Текст книги "Волк в овечьем стаде"

– Луиза хорошо себя чувствует, – ответила она, но, судя по тону, дела обстояли иначе. – Если бы ее прекратили теребить, она могла бы забыть. Возможно, этот ужас догонит ее лет через десять или двадцать, когда она выйдет замуж и заимеет детей, но на данный момент она в порядке. Она не понимает, что случилось. Все для нее внове, она не знает, что это было ужасно. Если бы мне удалось оградить ее от опеки родителей, она была бы в безопасности.

– Что ты имеешь в виду?

Она сурово посмотрела на меня, как будто я тоже угрожал ее подопечной.

– Эти дети уязвимы с трех сторон. Во-первых, похититель. Затем родители. Это самое важное. Ребенок может забыть о случившемся, но ему не избавиться от реакции мамы и папы, когда те узнали правду.

– Например?

– Например, ему не поверили. Это самое худшее. После случившегося ребенок начинает нервничать, пугается, подозревает что-то дурное, поэтому кидается к людям, на которых может положиться. И тут многие родители, уверяю тебя, не хотят верить в это, считают, что ребенок фантазирует, они говорят ему, что он лжет, и ребенок остается один на один со своим горем, раз папа и мама не взяли его под защиту, не обняли, не сказали, что такого больше не случится. И ребенок думает, что такое может повториться.

– А третья сторона? – спросил я.

– Мы. Система. Если родители все-таки поверили хотя бы наполовину, то они обращаются в полицию. Ребенок, увидев полицейских в доме, решает, что совершил нечто ужасное. Девочка, скажем, может подумать, что ее пришли арестовывать. Затем ее ведут к врачу, который раздевает ее и лезет внутрь с лампочкой, и, черт побери, это самое худшее, хуже того, что произошло с хорошим дядей на лугу или в номере гостиницы. Затем она попадает в руки обвинения, и слащавая сука вроде меня набивается ей в друзья, хотя использует ее только до тех пор, пока она нам нужна, и не днем больше. Иногда я думаю, что мы – хуже всего. Ты и я, вся судебная система.

Глубоко затянувшись, она закурила.

– Тебе нужен отпуск, Кэрен? – спокойно спросил я, стараясь не обидеть ее.

Она засмеялась.

– Мне нужна волшебная палочка. Я хочу изменить мир.

Я понял, что трудно в этом деле выдвинуть обвинение. Остин тоже знал это. К счастью, его клиент собирался признать себя виновным.

– Мне надо встретиться со всеми родителями, – сказал я. – Не хотелось бы, чтобы они подумали, будто дело замнут. Им надо все объяснить. А то газетчики уже расстарались.

Кэрен округлила глаза.

– Будь вежлив с ними, – предупредила она. – Дети в нормальном состоянии, по крайней мере пока. А вот родители не находят себе места.

Я встретился с каждой парой отдельно и раскрыл наши карты. Не было заметно, чтобы родители особо переживали. Я убеждал их, что следует избежать такой травмы, как суд. Родители Кевина опередили меня.

– Да, – заявил мистер Поллард, кивая головой. – Мы понимаем. Не беспокойтесь на наш счет.

Это был отец Кевина, грузный мужчина с большими черными усами и натруженными руками. Шестилетний Кевин тихонько сидел рядом с ним, мать – по другую сторону. Иногда, будто вспомнив о его присутствии, она брала сына за руку. Все остальное время она мяла в руках платок.

Что-то меня насторожило в мистере Полларде, хотя его быстрое согласие на обвинение без суда облегчило нам жизнь. Я принялся рассматривать Кевина, худенького мальчугана со светлыми глазами, столь необычными для его темной масти. Надо думать, Кевину поднадоело пристальное внимание взрослых, скрытое за притворной улыбкой. Он уставился в пол, чтобы не встречаться со мной взглядом.

– Кевин. – Он не поднял глаз. – Ты понимаешь, о чем идет речь? Этот человек отправится в тюрьму, далеко от тебя, и тебе не придется больше никому рассказывать, что случилось. Тебе это подходит?

– Он все понимает, – вмешался его отец, – мы разговаривали с ним об этом. Он будет рад все забыть. Не беспокойтесь о Кевине, – твердо добавил он.

Это меня и беспокоило. Желание мистера Полларда не тревожить нас. Мне и раньше случалось встречаться с подобной реакцией пострадавших, но чаще они взывали к справедливости, требовали больше того, что было в моих силах. В мою голову закралось подозрение, что мистер Поллард решился на самосуд. В его силах было выпустить дух из Криса Дениса за несколько минут.

– Ты согласен? – повторил я, обращаясь к Кевину, моя настойчивость больше предназначалась ему, чем его отцу. Глядя неотрывно на мальчика, я хранил молчание, пока Кевин не взглянул на меня. Его глаза были полны слез.

Он старался, чтобы его голос не дрожал, поэтому говорил полушепотом:

– Да. – Его глаза остановились на мне. Его что-то тревожило. Мне следовало пообщаться с ним наедине. Он выглядел так, словно все еще находился в руках похитителей и его окружали враждебные ему люди.

– Да, – повторил он более внятно. – Я этого хочу. Не давать показаний в суде. Если он будет далеко от меня.

– Можешь быть уверен, – подтвердил я. Кевин снова опустил глаза. – Кэрен, почему бы вам с Кевином не пойти поиграть, может, он хочет попить?

Кэрен, похоже, была рада увести малыша, и Кевин пошел с ней без колебаний. Кэрен повернулась у двери, окинула обоих родителей суровым взглядом и посмотрела на меня. Я кивнул, и она ушла с Кевином.

Мистер и миссис Поллард смотрели на меня. Никто из них не сделал попытки занять освободившееся между ними место.

– Нам повезло, – сказал я, – что похищение не сопровождалось насилием и не было длительным.

Не стоило так говорить. Я вовсе не имел в виду, что происшествие не стоит внимания, но Кевин не настолько пострадал, как можно было предположить в такой ситуации.

– Это жестоко, но могло быть куда хуже. Думаю, Кевин сможет забыть случившееся. Если это будет его мучить, вам стоит связаться с нами, и мы предоставим вам консультанта. У нас есть хорошие специалисты. К сожалению, состав преступления не предполагает серьезного приговора для этого человека. Самое большее – двадцать лет я могу потребовать, приложив все усилия и использовав показания Кевина в суде.

Стив Поллард кивал в такт моим словам. Я вдруг почувствовал раздражение от его поддержки.

– В случае, если преступник признает себя виновным сам, мы добьемся почти такого же результата, – продолжал я монотонно. – Лет пятнадцать ему обеспечено. Я понимаю, что вас это вряд ли удовлетворит, но…

– Нет, вполне, – вставил Поллард. – Мы не будем протестовать.

– Это ваше право. – Я ощутил облегчение. – За вами последнее слово. Миссис Поллард?

– Что? – Она выглядела застигнутой врасплох, как будто забыла, о чем речь. Она постаралась взять себя в руки. Странно, но супруги даже не обменялись взглядами. Поллард вдруг напрягся, рельефно проступили мышцы на шее, как будто он стиснул челюсти. Его жена сидела недвижно, словно муж удерживал ее за руку.

– Вы поняли все, что я сказал?

– Да, – поспешно проговорила она. – Да, так будет лучше. Для Кевина. Мы не хотим, чтобы он… участвовал в этом.

Я добился от них желаемого, но общего языка мы с ними не нашли; мне хотелось, чтобы они поскорее покинули мой кабинет, но внутренне я противился этому. Оставалось надеяться, что Кэрен достигнет взаимопонимания с Кевином.

– Ты считаешь, что паренек справится? – спросил я ее несколькими минутами позже, когда чета Поллард наконец покинула нас.

– Кевин? – переспросила она и пожала плечами. – Что хорошего его может ждать?

Интересно было наблюдать за Кэрен, когда она сидела с нами в комнате. Она была спокойна и вежлива в присутствии ребенка, но ее лицо, видневшееся из-за спины Кевина и его родителей, явственно выражало несогласие – ее мятежной душе мир казался несправедливым.

– Надеюсь, тебя не ввела в заблуждение семейная идиллия? – сказала она, когда мы остались одни. – Это их первая встреча за год. Родители разведены.

А, вот оно что. Теперь все ясно. Я почувствовал облегчение.

– Поразительно, – произнес я. – Они показались мне благополучной семьей.

– Этому мальчику понадобится помощь, – ответила Кэрен. – Они даже не удосужились развестись юридически, поэтому отец не обязан выплачивать алименты или регулярно общаться с ребенком. Он заходит, когда ему вздумается, а с тех пор, как Кевин провел ночь с чужим мужчиной, отец не часто там появляется. Ты видел его – он убежден в том, что ребенок будет ему обузой, а не поддержкой. Теперь он исполняет свой долг, но, как только все кончится, он оттолкнет Кевина, как придорожный камень. И Кевин знает это. Он умнее своих родителей и понимает, что его отец не хочет иметь с ним ничего общего. Ты еще увидишь Кевина в этих стенах. Лет через девять-десять. Посмотришь. Надеюсь, его обвинят только в убийстве папаши, и буду свидетельствовать в его пользу.

Я кивнул. Разговор с четой Поллард был самым тяжелым и самым легким одновременно. У меня были письменные соглашения со всеми родителями. Всем нам, включая защиту, было на руку, чтобы дело прошло без шума.

– Давай покончим с этим, – внезапно сказал я, – соберем все показания и поторопимся с обвинением. – Помолчав, я добавил: – Чего ты от меня хочешь? В моей воле обвинить того, кто уже что-то совершил. Все остальные должны сами решать свои проблемы. Я ответственен за происходящее в мире не более тебя, Кэрен. – Я выпалил тираду жестче, чем хотел.

Когда все устремлены к одному, препятствия устраняются быстро. Я передал дело судье Хернандесу на той же неделе, и час спустя получил три обвинительных акта. Мы с Остином заглянули к нему, чтобы оговорить ход разбирательства, и судья с удовольствием пошел нам навстречу. Мы назначили суд за неделю до Дня независимости.

Единственной неожиданностью стал звонок от миссис Поллард. Она говорила взахлеб, как будто боялась, что отнимает у меня время или что кто-то войдет и вырвет трубку у нее из рук.

– Я знаю, что нам не надо приходить в суд и что это будет закрытое заседание, но мне хотелось узнать, можно ли нам все-таки присутствовать. Кевину и мне. Просто посмотреть. Мне кажется, Кевину поможет, если он увидит этого типа в наручниках. Он все еще… Иногда мне приходится спать с ним вместе. Он…

Это меня не касалось.

– Конечно, – сказал я. – Можете прийти. Но вы действительно думаете…

– Кевин не будет находиться от него близко, не так ли? Я никогда не была в суде. – Она сказала это извиняющимся током, как будто призналась, что не закончила школу.

– Нет, мадам. Вы с Кевином будете сидеть среди публики, за перегородкой, а обвиняемого введут через боковую дверь. Это не слишком близко.

– Хорошо. Тогда мы придем.

Мне хотелось спросить, будет ли с ними отец Кевина, но мой тон выдал бы, что я знаю о несогласии в их семье. Пусть думают, что смогли всех одурачить.

В день судебного заседания мы собрались по двое, будто на подпольное собрание. Судья Хернандес любезно предоставил нам будний день, свободный от других мероприятий. Жарким летним днем здание было почти безлюдно. Мои шаги отдавались эхом на лестнице.

Перед залом судебных заседаний на третьем этаже собралось несколько репортеров. Мы не держали процесс в секрете, наоборот, освещение события входило в наши планы. Это было частью предвыборной кампании, и мне пришлось ответить на пару вопросов: «Да, Джим, я могу уделить минуту, чтобы заверить твоих зрителей, что я собираюсь судить справедливо и служить людям…» – лучше не придумаешь для криминальных новостей. Зрителей не было. Процесс не представлял интереса для любопытствующих. Не было и намека на борьбу, которая обычно разворачивалась в суде. Я надеялся, что все пройдет гладко.

На полпути я заметил слева темноволосую макушку, которая едва доставала до спинки кресла. Рядом, развернувшись в мою сторону, сидела миссис Поллард. На ее лице ничего не отражалось. Кэрен сидела рядом, на всякий случай. Мужа не было.

Я мрачно кивнул им, проходя мимо, подумав, что не стоит афишировать их присутствие. Когда я миновал их, другой человек привлек мое внимание. Я прибавил шагу, когда он повернулся в мою сторону.

– Элиот! – Я пожал ему руку. – Не знал, что ты придешь.

– Просто искал тебя, – тихо ответил он.

Мы немного поговорили, и я вспомнил, что мы находимся в уголовном суде, где Элиот столько раз выступал на стороне обвинения. Интересно, как Элиот воспринимал происходящее со стороны?

Появилась Бекки Ширтхарт. Как главный судебный прокурор, именно она должна была предъявить обвинение. Она выглядела довольно уверенно. Это дело напрямую ее не касалось, просто формальность, ей не о чем было беспокоиться. Но я вспомнил то время, когда она только пришла в прокуратуру, а я еще был юристом от защиты, и потом, когда я стал ее начальником, а у нее уже была репутация непреклонного обвинителя, который продумывает каждую деталь. Она стала профессионалом и свободно чувствовала себя в зале суда. Бекки была одета по-летнему, в длинном легком платье вместо делового костюма. Ее каштановые волосы, падавшие на плечи, не много выгорели на солнце. Впервые я заметил, что глаза у нее карие, с легким неуловимым оттенком, который менялся в зависимости от того, откуда падал свет.

Я представил ее Элиоту. Бекки была не промах, этим она выгодно отличалась от моих молодых помощников и хорошо знала историю. Она моментально догадалась, кто перед ней, и не стала делать вид, будто Элиот частное лицо, случайно оказавшееся в зале суда. Элиот, который был одного роста с Бекки, рядом с ней казался старше своих лет, несмотря на стройную фигуру и великолепный загар. Он посмешил нас рассказом о некоем судье, с которым ему пришлось столкнуться в должности окружного прокурора.

Я смотрел через плечо Бекки на публику. Кевин изменился в лице, видимо, что-то произошло. Он вдруг сжался в кресле. Кэрен склонилась к нему.

По проходу шел Остин Пейли, вертя головой в разные стороны, довольный тем, что обнаружил в зале мало народу. Этот процесс не принесет ему лавров, поэтому не было резона, чтобы многие знали о его участии. Он замедлил шаг, поравнявшись с двумя женщинами и Кевином, бросил на них неодобрительный взгляд и поспешил в нашу сторону. Он сделал вид, что не замечает Элиота и меня. И тут Крис Девис вошел в зал через боковую дверь и занял место подсудимого.

Он был одет в тюремную робу белого цвета, руки скованы наручниками. Они, похоже, тянули его руки вниз, обнажая внутреннюю незагорелую сторону, дряблые мышцы.

Он даже не побрился перед судом. Теперь он выглядел на пятнадцать лет старше, чем в прошлый раз. Глаза покраснели, нос утончился, так что казалось, он с трудом пропускает воздух, а волосы были гладкими и редкими. В тюремных штанах его тонкие ноги выглядели ужасающе костлявыми.

Я снова посмотрел на Кевина. Никогда не видел, чтобы кто-то так пугался при виде заключенного, но Кевин явно боялся. Кэрен и мать обняли его, но мальчик казался потерянным в незнакомом месте. Он поднял к лицу левую руку, так что видны были только глаза.

– Ты должен был меня предупредить, что будут зрители, – бросил Остин резко.

– Мать решила, что для мальчика так будет лучше, – спокойно ответил я.

– Будем надеяться, что так будет лучше для всех нас, – сказал Остин. – Привет, Элиот.

– Остин, как странно видеть тебя здесь.

– И тебя, – отпарировал Остин. – Просто хочу убедиться, что мой клиент доволен.

Он подошел к обвиняемому, чтобы обговорить детали, Элиот занял свое место, а мы с Бекки снова принялись за обсуждение выдвигаемого обвинения. Судья Хернандес заставил нас всех ждать. Я смотрел то на Криса Девиса, то на Кевина. Обвиняемый ни разу не взглянул на мальчика. Он не сделал ничего пугающего, но Кевин так и не мог успокоиться. Он уставился на скамью подсудимых, где сидел Девис со своим адвокатом. Вид обвиняемого, наверное, поверг его в смятение. Девис и сам выглядел уничтоженным и беспомощным. Невозможно было представить, чтобы Кевин приблизился к этому мужчине.

Наконец вошел судья Хернандес, мужчина средних лет и более чем средних размеров, и все мы в разных концах зала поднялись со своих мест, чтобы поприветствовать его.

– Штат Техас против Кристофера Девиса, – объявил судья.

– Обвинение готово, – сказал я.

Бекки встала и подошла к судье, чтобы представить стороны.

– Обвиняемый тоже готов, ваша честь, – сказал Остин официальным тоном, как того требовали обстоятельства. Он подвел своего подзащитного к судье и поставил между собой и Бекки.

– Готово ли соглашение? – спросил судья Хернандес.

После того как Бекки прочла все пункты и Остин подтвердил, что согласен, я отошел в сторону, чтобы лучше видеть обвиняемого. Это позволяло мне время от времени поглядывать на Кевина. Началось чтение обвинения – ритуал, который я подготавливал или проводил тысячи раз, пока это не потеряло не только смысл, но и реальность. Но испуганное лицо Кевина Полларда оживляло судебное разбирательство. Оно должно было закончиться через десять минут. Кевину, видимо, было этого недостаточно.

Обвиняемому тоже требовалось больше времени. Я заметил, как Крис Девис жмется в стороне, отстраняясь от Остина. Остину пришлось взять его за руку. Девис ожидал приговора. Он, наверное, вплоть до этого момента втайне надеялся выйти на свободу, даже после своего согласия на пятнадцать лет заключения. Я видел многих обвиняемых, слышал их выступления. Многие из них верят до последнего, что, когда придет время, они смогут что-то сказать или на их лицах появится такое выражение, что отвратит гнев правосудия и вызовет у судьи сострадание.

Признание своей вины наряду с тем, что давало единственную возможность подсудимому заработать более легкий приговор, также отбирало право оправдаться. Это означало, что присяжные услышат только детали обвинения, но не смягчающие обстоятельства. Обвиняемый теряет шанс разбудить к себе симпатию, заставить людей убедиться, что все произошло случайно, что он стал жертвой обстоятельств, как и все остальные. Иногда я замечал, как они меняются в лице от желания высказаться.

Теперь у Криса Девиса было такое лицо. Я даже подумал, что охраннику придется удерживать его. Возможно, что именно нервозность Девиса так пугала Кевина. Девис действительно выглядел как человек, собирающийся сбежать. Я направился к местам для публики, чтобы находиться рядом с Кевином. Я наклонился и положил руку ему на плечо, только на минуту, а затем выпрямился, стараясь по возможности выглядеть полным решимости защищать мальчика. Черт бы побрал его отца.

Все должно было закончиться через несколько минут, трудно помешать процедуре добровольного признания. Однако Крис Девис нашел способ сделать это.

– Вы понимаете, – говорил ему судья, – что, соглашаясь признать себя виновным, вы отказываетесь от права быть судимым присяжными?

Девис что-то пробормотал, должно быть соглашаясь.

– Очень хорошо, – сказал судья Хернандес. – Вы признаете себя виновным?

Я не слышал, что тот ответил. Но воцарилась тишина. Остин посмотрел на клиента. Бекки обернулась в мою сторону.

– Что? – переспросил судья.

– Нет, – ответил Крис Девис отчетливо, явно повторяя. Он замотал головой. Затем сказал «нет» негромко, но твердо.

Судья Хернандес выглядел недовольным, как будто подозревал, что его обвели вокруг пальца.

– Вы имеете в виду, не виновен? – спросил он низким, суровым голосом.

– Нет – вот все, что ответил Крис Девис. – Нет, нет, не виновен. – Он замотал головой и никак не мог остановиться.

– Минуту, пожалуйста, ваша честь.

Остин отвел подзащитного в сторону и начал что-то говорить с заметно возрастающей злостью. Девис продолжал мотать головой. Рука Остина поднялась, как будто он хотел ударить своего клиента. Крис Девис опустил голову, он не мог смотреть на Остина. Должна быть, он все еще повторял свое «нет, нет, нет», как заклинание.

– Трус, – прошептала стоящая рядом со мной Бекки. – Отправь его обратно в тюрьму, повтори процедуру через месяц, тогда он согласится с обвинением.

– Ну, черт, – произнес кто-то по другую сторону от меня. Мы с Бекки в удивлении обернулись и увидели Элиота Куинна, казалось, он присоединился к нашему разговору, но его взгляд был направлен в другую сторону зала, на непокорного обвиняемого.

Когда Элиот понял, что мы слышали, он повернулся к нам.

– Прости, Марк, – сказал он. – Это я втянул тебя. Я позабочусь об этом. Возможно, эта молодая леди права. – Он посмотрел на Бекки более чем холодным взглядом. – Дай ему время, он согласится с обвинением.

– Нет проблем, Элиот, это даст мне шанс провести обвинение в суде. Для выборов это будет даже лучше. – Ни Бекки, ни Элиот не поняли, что я шучу, потому что они не знали, что мой помощник советовал мне сделать именно это. Они восприняли это серьезно. Элиот, казалось, забеспокоился, начал было говорить, но затем решил попрощаться.

– Я разберусь, – сказал он на прощание.

– Интересно, буду ли я такой? – спросила Бекки, смотря ему вслед. – Буду ли все еще хотеть выполнять обязанности прокурора после отставки?

– Не знаю. А сейчас насчет желания? Не хотела бы быть обвинителем этого парня?

Она повернулась, чтобы посмотреть на Криса Девиса. На мой взгляд, он не выглядел человеком, которого хотелось обвинять. Похоже, он был готов сам сдаться через день-два. Но во взгляде Бекки не было симпатии. Она будто видела преступление своими глазами.

Умение воссоздать страшную картину преступления, располагая фактами малозначительными, – качество, редкое не только для обвинителя. Дела мелькают перед глазами так быстро, что лишь успеваешь выхватить из текста обвинения основные события: оскорбление, оружие, боль, страх – итого тридцать лет заключения, но не расцениваешь их как нечто реальное. Но Бекки, похоже, принимала все близко к сердцу. Она смягчилась лишь, посмотрев на мальчика, прижавшегося к матери.

– Конечно, – сказала Бекки, – я возьмусь за это.

– Ты когда-нибудь раньше вела дело о сексуальном насилии над детьми?

– Я была помощником прокурора на двух или трех, – сказала Бекки.

– Тогда ты знаешь, что должна полностью завоевать доверие мальчика. Думаешь, у тебя получится?

Она ответила, но неубедительно:

– Дети меня любят.

Я слегка дотронулся до ее руки и пошел по проходу.

– Все в порядке? – спросил я, и Кэрен ответила:

– Да. – Но ее многозначительный взгляд говорил об обратном.

– Что происходит? – заволновалась миссис Поллард. Я больше смотрел на Кевина, чем на нее, поэтому вздрогнул, когда она подалась ко мне и схватила меня за руку.

– Подсудимый не хочет признать себя виновным, – сказал я так, будто это не было для меня неожиданностью.

– Они его не отпустят? – Она дернула меня за рукав, затем, заметив, что ведет себя бестактно, отпустила.

– Нет, нет, – убежденно сказал я, отвечая на ее вопрос, но обращался я к Кевину и смотрел на него. Он казался совсем маленьким, его била дрожь. «Господи, – подумал я, – что с ним сделал Крис Девис?»

– Он вредит сам себе, – продолжал я. – Сейчас он отправится обратно в камеру и, после того как пораскинет мозгами, возможно, попросит повторить процесс и признает себя виновным. А если нет, я буду представлять обвинение против него в суде и мы рассмотрим каждое дело в отдельности, так что приговоры будут накладываться один на другой и он сядет в тюрьму на гораздо больший срок.

– Кевин. – Возможно, это была ошибка. Я не детский психолог. Но мне хотелось приобщить его, не вести разговор помимо мальчика, словно он неживой. Я присел на корточки, чтобы мое лицо было на уровне его. – Как ты думаешь, ты сможешь сесть вон там и рассказать, что с тобой произошло? Не сегодня, – заверил я его, – но когда-нибудь, если нам понадобится, чтобы ты это сделал? Мы потренируемся с тобой, ты будешь знать, что говорить. Ты сможешь это сделать, Кевин?

Обращение к мальчику, как я и думал, заставило его сесть прямее, а не сжиматься от страха.

– Да, – прошептал он.

– Хорошо.

Его матери я сказал:

– До этого может не дойти, но мне надо знать. Кевин будет нашим лучшим свидетелем.

Когда я поднялся, то понял, что сегодняшняя процедура не состоялась. Остин Пейли развел руками и отошел от своего клиента. Судья уже ушел. Остин что-то сказал Бекки, затем посмотрел на меня и запнулся. Он словно не хотел приближаться ко мне. Но потом взял себя в руки, как будто надо было загладить вину перед тем, с кем он поступил нечестно, и пошел по проходу. Он бросил взгляд на маленькую группу рядом со мной. Подойдя ко мне, он взял меня за руку и повлек дальше к двери.

– Извини, Марк. Я понятия не имел, что втягиваю тебя в такое неудачное мероприятие.

«Вы с Элиотом слишком долго не работали в суде, – подумал я. – Отказ от признания – не слишком важное дело, это случается постоянно».

– Я организую судебное разбирательство, – сказал я.

Остин выглядел расстроенным, но не возражал.

– Может быть, это выход. Но мы постараемся что-нибудь сделать. Я тебе позвоню.

Он оглянулся, как будто все это причинило ему боль, и поспешно вышел. Помещение опустело. Охранник повел обвиняемого через боковую дверь по скрытому коридору к тюремной машине. Миссис Поллард и Кевин подошли ко мне. Я постарался снова успокоить ее, сказав, что буду держать в курсе дела, когда две маленькие ручонки ухватились за мои и притянули меня вниз. Кевин был одет в черные брюки, белую рубашку с коротким рукавом и зеленый галстук, что делало его еще более несчастным. Его одели для особого случая, но не сделали того, чего он хотел.

Мое лицо было лишь в нескольких дюймах от него. Впервые я был так близко, чтобы заметить какое-то движение в его лице. Он крепко держал меня за руку.

– Не пускайте его в мой дом, – попросил он.

– Он не приблизится к тебе, Кевин. Я обещаю.

Он еще с минуту удерживал мои руки и неотрывно смотрел на меня, пока моя искренность не убедила его.

Он ухватился за руку матери, и они медленно вышли из зала.

Передо мной выросла журналистка по имени Дженни Лорд. Она затараторила без предисловий:

– Если дело передадут в суд присяжных, вы сами будете обвинителем?

Я указал жестом на Бекки.

– Если позволит время, – официально ответил я.

– Ну же, Марк, ты можешь дать мне ответ поинтересней.

Я посмотрел на Дженни, вспомнив время, когда мы смеялись над судебной процедурой в коридорах Дворца правосудия.

– Нехорошо с твоей стороны скрывать от меня правду. Разве ты забыл о нашей дружбе? – сказала она, вооружаясь блокнотом и ручкой.

– Хорошо, – ответил я, принимая вызов, как мальчишка. – Так. С тех пор как я стал окружным прокурором, я лично вел дела с двумя приговорами к смертной казни, двумя пожизненными заключениями и другими обвинениями, потянувшими на сто лет в тюрьме. Я не боюсь представлять обвинение в суде. Но… – я посмотрел на Бекки, – у меня есть великолепные коллеги, специалисты в своем деле. Если этот обвиняемый настолько глуп, что будет настаивать на суде присяжных, ему будет противостоять грозная команда обвинителей, которая отправит его в тюрьму.

Она закончила писать и взглянула на меня вопросительно.

– И все?

– Хорошо, а как насчет этого? – Я понизил голос. – Мы уничтожим этого парня. Мы заставим его пожалеть, что он родился на свет.

– О, вот это отлично, – откликнулась Дженни, торопливо конспектируя.

Бекки смотрела на меня, стараясь сохранять беспристрастие. Ей это не очень хорошо удавалось. Я вспомнил, как упрекнул ее, что она без предупреждения посадила подзащитную рядом с собой во время суда. «Знаю», – сказала тогда Бекки. Она понимала, что должна была согласовать свои действия, но не сделала этого. Бекки была самой послушной из всех моих подчиненных, но не в суде.

Я вышел вместе с ней.

– Я хочу разобраться в этом деле, – сказал я. – Не хочешь присоединиться ко мне?

– Означает ли это, что я и есть тот грозный обвинитель, которому предстоит уничтожить этого парня?

– Если хорошенько попросишь, – ответил я.