Текст книги "Ходячие мертвецы Роберта Киркмана. Нисхождение"

Сидя на крыше фуры рядом со стремянкой, Келвин услышал голос Лилли, перекрывший грохот стрельбы, и вытащил свой «магнум» триста пятьдесят седьмого калибра.

Пистолет, полученный от Боба Стуки, весил как будто целую тонну, держать его было неудобно. Келвин не был ни спортсменом, ни бывшим военным, ни стрелком, (хотя его родной городок в Кентукки и казался раем для любителей пушек всех сортов), но теперь, с наступлением времен Великой скорби, Келвин заставил себя научиться обращаться с оружием.

Он поднял ствол и прицелился в живую кучу обугленной плоти, которая ковыляла в облаке дыма ярдах в ста от него. Он выстрелил. От грохота у него в ушах зазвенело, плечо тряхнуло от отдачи. Мертвец покачнулся, но не упал. Пуля вырвала кусок обгоревшей плоти из груди ходячего и оставила после себя внушительную дыру, сквозь которую пробился лунный свет. В воздух полетели частицы плоти. Такого урона было недостаточно, чтобы убить мертвеца, и Келвин сердито фыркнул.

Вдруг он почувствовал – что-то не так.

– Мер? Милая? – позвал он Мередит.

Всего секунду назад она стояла прямо под ним возле кабины фуры. Келвин уговорил ее надеть его толстую кожаную куртку и высокие ботинки, закрепить манжеты клейкой лентой, а на шею повязать пару арафаток – на тот случай, Боже упаси, если она окажется рядом с ходячим. Всего минуту назад Мередит жаловалась, что лишняя одежда стесняет ее движения, и передавала Келвину патроны, ворча и сетуя на то, что ей не выдали пистолет.

Теперь она пропала.

– О нет, – едва слышно пробормотал Келвин. Он повернулся и осмотрел все тени возле баррикады, скользнул взглядом по западной стене, но увидел лишь других горожан, которые стреляли по приближающемуся стаду. В темноте то и дело мерцали вспышки выстрелов, и все вокруг казалось фрагментом немого фильма, показанным в замедленном темпе. – МЕРЕДИТ!

Келвин быстро спустился по лестнице, спрыгнул на землю и побежал на север, по-прежнему сжимая в правой руке пистолет.

– МЕРЕДИТ!

Он остановился возле баррикады, где стена утыкалась в Каньон-роуд. Чувствуя, как колотится сердце, он повернулся вокруг своей оси, лихорадочно пытаясь думать, как можно скорее искать ответ. Может, она пошла в тоннели под гоночным треком, чтобы быть рядом с детьми? Но почему тогда она ему не сказала? Мередит не могла просто исчезнуть, никому ничего не сообщив, это было не в ее характере. Во рту у Келвина пересохло от паники, по коже побежали мурашки. Что-то явно было не так. Он услышал, как первая взрывчатка вылетела из катапульты Мэттью. Последовавший за этим жуткий грохот едва не свалил его с ног.

На краткое мгновение ночь обратилась в день, и Келвин закричал:

– М-М-МЕР-РЕДИ-И-ИТ!

Мередит Дюпре ковырялась в замке в дальнем северо-западном углу баррикады за гигантским древним дубом, который больше века рос в одиночестве на пересечении улиц маленького городка. Ее никто не видел. В этой части Вудбери все электричество было отключено и фонари не горели, свет давала лишь луна и далекие вспышки ружейных выстрелов и взрывов, так что времени у Мередит было достаточно.

Она работала в темноте, напевая свою колыбельную, сквозь слезы видя замок, который она пыталась сорвать с ручки тонкой двери, похищенной из соседнего «Уолмарта». Дверь была усилена крепкой сеткой и наспех прибита поверх узкого зазора в семифутовой стене. Эта дверь была установлена еще при прежней власти – люди Губернатора навесили ее годом ранее, чтобы использовать в качестве запасного выхода, – и теперь она проржавела, обуглилась и практически намертво пристала к баррикаде.

Руки Мередит не тряслись, хотя она и слышала, как муж зовет ее, перекрикивая грохот стрельбы и взрывов. Она не отвлекалась от двери и методично разламывала замок монтировкой, которую нашла накануне в сарае для инструментов возле заброшенного железнодорожного депо. Женщина была довольно слабой – у нее были широкие бедра, но узкие и хрупкие плечи и плоская грудь, – однако, учитывая важность момента, она вложила в удар все силы до последней капли и в конце концов сбила замок.

Он с тихим стуком упал на землю. Мередит откинула монтировку и попробовала открыть дверь, но та застряла. Мередит пнула ее каблуком ботинка один раз, затем другой и третий, пока дверь не поддалась и не распахнулась настежь.

На мгновение Мередит застыла, увидев непроглядную темноту по другую сторону двери – ночной пейзаж был невероятно красив, – и просто стояла, созерцая.

Затем она подхватила сумку, сделала глубокий вдох и протолкнула тяжелую ношу за дверь – в мерцающую черноту.

Часть 2. Лабиринт

О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец. Смотрите, бодрствуйте, молитесь, ибо не знаете, когда наступит это время.

– Марк 13:32-33

Глава седьмая

По другую сторону баррикады Вудбери, за заброшенной почтой, разграбленной аптекой и ровными рядами обитых алюминием зданий, стоящих вдоль Джонс-Милл-роуд, простирались густые пекановые рощи и исчерченные тропинками леса. В этот ночной час, когда небо было совершенно чистым, а луна невероятно яркой, ландшафт казался первобытным, таинственным, окутанным туманом. То и дело вспыхивали огоньки светлячков, верхушки деревьев покачивались на ветру и уходили за горизонт, силуэтами выделяясь на фоне множества созвездий, усыпающих небо.

Мередит с трудом тащила огромную брезентовую сумку, шагая по темной земле.

Долгое время казалось, что стадо ходячих обошло эту часть города стороной. Выстрелы, крики и хриплые стоны едва фиксировались в сознании Мередит, пока она продвигалась на север. Мередит помнила, как они приехали в Вудбери с этой стороны, помнила, как они миновали озеро, помнила светлячков – они были похожи на волшебную пыль, которую Бог развеял над землей, на испанский мох, с которого то и дело падали искрящиеся капли. Она чувствовала запах стада – запах беды, греха и слабости – и слышала шаркающие шаги у себя за спиной.

Несколько мертвецов заметили ее и пошли на запах, как охотничьи собаки. Кролика уже выманили из норы, и началась погоня: ходячие приближались к ней, от стада откололась немаленькая группа, которая выбрала ее своей жертвой. Она запела и прибавила шаг.

– Тише, малыш мой, засыпай, папа принесет тебе каравай…

Звук ее голоса, который ей самой на фоне выстрелов и взрывов казался совершенно чужим, привлекал все больше и больше мертвецов, которые уходили прочь от города.

Краем глаза Мередит видела их призрачные силуэты, выделявшиеся на фоне яркого света натриевых прожекторов, – почерневшие, пустые оболочки людей, которые медленно поворачивались на ее пение, неуклюже меняли направление и один за другим устремлялись к ней.

Шагая по густой траве пустыря, перешагивая упавшие деревья и крупные камни, Мередит пела все громче:

– Если каравай не захочешь ты, папа принесет яркие цветы!

Ходячие уже двигались единым фронтом, за Мередит ковылял не один десяток мертвецов, но в ночи на их обугленных лицах были видны лишь блестящие глаза. Все шло по плану. Мередит чувствовала, как толпа приближается к ней, и волосы шевелились у нее на затылке. Она повернула на восток и пошла по узкой тропке. Озера за деревьями еще не было видно, но она знала, что оно близко, она чувствовала болотные газы и запахи влаги и плесени, которые перемешивались с жуткой вонью стада, шаркавшего за ней. Мередит слышала их стоны и хрипы, и нестройный хор их голосов подгонял ее. Вглядевшись в густой подлесок, она увидела первые отблески лунного света на спокойной поверхности воды. Она практически выкрикивала слова песни:

– А ЕСЛИ ЦВЕТЫ БУДУТ УВЯДАТЬ, ПАПА ПОЙДЕТ СВЕЧКУ ТЕБЕ ИСКАТЬ!

Она дошла до опушки и спустилась к кромке небольшого полукруглого озера.

Озером его можно было назвать лишь с натяжкой – скорее это был крупный пруд, если уж честно, – но при взгляде на него Мередит вспомнила уединенные водоемы, на которых рыбачил в лесах Восточного Кентукки ее брат Рори. Она посмотрела на север и на юг и увидела кипарисы, склонившиеся к грязной воде, маленькие, поблескивавшие в темноте бухты и старые причалы с брошенными лодками, похожими на потерявшихся домашних питомцев и все еще привязанными к деревянным столбикам в ожидании спортсменов и дружных семейств, которые уже никогда не придут.

Ходячие подходили все ближе, ломая ветки, сотрясая верхушки деревьев и заставляя землю вибрировать, как при тектонических сдвигах. Мередит поняла, что времени осталось очень мало. Она подошла к воде, открыла сумку, запела тише, скорее уже для себя, чем для кусачих, и шагнула в илистую топь.

– А если свеча догорит дотла, папа тогда купит тебе осла…

Главное выбрать момент.

Первая шеренга ходячих вышла из-за деревьев – казалось, у Мередит на глазах рождаются уродливые младенцы. Их обугленные губы шевелились, челюсти клацали в предвкушении скорой трапезы. Некоторые мертвецы уже протягивали обгоревшие, скрюченные руки к стоявшей в воде женщине.

Стоя по колено в грязи, среди темноты и нестерпимой вони, Мередит быстро открыла сумку, в которую были свалены двадцатипятифунтовые снаряды, украденные из арсенала Мэттью – динамитные шашки, обернутые запалами, напоминавшие крупные куски мыла брикеты белого фосфора, приклеенные к зажигательным устройствам, – и стала вытаскивать их. Над прудом висело такое густое облако тумана, что его запах практически заглушал смрад мертвецов, которых становилось все больше. Выходя из леса, они неуклюже спускались по глинистому берегу.

Шаря по дну сумки в поисках зажигалки «Бик», Мередит вспомнила, как давным-давно брат рассказывал ей о том, что метан легко воспламеняется. «Знаешь, некоторые пруды на Зеленой реке можно поджечь, как спиртовку, – объяснял Рори. – Тогда эти болота будут гореть хоть до морковкиного заговенья». Сердце Мередит вдруг забилось чаще. Зажигалки нигде не было.

Первый ходячий с плеском вошел в воду и черной тенью побрел к Мередит. Вонь стала невыносимой, она жгла носовые пазухи, глаза слезились. Мередит лихорадочно искала зажигалку и в конце концов нащупала маленький пластиковый цилиндр. Вытащив его, она тотчас высекла искру.

– Если ослик не будет тебя катать, – тихо бормотала она, толкая сумку на середину пруда, – папа сможет кошку тебе достать.

Первый мертвец догнал Мередит. Она увидела прогнившую обожженную плоть и острые зубы и оступилась, грязные клыки вошли ей в шею. Мередит не оборвала песни. Она продолжила едва слышно шептать слова себе под нос, успокаивая себя, как мать успокаивает ребенка, поправляя холодный компресс у него на лбу.

– А если вдруг кошка убежит, папа купит пчелку, что всегда жужжит…

Подошли другие кусачие, и трапеза началась. Мередит погружалась все глубже в ил. Оглушительный звук – хрипы и стоны, сравнимые по мощи с шумом огромной турбины, – заполнял собой все пространство, пока в ее плоть вонзались почерневшие острые зубы. Мередит чувствовала запах собственной крови, ее металлический привкус, она чувствовала, как жизнь уходит из нее и растворяется в темной, мутной воде. Прогнившие клыки хватали ее за бедра, за плечи, за шею, даже за щеки, они раздирали ее левое глазное яблоко, лишая ее зрения, и картинка дергалась перед глазами. Все тело Мередит пронзало болью, но она не боролась за жизнь.

Взрывчатка отплыла от нее на двадцать футов, брезентовая сумка, внутри которой занималось пламя, начала тонуть и теперь светила мягким светом из-под толщи воды, похожая на китайский фонарик, и лучи разливались по поверхности пруда жидким золотом.

Мередит тихо пела себе под нос, пока ходячие не разодрали ей шею и не вырвали голосовые связки.

– А если та пчелка улетит на луг, папа принесет новенький сюртук.

В последние мгновения жизни – тело Мередит было уже истерзано и погружалось в воду, все чувства исчезли, невыносимая боль сменилась холодной чернотой – она подумала о детях. Она подумала обо всем хорошем, что было в ее жизни, о тихих часах в кругу семьи, об огромной любви, и в этот миг обгорелые трупы окружили ее. Их было не меньше пятидесяти, и они поглощали ее плоть, пуская слюни, разгрызая кости, хрипя и чавкая. К озеру спускались все новые и новые мертвецы. Сотни. Может, целая тысяча, если учитывать те группы, которые еще шли по лесу в сторону водоема.

Мередит пропела последнюю строчку, уже не зная, срываются ли слова с ее губ или она слышит их лишь у себя в голове.

– Но даже если свой сюртук вдруг спалишь, все равно ты будешь лучше всех, малыш.

Яркая вспышка взрыва оборвала последнюю мысль Мередит.

Стало светло как днем, когда три последовательных взрыва сотрясли леса к северо-западу от Вудбери. Последний – самый сильный из всех – выбросил в небо грибовидное облако ослепительно-белого фосфора, которое рассеялось каплями очистительного огня. Во все стороны полетели яркие искры. Мощная взрывная волна выбила стекла, включила сигнализацию автомобилей, сотрясла ограждение шоссе в миле к востоку от города, повалила деревья на десяти квадратных акрах вокруг пруда и уничтожила по крайней мере три сотни оживших мертвецов.

Взрыв был таким внезапным и таким сильным, что его отголоски послышались даже на Девятнадцатом шоссе на востоке, возле Лагранжа на западе, около Пичтри-Сити на севере и в некоторых пригородах Атланты. Однако больше всего он поразил невольного свидетеля, который скрывался среди сосен и могучих дубов, растущих к югу от Вудбери.

Через пару мгновений после того, как в небо взлетел первый огненный шар, раздался грохот, от которого сидевший в чаще леса человек вздрогнул. Это был молодой парень лет двадцати пяти, одетый в высокие ботинки и выцветшую, заплатанную хлопковую рубашку. Со своим диким взглядом, грязным лицом и спутанными волосами он выглядел так, будто остался единственным выжившим.

Он поморщился от шума и света и инстинктивно притаился за поваленными деревьями, возле которых еще теплился его маленький костер. Он бродил по лесам уже около трех недель, искал помощь, не терял надежды и не забывал о том, что вело его. Теперь, впервые за это время, он подумал, что есть и другие, что они смогут помочь ему – и его семье, – и от этой мысли его сердце забилось чаще. Взрывы такой силы редко происходят сами по себе. Тот, кто устроил его, мог стать спасителем, в котором он так отчаянно нуждался. С другой стороны, этот свет среди ночного неба мог обернуться и проклятием.

Стоявшие за этим взрывом люди могли быть посланцами дьявола, которые только и ждали, пока кто-нибудь вроде него не попадется в их сети жестокости и греха.

Он поежился, накинул на истощенное тело потрепанное одеяло, посмотрел на оранжевый огненный столб к северу от себя и задумался, пойти ему на свет…

…или бежать от него, как от чумы.

– НЕТ! БОЖЕ, НЕТ!

Келвин Дюпре лежал на животе недалеко от места взрыва, на краю пустыря, который тянулся вдоль Дроумдери-стрит, и кричал в землю. В затухающем свете взрыва виднелась поднимаемая его дыханием пыль.

Всего несколько минут назад, когда он с ужасом понял, что происходит – когда связал воедино исчезновение взрывчатки, дезертирство жены, неожиданное изменение направления движения стада и призрачное эхо колыбельной Мередит, которое раздавалось над лесом, – он бросился прочь из города, добежал до окраины и почти успел добраться до кромки деревьев. Лилли догнала его и в последнее мгновение перед взрывом успела в один прыжок повалить его на землю. Келвин отчаянно пытался вырваться из ее захвата, но в эту секунду земля содрогнулась и на них посыпались осколки.

Теперь Лилли с трудом села рядом с ним. В ушах так звенело, что она едва слышала его причитания.

– БОЖЕ, БОЖЕ! – кричал он в землю. – МЕРЕДИТ, ГОСПОДИ! НЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТ!

Свет взрыва уже померк и обратился тусклым оранжевым свечением за деревьями. Пахло порохом, горелой проводкой и серой. Несколько уцелевших ходячих, которые ковыляли по пустырю к опушке леса, едва устояли на ногах под действием ударной волны и теперь шатались из стороны в сторону, как закоренелые пьяницы. Келвин поднялся на ноги и бросился туда, где в лесу полыхал огонь.

– Нет, Келвин, стой! СТОЙ! – Лилли вскочила и схватила его за руку. – Ты ничего не изменишь! Там тебя убьют!

Отбившийся от стада ходячий с почерневшей плотью и клацающими челюстями – взрослый, обожженный до неузнаваемости мужчина – простер к Келвину свои скрюченные руки. Келвин покачнулся, попытавшись обойти живой труп, упал на землю, всхлипывая от тоски и страха, и запричитал, что жизнь больше не имеет смысла, а Лилли тем временем вытащила «ругер» из кобуры, вскинула его и дважды быстро выстрелила в голову проклятому мертвецу.

Тот отшатнулся и содрогнулся от выстрелов, верхняя часть его головы отлетела в сторону, а за ней метнулся хвост из мозгового вещества.

Мертвец повалился на землю в пяти футах от Келвина, который скорчился в рыданиях и все бормотал, что Мередит была больна, что этого не должно было произойти, ведь зачем, Боже, зачем? Ходячие наступали со всех сторон. Лилли опустилась на колени рядом с Келвином и хотела дотронуться до его плеча, но в следующую секунду случилось то, что выбило ее из колеи – даже среди жуткой бойни, среди всего этого ужаса, – и Лилли застыла.

Келвин обнял ее и крепко прижал к себе. Он всхлипывал, дрожал и тихо причитал. Сквозь звон в ушах Лилли различала лишь отдельные слова:

– Это было неизбежно, я должен был предвидеть, я должен был догадаться, я мог бы… я мог бы… о Боже, я мог бы все остановить!

– Т-с-с-с-с-с-с-с-с-с, – тихо произнесла Лилли ему на ухо.

Ей было неловко в объятиях Келвина, и она лишь похлопывала его по спине. Краем глаза она видела ходячих, которые появлялись на опушке, выделяясь на фоне затухающего пламени. Нужно было убираться отсюда, иначе они рисковали попасть в ловушку. Но тут ее внимание притупилось, в голову хлынули воспоминания. Она подумала о Джоше, подумала об Остине, и одна мысль о них – о ее прежних любовниках, спасителях, верных товарищах, потерянных навек, – пробудила внутри Лилли сочувствие, даже сострадание. Ее глаза наполнились слезами, и она провела рукой по дрожащей спине несчастного человека, который только что лишился жены.

– Ты не виноват, – прошептала она, – не забывай об этом.

– Только посмотри, что она сделала… Она спасла нас, – выдавил он сквозь всхлипы. Его дыхание обжигало Лилли ухо. – Посмотри, как она… как она ушла.

– Я знаю, – Лилли взяла Келвина за плечи. – Келвин, посмотри на меня. Ты можешь на меня посмотреть?

– Лилли, она не заслуживала такого конца, – простонал он, как будто изнывая от физической боли. – Она никогда никому не желала…

– Эй! – Лилли встряхнула его. – Келвин, посмотри на меня. Посмотри на меня.

– Что? – он взглянул на нее блестящими от слез глазами. – Чего ты от меня хочешь?

– Послушай меня. Нам нужно возвращаться. Их слишком много.

Келвин кивнул.

– Я понимаю, – он вытер глаза и рот и кивнул еще раз. – Я готов, – он поднялся на ноги и потянулся к пистолету. – Пистолет… куда он делся?

Лилли взглянула на группу дымящихся, обугленных трупов, которая подступала все ближе, схватила Келвина за рукав и мягко потянула его за собой.

– Забудь, Келвин, – сказала она. – Забудь… пойдем… скорее.

Третьего приглашения ему не понадобилось.

Остаток ночи и большую часть утра Лилли и остальные жители Вудбери ликвидировали последствия сражения. К счастью, случившиеся в лесу взрывы расправились с большей частью стада и оставили возле баррикады всего около пятидесяти оглушенных ходячих, справиться с которыми не представляло труда. Их можно было по одному расстрелять из снайперских винтовок, но этот процесс затянулся из-за того, что большинству стрелков попросту не хватало тренировки, а у Дэвида Штерна явно был сбит прицел.

К полудню следующего дня они уничтожили практически всех оставшихся кусачих в непосредственной близости от города – Спид прозвал обгорелых мертвецов ходячими головешками к явному неудовольствию Лилли, которая пыталась сохранять спокойствие и проявлять уважение к трагическим событиям ночи, – и в конце концов у стены осталось лишь несколько не пострадавших от огня живых трупов. Лилли отправила целую команду на расчистку местности: используя прямую лопату, прикрепленную к пикапу, нужно было разгрести тела и передвинуть их подальше от города. После обеда они вырыли большую канаву за железнодорожными путями и подготовились к массовому погребению.

В процессе всего этого им удалось сохранить детали предыдущей ночи в тайне от детей Дюпре – по крайней мере, до поры до времени, – им сказали, что мама на задании вместе с другими жителями Вудбери. Келвин попросил Лилли дать ему время, чтобы подумать, как сообщить детям страшную новость.

Ближе к вечеру Келвин, Лилли и Боб устроили короткую и немноголюдную поминальную службу по несчастной женщине, которая совершила такой героический поступок. Они подошли к кромке леса, и Боб внимательно смотрел по сторонам, чтобы ненароком не подпустить слишком близко отбившегося от стада ходячего, пока Келвин говорил о щедрости жены, о ее любви к детям и о ее глубокой, непоколебимой вере.

Стоя в тени огромного дуба, опустив голову и слыша, как зудят вокруг комары, Лилли слушала слова Келвина и поражалась его знанию Священного Писания – он зачитал всю молитву за упокой душ усопших и не выпустил ни слова. Хотя Лилли никогда не питала особенной любви к верующим, теперь она пришла к иному выводу. Возможно, из-за вызывающей мысли о конце света жестокости окружающего ее мира, а может, вопреки ей, она почувствовала глубокое, неугасимое и несколько неожиданное уважение к этому человеку. Он был кроток, добр и тверд – а эти качества в последнее время встречались в людях все реже.

Закончив надгробное слово, Келвин подошел к кромке воронки, образовавшейся при взрыве. Земля была разворочена, повсюду валялись вырванные с корнем деревья и фрагменты человеческих тел, которые все еще дымились на ветру. Келвин склонил голову и несколько минут тихо плакал. Лилли и Боб не мешали ему и почтительно стояли в отдалении на опушке леса.

Наконец Келвин сунул руку в карман и вытащил небольшое украшение.

Стоя в пятидесяти ярдах от него, Лилли разглядела золотое кольцо, возможно обручальное – издалека судить было сложно, – которое Келвин торжественно бросил в центр воронки. Когда он повернулся к воронке спиной и медленно пошел обратно к Бобу и Лилли, на его сухом лице появилось такое выражение, как будто он думал о законченном деле, словно только что перевернул страницу. А еще Лилли разглядела в его чертах облегчение. Быть может, Мередит Дюпре с течением времени стала тяжкой ношей для своего мужа, которая с каждым днем все сильнее тянула его вниз. Быть может, ее душевная болезнь сыграла в этом свою роль, и, каким бы печальным ни оказался ее уход из этого мира, в конце концов, вероятно, все было лишь к лучшему.

– Как ты? – Лилли внимательно взглянула на Келвина, когда он поравнялся с ней.

Он кивнул и вытер глаза.

– Я справлюсь, – ответил он.

– Она была настоящим героем.

И снова кивок и напряженный взгляд.

– Лилли, мне кажется, я готов.

– Готов к чему?

Он посмотрел на нее.

– Готов сказать детям правду.

В тот вечер солнце опускалось все ниже по безоблачному небу, пока не оставило после себя лишь полоску алого сияния на горизонте. После этого его мягкий золотистый свет залил болота и леса Центральной Джорджии, опустившись на них легким пуховым одеялом и будто покрыв все вокруг призрачным янтарем. Повисла такая тишина, что звуки стали распространяться дальше, чем обычно, эхом проносясь над лощинами, долинами и озерами. В этот час жуткие стоны мертвецов доносились с огромного расстояния.

В густой траве под высокими соснами примерно в одиннадцати милях к юго-востоку от Вудбери одинокий человек пытался отогнать хрипы ходячих, закрыв руками уши. Он поморщился. Его мальчишеское лицо было так перепачкано в грязи, что он напоминал трубочиста из какого-нибудь романа Диккенса. Легко возбудимый парень с невероятным количеством нервных тиков и навязчивых привычек, Риз Ли Хоуторн разложил свои скромные припасы на замшелом камне, чтобы в очередной раз провести их учет: швейцарский перочинный нож, половина шоколадки, заранее разделенной на кусочки, револьвер тридцать восьмого калибра с шестью оставшимися в барабане патронами, подписанная Роем Роджерсом фляжка и маленькая Библия Гедеона. Для выживания этого явно было недостаточно. Если ему не удастся в ближайшее время поймать кролика или рыбу, придется еще одну ночь провести на жалком кусочке «Милки Уэя» и нескольких глотках прохладной колодезной воды.

Кого он обманывал? Ему явно было далеко до бойцов из «Дельты» – он был просто необразованным лодырем из окрестностей Джексонвилла. С чего он вдруг решил, что сможет в одиночку спасти свою семью? И почему они послали его – Риза, самого младшего из мужчин, – искать помощь, искать кого-нибудь, кто согласится и сумеет спасти целую группу? О чем они думали? О чем он думал?

Он вздрогнул, когда ветер донес до него новые жуткие стоны – может, это был хор того стада, которое окружило его семью? Хрип мертвецов – особенно десятков мертвецов – заполнял собой все просторы Джорджии, зловещий, нестройный, глухой, как звон бесчисленного множества разбитых церковных колоколов, собирающих людей на адскую черную мессу.

Риз плотнее прижал руки к ушам в попытке отгородиться от этого звука. Нужно было идти дальше. Ему казалось, что он застрял в этих зарослях хвоща и можжевельника. Если бы только он мог понять, как дойти туда, где прошлой ночью мелькнула вспышка!

Взрыв был устроен специально, а значит, где-то там были люди, а значит, они могли помочь, могли даже спасти его семью. Если бы только он сумел сориентироваться на местности! Он посмотрел на небо. В сияющей синеве уже виднелся бледный силуэт луны. Вот-вот должны были появиться звезды.

Риз моргнул – на него вдруг снизошло озарение, которое пронизало все его существо. Ну конечно же… звезды. Он вспомнил, что прошлой ночью было ясно, и заметил, что и сейчас на небе ни облачка, а потом взглянул на обертку шоколадки. Он смотрел на нее и смотрел, пока понимание разливалось по его жилам, подобно потоку крови: «Милки Уэй». «Млечный Путь».

Полярная звезда входила в созвездие Большой Медведицы в галактике Млечный Путь – уж это-то он помнил со школьной скамьи, – а это означало, что ему просто нужно было идти под девяносто градусов к ее направлению, туда, где был запад… или как-то так.

Он принялся складывать свои скромные пожитки, даже не догадываясь, что по лесу менее чем в сотне ярдов от него теперь двигалось семь темных фигур.

– Ребята, у меня для вас печальные новости, – сказал Келвин детям, закрыв дверь в один из кабинетов ратуши Вудбери.

Трое детей сидели на потертом диване, придвинутом к заколоченным окнам. На полках небольшого книжного шкафа, который стоял рядом, лежали детские книги и настольные игры, у противоположной стены разместилось кресло-качалка. Мебель принесли, чтобы комната стала более уютной – Лилли временно выделила второй этаж ратуши в распоряжение Дюпре, – и Мередит попыталась сделать комнаты более удобными для жизни. Теперь отец семейства шагал из стороны в сторону перед своими детьми, засунув руки в карманы грязных брюк.

– Мягко сообщить об этом не получится, поэтому я просто скажу… Ваша мама… что ж, она теперь на небесах вместе с Господом.

– Что?! – воскликнул Томми Дюпре и поморщился, как будто почувствовав неприятный запах. – О чем ты?

Келвин болезненно вздохнул и медленно кивнул сыну.

– Ночью ваша мама столкнулась с ходячими и погибла, – он посмотрел на младших. – Ваша мама вчера пожертвовала собой, и теперь она на небе.

Ненадолго повисла тягостная тишина, в которой дети осознавали слова Келвина. Все надежды младших тотчас рухнули: девятилетняя Беттани смотрела на отца так, словно мир рушился у нее перед глазами. Ее милое личико исказилось от боли, слезы сами потекли по щекам. Пятилетний Лукас сделал отважную попытку быть сильным рядом со старшим братом, но его нижняя губа все равно отчаянно задрожала, а огромные блестящие глаза наполнились слезами. Один Томми отреагировал сложной комбинацией жестов и выражений. Келвин точно не знал, что было известно сыну о состоянии матери, но теперь мальчишка отошел в дальний угол комнаты, сжал руки в кулаки и уставился в стену. Его губы были так плотно сжаты, что казались одной тонкой линией, проведенной карандашом. Вдруг, моргнув, он обвел глазами комнату, как будто надеясь, что кто-нибудь вдруг выпрыгнет из-за шкафа и воскликнет: «С первым апреля!». Наконец он взглянул на отца, угрюмо нахмурив брови. На его лице был написан упрек.

– Пап, что случилось? – с трудом спросил он.

Келвин опустил глаза. Плач младших нарастал, сначала постепенно – всхлипы, прерывистые вздохи, – а затем Беттани зарыдала. Келвин не мог оторвать глаз от своих высоких ботинок, от тех самых забрызганных краской «Тимберлендов» со стальным носком, которые служили ему целых пятнадцать лет, пока он работал подрядчиком в Фейетвилле, в штате Алабама. Теперь на ботинках среди капель серой краски виднелись и бордовые брызги крови.

– Она помогала со взрывчаткой, которую мы использовали, чтобы отогнать стадо, и подошла слишком близко к… у нее случилось… у нее случилось столкновение с… она… она не смогла… а, к черту!

Келвин посмотрел на младших детей, а затем повернулся к старшему сыну. Сжав кулаки, выставив вперед подбородок и скрипя зубами, Томми прожигал Келвина глазами, как это делают только подростки, в крови которых бурлят гормоны. Что было делать Келвину? Солгать сыну? О таком важном? Попытавшись отбросить боль и утерев глаза, Келвин подошел к креслу-качалке. Он со вздохом опустился в него, чувствуя, как весь вес мира лег ему на плечи.

– Ладно… Я скажу правду, – произнес он и посмотрел на каждого из детей по очереди. Он смотрел на них с отцовской любовью и понимал при этом, что хорошие отцы не бросают детей в беде. – Правда в том, что ваша мама была героем.

– Ее укусили? – сквозь всхлипы спросила Беттани, сжимая руками подол юбки. – Эти ходячие съели ее?

– Нет, нет, нет… милая, все было не так, – Келвин подался вперед, осторожно снял детей с дивана, подвел их к креслу-качалке и усадил к себе на колени. – Все было совсем наоборот. Вашу маму не кусали, – он ласково обнял детей за плечи. – Ваша мама задала жару этим монстрам. Она спасла этот город. Она спасла жизнь каждому мужчине, каждой женщине и каждому ребенку в этом городе.

Дети кивали, глотая слезы и внимательно слушая правдивый рассказ Келвина.

– Она сделала невероятное. Она взяла динамит и отвела ходячих в сторону от города, а когда все они оказались в одном месте на безопасном расстоянии от баррикады, она взорвала этих мерзавцев, – голос Келвина сорвался, его вдруг обуяла скорбь. Он заплакал. – Она… она взорвала их… и… и спасла нас всех. Вот так. Она спасла этот город. Ваша мама. Она герой и всегда будет героем. Может, однажды ей даже поставят памятник, – его всхлипы уступили место истерическому смеху. – Что скажете? Памятник вашей маме рядом с памятником генералу Роберту Ли!