду. Однако раскроить череп о дно чаши не успела: сильная рука обхватила ее за талию и выдернула из воды.

– Полегче! Полегче!

Отплевываясь, Роза оказалась снова на любимой скамье, только теперь мокрая насквозь и вдобавок смущенная. Над ней с озабоченным видом стоял высокий, весьма привлекательный молодой человек. Коричневый кафтан садовника был распахнут у ворота, несмотря на осеннюю прохладу, и на шее виднелся рассекающий загорелую кожу тонкий белый шрам. Роза не могла отвести от него глаза, ее снедало любопытство.

– Э-э, барышня?

Это заставило девушку поднять взгляд. Голос незнакомца звучал молодо, но лицо потемнело от долгих часов, проведенных на солнце, а в уголках глаз и возле губ притаилось несколько морщинок. Очень коротко остриженные волосы могли бы виться, если позволить им отрасти.

– Барышня, с вами все в порядке? Я вас напугал?

Роза прекратила таращиться и призвала на помощь королевское достоинство. Разумеется, он ее напугал – не сама же она вдруг, с оздоровительными целями, решила нырнуть в ледяной фонтан! Но принцессе грубость не подобает, поэтому она лишь милостиво кивнула.

– Спасибо вам за помощь, – произнесла Роза, старательно не обращая внимания на капающую с волос и пропитавшую платье холодную воду.

Ее шаль по-прежнему плавала в фонтане, лишь уголком цепляясь за локоть хозяйки.

– Я Гален, – представился молодой человек, подобрал брошенные второпях грабли и протянул девушке свободную руку.

Роза изумленно уставилась на него. Разве он не знает, кто перед ним? Конечно, вестфалинский двор не отличается чопорностью, но ни в одной из известных ей стран принцессы не пожимают рук садовникам. И тут до нее дошло, что этот юноша, скорее всего, и есть новичок, племянник мастера Орма.

– Ой! – Она поднялась, но руки не приняла и объяснила с натянутой улыбкой: – Я – принцесса Роза.

Дальнейшее известно наперед: молодой человек покраснеет, потом примется заикаться, а затем попятится. И в будущем всякий раз, проходя мимо, будет повторять этот неловкий танец.

Он не покраснел, разве что самую малость (или, может, загар скрыл большую часть румянца), и не подумал заикаться и пятиться, а просто поклонился и сказал:

– Приятно познакомиться, ваше высочество. Простите, что не узнал вас.

Теперь настал черед Розы заикаться:

– Все… все в порядке. Ничего страшного… Гален.

– Помочь вам добраться обратно во дворец, ваше высочество? Погода весьма прохладная, а вы изрядно промокли.

– Э… нет, спасибо. – Принцесса вытянула из фонтана шаль и кое-как собрала тяжелую мокрую массу в комок. – Со мной все будет в порядке, спасибо.

Юноша учтиво кивнул:

– Тогда я лучше закончу ровнять гравий.

– Да.

Он по-прежнему смотрел на нее.

– Да? – Теперь она еще больше смутилась и растерялась.

– Если вы позволите мне идти, ваше высочество…

– Что? А! Конечно. – Роза кивнула и, чувствуя себя глупо, сбежала. – До свидания!

Она быстро пошла по тропинке к дворцу, но, когда садовник пропал из виду, замедлила шаг. Давать людям разрешение уйти принцессы не могут, это исключительное право короля.

– Но где он выучился таким изысканным манерам? – удивилась она вслух.

– Что ты сказала, Роза? – Из-за живой изгороди вынырнула Лилия и уставилась на нее. – Почему ты вся мокрая?

– Я не вся мокрая, – раздраженно отозвалась Роза. – Я частично мокрая. Упала в фонтан. Лебединый фонтан. Садовнику пришлось меня из него выуживать и… что ты делаешь?

В руках Лилия держала набитую носовыми платками корзинку. Роза огляделась и поняла, что находится у входа в живой лабиринт. Зябкий ветерок змеился вокруг, шелестел по-осеннему сухими кустами и заставлял ее дрожать.

– А, это все «младший букет».

Так называли трех самых младших сестер – Орхидею, Фиалку и Петунию. Роза, Лилия и Фрезия составляли «старший букет», а шестеро посередине – «средний».

– Они затеяли поиграть в Гензеля и Гретель, вот я и оставляю для них след из платков. Только тряпочки все время сдувает.

– Мы хотели использовать белые камушки, – прощебетала Орхидея, выскакивая из-за угла и пугая Розу. – Но Лилия сказала, что мастер Орм будет ругаться, если мы разбросаем камушки. Как ты думаешь, он будет? Разве это не папины камушки?

– Они хотели взять гальку с главной тропинки, – пояснила Лилия. – Меня больше волновало, как бы камушки не повредили лезвия газонокосилки, когда в следующий раз будут подстригать газон.

– Хорошая мысль, – сказала Роза и чихнула. – О боже, лучше я пойду внутрь.

– Почему ты вся мокрая? – по-совиному заморгала на нее Орхидея.

– Я не вся мокрая, – повторила Роза. – Руку в фонтан сунула.

– А также голову, вторую руку и шаль, – указала Орхидея. – А в какой фонтан? Вода очень холодная?

– Лебединый фонтан, и да, холодная, – ответила Роза сразу на оба вопроса. – Почему бы нам всем не пойти внутрь? Играть на улице слишком холодно.

– Да, мамочка, – закатила глаза Орхидея.

Роза не потрудилась ответить. Она замерзла, промокла, расстроилась из-за… ну, всего, а тут еще и «мамочкой» обозвали! Терпение ее иссякло. Девушка протопала во дворец с шалью в обнимку, оставляя мокрые следы. По дороге в их общую с Лилией и Фрезией комнату пришлось миновать Сирень и близнецов, Мальву с Маргариткой. Все три открыли рот для расспросов, но, внимательно посмотрев Розе в лицо, промолчали.

Старшая принцесса прошествовала в свои покои и захлопнула дверь.

Фрезия расчесывала волосы перед большим зеркалом над туалетным столиком.

– Можно позаимствовать у тебя синюю шаль? Гортензия и Сирень говорят, новый помощник садовника просто красавец, и я хочу сходить посмотреть сама.

Роза швырнула в сестру хлюпающей шалью и забралась в постель, не сняв мокрой одежды.