Текст книги "История, которую нельзя рассказывать"

Хитрая Иляна и три принца

Однажды кое-что случилось. А не случилось бы – и рассказывать было бы нечего.

Жил-был Император, и было у него три дочери. Они жили в Восточных землях. Принцессы, разумеется, были невероятно красивы, потому что в сказках не бывает так, чтобы дочери могущественного человека были обыкновенными простушками с крючковатыми носами, с бородавками или со взъерошенными волосами. Старшая дочь Императора была точно краше нас с вами, но средняя дочь оказалась ещё краше старшей, а младшая дочь Иляна – краше обеих сестёр. Вообще, Иляна была такой красавицей, что даже солнце порой останавливалось на небосклоне и печально вздыхало, любуясь её красотой, хотя все знают, что так не бывает.

Однажды Император узнал о том, что Великому Монарху, который жил в огромном золотом замке в Западных землях, нанесли оскорбление – кто-то осмелился высмеять его зубы. Не в силах снести такое кошмарное унижение, Монарх созвал правителей соседних королевств и велел им объехать с ним целый свет, чтобы посеять страх среди подданных и казнить тех, кто мог пустить такой слух.

По правде говоря, слух пустил Император. И вообще, отец принцесс высказывал о Монархе вещи куда похуже оскорблений в адрес его зубов. Император ненавидел Монарха. Правители соседних королевств тоже его ненавидели. Многие десятки лет он использовал власть в ужасных целях и вообще был очень злым.

Но даже хуже Монарха были три его гнусных сына. Как вы, должно быть, догадались, старший сын был невероятно жесток, куда безжалостней нас с вами, но средний сын оказался ещё беспощаднее, а младший был самым жестоким из них.

Однако, пусть Император и ненавидел Монарха и его сыновей, открыто бросить им вызов он боялся. Поэтому, когда всех правителей созвали на битву, Император собрал своих солдат и призвал к себе дочерей.

– Не хочу вас огорчать, девочки, но у меня дурные вести, – сказал он.

– Затонул корабль с моими новыми платьями? – вскричала старшая принцесса.

– Ты решил отдать меня в жёны какому-нибудь уроду? – заплакала средняя.

– Ты уезжаешь сражаться за ужасного Монарха? – Хитрая Иляна сразу обо всём догадалась. Глаза её округлились, а сердце сжалось, потому что, несмотря на все недостатки отца, она любила его больше всего на свете. – И хочешь отослать нас прочь!

Император коснулся ладонью щеки младшей дочки.

– Догадливая ты у меня, Иляна, но кабы твой ум не погубил нас, – мягко сказал он. – Да, доченьки мои, это правда. Вы должны уехать в горы, в наш замок, пока я буду на войне. Только тогда вы окажетесь в безопасности.

– В тот замок? – воскликнула старшая принцесса. – Но он же такой невзрачный! Там даже люстры не из бриллиантов!

– В тот замок? – вскричала средняя принцесса. – Но он же так далеко от столицы! Там не будет симпатичных конюхов, с которыми можно пофлиртовать!

– Я хочу остаться с тобой, отец, – взмолилась Иляна. – Я хочу защитить тебя. Прошу, не отсылай меня.

– Довольно жалоб! – отрезал Император. – А теперь вот что, девочки. Пока меня не будет, вы должны хранить верность нашей семье. Если вы предадите моё доверие, я об этом узнаю.

Иляна не сводила взгляда с отца.

– Если ты уедешь и предпочтёшь Монарха мне, я тебя никогда не прощу и буду ненавидеть до самой смерти, – сказала она.

Но Император либо не услышал, либо не придал словам дочери значения: сказав на прощание несколько отеческих фраз, несомненно трогательных, но банальных, он развернулся и ушёл смотреть, как его солдаты доблестно гибнут непонятно зачем.

И надо же было такому случиться: сразу после того, как Монарх отправился на войну, три гнусных принца узнали, что слух пустил Император! Желая угодить своему злобному папаше, принцы, вместо того чтобы сразу открыть всем правду, решили сначала влюбить в себя дочерей Императора: как только сёстры поддадутся их любовным чарам, принцы выведают остальные секреты Императора, а он, узнав о предательстве принцесс, умрёт с горя.

Старший принц вскочил на коня и поскакал прямо к горному замку. Три дня и три ночи стоял он в саду под стенами замка, но ни одна из принцесс так и не выглянула из окна. На четвёртый день, в сизых предрассветных сумерках, продрогший до костей, умирающий с голоду и обозлённый принц подошёл к окну старшей принцессы и принялся стучать в окно. Он стучал, пока она не распахнула ставни.

– Это я, милая принцесса, – обратился к ней принц, но девица не дала ему договорить.

– Знаю я, кто ты такой, и знаю, что ты проторчал здесь три дня и три ночи бог весть зачем. Мне неважно, чего ты хочешь. Уходи. Пусть терновник прорастёт из земли впереди и позади тебя.

– Ради любви… – начал было принц, но принцесса захлопнула ставни прямо у него перед носом.

Красота старшей дочери Императора сразила принца наповал, и к тому же ему никогда не давали от ворот поворот, поэтому он решил выждать ещё три дня и три ночи и на рассвете четвертого дня снова пришёл к окну принцессы. Только на этот раз постучался потише.

Через пару минут старшая сестра отворила ставни.

– Это я, о прекрасная девица, – воззвал к ней принц. – Ради любви твоей я готов смиренно ждать.

– Уходи, – отвечала принцесса, но голос её слегка дрогнул. – Пусть терновник прорастёт из земли перед тобой, а позади пусть распустятся цветы.

Принцесса снова закрыла ставни, но прежде пристально посмотрела на мускулистый торс принца и в его бездонные голубые глаза. Юноша улыбнулся – уверенности в себе ему было не занимать – и решил подождать ещё три дня и три ночи и вернуться на рассвете десятого дня. Он пригладил волосы, поиграл бицепсами для верности и подошёл к окну. Ему даже не пришлось стучать – ставни сами распахнулись.

– Это я, прекрасная девица. Трижды три дня и трижды три ночи простоял я под твоим окном в надежде взглянуть тебе в глаза. Я представлял себе, как сижу у твоего ложа, пока ты спишь, и у твоего туалетного столика, пока ты одеваешься утром.

– И это мне вовсе не противно, – заметила принцесса. И то была чистая правда, ибо девица и впрямь влюбилась в принца без памяти.

– Избавь меня от этой пытки – пусти к себе в опочивальню.

– О боже, нет! Моя дражайшая средняя сестра не простит мне, что я влюбилась в сына заклятого врага нашего отца. – Принцесса на мгновение растерялась, но затем добавила: – Если только, конечно, не влюбится тоже.

Принц улыбнулся.

– Я пошлю сюда своего среднего брата. Но сперва – один-единственный поцелуй, чтобы скрасить мне обратный путь.

И не успела принцесса ответить, как он наклонился к ней и поцеловал.

– Уходи! – вскрикнула принцесса, утирая губы шёлковым рукавом. Но когда принц вскочил на коня и помчался прочь, озарённый лучами восходящего солнца, она прошептала ему вслед: – Пусть цветы устилают тебе дорогу впереди и позади!

Воротившись домой, старший принц тотчас же велел среднему брату скакать к горному замку. Тот был так сражён красотой средней принцессы, что, когда она ему отказала в первый, а потом и во второй раз, ему не составило труда потерпеть и дождаться её благосклонности. Как и его старший брат, на рассвете десятого дня принц завоевал сердце принцессы. Когда он подошёл к окну, та уже дожидалась его.

– Это я, о прекрасная девица. Трижды три дня и трижды три ночи простоял я под твоим окном в надежде взглянуть тебе в глаза. Я представлял себе, как сижу у твоего ложа, пока ты спишь, и у твоего туалетного столика, пока ты одеваешься утром.

– Как романтично, – вздохнула принцесса, ибо она тоже была круглой дурочкой.

– Избавь меня от этой пытки – пусти к себе в опочивальню.

– Я бы рада, но моя дражайшая младшая сестра никогда не поймёт, как сильна наша с тобой страсть. О, какой торс, и какие кубики на животе… и какие блестящие чёрные волосы… Да, но моя младшая сестра!..

Принц смущённо зарделся и ослабил воротник камзола.

– Любовь моя, я могу отправить к твоей младшей сестре моего младшего брата. Но, быть может, ты сперва поцелуешь меня, чтобы обратный путь казался короче?

К превеликому удивлению принца, девица чуть не вывалилась из окна и стиснула его в объятиях. Когда же он ускакал, она проговорила:

– Пусть цветы устилают тебе дорогу впереди и позади!

Узнав о том, как старшие братья добивались расположения принцесс, младший сын Монарха вовсе не горел желанием провести десять дней в полном одиночестве в сыром и холодном саду. И почему, думал он, если девиц так легко застать одних в опочивальнях, нельзя просто вломиться к ним ночью и убить их во сне? Тогда Император точно умрёт от горя. Но когда младший принц добрался до горного замка, его ждал приятный сюрприз.

Хитрая Иляна уже стояла у окна. Увидев его, она улыбнулась.

– Ты ведь принц, да? У тебя лицо королевское, с идеальными чертами. Куда так спешишь, что совсем загнал коня?

Младший сын Монарха не мог отвести глаз от красавицы Иляны. Выпятив грудь, он дерзко ответил:

– К тебе спешу, о прекрасная девица.

– Быть того не может!

Принц принялся заверять её в своей любви со всей страстью:

– Но это правда! Я представлял себе, как сижу у твоего ложа, и так далее, и тому подобное.

(Вы точно уже запомнили, что там дальше, незачем повторять.)

Хитрая Иляна ухмыльнулась.

– Если твоя душа так же прекрасна, как и лицо, то я с радостью приглашу тебя в свою опочивальню. Здесь я налью тебе вина и поцелую.

Принц вытаращил глаза от удивления. Он, честно говоря, ещё ни разу ни с кем не целовался.

– Юная девица, знаешь ли ты, кто я такой? – спросил принц.

– Знаю, – ответила Иляна.

– А что насчёт твоих старших сестёр? Ты не боишься их осуждения?

Иляна улыбнулась ещё шире.

– Мои сёстры влюбились в твоих братьев, так что мне незачем спрашивать у них совета.

Принц не мог поверить своему везению.

– Клянусь тебе, душа моя прекрасна, как лицо. Пригласи меня в свою опочивальню – и ты не пожалеешь об этом.

– Я знаю, что не пожалею, – нежно проговорила принцесса и добавила тихо-тихо: – Но вот ты – пожалеешь.

Иляна отошла от окна, пропуская принца в комнату. Оказавшись внутри, он сразу направился к столу, уставленному блюдами с фруктами, мясом и кувшинами с вином. Однако, как только принц подошёл к столу, пол под ним провалился, и он упал в хранилище Императора, где лежали ценные свитки и книги.

– На помощь! На помощь! – закричала Иляна стражникам за дверью. – Вор пытается украсть секретные бумаги отца!

Стражники ворвались в хранилище и под ворохом бумаг увидели юношу, залитого вином и забросанного кусками нарезанной говядины. Заковав его в кандалы, они привели принца в тронный зал, чтобы немедленно вынести ему приговор. Иляна уже поджидала его, скрестив руки на груди.

– Отец предал меня, но я его не предам. В наказание за твой проступок двенадцать отвратительных преступниц отнесут тебя к подножию гор. А когда они оставят тебя у границ нашего королевства, каждая из них тебя поцелует. – Иляна изящно ему поклонилась. – Пусть цветы устилают тебе дорогу впереди и позади!

Приказ был исполнен. И когда младший принц, опозоренный и обозлённый, вернулся домой, три монарших сына придумали страшный план. Старший и средний принцы отправили письма старшей и средней принцессам, где заявили, что не будут любить их, покуда Иляна не поплатится за нанесённое им оскорбление. Две старшие принцессы должны были вызнать все отцовские тайны и помочь братьям отомстить.

Поскольку принцессы влюбились в принцев без памяти и к тому же были нерадивыми дочерями и сёстрами, они согласились.

Деревня из маминых рассказов

Поезд тронулся, а я не успела сесть – я чуть не упала и чуть не выронила письмо. В купе, указанном в моём билете, было восемь мест – по четыре напротив друг друга. Я пришла последней, поэтому мне пришлось протиснуться на свободное место посередине. Когда я наконец устроилась и осталась наедине со своими мыслями, тяжёлое осознание всего случившегося накрыло меня, словно волна.

Папа меня предал. Маме грозит беда. Дядя, скорее всего, умер. Я еду одна на другой конец страны, в деревню, которую видела только на фотографиях. У меня с собой всего лишь письмо от мамы, а мне надо убедить людей, которые вообще меня не знают, взять меня к себе, кормить на свои талоны и держать всё в секрете.

Сердце у меня упало. В нём как будто образовалась дыра посерёдке. Полое сердце и полые кости – идеальное сочетание.

За окном поезда тянулись ряды бесконечных многоэтажек. Тусклый утренний свет отражался от тысяч застеклённых балконов. Первые капли дождя стекали по оконному стеклу, и казалось, что дома тают. Дальше замелькали заводы: за сетчатыми заборами с проржавелыми табличками «Посторонним вход воспрещён» виднелись трубы, выдыхавшие дым. Картинка стала серо-коричнево-чёрной, размытой. Чем дальше мы ехали, тем больше попадалось старых и приземистых зданий. Между блочными многоэтажками проглядывали фасады краснокирпичных домов, украшенные голубыми, жёлтыми и зелёными ставнями, – эти дома построили задолго до того, как всем нам велели выглядеть одинаково. Из-под поблёкшей от времени краски всё ещё проступали старые цвета. В этой части города когда-то жили папины родители. Больше знакомых мест я по пути не встречу.

Поезд выехал за пределы города. Дождь косо хлестал в окно. Дома начали расплываться, потом совсем исчезли; вокруг простирались покатые холмы и просторные поля. Я сверилась с маршрутом, который нарисовала мама, и сжала в руке конверт с письмом.

На первой остановке, где мне надо было пересесть на следующий поезд, дождь стал усиливаться. На станции было всего две платформы под алюминиевыми навесами, так что я быстро разобралась, куда идти. Вот только из-за порывистого ветра капли дождя летели со всех сторон, и я насквозь промокла. В углублениях пластиковых сидений скамейки, перед которой я встала, плескалась вода. Я повернулась спиной к путям и ещё раз сверилась с маршрутом. Затем пересчитала билетики – все на месте. Потом просмотрела папины записи со временем отправления поездов и всеми направлениями. У меня ёкнуло в животе, когда я увидела папин почерк, поэтому я рассовала листочки по карманам.

Во втором поезде в моём купе ехала только одна пожилая женщина. Она сидела у окна, а я села около двери. Вежливо улыбнувшись, она дала мне носовой платок вытереть лицо. Женщина спросила, куда я еду, и я ответила, но без подробностей. Ещё она спросила, где мои родители, и я ответила, что они остались дома, но не сказала почему. После этого женщина перестала задавать вопросы, и я уставилась в окно: поезд отъезжал от станции, и платформа уплывала назад, пока не пропала из виду. Вдали над деревьями громыхал гром. Лес и горы постепенно приближались.

Ближе к обеду я расстегнула рюкзак и достала еду, которую мне положила с собой мама. Два кусочка хлеба – один с яблочным повидлом, второй с маслом. А ещё – завёрнутый в салфетку кусок весового тёмного шоколада. Я разинула рот. И где только мама достала шоколад? И как давно его хранила? Закрыв рюкзак, я с подозрением глянула на женщину – не увидела ли она шоколад? Я съела только один бутерброд с яблочным повидлом – чтобы она ничего не заподозрила.

Прошло полдня. На следующей станции мне пришлось ждать около часа, но хотя бы дождь почти закончился. Я стояла, прижав к груди письмо, и старалась не встречаться ни с кем взглядом. Вообще дети обычно не ездят на поездах без взрослых. Скоро у кого-то из пассажиров возникнут подозрения. Мне начнут задавать вопросы, а я не соображу, как уйти от ответа.

Третий поезд пришёл почти пустой, и я ехала в купе совсем одна. Иногда я заглядывала в рюкзак проверить, правда ли там лежит шоколад. Когда поезд прибыл на мою станцию – конечную на этой ветке, – было уже почти семь вечера.

Я взяла вещи и сошла с поезда. К моему удивлению, вместо платформы я стояла на обломке бетонной плиты – ни навеса, ни скамеек, ни билетной кассы. И помощи попросить не у кого. Я словно оказалась на самом краю света, посреди бесконечного зелёного поля, залитого золотыми потоками солнца. Я никогда не видела таких просторов. Я и гор-то толком не видела – особенно таких, какие громоздились слева, загораживая собой горизонт. Мне снова стало тревожно, как на первой пересадке, но я достала листок с маршрутом и взяла себя в руки.

Вместе со мной на платформу сошли несколько пассажиров. Одни выглядели как работники завода, другие как городские, приехавшие сюда провести отпуск в горах. У одного мужчины на шее висел фотоаппарат, и он снимал окрестности. Все пошли к небольшой бетонной площадке, куда подъезжали машины. Мама начертила мне схему и обозначила на ней, где, как ей казалось, должна быть автобусная остановка, но рисовала она не очень хорошо. На самом деле мама и не знала, где остановка: когда она бывала здесь в последний раз, автобусы вообще не ходили. Тут я заметила женщину с тремя детьми – они стояли около указателя на парковке.

– Привет, – поздоровалась женщина, когда я подошла. – Ты тут одна?

Её дети, все младше меня, вытаращились, шмыгая сопливыми носами.

– Да, я всегда путешествую одна, – сказала я. – Еду к бабушке с дедушкой.

– О, мы тоже. – Женщина улыбнулась. – Как тебе летние каникулы?

– Здорово. Я даже уже сделала все задания.

– Молодец. – Она подмигнула мне и посмотрела на детей, как бы говоря: «Вот как надо, слышали?» Когда они сели в автобус, я пристроилась рядом; водитель даже не обратил внимания.

Довольно долго автобус ехал по просёлочной дороге. По обе стороны колыхалась на ветру высокая трава. Время от времени автобус останавливался возле какой-нибудь старой, заброшенной на вид фермы и высаживал пассажиров. Женщина спросила, из какой деревни мои бабушка с дедушкой, и я ответила, но потом пожаловалась, что ужасно устала, и она больше не лезла ко мне с вопросами.

Солнце, казалось, нависло над самой землёй и грело мне щёки сквозь окно. Затем автобус свернул к горам и въехал в лес. Высокие деревья будто стояли на страже и скребли костлявыми ветвями крышу автобуса. Я прижалась лицом к стеклу и запрокинула голову, пытаясь увидеть их верхушки. В подлеске под деревьями плотным слоем рос папоротник. Я никогда в жизни не видела столько зелени. Сначала колёса автобуса шуршали по асфальту, затем захрустел гравий. Мы ехали в гору. Всё выше, выше, выше, по извилистой дороге, по кочкам и ухабам.

Между стволами деревьев мелькали красные лучи заходящего солнца, постепенно угасая. Женщина с детьми сошла с автобуса, но перед этим прошептала что-то водителю, и тот обернулся и посмотрел на меня. Я съела оставшийся бутерброд с маслом, потом подложила рюкзак под голову и мысленно пообещала себе, что не засну. Но старые потрёпанные сиденья были такие мягкие, что вскоре веки у меня потяжелели. Последний солнечный свет растаял среди деревьев. На узкую горную дорогу опустились тени. За окном замелькали чёрные неведомые силуэты.

Меня разбудил громкий гудок автобуса.

– Ну же, пора просыпаться, милая. Я тоже домой хочу.

Я выпрямилась, моргая спросонья, и слезла с сиденья. Прежде чем пойти к выходу, я смахнула хлебные крошки с вытертой обивки кресла. Автобус остановился посреди дороги, его задние огни заливали гравий красным светом. В салоне больше никого не осталось.

– Хорошо ещё, что та женщина сказала мне, куда тебе надо, а то бы я мимо проехал. Следить надо за дорогой.

Вспыхнув от смущения, я сбивчиво извинилась, отсчитала нужную сумму за проезд, отдала водителю и, спотыкаясь, спустилась по ступенькам. Снаружи меня обдало холодом. Я никогда не поднималась так высоко в горы и не уезжала так далеко на север. Одинокий фонарь на остановке отбрасывал на землю круг оранжевого света и помигивал. Внутри стеклянного колпака чернели мёртвые мотыльки. Снаружи беспорядочно летали живые, то и дело тыкаясь в стекло. Я растёрла ладонями голые руки, чтобы согреться. А если водитель решит ждать, пока за мной кто-нибудь не придёт? Но нет, он лишь окинул меня взглядом, закрыл дверь и уехал.

Я осталась одна в темноте. В небе кричали ночные птицы. Ветви деревьев потрескивали, и по лесу разносилось эхо, будто от выстрелов. Широко раскрыв глаза, я вслушивалась, но не понимала, откуда доносятся звуки. Мир сжался до мерцающего оранжевого круга света от фонаря, а за его пределами была пустота.

В последний раз я сверилась с маршрутом. Мама предупреждала, что здесь будет сложнее всего, и я пообещала не бояться.

Я вышла из светового круга и подошла к узкой тропинке, ведущей в лес. Глубоко вздохнув, зашагала вперёд. Через пару минут глаза привыкли к темноте, но ямки в земле и торчащие корни всё равно были плохо видны. Я шла очень осторожно и смотрела себе под ноги, но вдруг у меня по спине пробежала дрожь, и я подняла голову.

Среди деревьев светились жёлтые глаза. Я застыла и вцепилась в лямки рюкзака. Неведомое существо наблюдало за мной. Чудовище, волосатое, клыкастое и голодное. В любую секунду оно соскочит с ветки и проглотит меня целиком.

Усилием воли я заставила себя опустить голову и идти дальше, только быстрее. Я подумывала достать из рюкзака кусочек шоколада и съесть его – чтобы не пропал зря, если я погибну.

И тут деревья вдруг поредели, и я вышла к просторной, залитой лунным светом долине у подножия горной гряды. На темнеющем небе поблёскивали звёзды. В окнах тускло мерцали огоньки свечей.

Это была деревня из маминых рассказов – здесь мама родилась и отсюда сбежала, когда была совсем юной, на несколько лет старше меня.

Дорога вела мимо заброшенной и полуразрушенной церкви, мимо домов, стоящих на отшибе, и заканчивалась около каменного колодца в центре деревни. Тут я наконец остановилась и огляделась. Когда мама отсюда уехала, она захватила с собой целую пачку фотографий, и с них я всю жизнь срисовывала виды деревни. Здесь мало что изменилось, так что я сразу нашла тропинку между домами, ведущую в поля. Утопая по пояс в траве, я пошла по тропинке, и она привела меня к крутому поросшему лесом холму с неровными каменными ступенями. Лестница взбиралась к скрытой между деревьями дорожке. У меня бешено колотилось сердце, но я перешагивала через две ступеньки и смотрела вперёд.

Уже близко. Я знала, что близко.

Когда лестница закончилась, я побежала, чтобы поскорей вырваться из теней, и очутилась на заросшей травой лужайке. Здесь, купаясь в лунном свете, стоял старый деревенский дом на высоком каменном фундаменте. Внизу, за деревянными решётчатыми дверями, чернел подвал. Вымощенная плитняком тропинка вела к крыльцу – к каменной лесенке в несколько ступенек.

И вот я стою перед деревянной дверью.

Вот стучусь.

Когда она открыла дверь, письмо было у меня наготове в вытянутой руке. Меня колотила дрожь.

– Кто там? – Из глубины дома послышался мужской голос, звучавший грубовато, по-деревенски.

Она не ответила. Просто смотрела на меня, а я на неё. Я думала, что не узнаю её, но узнала. Мне были знакомы её тонкие белые волосы, выбивающиеся из-под пёстрого платка, завязанного под подбородком. Мне был знаком её повязанный на животе голубой фартук с узором из ромбов и жёлтая хлопчатобумажная юбка. Мне были знакомы её руки, в которых она держала письмо. Мне были знакомы её карие глаза – сначала они бегали по строчкам письма, а потом посмотрели на меня.

Но она меня не знала.

Сзади, прихрамывая, подошёл пожилой мужчина, выглянул из-за её спины.

– Девочка из деревни? – спросил он.

Она дала ему письмо, не говоря ни слова.

Я поняла, что нужно сделать, – этого не было написано в заметках родителей, и ни мама, ни папа даже не подумали о таком. Я открыла рюкзак и, запустив в него руку, достала со дна вышитую подушечку – тёмно-зелёную, с чёрной окантовкой и большой круглощёкой птицей посередине. На мгновение я прижала подушку к груди, а затем протянула ей.

– Эта подушечка обычно лежит у меня на кровати рядом с той красной, которую ты помогла маме вышить, – на ней маленькая птичка летит. – Я старалась говорить твёрдо. Если она меня прогонит, что мне делать? Обратного маршрута у меня нет.

Она закрыла рот рукой и, рухнув на колени, притянула меня к себе и принялась целовать в обе щеки.

– Иляна! – Она заплакала. – Это Иляна!

Потом бабушка повела меня в дом.