Текст книги "Четвертая обезьяна"

15
Дневник

– Милый, положить тебе меда в овсянку?

Мама замечательно варила овсянку. Не из полуфабриката, не из каких-то там хлопьев. Она покупала цельный овес и разваривала до волшебной мягкости, а подавала кашу с тостом и соком в уютном уголке для завтрака на кухне.

– Да, мама, – ответил я. – Можно мне еще сока?

Было начало девятого утра. Четверг, солнечный летний день.

Я услышал, как в нашу сетчатую дверь тихо постучали, и мы оба, обернувшись, увидели, что на крыльце стоит миссис Картер.

Мама широко улыбнулась:

– А, это ты! Заходи!

Миссис Картер улыбнулась в ответ и распахнула дверь.

Благодаря яркому солнцу я увидел очертание ее ног под сарафаном, когда она переступала порог. Она сжала мне плечо и улыбнулась, а потом подошла к маме и поцеловала ее в щеку.

Поцелуй в щеку показался мне довольно пресным после того, что я видел вчера, но от меня не ускользнуло, как они переглянулись.

Мама погладила соседку по голове:

– Сегодня волосы у тебя выглядят совершенно потрясающе. Я бы убила за такие волосы. Я делаю кофе по-ирландски; хочешь?

– Что такое кофе по-ирландски?

– Ой-ой-ой, какие мы еще молоденькие! Кофе по-ирландски – это кофе, в который добавляют чуть-чуть виски «Джемесон». По-моему, такой кофе прекрасно заводит теплым летним утром, – сказала мама.

– Виски по утрам? Какой ужас! Да, пожалуйста.

Мама налила в чашку горячий кофе, а потом достала из шкафчика, который мне не разрешалось открывать, зеленую бутылку с желтой этикеткой. Отвинтила крышку и плеснула из бутылки в чашку, а потом передала чашку миссис Картер. Я успел заметить, что, когда их руки соприкоснулись, пальцы касались друг друга чуточку дольше, чем это было необходимо.

Миссис Картер отпила глоток и улыбнулась:

– Умереть не встать! Должно быть, зимой такой кофе чудеса творит!

Мама посмотрела на нее и наклонила голову:

– Неужели ты в том же платье, что и вчера?

– Д-да… к сожалению, – покраснела миссис Картер. – Сегодня мне обязательно нужно постирать.

– Не могу допустить, чтобы ты ходила во вчерашнем. Пойдем-ка со мной! – Мама встала и направилась в сторону спальни. – У меня есть несколько платьев, которые я уже не ношу. По-моему, они прекрасно тебе подойдут.

Миссис Картер улыбнулась мне и пошла за мамой, держа в руке кофе по-ирландски. Я смотрел, как они скрываются за углом. Когда они вошли в спальню, мама закрыла дверь.

Сначала я хотел остаться за столом и доесть завтрак. В конце концов, завтрак – самая важная трапеза за целый день. Я еще рос и прекрасно понимал, как важно правильно питаться. И все же я не остался за столом; я на цыпочках подкрался к спальне и прижался ухом к двери.

С той стороны не слышалось ничего, кроме молчания.

Я вышел на участок и повернул за угол.

Окно маминой спальни выходило на восток, а прямо под ним в тени старого тополя рос большой розовый куст. Стараясь, чтобы меня не заметили с улицы, я обошел дерево и заглянул в окно. К сожалению, тогда я был еще низкорослым и тщедушным; со своего места я видел только потолок комнаты.

Я быстро сбегал на задний двор и взял большое пластиковое ведро. Поставил его вверх дном рядом с деревом, влез на него и снова повернулся к окну.

Миссис Картер стояла ко мне спиной. Она не сводила глаз с мамы, которая рылась в своем шкафу с пылом собаки, которая хочет спрятать любимую косточку. Когда мама повернулась, в руках она держала три платья. Они с миссис Картер о чем-то говорили, но слов я не слышал; окно в комнате было закрыто. Мама не любила открывать окно спальни даже в летнюю жару.

Миссис Картер закинула руки за голову и расстегнула крючки на шее. Когда ее платье упало на пол, у меня перехватило дыхание. Мама протянула ей одно из своих платьев, и миссис Картер надела его через голову. Мама отступила на шаг и смерила соседку одобрительным взглядом. Потом поднесла к губам зеленую бутылку с желтой этикеткой и отпила прямо из горлышка. Вздрогнула, широко улыбнулась и протянула бутылку миссис Картер, которая, замявшись всего на секунду, тоже поднесла ее к губам и сделала глоток.

Я знал, что такое алкоголь, но ни разу на моей памяти не видел, чтобы мама пила – только отец. После долгого рабочего дня он, как правило, выпивал рюмочку-другую, но мама… ее поведение меня озадачило. И очень удивило.

Миссис Картер вернула бутылку маме; мама отпила еще глоток и передала бутылку соседке. Они обе смеялись за стеклом.

Мама протянула миссис Картер еще одно платье, и та воодушевленно закивала. Сняла платье и подошла к большому маминому зеркалу, прижав второе платье к груди. Кроме белых хлопчатобумажных трусиков, на ней ничего не было. Сердце у меня забилось чаще.

Мама подошла к ней сзади, отбросила ее волосы вбок, открыв изгиб шеи. Я увидел, как мама нежно поцеловала соседку в то место, где шея переходит в плечо. Миссис Картер закрыла глаза и, слегка запрокинув голову, прижалась к маме. Платье она выронила, и оно упало на пол. В зеркальном отражении я видел, как мамина рука гладила живот соседки, поднимаясь выше, пока не дошла до ее правой груди.

В отличие от миссис Картер, глаза у мамы были открыты. Я знаю это, потому что видел их, я видел, как они смотрят на меня из зеркала, а ее ладони спускались все ниже по телу соседки и нырнули ей в трусики.

16
Портер – день первый, 10.31

Бюро судебно-медицинской экспертизы и морг округа Кук располагались в центре Чикаго, недалеко от Уэст-Харрисон-авеню. Портер и Нэш добрались туда довольно быстро и припарковались на участке, зарезервированном для правоохранительных органов. Кабинет Эйсли находился на третьем этаже, но он просил их идти прямо в морг, сказав, что будет ждать их там.

Портеру никогда не нравилось в морге. Там всегда пахло формальдегидом и хлоркой, но эти местные «освежители воздуха» не скрывали других запахов: грязных ног, старого сыра и дешевых духов. Всякий раз, входя в дверь, он вспоминал, как в старших классах школы учитель мистер Скарлетто заставил его анатомировать свинью. Едва он входил в морг, ему сразу же хотелось оттуда выйти. Хотя стены были выкрашены веселенькой голубой краской, он отчетливо сознавал, что их окружают мертвецы. Глядя на сотрудников морга, которые ходили с одинаково бесстрастными лицами, Портер невольно гадал, что хранится в их домашних холодильниках. Зато Нэш, кажется, ничего не имел против морга; он задержался на полпути к смотровому залу, у торгового автомата.

– Представляешь, у них закончились батончики «сникерс»! Кто занимается этой фигней? – ворчал он, разглядывая то, что осталось. – Слушай, Сэм, есть у тебя четвертак?

Портер сделал вид, что не расслышал, и толкнул стальную дверь напротив зеленого кожаного дивана – должно быть, он появился здесь еще во времена президента Кеннеди.

– Да ладно тебе! Я проголодался, – крикнул сзади Нэш.

Том Эйсли сидел за металлическим столом в дальнем углу и быстро печатал на клавиатуре. Увидев их, он нахмурился:

– Вы что, пешком добирались?

Портер уже собирался ответить, что на самом деле они доехали довольно быстро, с включенной мигалкой, но передумал.

– По пути мы заезжали во «Флэр-Тауэр». Осмотрели квартиру жертвы.

Большинство людей спросили бы, что они нашли, но только не Эйсли; он, похоже, начинал интересоваться людьми только после того, как у тех останавливался пульс.

Нэш тоже вошел из коридора, держа в руках недоеденный батончик «кит-кат».

– Тебе лучше? – спросил его Портер.

– Не дави на меня; я со вчерашнего дня не был дома. И сигареты все вышли.

Эйсли встал.

– Наденьте оба перчатки. И идите за мной.

Они прошли мимо стола, вошли еще в одни двойные двери и очутились в большом смотровом зале. Шаги гулким эхом отдавались от бежевого плиточного пола – такой же плиткой до половины были выложены и стены. Верхнюю половину выкрасили белой краской. Над головой ярко горели лампы дневного света; отражаясь в дверцах шкафчиков из нержавеющей стали, свет становился ослепительным.

Когда они вошли, им показалось, что здесь градусов на двадцать холоднее, чем в коридоре. В зале было так холодно, что изо рта вырывался пар. Руки покрылись гусиной кожей.

На столе посреди зала лежал обнаженный труп; над столом висела большая круглая хирургическая лампа с ручками по обе стороны. Лицо трупа было накрыто белой простыней. Большой Y-образный надрез начинался в районе пупка и разделялся у грудных мышц.

Портер пожалел, что не запасся жвачкой: она хоть немного отбивала специфический запах.

– Там наш мальчик? – спросил Нэш.

– Да, – кивнул Эйсли.

Труп отмыли от грязи; грязь и пыль остались только в многочисленных ссадинах, напоминавших сыпь.

– Утром я этого не заметил, – сказал Портер, подходя ближе.

Эйсли показал на большие багрово-черные кровоподтеки на правом предплечье и ноге:

– Сюда его ударил автобус. Видите вмятины? Это следы от решетки радиатора. Судя по замерам на месте происшествия, сначала его отбросило вперед, а потом протащило по асфальту. Естественно, повреждены все внутренние органы. Больше половины ребер сломано, четыре ребра проткнули правое легкое, два – левое. Кроме того, разрыв селезенки и одной почки. Судя по всему, причиной смерти стала травма головы, хотя любая из остальных травм могла стать роковой. Смерть наступила почти мгновенно. Спасти его было нельзя.

– Это и есть твоя важная новость? – разочарованно спросил Нэш. – Я думал, ты что-то нашел.

Эйсли выгнул бровь:

– Ну да, кое-что.

– Том, я не любитель саспенса. Выкладывай, что ты нашел, – сказал Портер.

Эйсли подошел к столу из нержавеющей стали и показал на то, что казалось коричневым мешком на молнии, заполненным…

– Это его желудок? – спросил Нэш.

Эйсли кивнул.

– Ничего странного не замечаете?

– А как же! Желудок больше не у него внутри, – ответил Портер.

– А еще?

– Док, для гадания у нас нет времени.

Эйсли вздохнул:

– Видите язвы? Вот тут и тут…

Портер нагнулся:

– Вижу, ну и что?

– Рак желудка, – ответил Эйсли. – Этому человеку жить оставалось месяц или около того; самое большее – два месяца.

– Он умирал? Он знал, что умирает?

– Наверняка знал. На такой стадии не заметить болезнь уже нельзя. Болезнь быстро прогрессировала. На поздних стадиях корригирующего лечения не существует. Должно быть, его мучили сильные боли. Скорее всего, он все знал, и мои находки подтверждают мои слова. Он получал большие дозы октреотида, который вызывает тошноту и диарею. Кроме того, я обнаружил у него высокую концентрацию трастузумаба. Кстати, любопытный препарат. Вначале его применяли для лечения рака молочной железы, затем обнаружили, что он помогает и при других видах рака.

– Думаешь, удастся установить его личность по лекарствам?

Эйсли медленно кивнул:

– Очень может быть. Трастузумаб, как правило, назначают внутривенно. Лекарство необходимо вводить медленно, в течение часа, не реже чем раз в три недели. Не знаю, проводят ли такие процедуры частнопрактикующие врачи. Скорее всего, он вынужден был регулярно ездить в больницу или какой-нибудь крупный онкоцентр. В нашем городе таких всего несколько. Лекарство часто дает осложнения на сердце, поэтому пациентов тщательно мониторят.

Нэш повернулся к Портеру:

– Если он умирал, думаешь, нарочно прыгнул под автобус?

– Сомневаюсь. Как-то все странно. Зачем тогда похищать еще одну девушку? Он явно собирался довести дело до конца. – Портер повернулся к Эйсли: – Сколько, по-твоему, ему оставалось жить?

Эйсли пожал плечами:

– Трудно сказать. Но ясно одно: немного; несколько недель. Самое большее, около месяца. – Он снова показал на желудок. – Должно быть, он испытывал невыносимые, мучительные боли.

– Он принимал что-нибудь обезболивающее? – спросил Портер.

– Я нашел у него в желудке частично переваренную таблетку оксикодона. Сейчас мы проверяем его волосы на наличие других препаратов, уже выведенных из организма. Не удивлюсь, если мы обнаружим следы морфина, – ответил Эйсли.

Портер посмотрел на темные волосы покойника. Волосы хранят следы лекарств и пищи. Обезьяний убийца стригся довольно коротко; волосы не длиннее двух с половиной сантиметров. В среднем волосы у человека вырастают по полтора сантиметра в месяц. Значит, волосы их покойника хранят следы по меньшей мере двухмесячной давности. По волосам можно в пять раз точнее, чем по анализу мочи, определить, принимал человек определенные вещества или нет. За долгие годы службы он навидался всякого. Подозреваемые старались вывести вещества из организма всем, чем только можно, – от клюквенного сока до собственной урины. Но из волос ничего вымыть невозможно. Вот почему многие наркоманы, которые находятся на испытательном сроке, бреются наголо.

– У него есть волосы, – тихо сказал Портер.

Эйсли ненадолго сдвинул брови, но потом понял, что Портер имеет в виду.

– Я не нашел никаких признаков химиотерапии, ни одного цикла. Возможно, рак обнаружили слишком поздно, и о традиционных методах лечения речь уже не шла.

– Или он смирился с тем, что умрет, и решил ограничиться симптоматическим лечением, – предположил Нэш.

Эйсли подошел к другому столу, на котором были аккуратно разложены личные вещи покойника.

– Вот здесь, – он показал на серебристую коробочку, – полно лоразепама.

– Его назначают при неврозах, тревожных расстройствах, да?

Нэш ухмыльнулся:

– Стать серийным убийцей – странный выбор досуга для человека с тревожным расстройством.

– Это дженерик, ативан. При раке желудка врачи иногда выписывают его, чтобы снизить кислотность. Тревожность ведет к повышению секреции желудочной кислоты, а лоразепам ее снижает, – пояснил Эйсли. – Вполне возможно, он был спокойнее всех нас, вместе взятых.

Портер посмотрел на карманные часы, помеченные биркой и запечатанные в прозрачном пакете. Крышка была покрыта сложным узором, под ней виднелись стрелки.

– Не удалось снять с них отпечатки?

Эйсли кивнул:

– У него все руки в ссадинах, но подушечки пальцев не пострадали. Я снял полный комплект и переслал в лабораторию. Правда, мне оттуда еще не ответили.

Портер покосился на туфли.

Эйсли проследил за направлением его взгляда.

– А, о них чуть не забыл! Посмотрите-ка, очень странно… – Он поднял одну туфлю и вернулся к трупу, потом приложил пятку к голой ступне. – Они ему почти на два размера велики. Он напихал в носки папиросной бумаги.

– Кто носит туфли на два размера больше? – спросил Нэш. – Кажется, ты сказал, что такие стоят полторы тысячи?

Портер кивнул:

– Может быть, это не его туфли. Надо проверить и их на отпечатки.

Нэш покосился на Эйсли, обвел взглядом зал.

– У вас есть… а, не важно; уже нашел. – Он ненадолго отошел к другому столу и вернулся с набором для снятия отпечатков. Опытной рукой посыпал порошком туфли. – Есть!

– Сними и отправь в лабораторию. Только напомни, что это срочно, и добейся, чтобы они тебя поняли, – сказал Портер.

– Уже иду.

Портер повернулся к Эйсли:

– Еще что-нибудь?

Эйсли нахмурился:

– Что? Лекарства тебе мало?

– Я не…

– Есть еще кое-что.

Он обошел стол и поднял правую руку покойника. Портер старался не смотреть на зияющий разрез в груди.

– Я нашел маленькую татуировку, – сказал Эйсли и показал на черное пятнышко на внутренней стороне запястья. – По-моему, это цифра восемь.

Портер нагнулся.

– Или символ бесконечности. – Он достал телефон и сфотографировал татуировку.

– Свежая. Видишь воспаление по краям? Он набил ее меньше недели назад.

Портер постарался свести воедино все, что он узнал.

– Возможно, это как-то связано с религией. Он умирал.

– Дальше уж вы работайте – вы же детективы, – сказал Эйсли.

Портер приподнял край белой простыни, закрывающей голову. Материя отлепилась с громким треском, как липучка.

– А лицо, возможно, удастся реконструировать, – заметил Эйсли.

– Правда? – оживился Портер. – Думаешь, получится?

– Реконструкцию буду делать не я, – ответил Эйсли. – У меня есть друг… подруга… она работает в Музее науки и промышленности. Она специалист по такого рода делам – старым останкам и прочему. Последние шесть лет она воссоздает останки представителей племени иллиной, найденные неподалеку от округа Макгенри. Обычно она работает с фрагментами черепа и костей, а не с таким… свежим материалом. Но, думаю, у нее получится. Я ей позвоню.

– Она? – переспросил Нэш. – У тебя завелась подружка? – Он снял отпечатки с туфель и упаковал набор для снятия отпечатков. – Довольно много – шесть частичных и по крайней мере три целых отпечатка большого пальца. Я, конечно, вовсе не хочу сказать, что у нашего неизвестного три пальца, хотя в таком случае опознать его было бы гораздо легче. Отправлю то, что есть… Встречаемся в оперативном штабе! Давай через час? Я и капитана извещу.

Портер вспомнил о дневнике, который лежал у него в кармане. Час – совсем неплохо.

17
Дневник

Хотя мама меня заметила, я никуда не убежал, а продолжал наблюдать. Я знал, что должен уйти; понимал, что между ними происходит что-то личное, не предназначенное для моих глаз. И все же я продолжал смотреть. Не думаю, что мог бы прекратить, даже если бы захотел. Я стоял у дерева, пока мама и миссис Картер не скрылись из виду. Точнее, упали вниз, но не знаю куда – на пол или на постель.

Ведро подо мной зашаталось. И я зашатался. Коленки затряслись, как желе. Как же я испугался! Сердце глухо стучало в груди. Сказать, что оно билось часто, – преуменьшение.

Происходившее настолько захватило меня, что я не услышал, как мимо нашего дома проехала машина мистера Картера. Я заметил ее, только когда она заскрипела по гравию у дома соседей. Миссис Картер тоже услышала машину; как сурок в последний день зимы, она высунула голову из окна; грудь у нее ходила ходуном, рот был приоткрыт. Она заметила меня в тот же миг, как я увидел ее. Делать было нечего, поэтому я застыл на месте, не сводя с нее взгляда. Она обернулась и что-то прокричала, и тогда к окну подошла мама. На меня она не смотрела.

Они обе отошли от окна.

Хлопнула дверца машины. Мистер Картер никогда не возвращался домой так рано. Обычно он приезжал с работы в шестом часу, примерно тогда же, когда и мой отец. Он увидел, что я стою возле дерева на перевернутом ведре, и нахмурился. Я помахал ему рукой; он не помахал в ответ. Быстро взбежал на свое крыльцо и скрылся за дверью.

Через миг из нашего дома вышла миссис Картер и побежала по лужайке, на бегу расправляя платье. Она покосилась на меня; я поздоровался, но она не ответила. Взойдя на свое крыльцо, она открыла дверь очень осторожно, а потом тихо прикрыла ее за собой.

Я соскочил с ведра и последовал за ней.

Наверное, я все же не назвал бы себя любителем совать нос в чужие дела. Скорее мною двигало здоровое детское любопытство. В общем, я отправился к дому Картеров без всякой задней мысли. Подойдя к их парадному крыльцу, я услышал звонкий шлепок.

Тут я не мог ошибиться. Мой отец был поборником дисциплины; он не раз шлепал меня по мягкому месту. Не вдаваясь в подробности, признаю, что пару раз я заслужил порку и не держал на него зла за то, что он так поступил. Не раз получая то же самое, я съежился, услышав крик боли.

Когда миссис Картер вскрикнула после шлепка, я понял, что мистер Картер ударил ее. Последовал еще один шлепок, за ним визг.

Я подошел к машине мистера Картера. Мотор остывал постепенно, а капот был еще горячим; воздух над ним как будто дрожал.

Я стоял рядом с машиной Картеров, когда мистер Картер выбежал из своего дома.

– Какого дьявола тебе здесь надо? – рявкнул он на меня, направляясь к моему дому.

На пороге показалась миссис Картер, но дальше не пошла. Она стояла в дверях, прикладывая к лицу мокрое полотенце. Правый глаз у нее заплыл, распух и слезился. Когда она меня заметила, у нее задрожали губы.

– Не позволяй ему обижать свою мать, – одними губами проговорила она.

Мистер Картер подошел к нашей кухонной двери и замолотил в нее кулаком. Мне показалось странным, что кухонная дверь закрыта. Летом ее открывали ранним утром и не запирали до поздней ночи; только сетчатый экран уберегал дом от насекомых и других существ. Должно быть, мама…

Я разглядел маму у бокового окна. Она смотрела на мистера Картера, который стоял на нашем заднем крыльце.

– Открывай, шлюха проклятая! – заорал он. – Открывай, или я разнесу твою чертову дверь!

Мама молча смотрела на него, не двигаясь с места.

Я направился к дому, но мама вскинула руку вверх, призывая меня оставаться на месте. Я замер, не зная, что делать. Сейчас я понимаю: с моей стороны наивно было думать, будто я что-то могу сделать. Мистер Картер был крупным мужчиной, даже выше отца. Если бы я как-нибудь попытался помешать ему, он бы прихлопнул меня как муху, которая жужжит над головой.

– Думаешь, можешь превратить мою жену в половую тряпку? – Он снова замолотил в дверь. – Я знал, я так и знал, мать твою, ненасытная шлюшка! Я ведь давно вижу, что между вами что-то происходит. Она вечно ошивается в твоем доме! От нее воняет тобой! Уж я-то сразу почуял! Ну, теперь с тебя причитается! Как там говорится – око за око, зуб за зуб? Или, может, лучше выразиться по-простому – сиську за жопу? Хватит, сучка, нагулялась! Теперь плати! Бесплатно ничего не бывает!

Мама отошла от окна.

Миссис Картер у меня за спиной истерически зарыдала.

Мистер Картер развернулся и злобно ткнул в нее пальцем:

– Заткнись, мать твою! – Лицо у него побагровело. На лбу выступил пот. – И не надейся, что я с тобой закончил! Когда разберусь здесь, у нас с тобой будет длинный и тяжелый разговор. Ты уж мне поверь. Когда я покончу с этой потаскушкой, я займусь тобой. Думаешь, тебе сейчас больно? Погоди, пока я вернусь – тебя ждет десерт!

И тут дверь открылась. На порог вышла мама и поманила его пальцем.