Текст книги "Этот прекрасный сон"

– То есть, – скептически произнесла Деб, – его упругая задница тут совершенно ни при чем?

– А почему мы все еще здесь? Мне нужно скорее добраться до дома и решить, что я, черт возьми, завтра надену.

– Зачем? Ты ведь его продинамишь? – сказала Деб, заводя машину и включая плейер. – Ты всегда динамишь парней.

– Не в этот раз.

Но мои слова ее не убедили.

– Спорим на двадцать баксов: в половине восьмого ты ему позвонишь и скажешь, что приболела. Ты же ненавидишь свидания. Сейчас ты под впечатлением от Мак-Бабника, но завтра в последний момент опомнишься, и у тебя приключится понос.

Я вздернула подбородок:

– Ладно. Двадцать баксов так двадцать баксов. Я пойду на это свидание, как бы ни трусила.

Выезжая с парковки, Деб прищелкнула языком:

– Можешь отдать мне деньги прямо сейчас.

Глава 6
Джош

Договорившись с Эйвери о встрече, я был слишком взвинчен, чтобы заснуть, и потому сразу стал готовиться к свиданию.

За домом, в кирпичном гараже, слегка накренившемся влево, стояла Мейбелин – моя машина. Побитая и исцарапанная, все-таки она уцелела, в отличие от спичечного коробка Эйвери. Старые мощные автомобили гораздо прочнее современных, которые мнутся легче бумаги. Я каждый день видел подобные аварии, и далеко не всем везло так, как Эйвери. Эта девушка родилась в рубашке или… Я нащупал под футболкой пенсовую монетку, которую подобрал на полу в машине прямо перед столкновением.

Присев на корточки, я провел рукой по зеленоватой полоске, оставшейся на переднем левом крыле от соприкосновения с «тойотой приус». «Что она с тобой сделала?» – пробормотал я, старательно счищая частички краски, и, тяжело вздохнув, встал. Наши с Эйвери машины как будто породнились. Они были очень друг на друга не похожи, но авария их объединила. Я мог взять и перекрасить свою, но мне вроде бы даже нравилась отметина, напоминающая об Эйвери. Во мне самом эта девушка тоже оставила след.

«Похоже, надо прогуляться на свалку и подыскать для тебя новую фару, чтобы не стыдно было идти на свидание», – сказал я своей Мейбелин и, достав из кармана телефон, провел пальцем по экрану, чтобы проверить время. До открытия свалки оставалось еще несколько часов, к тому же я знал, что Бад не начнет разбирать машины, пока не выпьет кофейку со своей подружкой Дасти в магазине Эмерсона. Выехав пораньше, я мог по дороге взять кофе и заодно прихватить сэндвич, чтобы с его помощью заставить Бада шевелиться. На все про все у меня был только один день.

Но я не беспокоился. За прошедшие шесть лет я, можно сказать, собрал свою Мейбелин собственными руками. Я мечтал о ней с детства, и каждый дюйм ее корпуса был мне знаком. Я запросто мог сделать так, чтобы она выглядела как новенькая. Мне всегда нравилось работать руками: чинить вещи и помогать людям. К тому же возня в гараже была для меня дешевой психотерапией: машинное масло и тяжелый труд излечивали почти все.

Покрутив головой, я с наслаждением почувствовал, как разминаются напряженные мышцы шеи. Мое тело все еще ощущало последствия аварии, и я удивлялся: Эйвери ведет себя так, будто у нее совершенно ничего не болит. Эту загадку я надеялся вскоре разгадать.

Самое сложное было распланировать нашу встречу. Вряд ли она ждала от меня многого. Как любой уверенной в себе и рассудительной женщине, ей хватило одного взгляда на мои перепачканные руки и лицо, чтобы сделать неблагоприятный вывод. Но вывод этот был ошибочным.

Я открыл дверцу, сел и повернул ключ. Когда я нажал на педаль газа, двигатель зарычал: значит, машина, слава богу, получила только косметические повреждения.

До места я доехал совершенно спокойно. Бад владел большим участком сразу за чертой города. Филадельфия была близко, но казалась другим миром. Амиши[5]5
  Амиши, или аманиты, – представители консервативного направления в протестантизме, проживающие в замкнутых общинах преимущественно на территории США и Канады. Ведут простую жизнь, отказываясь от большинства достижений цивилизации.


[Закрыть] на своих телегах тащились на овощные рынки, не обращая никакого внимания на палящее солнце. Проезжая мимо одной из повозок, я махнул рукой человеку с вожжами. Он кивнул, и его борода коснулась простой рубахи, шитой вручную. На лошади были шоры, позволявшие ей смотреть только прямо перед собой. Поэтому она не испугалась моей машины.

Я сбавил скорость и, проехав три невысоких холма, свернул на узкую грунтовую дорогу, что вела к свалке Бада. Я жил в Пенсильвании недавно, и этот парень оказался из числа первых моих здешних знакомых: в машине у меня текло масло, ночевать было негде. Он разрешил мне спать у него на диване, пока не найду квартиру и работу, чтобы начать все сначала.

– Я думал, ты еще дрыхнешь, – сказал я и, закрыв дверцу машины, направился через пыльный двор к ветхому сараю.

– Сбилась установка фаз распределения. – Бад вытер руки о мятую тряпку и показал на старый «шевроле». – Иди помоги.

Я сел в машину, завел ее и стал ждать сигнала. Бад, выругавшись, захлопнул капот. Я покачал головой и вылез.

– Чего приперся в нашу глушь в такую рань? – спросил мой приятель, даже не глядя на меня.

– Мейбелин не в форме.

Когда мы подошли к моей машине, я наклонился и достал через окно два кофе и завтрак из фастфуда.

– Ни черта себе! Что ты с ней сделал?

Он выхватил у меня стакан и принялся пить, не потрудившись сказать «спасибо». Я подавил смешок, глядя, как кофе течет по его трехдневной щетине на старую серую футболку, на которой и так было предостаточно пятен.

– Она подралась с «приусом».

Бад вытаращил глаза и покачал головой:

– Не хотел бы я видеть, что стало с этим «приусом» после встречи с твоей зверюгой.

– Как думаешь, найдется для меня фара?

– Я скажу Расселу, чтобы подыскал, а ты в следующий раз заберешь.

– Вообще-то, мне нужно сегодня. Вечером у меня… планы.

– Видать, по уши втрескался, раз перед свиданием наводишь марафет на свою Мейбелин.

Промолчав, я глотнул кофе, чтобы замаскировать усмешку, и обжег губу.

– Ты сам знаешь, где что, – буркнул Бад и, взяв у меня из рук пакет с едой, удалился в полуразвалившийся вагончик на краю участка.

* * *

Я весь вспотел и перепачкался в машинном масле, но через пару часов Мейбелин снова стояла возле моего дома, похожая на себя. Я влез под душ и застонал, когда на усталое тело полилась холодная вода. Смывая с себя следы тяжелого трудового дня, я думал об Эйвери и предстоящем свидании. Возможно, она будет ко всему придираться, поэтому каждая мелочь должна быть в полном порядке.

Я уже приготовил ярко-голубую рубашку и темно-синие джинсы. Итальянских туфель, как у Розенберга, у меня не было, но и мои выглядели неплохо, если их как следует начистить. Побрившись, я стал почти таким, что в самый раз знакомиться с мамой невесты. Почти.

Я быстро собрался и, поставив на пол еду для щенка, вышел. После смены Эйвери будет уставшая, поэтому о танцах не могло быть и речи. А мне ужасно хотелось еще раз почувствовать, как ее тело прижимается к моему.

Черт! Я подъехал к больнице на двадцать минут раньше. Солнце уже исчезло за высокими домами. Приглушенное завывание сирены «скорой помощи» заглушало стук моего сердца. Я что – нервничаю? Раньше я никогда особо не беспокоился о впечатлении, которое произведу на девушку, и нынешнее волнение было мне внове. Я даже подумал, не бросить ли это дело. Но тут на крыльце появилась Эйвери в белом топе на бретельках и в джинсах, подчеркивающих плавные изгибы ее фигуры. Поняв, что отступать поздно, я прислонился к дверце машины, сунул руки в карманы и стал ждать, когда Эйвери встретится со мной взглядом.

Заметив меня, она широко улыбнулась. На щеках появились ямочки. Ребята из «скорой» рассказывали мне, что человек чувствует, если в него попадает молния. Тогда я смеялся, но сейчас мои ощущения были именно такими. Прежде чем подойти ко мне, Эйвери замешкалась, будто тоже думала слинять. Поправив ремешок сумочки, она несколько секунд смотрела на меня, потом заморгала и опустила глаза. Сзади, в двух шагах, я увидел ее подружку. Она заметила, что я уже подъехал, и тронула Эйвери за плечо. Эйвери усмехнулась, Деб что-то прошептала и громко расхохоталась, попутно вручив ей какие-то деньги. Эйвери, цокая каблучками на длинных ногах, уверенно зашагала ко мне, но эта уверенность не гармонировала с выражением ее лица. Деб направилась к своей машине. Эйвери в последний раз бросила взгляд на подругу и остановилась в паре шагов от меня.

– Я не была уверена, что ты придешь.

Она посмотрела мне в лицо и наморщила нос, пожалев о собственных словах.

– Деб ставила против меня? – спросил я, глядя на бумажку, скомканную в руке Эйвери.

– Нет, против меня. Она думала, я пойду на попятный.

Кивнув, я прикинул, о чем это может свидетельствовать.

– Тогда давай поехали, пока ты не дала деру.

Я взял ее за талию, подвел к машине с другой стороны и открыл дверцу переднего пассажирского сиденья.

– Кто бы мог подумать, что ты такой джентльмен! – сказала Эйвери, проскользнув в салон.

Я закрыл дверь и заспешил на свое место, с трудом сдерживая себя, чтобы не побежать трусцой – так мне не терпелось начать наш вечер. Заведя машину, я поежился: из колонок грянула «Эй-си-ди-си».

– Переключи, если хочешь, – пробормотал я, протягивая руку к плееру и уменьшая звук.

– Нет, мне нравится эта группа.

Выруливая со стоянки, я чувствовал на себе взгляд Эйвери. Когда мы проезжали мимо Деб, она провела пальцем по горлу, показывая, что меня ожидает, если я обижу ее подругу.

– Так… куда мы едем?

Я прокашлялся и, глядя перед собой, влился в поток машин.

– Ты проголодалась?

Эйвери кивнула.

Я понятия не имел, что ей нравится, но наше свидание могло оказаться первым и последним, поэтому мне хотелось включить в программу все. Эйвери взглянула на заднее сиденье и заулыбалась еще шире:

– Надеюсь, ты не сам готовил?

– Разве ты не видишь, что брови до сих пор при мне?

Когда Эйвери удивленно на меня посмотрела, я опять прокашлялся, внезапно занервничав. Я ехал на свидание с девушкой, которой нравились мужчины вроде Розенберга. Правильно: я должен был удвоить усилия.

– Нет, мэм. Сам я не готовил. Не сегодня.

Мы выехали из города и покатили по деревенским дорогам среди невысоких холмов. Когда я остановился у задних ворот автосвалки Бада, Эйвери напряглась и вытянула шею, оглядывая бесконечные ряды искалеченных машин:

– Я так и знала. Ты привез меня сюда, чтобы убить.

Рассмеявшись, я припарковался и выключил двигатель. Как только мои фары погасли, луч яркого света упал на белую простыню, абы как наброшенную на груду искореженного металла.

– Идем. – Открыв свою дверь, я взял с заднего сиденья таинственную коробку и другую простыню, похожую на ту, что висела перед нами.

Эйвери, поколебавшись, тоже вышла из машины. Я расстелил ткань на клочке травы перед машиной и сел.

– Я подумал, что, раз мы оба не любим, когда чья-то болтовня мешает нам смотреть кино, это для нас почти идеальный вариант. На целых тридцать акров вокруг ни души.

– Сказал серийный маньяк, – отрезала Эйвери.

Я поджал губы, но обижаться на нее, когда она так на меня смотрела, было трудно.

– Здесь никто не будет разговаривать.

Эйвери моргнула и, кивнув, огляделась по сторонам.

– Ты, Джош, и правда очень предусмотрительный.

Мы помолчали, слушая, как где-то вдалеке трещат сверчки.

– Погоди, – усмехнулся я. – Еще не все готово. – Когда я вытащил из коробки завернутую в полиэтилен тарелку с пирогом миссис Чиприани, у меня заурчало в животе. – После фильма выберешь себе машину.

– Что? – Эйвери сморщилась, окинув взглядом горы ржавого хлама.

– Не обращай внимания на вид. Я могу починить любую так, что будет как новая. Они, наверное, не раз переходили из рук в руки, но если отнестись к ним с любовью, они ответят тем же. Тебе нужно что-то, что тебя защитит. А не какая-нибудь дорогая, но ненадежная ерунда.

Эйвери приподняла брови:

– Мы по-прежнему говорим об этих машинах?

Меньше всего мне хотелось напоминать ей о Розенберге. Я представлял себе, как выгляжу в сравнении с ним и ему подобными – зрелыми состоявшимися людьми. Сам я не дозрел пока даже до того, чтобы связать себя кредитом на новую машину. Не говоря уж об отношениях с девушкой.

– Ну да. А еще мы собирались составить список вещей, которые ненавидим. Помнишь?

– Тут все просто, – рассмеялась Эйвери. – У меня следующий пункт – Рождество.

– Не любишь праздновать день рождения малыша Иисуса?

Она фыркнула:

– Нет, мне просто не нравятся приготовления к нему. Потом все равно что-нибудь обязательно идет не по плану.

– Жизнь – вообще малопредсказуемая штука, – согласился я. – Но объясни поподробнее: нетрудно догадаться, что за этим твоим заявлением стоит какая-то детская травма.

– После… – Улыбка исчезла с ее лица, и она мысленно унеслась куда-то очень далеко. – В последнее время я встречаю Рождество в одиночестве. Думаю, не стоит говорить об этом на первом свидании.

– А как было раньше?

– Моя мама была еврейкой. Другие дети в школе не переставая болтали о елках, и я им, наверное, немножко завидовала, – призналась Эйвери.

Ее губы сжались, но через секунду она расхохоталась, и смех эхом разнесся по свалке автомобильного хлама. Это оказалось заразным: скоро у меня самого заболели щеки от улыбок.

Я раскрыл рот, чтобы спросить еще что-нибудь, но фильм начался, и мы оба повернулись к импровизированному экрану. Я откинулся назад, опершись на локти, а Эйвери прилегла на бок. Заглянув под целлофан, она увидела на тарелке домашний яблочный пирог и расплылась в широкой улыбке. Как и у меня, у нее не было постоянного распорядка дня. И она тоже жила одна. Значит, ей часто приходилось, сидя перед телевизором, поедать ужин, принесенный из ресторана.

– Вот за это спасибо.

Она попробовала пирог и блаженно замычала.

Еще ни одна женщина не казалась мне такой прекрасной, как Эйвери, сидящая на старом покрывале посреди свалки, причем с радостной улыбкой на лице.

– Куинн, когда приставал к тебе, обещал кусок маминого пирога. Будет справедливо, если ты его получишь. Только верни тарелку, а то миссис Чиприани меня убьет.

Эйвери хихикнула, прикрыв рукой набитый рот, и нотки ее смеха украсили песню сверчков.

Глава 7
Эйвери

– Прекрати, – потребовала Деб.

– Не могу.

– Прекрати, а то я сбрею все волосы со своего тела и пришлю их тебе.

Я развернулась в кресле. Стоя возле микроволновки, моя подруга с раздражением смотрела на меня. В комнате отдыха персонала смешивались всевозможные сильные запахи, причем ни один из них не казался аппетитным. Я хрустела бутербродом с арахисовым маслом, джемом и яблочными дольками. Это было единственное, что доживало в моем шкафчике до обеденного перерыва. Деб разогревала нечто похожее на пластиковый муляж курицы с брокколи, картофельным пюре и подливой, а Майклз сидела в углу, потягивая диетическую колу.

Я уже больше часа не выглядывала на улицу, но, когда я смотрела в окно в последний раз, сгущались тучи, лил дождь, сильнейший ветер трепал навес над въездом для машин «скорой помощи». Я подумала, не работает ли сейчас Джош где-нибудь под открытым небом и захочет ли он со мной встретиться, проторчав целый день под таким водопадом.

– Я вижу: ты мечтаешь о нем, – тоном обвинителя сказала Деб.

– Он выручает меня с машиной. – Моя хмурая гримаса сменилась широкой улыбкой. – Ведь свою я получу только через месяц, если не через два, а пока…

– Ты грязная маленькая потаскушка, – заявила Деб, садясь напротив меня за круглый столик.

Таких столиков здесь стояло пять. Обои, которыми была оклеена западная комната отдыха, напомнили мне утро пробуждения после аварии, и мысли снова переключились на Джоша. Я начинала раздражать себя. Деб подалась ко мне, будто ждала, что я открою ей пикантный секрет, и прошептала:

– Так вот почему ты не попросила тебя подвезти! Сегодня ты приехала с ним, да?

– Я… Это не твоего ума дело.

– Занимались оральным сексом в машине?

Скривившись от омерзения, я украдкой взглянула на Майклз. Она делала вид, что не слушает, но все знали: она была в числе первых медсестер, оказавших Джошу теплый прием, когда он только приехал в Филадельфию.

– Боже мой, какая гадость!

Деб закатила глаза:

– И угораздило же меня подружиться с такой правильной фифой! Вы хоть поцеловались как следует?

– Нет.

– Нет?! – Ее голос взмыл на целую октаву вверх. – Помогите! Я умираю от скуки. Своей сексуальной жизни нет, и послушать даже не о чем!

– А как у тебя с Куинном? – спросила я, надеясь сменить тему. – Он звонил?

Последовал нудный пересказ их телефонного разговора со всеми нелепыми шутками и неприличными намеками. Чем дольше Деб тараторила, тем яснее я понимала: они с этим парнем созданы друг для друга.

Честно говоря, я была рада, что мне не пришлось рассказывать, как закончилось мое свидание с Джошем. Вечер был чудесным, тихим и волнующим начиная с того момента, когда мы отъехали от парковки, и кончая минутой, когда он подвел меня к моему дому. Тысячи бабочек словно вырвались из коконов и запорхали внутри меня, заполнив мое тело от макушки до кончиков пальцев на ногах. За несколько часов Джош Эйвери превратился из больничного донжуана в того самого мужчину, которого я всегда ждала. Мы не поцеловались, но обнялись, и его щека коснулась моей.

Тогда у него вырвались те слова, как будто он уже просто не мог держать их в себе. Шесть слов, которые все изменили: «Мне нужно опять тебя увидеть. Завтра». Я ответила: «Хорошо», он повернулся, сел в машину и уехал. Казалось, предложив встретиться на следующий же день, он удивился не меньше моего. Я переваривала произошедшее, пока его машина с зажженными фарами не скрылась за поворотом.

Джош не сказал: «Я хотел бы тебя увидеть», как сказал бы любой, и это было бы вежливо и приятно. Нет, у него вырвалось: «Мне нужно тебя увидеть». Он чувствовал потребность со мной встретиться, ему нужно было об этом сказать. Слова хлынули из него, как вода через разрушенную плотину.

– Так вот, – продолжала Деб. – Я говорю ему: «Ты нарцисс». Потому что, если я соберу в театре «Мерриам» все больничное руководство, а сама выйду на сцену и пукну, это будет в его стиле. Но я не знаю… Мне он такой даже нравится, – заключила моя подруга, опустив подбородок на руку.

– Романтично, – сказала я.

– Кстати, о романтике. Вы трахались?

– Деб!

– Выкладывай!

– Нет, – процедила я сквозь зубы.

К счастью, у Майклз уже заканчивался пятнадцатиминутный перерыв, и она направилась к двери.

– Сколько раз тебе пришлось дать ему по рукам?

– Ни разу.

– Ни разу?!

– Да, Деб. Он вел себя как джентльмен.

– Ох, это паршиво. Сочувствую, Эйвери.

Я вздохнула, заранее жалея о вопросе, который собиралась задать. Но мы остались вдвоем, и ситуация располагала к тому, чтобы поковыряться в извращенных мозгах моей подруги.

– Почему ты мне сочувствуешь?

– Ну… – она задумалась, – ты на него вроде как запала, а он…

– Что?

– А он не… Ладно, Эйвери, я прямо скажу.

– Давай!

– А он на тебя нет.

Я выпрямилась:

– С чего ты это взяла? Тебе Куинн что-то такое сказал?

– Нет, но он даже не попытался с тобой переспать, хотя спал с Кариссой Эштон, а это… О господи! Это все равно как если бы он воткнул свою палку в прогнившую тушу кита. И дело не только в том, что она толстая. – Деб провела руками по собственной пышной груди. – Ты же знаешь, я всегда жалею вас, плоских вешалок. Но Эштон толстая и отвратительная сука. Ты в курсе, почему уволили Мак-Хейл? Эштон пообещала ей выйти в ее смену и не вышла, а потом сказала, что первый раз об этом слышит. Мак-Хейл просто улыбнулась Джошу. Просто улыбнулась. И Эштон так ее подставила. Завистливая, противная, грязная…

– Деб, замолчи! – рявкнула я.

Она растерялась:

– Да я же просто называю вещи своими именами. Ты знаешь, Эйвери: я всегда так делаю. Я это люблю и…

– Нет. Не говори больше о Джоше и других медсестрах.

Деб поглядела на меня расширенными глазами:

– Вау! То есть… Извини, Эйвери. Я не понимала, насколько сильно он тебе успел понравиться. Уже.

– Раз тебе так интересно, сегодня мы опять встречаемся. Если я не партнерша на ночь, это вовсе не значит, что я ему неинтересна. А теперь, пожалуйста, давай закроем тему.

Она улыбнулась:

– Он сразу пригласил тебя на следующее свидание? Здóрово!

– Да, – выдохнула я. – Да. Действительно здорово.

– Рад это слышать, – вдруг произнес глубокий голос у меня за спиной.

Я сжалась. Джош стал легко массировать пальцами ноющие мышцы плеч. Мои щеки вспыхнули, взгляд остановился. Что же он успел услышать? Деб коротко кивнула и, подняв глаза, одарила его самой фальшивой из своих улыбок:

– А у нас тут как раз обед заканчивается.

– У меня тоже. – Джош не казался ни обиженным, ни шокированным. И то и другое обнадеживало, но я до сих пор была не в состоянии обернуться. – Решил просто заглянуть, чтобы поздороваться.

Я не ответила. Мозг не мог выдать ни единого слога.

– Так я заберу тебя в половине девятого?

– Да, – выдавила я, и, слава богу, меня не вырвало. – Было… было бы отлично.

Я зажмурила глаза, радуясь, что Джош стоит у меня за спиной и не видит стыда на моем лице. Он чмокнул меня в макушку, а потом Деб кивком просигнализировала мне, что он ушел, и, вздернув бровь, сказала:

– Ты парня даже не поцеловала вчера на прощание, а руки у него так и чешутся.

– Нельзя было меня предупредить? – простонала я.

Она подняла ладони:

– Честное слово, я не слышала, как он вошел. Дверь открыта настежь. В любом случае он был в восторге от того, что услышал. Ты бы видела его сияющую физиономию! Нет, я, конечно, ошиблась: ты определенно ему нравишься. Джош Эйвери никогда так не бегал вокруг медсестер. Он… Черт! – прошептала Деб, садясь прямо и напуская на себя чинный вид.

– Он – черт?

– Док Роз, – произнесла она одними губами.

– Эйвери, – сказал доктор Розенберг.

Поставив на стол белую коробку, он открыл полупрозрачный пакетик и достал пару палочек и салфетку. Из коробки пахнуло соевым соусом. У врачей своя комната отдыха, и обычно Розенберг за обедом не терся бок о бок с нами, простолюдинами.

– Это выглядит посимпатичнее, чем моя резиновая курица, – сказала Деб, вставая, чтобы достать из микроволновки свое замороженное безобразие.

– После аварии вы не испытываете какого-нибудь дискомфорта? Голова не болит? – Доктор протянул руку и нежно помассировал мое плечо возле шеи. – Выглядите вы хорошо, но я подумал, вдруг вас что-то беспокоит, а вы не жалуетесь, чтобы не пропускать работу?

Он посмотрел на меня. Голубизна его больших глаз перекликалась с серебром на висках. Такого красивого врача можно было снимать в сериалах. Раньше в подобной ситуации я начала бы запинаться, но теперь нисколько не разволновалась.

– За неделю все прошло, спасибо. – Я пошевелила плечом, чтобы Розенберг убрал руку.

Он оглянулся, потом снова посмотрел на меня и тихо сказал:

– Если честно, я очень о вас беспокоюсь. Простите, что лезу не в свое дело, но я слышал, что вы стали проводить свободное время с одним парамедиком и…

Я прервала его:

– Доктор Розенберг, думаю, нам не стоит…

– Понимаю. – Он подмигнул.

Несколько дней назад я хлопнулась бы от этого в обморок. А сейчас едва сдержалась, чтобы не поморщиться.

– Однако ходят слухи, – продолжал он. – Я считаю вас своим другом. Мы проработали вместе почти два года, и… я просто не хочу, чтобы вас обидели. А Джош Эйвери обидит. Он здесь недавно, но уже заработал определенную репутацию. Просто… будьте осторожны. Я волнуюсь за вас.

У меня отвисла челюсть, но я захлопнула рот. Доктор Розенберг всегда был со мной дружелюбнее, чем с другими медсестрами, но сейчас от него исходило не просто дружелюбие.

– Спасибо. – Я моргнула и выпрямилась.

Деб вернулась за стол. Доктор посмотрел на часы:

– Упс! Я забыл, что у меня встреча. Приятного аппетита, Хамата.

Он встал, взял свой обед и оставил нас вдвоем. Деб сглотнула. Она явно была взволнована.

– В чем дело? – спросила я.

– Ты когда-нибудь замечала, что ты единственная медсестра, которую он называет по имени?

– Ну и?

– Ну и ничего. – Она положила в рот кусочек курицы и, жуя, продолжила: – Я просто говорю что есть: похоже, его беспокоит твоя дружба с Джошем. С тех пор как ты попала в аварию, Розенберг стал разговорчивым, а когда тебя привезли… – она замолчала, и я вопросительно посмотрела на нее, – он нашел предлог, чтобы выйти из кабинета, потому что был слишком расстроен.

– Слишком расстроен? Ты серьезно?

– Он ведет себя странно. Видимо, осознал свои чувства к тебе, а ты уже начала встречаться с Джошем.

Я закатила глаза и откинулась на спинку стула:

– Заблуждаетесь, Хамата. Совершенно ни к чему все это драматизировать.

– По-моему, нагнетать страсти не в моем репертуаре, и ты это знаешь, – обиженно ответила Деб.

– Может, авария помогла ему понять, что мы друзья и коллеги, а теперь он просто беспокоится за меня. Кстати, основания для беспокойства есть. Репутация у Джоша действительно так себе. А у Розенберга дочь-подросток. Он хочет меня предостеречь, и, мне кажется, это очень мило.

– Ты возвела его на пьедестал, и скоро он шлепнется оттуда на задницу, а твое наивное сердечко разобьется. Но поглядеть на это будет весело.

В комнату вошли несколько человек: медсестры и техник МРТ. Деб запихнула в рот последние два кусочка курицы и сказала:

– Все. Пора работать.

– Надеюсь, ты никого не будешь посвящать в свои теории? А то обо мне, похоже, и так уже болтают.

– Эйвери, ты меня обижаешь. Правда.

Она вышла. Оставшись одна, я нервно заерзала. Мне еще никогда не удавалось рассердить Деб. Я вообще не знала, что такое возможно. Но она вдруг снова заглянула в комнату:

– Это была шутка. На самом деле хорошо, что ты меня предупредила. Я ведь собиралась всем рассказать, что док Роз хочет усадить тебя в гинекологическое кресло и трахать, пока ты не закричишь.

– Ненавижу тебя, – сказала я, выходя вместе с ней в коридор.

Остаток дня прошел скучно. Джош и Куинн привезли к нам в отделение пациента, но, как только у нас с Джошем появилась возможность перекинуться парой слов, ему пришлось ехать по новому вызову.

Перед отъездом он поцеловал меня в щеку, из-за чего в сестринской поднялась волна гневного шепота. Едва новость дошла до Эштон, она незамедлительно посягнула на мое личное пространство. Как только я отчиталась перед начальством в конце смены, эта стерва возникла передо мной и, наматывая волосы на палец, с фальшивой непринужденностью спросила:

– Так, значит, ты и Джош?

По ее физиономии расплылась ухмылка Чеширского Кота.

– Нет.

– Нет? Значит, это неправда? Он тебя не целовал?

– Нет, – повторила я.

Она облегченно вздохнула:

– Хорошо. А то ведь мы с ним уже несколько месяцев… Ну, ты понимаешь. Я бы не хотела, чтобы ты подбирала за мной объедки.

– Нет – значит нет. Я не намерена обсуждать с тобой свою личную жизнь. Не хотелось бы тебе это говорить, Эштон, – сказала я, дописывая историю болезни, и, захлопнув тетрадь, подняла глаза, – но объедки – это ты сама. Ты и все другие медсестры в этом городе, которые спали с Джошем Эйвери.

Эштон фыркнула и поджала губы. Ее пухлые щеки залились краской.

– Сожалею, если он тебе нравится. Джош есть Джош. У него харизма от природы, и кажется, что он со всеми флиртует. Но на самом деле он встречается со мной с тех пор, как сюда приехал. Так что не будь ревнивой сучкой.

Я сощурилась:

– Ты забываешься, Эштон. Мы на работе.

– Я выше тебя по должности.

– Это не дает тебе права называть меня сучкой.

Двери отделения распахнулись со свистом, и выражение ее лица изменилось.

– Джош! – воскликнула она и, возбужденно оскалившись, качнулась на каблуках.

– Привет, Эштон, – ответил он и улыбнулся мне: – Ты готова?

– Да, только вот заполню последнюю карту. – Я достала большую коричневую папку.

– Хм… – произнесла Эштон, теребя волосы. – А что происходит?

Джош нисколько не смутился:

– Мы с Эйвери едем ужинать.

Эштон захлопала глазами, ее лицо вытянулось.

– То есть как? Какого черта? Ты ведь в прошлый раз собирался провести вечер со мной!

Он вздохнул:

– Это ты собиралась, а я сказал «нет».

– Ты ничего не говорил мне об Эйвери, – захныкала она.

– Боже мой! Ну прямо мыльная опера «Дни нашей жизни»! – Я закрыла папку и посмотрела на Джоша: – Поехали?

Он повел меня к дверям раздевалки. Я заскочила туда забрать сумочку и вымыть руки, а выйдя, опять увидела Эштон: она стояла перед Джошем, и глаза у нее были на мокром месте.

– Карисса, уж не знаю, как сказать еще яснее. Я четыре месяца говорю тебе одно и то же.

– Что говоришь? Я не понимаю!

– Это случилось один раз. И если б я знал, как ты все воспримешь, ничего бы не было вообще. Пойми же наконец: я не хочу поддерживать с тобой отношения. Пожалуйста, оставь меня в покое.

Эштон надулась от негодования. Губы у нее задрожали. Напоследок она метнула в меня злобный взгляд и ушла, громко топая.

Джош приподнял брови, а потом сложил губы буквой «О» и выдохнул:

– Трудный случай…

– Кажется, ты разбил ей сердце.

– Прежде чем войти в ее квартиру – кстати, там грязно и пахнет баклажанной икрой, – я сказал ей, что отношения мне не нужны. Она сказала, ей тоже.

– Последовательностью Эштон никогда не грешила.

– А ты последовательна. Разумна и знаешь себе цену, не вешаешься на всех подряд… Мне это нравится в тебе.

Я усмехнулась:

– Звучит ужасно скучно.

– Нисколько не скучно, – ответил он, открывая передо мной дверцу машины.

* * *

Мы подъехали к многоквартирному дому в каких-нибудь трех кварталах от моего. Когда Джош выключил двигатель, я взялась за ручку, но, прежде чем выйти, задумалась.

– Ты здесь живешь?

– Да. Мне нужно взять кошелек. Я его второпях забыл. – Улыбка, которой он меня ослепил, наверняка была самой обворожительной в его арсенале. Он вылез, обошел машину и открыл мою дверцу: – Можешь не входить, если не хочешь.

– А у тебя тоже пахнет баклажанной икрой?

Джош рассмеялся:

– Нет.

Он взял мою руку и неохотно отпустил ее только на крыльце. Но не успел он вставить ключ в дверь подъезда, как та распахнулась сама.

– Ой! – воскликнула какая-то девушка: чуть моложе меня, с пучком волос мышиного цвета и в толстых очках.

– Мы вовремя! – сказал Джош.

– Кто это? – спросила она, делая шаг в сторону, чтобы мы смогли пройти.

– Это, – Джош с гордостью показал на меня, – Эйвери Джейкобс.

Девушка поправила очки:

– Медсестра?

Джош усмехнулся и на секунду опустил глаза:

– Да, Синда, она медсестра.

– Приятно познакомиться, – кивнула Синда. – Джош, твоего мохнатого малыша я навещала три раза. Он погулял, поиграл, и – сожалею, что вынуждена об этом сообщить, – его вырвало у тебя на кухне.

– Чем ты его накормила? – Джош скорчил рожу.

– Поделилась с ним мясом по-луизиански.

– Синда, я же тебе говорил, что он этого не переваривает!

Она подавила смешок:

– Но ему так нравится! Ты бы видел! Кухню я помыла с хлоркой и проветрила. Посуду помыла тоже, а то…

Джош скривился:

– Нет у меня никакой посуды!

Синда задумалась:

– Значит, я вымыла посуду у кого-то другого. Вы у меня все смешались. Ну ладно, я побежала на работу.