Текст книги "Философия, порно и котики"

Что мы можем узнать о приватности от порнозвезд?

8 марта 2014

(Опубликовано в The New York Times)

Я не думала становиться порнозвездой – да и редко кто это планирует. Когда мне было 19, моему соседу-фотографу заказали эротическую фотосессию для какого-то сайта. Мы сделали съемку и решили подождать пару недель – вдруг меня накроет ужас от того, что мои обнаженные фотографии станут достоянием общественности. Но этого не случилось, и я начала заполнять договор. Там был пункт «сценический псевдоним (если имеется)».

Сценические псевдонимы – обычное дело в индустрии развлечений, будь то рэп, Голливуд или порно, и используют их по самым разным причинам. В наши дни люди могут изображать из себя в интернете кого угодно, в зависимости от ситуации. Но когда под вымышленным именем выступают женщины, чей род занятий связан с фантазиями, это почему-то сводит людей с ума.

Вспомним хотя бы недавнюю истерику по поводу студентки Университета Дьюка, которая, как выяснилось, подрабатывает съемками в порно. Стоило новости разлететься, как ее однокурсники, а потом и совершенно незнакомые люди стали с восторгом постить ее настоящее имя. «Порнозвезда из Дьюка», как дружно окрестили ее СМИ от Forbes до The Guardian, попыталась как-то взять ситуацию под контроль. Например, давала интервью от имени некой Лорен и в тех же интервью утверждала, что снимается в порно под псевдонимом Аврора. Наконец, на этой неделе она призналась, что ее сценический псевдоним – Бель Нокс.

Люди думают, что за всей этой чехардой с псевдонимами обязательно скрывается какая-то драма, но это не так. Лично я взяла сценический псевдоним не для того, чтобы скрыть свою личность (особенно учитывая, что в том же договоре я указала свой номер социального страхования) [16]16
  Уникальный девятизначный номер, используется в качестве национального идентификационного номера гражданина США.


[Закрыть]. Это было больше похоже на выбор юзернейма для онлайн-сервиса или форума.

«Стоя» лежала прямо на поверхности. Это сокращенный вариант девичьей фамилии моей бабушки, и моя мама даже думала меня так назвать – правда, потом решила дать мне имя в честь телеведущей Джессики Савич [17]17
  Джессика Савич – американская журналистка и ведущая новостей на телеканале NBC, популярная в начале 80-х.


[Закрыть]. Имя Стоя звучит одновременно женственно и сурово. У меня было полное право его взять, потому что это часть моей семейной истории. Правда, домен stoya.com был уже занят каким-то страховым агентством, но я подумала, что мне вряд ли когда-то понадобится собственный сайт.

Я не была ни роскошной секс-бомбой, ни экзотической красоткой модельной внешности. И сильно сомневалась, что кого-то особенно заинтересует бледная молодая девица со странным вкусом в одежде и жилистыми конечностями. Да, я была готова к тому, что любой, у кого есть интернет, сможет рассмотреть все мои потайные места в большом разрешении. Но я не предполагала, что сделаю карьеру в порно и уж тем более что мои фотографии будут на обложках журналов, а меня начнут узнавать на улице. Было бы крайне самонадеянно полагать, что на меня в твиттере подпишутся 150 тысяч человек только потому, что я порноактриса. Но прошло восемь лет – и вот, пожалуйста.

Далеко не у всех, кто снимается в фильмах для взрослых, есть псевдонимы. Например, Тера Патрик официально поменяла имя в паспорте – на то, под которым снимается. Некоторые используют свои настоящие имя и фамилию, другие – только имя, добавляя к нему что-нибудь экзотическое или двусмысленное. Правда, у большинства до сих пор хватает фантазии лишь на Стар или Лав, да еще и с каким-нибудь причудливым написанием, но за это, я считаю, нужно банить на десять лет.

В основном актерами движет желание выделиться среди коллег, выбрать имя попроще или создать определенный образ, но некоторые действительно берут псевдоним, чтобы скрыть свою личность. Возможно, в 70-е это и правда работало, но сейчас в интернете куча взрослого контента, и найти пикантные подробности чужого прошлого не составляет никакого труда, так что я не вижу в этом особого смысла.

Я вхожу в совет Комитета по защите прав работников порноиндустрии [18]18
  Некоммерческая организация, занимающаяся вопросами безопасности людей, задействованных в съемках фильмов для взрослых.


[Закрыть] – эта организация поддерживает актеров и следит за соблюдением их прав. У них есть видеоролик Porn 101, где мои коллеги объясняют, что, скорее всего, фильмы с вашим участием рано или поздно увидят все ваши знакомые – или хотя бы прослышат об их существовании. «Не стоит рассчитывать, что ваше реальное имя останется тайной, а если вас узнают в лицо, то псевдоним уж точно никак не поможет».

Псевдоним нужен мне не для того, чтобы что-то скрыть или сохранить приватность. Это скорее символический знак, способ продемонстрировать, что моя работа или какие-то другие детали моей биографии – лишь часть моей личности.

Есть отдельный тип незнакомцев, которые на публичных мероприятиях подходят впритык и обращаются ко мне «Джессика». Они шипят это с таким заговорщицким видом, будто это сверхсекретная информация. На самом деле это говорит лишь о том, что у них было 30 секунд погуглить, но при этом нет ни малейшего представления о приличиях. Может, это и странно звучит от женщины, которая сама грубо нарушает границы пристойности. Эти же люди, говоря о моих гениталиях, употребляют выражения вроде «туда» или «там», будто части моего тела пасутся на свободном выгуле, в отрыве от человека, у которого есть своя жизнь, независимость и свобода воли.

Да, это звучит парадоксально, но я охотно работаю в сфере, которая низводит меня до набора сексуальных характеристик, и при этом жду, что все остальное время окружающие будут видеть во мне многогранную личность. Я поддерживаю иллюзию доступности, и, надо сказать, некоторые сопутствующие товары – например, видеоролики с моим участием или силиконовые копии моих половых органов (вы не поверите, они достаточно популярны и приносят солидную часть моего дохода) – и правда существуют сами по себе, без какой-либо привязки к человеку со своей жизнью, независимостью и свободой воли.

В ситуацию, когда что-то вырывают из контекста, может попасть каждый. Один опрометчивый твит или дурацкая фотография в фейсбуке – и вот вы уже стали мемом. Десять лет назад я делала выводы о человеке лишь после нескольких разговоров, но теперь мне достаточно пары-тройки постов в социальных сетях. У каждого теперь есть личный бренд, не важно, какой образ вы продаете – профессионального секс-символа или высокоморального члена Ассоциации родителей и учителей [19]19
  Parent Teacher Association (Ассоциация родителей и учителей) – национальная организация с филиалами в каждой школе. Родители, входящие в PTA, устраивают внеклассные занятия, праздники и активно участвуют в школьной жизни.


[Закрыть].

Возможно, лавировать между личным и публичным (а границы между ними все больше размываются) было бы проще, если бы у всех было по несколько имен на разные случаи жизни. Но лучше помнить, что не стоит судить о людях по первому мимолетному впечатлению.

Гоооооленькая

20 октября 2015

Закон Мерфи [20]20
  Он же закон подлости: «Если какая-то неприятность может произойти, она происходит».


[Закрыть] о Неподобающем Поведении гласит: «Если у вас есть привычка оголяться на людях, то рано или поздно все ваши родственники – включая тех, с кем у вас меньше общего в ДНК, чем у шимпанзе с каракатицей, – наткнутся на свидетельства ваших проделок».

Моя бабушка – очень умная женщина, и я целых три года умудрялась уходить от вопросов, чем я зарабатываю на жизнь. Нет, я честно собиралась ей все рассказать, пока она не увидела что-нибудь обо мне по телевизору или в газете, но только когда буду готова. Почему-то каждый раз оказывалось, что я буду готова когда угодно, только не сейчас.

Так что ее звонок застал меня врасплох. «Твоя мама сказала, что ты работаешь кем-то вроде модели. Уж не знаю, что это значит, – если бы ты работала обычной моделью, она бы прямо так и сказала, да и по росту ты не подходишь… Без обид, милая. Чем ты на самом деле занимаешься?»

Я очень сильно пожалела, что не успела обсудить с мамой, что делать, и что у меня нет железобетонного повода повесить трубку. Мобильная связь, обычно довольно паршивая, тут, как назло, работала идеально.

Мне стало не по себе. А что, если мне не удастся ее успокоить, у нее случится сердечный приступ и я стану бабулеубийцей? Или она перестанет со мной общаться?

И главное – как объяснить, что в наши дни значит быть порноактрисой, женщине, которая не умеет пользоваться мобильником и до сих пор хранит типографские принадлежности, оставшиеся со времен ее работы в рекламе?

– Ну, э-э-э, помнишь Бетти Пейдж и пинап? Вот это что-то вроде пинапа, но откровеннее. Типа без одежды.

– О-о-о-о, так ты снимаешься гооооленькой?

Или у меня были слуховые галлюцинации, или она произнесла это одобрительным тоном.

– Да, мэм. Только, понимаешь, за последние полвека поп-культура немножко изменилась, так что я прямо занимаюсь сексом с людьми, и все это снимают на видео.

– В кинооо! Тебе нравится?

– Это весело! И интересно. Я делаю только то, что хочу, и с теми, с кем хочу. Ничего ужасного.

– А, ну тогда хорошо. Я рада, что ты занимаешься тем, что тебе по душе.

Раз уж разговор складывался так удачно, я решила расставить все точки над i:

– Только, наверное, мне надо тебе еще кое о чем рассказать.

– Оу.

Моя бабуля не только умна, но и невероятно экспрессивна. Знаете, по правилу Меграбяна все наше общение на 93 % невербально. Так вот, в случае моей бабушки это 99 % – бóльшую часть она передает интонацией. То, как она умеет растягивать гласные, – это отдельное шоу.

Конкретно это «Оу» зародилось где-то в дальних краях любопытства, перевалило через горный хребет «ну-что-еще» и затихло на равнине «ладно-говори».

– Я взяла твое имя в качестве псевдонима. Ну, упрощенную американизированную версию. Точнее, его часть.

– Вера? Не очень-то сексуально.

– Нет, мэм. То есть Вера, может быть, и неплохой вариант, с нынешней модой на необурлеск… Но я взяла «Стоя».

– Оу? Оу.

Первое «Оу» было удивленным, а второе выражало куда меньше энтузиазма. У меня в голове разверзлась бездна «о-оу». Кажется, стук моего сердца было слышно даже на том конце провода. Я стала судорожно ковырять левой рукой нитки в подоле рубашки и разволновалась, что это со мной сейчас случится сердечный приступ, а я даже не успею выкурить последнюю сигарету. Я подожгла ее, затянулась, выдохнула, снова затянулась и снова выдохнула. Наконец, мои нервы не выдержали:

– Бабуля?

– Я тут просто подумала… Надеюсь, никто из наших ребят в доме престарелых не примет меня за тебя и не попытается закинуть мне ноги за голову. У меня-то гибкость уже не та.

Насколько я поняла, после смерти своего последнего супруга она обзавелась сразу тремя бойфрендами, потому что одного ей было недостаточно. Мой непростой и драматичный каминг-аут перед бабушкой превратился в фарс. Что ж, если ген разврата передается по наследству, то в нашей семье он точно есть.

Экономика

8 декабря 2014

Маленькие мышцы под челюстью болели, будто их изрезали изнутри. Из глаз текло, лицо горело от соли. Я пыталась понять, может ли из-за рыданий так болеть горло.

Во время нервных срывов я, как правило, отрываюсь по полной. Так и в этот раз где-то между третьим и шестым приступом слез это превратилось в сцену. Знаете, как в выражении «устраивать сцену».

Только я ее не устраивала, а сама стала ею – ходячей черной дырой моральных страданий. Если бы это было шоу на сцене, то в ход бы пошли куча пиротехники, пушки с тремя видами конфетти и хор из 57 девиц в головных уборах, расшитых стразами.

Но дело было не на сцене, поэтому я просто сидела на тротуаре в центре Лос-Анджелеса и роняла слезы в свой стакан с кофе. Я сползла по стене, скрючилась на корточках и вцепилась в свой чемодан на колесиках. Я хорошо представляла, как выгляжу со стороны, но не могла взять себя в руки.

По тому же тротуару неспешно толкал свою тележку с постельными принадлежностями и консервными банками типичный обитатель Skid Row [21]21
  Район бедных и бездомных в Лос-Анджелесе.


[Закрыть]. На его голове красовались голубые металлические кошачьи ушки. Он спросил, не найдется ли у меня закурить, – у меня нашлось. Когда я давала ему сигарету, мы встретились взглядом.

Он сказал «спасибо», прикурил и заметил, что у меня, похоже, день не задался. Я кивнула: чистая правда.

Он спросил, что меня так расстроило. Только я собралась изложить ему суть своих страданий, как из глаз снова хлынули слезы. Мое лицо искривилось, и я только и могла, что всхлипывать, растроганная его участием.

Хлюпать носом я перестала, только когда он предложил поделиться со мной героином.

Это совсем не мое, поэтому я к такому никогда не притронусь – так же как не пью ром, не ем слишком острую еду и не употребляю ничего, на что плохо реагирует мой организм. Я отказалась, но искренне поблагодарила за предложение.

Потому что я правда была ему благодарна. Если определять широту души по тому, сколько у человека есть и сколько он готов отдать, то, пожалуй, ко мне никто и никогда не был так добр.

Синяк

20 ноября 2014

В жизни все гораздо сложнее, чем кажется по газетным заголовкам, твитам и сообщениям в мессенджере. На каждую ситуацию можно взглянуть по-разному. В сферах жизни, которые люди предпочитают скрывать от посторонних глаз, вполне уместен определенный уровень непрозрачности. Мое место обитания – ровно такие сферы.

Так вот, я почти два с половиной года была в романтических и сексуальных отношениях. Эти отношения закончились. Полагаю, они должны были закончиться, точнее, я так решила. К сожалению, от этого осознания мне не легче. Больно так, что я сама не всегда понимаю, что происходит.

После разрыва прошло пятьдесят четыре дня, а мое тело все еще продолжало напоминать, что я страдаю. Мне было постоянно холодно, моча стала почти такой же темной, как скотч, которым я заливалась. Сердце как будто одновременно пропустили через измельчитель и сдавили. Пожалуйста, не расценивайте это как просьбу поставить мне какой-нибудь диагноз. Не важно, в чем причины, оставим их за дверью ванной и произведем аудит моего тела.

Я вышла из душа, обтерлась и осмотрела свою кожу.

На шее красовался синяк размером с большой палец – от чьего-то рта. По левой руке спускалась стайка зеленоватых пятен. Еще одно, лиловое, нашлось под левой грудью. Левый бок исполосован темно-красными следами от ногтей и зубов. Левая ягодица почти вся была розово-лавандового оттенка.

Отметины и лопнувшие капилляры – символические следы игр во власть и подчинение, которые я носила на своем теле. Я выставляла их напоказ, чтобы обозначить свои сексуальные предпочтения, – а то и назло соломенным чучелам по имени «нормативность», «ваниль» и «обыватели». Порой мне нравится разоблачать пуританство.

Мне нравится и то, от чего они появляются: телесные ощущения от шлепков и ударов. Нравится, как они выглядят. Кости, переплетенные жгуты мышц и отметины.

Прошлой ночью я умоляла об этих синяках, шепча «Да» и «Пожалуйста». Я тянулась к тому, кто их мне ставил. Благодарила за них. Мне хорошо знакомы эти игры, где удовольствие переходит в боль и обратно, но на этот раз они обрели новый смысл.

Эти конкретные отметины напомнили мне, что раны и царапины всегда заживают. Невозможно с точностью предсказать, сколько времени это займет. Я могу лишь примерно угадать. Ощущения и следы пройдут несколько стадий, прежде чем наступит выздоровление. Чувство боли и ее интенсивность тоже будут меняться и в какой-то момент исчезнут совсем.

Я ткнула пальцем в один из синяков и подумала, насколько у меня все-таки банальные представления о псевдоконтроле.

Вздох

17 ноября 2014

Когда я на прошлой неделе выступала в Барнард-колледже [22]22
  Частный женский колледж на Манхэттене.


[Закрыть], меня спросили, как я смотрю на то, что меня узнают на улицах. Я ответила, что смотрю не я, а на меня.

Обычно люди, которые меня узнают и пытаются завязать разговор, ведут себя очень мило и уважительно. Еще чаще кто-нибудь пишет в твиттере (или мне в почту), что видел меня, но решил не отрывать от книги, телефонного разговора или кофе.

Пару месяцев назад я сидела у окна в кофейне рядом с Вашингтон-сквер-парком и читала «Платформу» Уэльбека. Уже на шестнадцатой странице мне разонравилось, но я твердо решила не судить раньше времени и дочитать до конца. И тут прямо над моим правым ухом раздалось резкое и напряженное «Привет!»

Я обернулась и увидела нависшего надо мной мужчину, который затянул скороговоркой: «Это я, вы меня знаете, я с вами постоянно здороваюсь, ну вы меня знаете». Он протянул правую руку, ожидая, что я ее пожму.

Мне показалось, что мы не знакомы, – но, с другой стороны, я ежегодно встречаю такое количество людей, что порой не сразу удается кого-то вспомнить.

Я недоуменно таращилась, пока он продолжал свое «вы меня знаете, я с вами постоянно здороваюсь». Когда он добавил: «Это я, писатель», – я наконец поняла, кто это. И что хоть бы он поскорее ушел.

В начале 2011-го он подошел ко мне на остановке и возбужденно сообщил, что накануне посмотрел видео с моим участием и написал сценарий, который я непременно должна прочитать. У него в сумке был как минимум один экземпляр, который он мне и всучил.

Не помню, сама ли дала ему адрес почты, чтобы он отстал, или он нарыл его в интернете. Как бы то ни было, вскоре он мне написал, сказав, что забыл спросить мое настоящее имя. Я ответила, что не люблю такие вопросы от незнакомцев.

Его не смутило, что я не стала вступать в диалог, и он продолжил писать. Спрашивал, где я сейчас нахожусь, сокрушался, что мы так и не стали друзьями по переписке, поздравлял с Днем поминовения [23]23
  25 мая, день, посвященный памяти американских военнослужащих, погибших во всех войнах и вооруженных конфликтах, в которых участвовали США.


[Закрыть]. Как и большинство подобной непрошеной почты, эти письма было легко игнорировать, да и в целом они выглядели довольно безобидно по сравнению с тем, что люди порой присылают онлайн.

Вернемся в кофейню. Его протянутая мне рука все еще выжидающе висела в воздухе.

Я четко дала понять, что не готова к общению. Нет, я не хочу с вами разговаривать, оставьте меня в покое. Я не буду жать вашу руку, отстаньте. Да, я буду смотреть только в свою книгу, потому что вы не понимаете прямого отказа, а я не собираюсь с вами препираться.

В итоге он опустил руку и ушел.

Я выдохнула и наконец прочитала страницу, на которую тупо глазела. Никто не сгонит меня с удобного стула в кофейне до тех пор, пока я сама не захочу встать и уйти. Я так решила. Если положить на одну чашу весов воображаемое право абстрактного мужчины на мое внимание, а на другую – мое право выходить на улицы города, который я считаю своим домом, и чтобы ко мне никто не приставал, то мое перевесит.

Через двадцать минут он вернулся, плюхнулся на соседний стул и выпалил, что я должна его понять, что ему непременно надо стать моим другом и я просто обязана проникнуться к нему симпатией. Ставки явно выросли, и мне стало страшно. Я собрала вещи, бросила свой кофе и ретировалась к стойке, за которой сотрудники кофейни уже закрывали кассу.

Я спросила, можно ли мне какое-то время побыть с ними. Ребята оценили ситуацию, сказали, что уже видели этого парня и он сразу показался им стремным. Я вкратце ввела их в курс дела.

Мы подождали, пока он ушел, но один из сотрудников попросил меня подождать и сначала сам выглянул на улицу. Вернувшись, он сказал, что этот тип околачивается неподалеку, и спросил, нужно ли вызвать полицию.

К тому моменту меня уже трясло, и я была готова бить или бежать [24]24
  Реакция «бей или беги» – состояние, в котором организм мобилизуется для устранения угрозы.


[Закрыть]. Я попыталась взвесить все за и против: к полиции в целом у меня так себе отношение. За все время, что я провела в Филадельфии и Нью-Йорке, я много раз лично видела, как люди в форме превышают свои полномочия, так что заведомо относилась к ним настороженно. И я, конечно, слышала про куда более скверные случаи институционализированного расизма и неоправданного применения силы со стороны полицейских.

С другой стороны, как добраться от закрывающейся кофейни до следующей точки, чтобы этот тип за мной не увязался? И, если подумать наперед, что, если я наткнусь на него в третий раз? Что, если эта встреча уже совсем не будет безобидной? Что, если мне придется писать на него заявление и меня спросят, почему я не обратилась в полицию раньше?

Так что мы позвонили копам. Как только у кофейни остановилась машина с мигалками, этот мужик дал деру. Я пересказала всю ситуацию двум патрульным, они заполнили все бумаги и постояли со мной на улице, пока я не села в такси.

Когда я уже садилась в машину, один из них спросил, не хочу ли я завтра выпить с ним и его друзьями. Я ответила, что, на мой взгляд, это неуместный вопрос, забралась внутрь и захлопнула дверь.

Я рассказала об этом одному из друзей, и он меня поддержал, посоветовал разные способы самообороны и даже написал о случившемся в твиттере, не называя моего имени. Я пару недель вынашивала в себе спутанный клубок чувств, а затем позвонила в участок, чтобы уточнить статус заявления.

Набрав номер, я поняла, что должна рассказать о поведении того полицейского. Меня спросили, кто это был, и когда я назвала его имя, на том конце провода обреченно вздохнули. В этом вздохе не было ни капли удивления.

«Бог ты мой, – подумала я. – Какие ж они все-таки все козлы».