Текст книги "Хрустальный мир"

Джеймс Боллард
Хрустальный мир

Днем в окаменевшем лесу парили фантастические птицы, а на берегах кристальных рек, словно геральдические саламандры, драгоценными самоцветами искрились крокодилы. Ночью среди деревьев проносился озаренный человек, руки его – как золотые колеса, голова – словно радужная корона…

I
РАВНОДЕНСТВИЕ

Темная река

Более всего доктора Сандерса, когда он впервые заглянул во вдруг открывшийся зев дельты Матарре, поразил темный цвет реки. После бесчисленных проволочек крохотный пассажирский пароходик приблизился наконец к вытянувшимся в линию причалам; но хотя был уже одиннадцатый час, поверхность воды все еще оставалась серой и мутной, а вдоль берегов ее подкрашивал темный настой падающих в реку растений.

Время от времени, когда небо затягивали тучи, вода становилась почти черной, словно гниющая краска. Своего рода контрастом ей служила беспорядочно разбросанная горстка складов и маленьких гостиниц, собственно и составлявшая Порт-Матарре, которая сияла по ту сторону темной зыби призрачным блеском, словно освещали ее не лучи солнца, а какие-то источники света изнутри. Дома из-за этого обретали сходство с постройками заброшенного некрополя, возведенного на вереницах свай у самой кромки джунглей.

На эту пронизывающую все вокруг рассветную мглу, разрываемую изнутри внезапными сменами освещения, доктор Сандерс обратил внимание, томясь в долгом ожидании у поручней пассажирской палубы. Два часа отстоял пароход на середине эстуария, то и дело взывая к берегу нерешительными гудками. Если бы не смутное ощущение неуверенности, порожденное поднимающейся от реки тьмой, кое-кто из пассажиров просто сошел бы с ума от раздражения. Кроме французского десантного корабля, у причала, похоже, не было судов – ни больших, ни малых. Разглядывая берег, доктор Сандерс почти не сомневался, что пароход задержали преднамеренно, хотя и не понимал почему. Пароход этот являлся пакетботом, еженедельно доставляющим из Либревиля почту, бренди и автомобильные запчасти; отложить его прибытие более чем на несколько минут могла разве что вспышка чумы.

Политически этот заброшенный уголок республики Камерун все еще приходил в себя после попытки переворота десятилетней давности, когда группа заговорщиков захватила изумрудные и алмазные копи в Монт-Ройяле, в пятидесяти милях вверх по реке Матарре. Несмотря на присутствие военного судна – подготовку местных формирований курировала французская военная миссия, – жизнь в этом безликом портовом городишке в устье Матарре текла, казалось, своим чередом. Ватага ребятишек глазела, как разгружают джип. По набережной и по сводчатым галереям главной улицы слонялись люди; несколько груженных неочищенным пальмовым маслом шлюпок продрейфовало по темной глади реки на запад, в сторону местного рынка.

Тем не менее, беспокойство не рассеивалось. Озадаченный тусклым светом, доктор Сандерс внимательно всмотрелся в глубь материка, раскинувшегося за поворачивающей по часовой стрелке к юго-востоку рекой. Кое-где просветы в плотной стене леса отмечали проложенную там дорогу, но в остальном оливково-зеленая мантия джунглей без единой складки затягивала всю равнину до возвышавшихся вдалеке холмов. Обычно под лучами солнца верхушки деревьев выцветали и становились бледно-желтыми, но даже милях в пяти от берега доктор Сандерс видел сплетающиеся в бледном, безжизненном воздухе в единый свод темно-зеленые подобия кипарисов, мрачные и неподвижные, лишь чуть тронутые слабыми отблесками света.

Кто-то забарабанил по поручням, и шум разнесся по всему борту; десяток пассажиров, стоявших по обе стороны от доктора Сандерса, встрепенулись и, переговариваясь друг с другом, уставились на рулевую рубку; оттуда на причал безучастно взирал с виду ничуть не обеспокоенный задержкой капитан.

Доктор Сандерс обернулся к стоявшему от него в двух шагах отцу Бальтусу:

– Этот свет… вы заметили? Разве ожидается затмение? Солнце словно в нерешительности…

Священник спокойно курил, после каждой затяжки изящно вынимая изо рта зажатую в длинных пальцах сигарету. Как и Сандерс, разглядывал он не гавань, а лесистые склоны холмов у самого горизонта. В тусклом свете его худое лицо кабинетного ученого казалось осунувшимся и бескровным. Все три дня, пока пароход покрывал расстояние от Либревиля, священник держался особняком, явно озабоченный какими-то личными проблемами. Он разговорился со своим соседом по столу, лишь узнав, что доктор Сандерс работает в Форт-Изабель в госпитале для прокаженных. Сандерс вынес из разговора, что Бальтус после месячного отпуска возвращается в Монт-Ройяль к своей пастве, но слишком уж складным показалось ему это объяснение, почти автоматически повторенное несколько раз, что не вязалось с обычно неуверенной и запинающейся речью священника. Однако Сандерс конечно же учитывал свою готовность распространить на окружающих собственные двусмысленные мотивы посещения Порт-Матарре.

И все же поначалу Сандерс заподозрил, что отец Бальтус, быть может, вовсе и не священник. Обращенные внутрь себя глаза и бледные неврастенические руки пастыря делали его похожим на проштрафившегося послушника, все еще надеющегося обрести спасение в позаимствованной сутане. Однако отец Бальтус оказался самым что ни на есть настоящим, что бы это ни означало и чем бы ни ограничивалось. Старший помощник, стюард и несколько пассажиров узнали его, поздравили с возвращением и, похоже, приняли как должное его отчужденность.

– Затмение? – Отец Бальтус бросил окурок в темную воду. Пароход как раз пересекал собственный кильватерный след, и пенные прожилки растворялись в глубине, словно струйки светящейся слюны. – Не думаю, доктор. Уж всяко его длительность не может превысить восьми минут, не так ли?

Внезапно вспыхнувшие над водой всполохи, подчеркнув острые очертания щек и подбородка, на миг показали его истинный, более жесткий профиль. Ощутив на себе оценивающий взгляд Сандерса, отец Бальтус запоздало прибавил, чтобы успокоить доктора:

– В Порт-Матарре всегда такой свет – свинцовый, сумеречный; вы знаете картину Бёклина «Остров мертвых», где кипарисы несут дозор над утесом с зияющим входом в подземную усыпальницу, а над морем нависли грозовые тучи? Она висит в музее моего родного Базеля… – Он сделал паузу, поскольку зарокотали двигатели парохода. – Ну вот, наконец-то мы тронулись.

– Слава Богу. Вы могли бы предупредить меня, Бальтус.

Доктор Сандерс вытащил из кармана портсигар, но священник с ловкостью фокусника уже затаил в сложенной раструбом ладони очередную сигарету. Бальтус указал на причал, где прибытия парохода дожидалась солидная комиссия по встрече гостей, состоящая из жандармских чинов и сотрудников таможни.

– Ну, а это что еще за чушь?

Доктор Сандерс разглядывал берег. Какими бы ни были личные проблемы Бальтуса, отсутствие у священника благожелательности раздражало Сандерса. Отчасти для себя он сухо заметил:

– Быть может, дело во въездных документах?

– С моими все нормально, доктор. – Отец Бальтус бросил сверху вниз на Сандерса острый взгляд. – И ваши, я уверен, в полном порядке.

Остальные пассажиры, покинув палубу, разошлись по каютам собирать свой багаж. Улыбнувшись Бальтусу, доктор Сандерс извинился и последовал их примеру. Выбросив из головы мысли о священнике – пройдет всего полчаса, и каждый из них пойдет своей дорогой и затеряется в лесу; кто знает, что их там ждет? – Сандерс нащупал в кармане паспорт, проверяя, не забыл ли его в каюте. Путешествие инкогнито при всех своих преимуществах всегда может повлечь за собой какие-нибудь неожиданности.

От трапа за пароходной трубой доктору Сандерсу открылся вид на кормовую часть палубы, где пассажиры более дешевых классов стаскивали в кучи свои тюки и обшарпанные чемоданы. В самом центре палубы возвышался укрытый брезентовым чехлом большой быстроходный катер с красно-желтым корпусом – часть груза для Порт-Матарре.

В катере, положив руку на хромированную раму ветрового стекла, вольготно восседал невысокий стройный мужчина лет сорока в белом тропическом костюме, на фоне которого особенно выделялась окаймлявшая его лицо темная бородка. Благодаря низко начесанным на костистый лоб черным волосам и бегающим глазкам он казался воплощением нервной напряженности и настороженности. Человек этот три дня делил с доктором каюту, но кроме его фамилии – Вентресс – Сандерс практически ничего не сумел о нем узнать. И все это время тот, как нетерпеливый тигр, бродил по пароходу, перекидываясь колкостями с пассажирами третьего-четвертого классов и с командой. Настроение его менялось: то это была своего рода ироническая веселость, а то – угрюмое равнодушие, и тогда он уединялся в каюте и сидел, уставившись в иллюминатор на маленький кружок пустынного неба.

Доктор Сандерс предпринял было пару попыток сблизиться с ним, но большую часть времени Вентресс просто не обращал на него внимания, оставляя при себе причины, побудившие его отправиться в Порт-Матарре. Доктору, правда, было не привыкать к тому, что его избегают окружающие. Незадолго до отплытия среди пассажиров возникло легкое замешательство, более смутившее окружающих, чем его самого, – пришла пора решать, кто будет соседом Сандерса по каюте. Известность опередила его (широкая известность оборачивается своей неприглядной стороной в личной жизни, подумал Сандерс, и конечно же верно и обратное), никто не хотел иметь в качестве соседа заместителя заведующего госпиталем для прокаженных в Форт-Изабель.

Тут-то и объявился Вентресс. С чемоданом в руке он постучал в дверь каюты доктора и, кивнув ему, просто спросил:

– Это заразно?

После паузы, осмотрев фигуру в белом костюме, с бородатым, бледным как мел лицом, – что-то в Вентрессе напоминало Сандерсу, что не перевелись на свете и такие, кто по своим личным причинам хочет подцепить проказу, – доктор ответил:

– Да, болезнь заразна, но, чтобы заразиться, нужны годы и годы контакта с больным. А инкубационный период обычно длится от двадцати до тридцати лет.

– Как у смерти. Хорошо. – Тень улыбки скользнула по лицу Вентресса, и он шагнул внутрь каюты. Он протянул доктору костлявую руку, и его сильные пальцы в поисках ответного пожатия крепко сжали руку Сандерса. – Наши боязливые коллеги-пассажиры не в силах понять, доктор, что вокруг вашей колонии просто-напросто раскинулась другая – побольше.

***

Позднее, глядя на Вентресса, с удобством расположившегося в катере, доктор Сандерс задумался об этом таинственном знакомстве. Дельту по-прежнему заливал все тот же ущербный свет, но белоснежный костюм Вентресса собирал, казалось, воедино все скрытое в нем неистовое великолепие, точно так же, как сутана отца Бальтуса отражала его наиболее темные тона. Вокруг катера сновали пассажиры дешевых классов, но Вентресс, казалось, не обращал на них никакого внимания, так же как и на приближающийся пирс с толпящимися на нем полицейскими и таможенниками. Вместо этого он через опустевший правый борт смотрел на устье реки и на далекий, теряющийся в дымке лес. Прикрыв маленькие глаза, он словно пытался мысленно соединить открывающийся перед ним вид с каким-то внутренним ландшафтом своего разума.

Сандерс редко видел Вентресса, пока пароход полз вдоль побережья, но однажды вечером перепутал в темной каюте чемоданы и ощутил под рукой рукоятку крупнокалиберного автоматического пистолета, торчащую из подплечной кобуры. Найденное оружие сразу разрешило некоторые из загадок, окружавших хрупкую фигурку Вентресса.

– Доктор… – Вентресс помахал рукой, отрывая Сандерса от его мечтаний. – Выпьем напоследок, пока не закрылся бар?

Доктор стал было отказываться, но Вентресс, передернув плечом, лег на другой галс:

– Взгляните на солнце, доктор, вон туда. Вы же не сможете разгуливать по лесам, уткнувшись носом в собственные башмаки.

– И пробовать не буду. Вы не собираетесь выгружаться?

– Собираюсь, конечно. Но торопиться здесь некуда, доктор. Этот пейзаж начисто лишен времени.

Покинув своего собеседника, доктор Сандерс спустился в каюту. У дверей маячили три уже собранных чемодана: один – дорогой, из блестящей крокодиловой кожи, – Вентресса, и два его собственных потертых баула. Доктор скинул пиджак, сполоснул руки и чуть промокнул их полотенцем, в надежде, что резкий запах мыла помешает блюстителям порядка отнестись к нему как к изгою.

Однако Сандерс как нельзя лучше понимал, что, проработав в Африке пятнадцать лет, а десять из них прошли в Форт-Изабель, он давным-давно потерял всякие шансы – которые, быть может, когда-то имел – на перемены в собственном облике, в своем образе в глазах окружающих. Хлопчатобумажный костюм с приобретенными в процессе работы пятнами, чуть узковатый для его широких плеч, полосатая голубая рубашка с черным галстуком, крупная голова с нестрижеными седеющими волосами и пробивающейся бородой, – все это столь же безошибочно и непредвзято свидетельствовало о его должности врача в лепрозории, как и строгая линия рта, подчеркнутая шрамом, и скептический взгляд.

Раскрыв паспорт, Сандерс сравнил фотографию восьмилетней давности с отражением в зеркале. С виду эти два человека имели мало общего: первый, с печатью морального обязательства перед больными на открытом и честном лице, очевидно полностью ушедший в свою работу в госпитале, смотрелся скорее как младший, одержимый брат второго, этакого отстраненного и весьма типичного сельского доктора.

Сандерс посмотрел вниз на свой выгоревший пиджак и мозолистые руки и осознал, сколь ошибочным было подобное впечатление; насколько лучше понимал он если не свои нынешние мотивы, то по крайней мере побуждения того, более молодого, Сандерса и реальные причины, приведшие его в Форт-Изабель. Дата рождения в паспорте ненавязчиво напоминала, что ему уже стукнуло сорок, и Сандерс попытался представить себе, как будет выглядеть через десять лет, но проявившиеся за истекшие годы на его лице скрытые тенденции уже потеряли, похоже, всю свою остроту. Вентресс упомянул о лесах вокруг Матарре как о пейзаже, лишенном времени, и, быть может, его привлекательность для Сандерса отчасти крылась как раз в том, что здесь он наконец-то мог освободиться от проблем осознания себя и мотивов своих поступков, что было неразрывно связано с его восприятием времени и прошлого.

***

До пирса уже оставалось не более двадцати футов, и через иллюминатор доктор Сандерс видел брюки цвета хаки на ногах встречающих. Вытащив из кармана захватанный конверт, он вынул из него письмо, написанное светло-синими чернилами, глубоко впитавшимися в мягкую бумагу. И на письме, и на конверте стояла печать цензуры, а часть конверта, где, как предполагал Сандерс, находился адрес, кто-то вырезал.

Когда пароход ткнулся в причал, Сандерс в последний раз на борту перечитывал письмо.

Вторник, 5 января.

Дорогой Эдвард!

– Наконец-то мы здесь. Лес тут прекрасней, чем где-либо в Африке, настоящая сокровищница. Мне не хватает слов, чтобы описать наше изумление, когда мы каждое утро окидываем взором еще подернутые туманом, но сверкающие как Святая София склоны, где каждая ветвь – словно усеянный самоцветами полусвод. Макс, по правде, находит, что я излишне овизантинилась – даже в клинике я хожу с распущенными волосами до пояса и выставляю напоказ свою напускную меланхолию, хотя на самом деле впервые за долгие годы мое сердце поет! Мы оба мечтаем, чтобы ты оказался с нами. Клиника здесь невелика – всего десятка два пациентов. По счастью, люди, населяющие эти лесистые склоны, проходят по жизни с каким-то почти сомнамбулическим терпением; на их взгляд, работа наша носит скорее социальный, а не лечебный характер. Они проходят сквозь темный лес со светящимися коронами на головах.

Наилучшие пожелания от Макса – как, естественно, и от меня. Мы часто тебя вспоминаем.

Свет здесь все превращает в алмазы и сапфиры.

С любовью,

Сюзанна.

Когда подкованные башмаки досматривающих пароход застучали по палубе у него над головой, доктор Сандерс как раз перечитывал последнюю строку письма. Несмотря на неофициальные, но твердые заверения со стороны префектуры Либревиля, он никак не мог поверить, что Сюзанна Клэр и ее муж обосновались в Порт-Матарре: так не похож оказался сумеречный свет, разлитый над рекой и джунглями, на ее описание леса вокруг клиники. Никто не мог сказать ему ничего вразумительного об их точном местонахождении, как, впрочем, никто не мог объяснить и внезапное введение цензуры на почтовые отправления из этой провинции. Когда Сандерс стал проявлять излишнюю настойчивость, ему напомнили, что переписка обвиняемых в уголовных преступлениях подлежит цензуре; что касается Сюзанны и Макса Клэр, подобное предположение казалось смехотворным.

Размышляя о приземистом проницательном микробиологе и его статной темноволосой жене с высоким лбом и спокойными глазами, доктор Сандерс не мог не вспомнить неожиданный отъезд этой четы из Форт-Изабель тремя месяцами ранее. Связь Сандерса с Сюзанной длилась уже два года и поддерживалась только потому, что он не мог ни на что решиться. Провал его попытки полностью посвятить себя ей выявил, что Сюзанна стала средоточием всех преследовавших его в Форт-Изабель сомнений. Одно время он подозревал, что выбрал работу в лепрозории не из одного только чистого человеколюбия, что, быть может, его привлекала сама идея проказы и все то, что она могла представлять на подсознательном уровне. Сумрачная красота Сюзанны постепенно отождествилась у него в мозгу как раз с этой темной гранью души, а их связь стала попыткой прийти к соглашению с самим собой и своими двусмысленными побуждениями.

Но, обдумав все это лишний раз, Сандерс признал, что на поверхности лежит и другое, существенно более зловещее объяснение их внезапного отбытия из госпиталя. Получив от Сюзанны письмо с описанием причудливых, экстатических видений леса – когда потемневшие участки кожи прокаженного теряют чувствительность, не обходится без поражения нервных тканей, – он решил последовать за ними. Чтобы не оповещать Сюзанну о своем прибытии, он не стал выяснять, почему письмо подверглось цензуре, а просто взял в госпитале месячный отпуск и отправился в Порт-Матарре.

По описанию лесистых склонов в письме Сюзанны он догадался, что клиника должна находиться неподалеку от Монт-Ройяля и, скорее всего, примыкает к одному из шахтерских поселков; сверхбдительностью французов, владеющих рудниками, и объясняется, должно быть, выходка цензуры. Однако активность на причале – там с десяток солдат суетились вокруг штабной машины – означала, что все не так просто.

Он начал было аккуратно складывать письмо, разглаживая похожую на цветочный лепесток бумагу, как дверь каюты вдруг резко распахнулась, ударив его по локтю. В каюту шагнул Вентресс и, извиняясь, кивнул Сандерсу:

– Прошу прощения, доктор. Мой чемодан. – И добавил: – Таможенники на пароходе.

Недовольный, что Вентресс застал его за чтением старого письма, Сандерс небрежно запихнул листок и конверт к себе в карман. На сей раз Вентресс, похоже, не обратил на это внимания. Взявшись за ручку чемодана, он настороженно прислушивался к происходящему на палубе у них над головой. Без сомнения, он прикидывал, что делать с пистолетом. Уж чего-чего, а тщательного таможенного досмотра багажа никто из них не ожидал.

Решив, что лучше оставить Вентресса одного, дабы он мог выбросить оружие в иллюминатор, доктор Сандерс взялся за свои чемоданы.

– Ну что ж, до свидания, доктор. – Вентресс улыбался. Он придержал дверь, чтобы Сандерсу было легче пройти. – Было так интересно, я получил массу удовольствия, разделив с вами каюту.

Доктор Сандерс кивнул:

– В этом было, наверное, и кое-что от вызова, не так ли, мистер Вентресс? Надеюсь, победа всегда достается вам столь же легко.

– Сдаюсь, доктор! – Вентресс поднял руки, а потом помахал вслед уходящему по коридору Сандерсу. – Я охотно предоставляю вам смеяться последним, ведь ваш инструмент – коса, если я не ошибаюсь?

Не оглядываясь, Сандерс вскарабкался по трапу в салон, чувствуя у себя на спине взгляд оставшегося в дверях каюты Вентресса. Остальные пассажиры расположились на стульях вокруг бара, среди них был и отец Бальтус, а рядом развернулись длительные дебаты между старшим помощником, двумя таможенниками и сержантом полиции. Сверяясь со списком пассажиров, они дотошно изучали каждую фамилию, будто разыскивая какого-то пропавшего пассажира.

Когда доктор Сандерс ставил на пол свои чемоданы, он уловил обрывок фразы:

– …и никаких журналистов.

Тут один из таможенников кивком подозвал его к себе.

– Доктор Сандерс? – спросил он, сделав ударение на его фамилии, будто втайне надеясь, что это всего лишь прозвище. – Из университета Либревиля?.. – И, понизив голос, добавил: – Физический факультет? Можно взглянуть на ваши бумаги?

Доктор Сандерс достал паспорт. Стоя в нескольких шагах от него, отец Бальтус внимательно наблюдал за происходящим.

– Моя фамилия Сандерс, я из Форт-Изабель, из лепрозория.

Извинившись за ошибку, таможенники переглянулись и пропустили доктора Сандерса, не потрудившись взглянуть на его чемоданы. Через несколько мгновений он уже спускался по сходням на причал. Местные солдаты бездельничали вокруг машины. Заднее сиденье оставалось незанятым, вероятно дожидаясь отсутствующего физика из Либревильского университета.

Препоручив свои чемоданы заботам носильщика с выведенной на островерхой шляпе надписью: «Отель Европа», доктор заметил, что куда тщательнее досматривают багаж отбывающих из Порт-Матарре. На дальнем конце причала столпилось человек тридцать – сорок, отправляющихся низшим классом, и полиция при помощи таможенников обыскивала их одного за другим. Местные жители не расставались со своими упакованными в тюки постелями, и полицейские разворачивали их и тщательно прощупывали одеяла и матрасы.

После всей этой суматохи город показался Сандерсу совсем пустынным. Безлюдны были сводчатые галереи с арками по обеим сторонам главной улицы, равнодушно повисли в сумеречном воздухе окна отеля «Европа», узкие ставни казались крышками гробов. Здесь, в самом центре города, блеклые белые фасады домов только подчеркивали скудный свет, царящий над джунглями. Оглянувшись на сворачивающую в лес огромную змею реки, доктор Сандерс почувствовал, что она высосала все, кроме каких-то жалких остатков жизни.

Поднимаясь следом за носильщиком по лестнице в отель, он увидел дальше под сводами галереи черную сутану отца Бальтуса. Священник быстро шагал куда-то со своей маленькой дорожной сумкой в руке. Повернув, он прошел между двух колонн, пересек дорогу и исчез в тени сводчатой галереи с другой стороны улицы. Время от времени Сандерс снова замечал залитую солнечным светом черную фигуру среди белых колонн аркады, словно в затворе испорченного стробоскопического устройства. Затем безо всякой видимой причины Бальтус вновь перешел улицу, поднимая полами сутаны облака пыли на своем пути. Его благородное лицо проплыло мимо Сандерса, подобно бледному полузабытому профилю, привидевшемуся когда-то в кошмарном сне.

– Куда это он отправился? – спросил доктор носильщика. – Этот священник… мы приплыли на одном пароходе.

– В семинарию. Иезуиты все еще здесь.

– Все еще? Как это понимать?

Сандерс направился к вращающейся двери, но в этот момент из нее вынырнула молодая темноволосая француженка. Поймав отражение ее лица во вращающейся стеклянной створке дверей, Сандерс вдруг словно взглянул на Сюзанну Клэр. Хотя молодой женщине было чуть больше двадцати и, стало быть, минимум лет на десять меньше, чем Сюзанне, доктору бросились в глаза такие же широкие бедра и неспешная походка, такие же внимательные серые глаза. Проходя мимо, она пробормотала доктору: «Пардон…» Затем, с едва заметной улыбкой встретившись с ним глазами, она направилась к армейскому грузовику, который разворачивался на боковой улочке. Сандерс посмотрел ей вслед. Ее элегантный белый костюм и явно европейское изящество казались совсем не к месту здесь, в пропитанном тусклым светом воздухе Порт-Матарре.

– Что здесь происходит? – спросил Сандерс. – Они что, нашли новое месторождение алмазов?

Это объяснило бы и цензуру, и таможенный досмотр, но что-то в деланном равнодушии, с которым носильщик пожал плечами, заставило доктора усомниться в своем предположении. А кроме того, в этом случае упоминания об алмазах и сапфирах были бы вымараны из письма Сюзанны как явные призывы поучаствовать в сборе урожая.

Так же уклончив оказался и клерк за регистрационной стойкой. К неудовольствию Сандерса, он настоял, чтобы доктор ознакомился с недельной расценкой гостиничных номеров, хотя тот и подчеркнул, что собирается отправиться в Монт-Ройяль на следующий же день.

– Поймите, доктор, катеров нет, регулярное сообщение прервано. Вам же обойдется дешевле, если я возьму с вас по недельным расценкам. В общем, смотрите.

– Хорошо, – сказал Сандерс, подписывая регистрационную карточку. На всякий случай в качестве своего адреса он указал адрес университета в Либревиле. Он не раз читал там лекции по медицине, и почту, конечно же, перешлют оттуда в Форт-Изабель. Быть может, эта ложь сослужит ему в будущем свою службу.

– Ну а железная дорога? – спросил он клерка. – Или автобусное сообщение? Должен же быть какой-то транспорт в Монт-Ройяль?

– Железной дороги нет. – Клерк щелкнул пальцами. – Алмазы, знаете ли, перевозить несложно. Попробуйте выяснить насчет автобуса.

Сандерс всмотрелся в худое оливковое лицо клерка. Скользнув водянистыми глазами по пожиткам доктора, тот стал разглядывать сквозь арки галереи возвышающийся над крышами домов с другой стороны улицы полог леса. Казалось, он чего-то ждет.

Доктор Сандерс спрятал свою ручку.

– Скажите, почему в Порт-Матарре так темно? Туч вроде бы нет, а солнце едва видно.

Клерк покачал головой. Когда он заговорил, казалось, что обращается он скорее к самому себе:

– Дело не в темноте, доктор, дело в листьях. Они высасывают из почвы минералы, и от этого все кажется темным.

Эта точка зрения, казалось, содержала долю истины. Из окон своей комнаты, расположенных над галереей, доктор Сандерс всмотрелся в лес. Громадные деревья, окружавшие порт, словно старались столкнуть его обратно в реку. Тени, преследующие по пятам рискнувших выбраться на улицу из-под сводов галереи немногочисленных прохожих, сохраняли свою обычную густоту, но зато в лесу отсутствовали всякие контрасты. Выставленные на солнцепек листья оказывались ничуть не светлее своих нижних собратьев, лес чуть ли не выпивал весь свет из солнца – примерно так же, как река опустошала город, лишая его внутренней жизни и движения. Чернота лесного полога вкупе с оливковыми оттенками на плоских листьях наделяла джунгли мрачной тяжеловесностью, которую подчеркивали мерцающие среди их воздушных галерей пятнышки света.

Поглощенный этим зрелищем, доктор Сандерс едва расслышал стук в дверь. Открыв ее, он обнаружил дожидающегося в коридоре Вентресса. Его облаченная в белое фигура и угловатый череп воплощали в себе, казалось, гамму пустынного, цвета слоновой кости города.

– В чем дело?

Вентресс шагнул вперед. В руке он держал конверт.

– Я нашел его в каюте после вашего ухода, доктор. И решил, что стоит его вам вернуть.

Сандерс взял конверт, нащупывая в кармане письмо Сюзанны. Очевидно, в спешке он уронил его на пол. Он засунул письмо в конверт, приглашая Вентресса зайти:

– Спасибо, я и не заметил…

Вентресс оглядел комнату. Теперь, сойдя с парохода, он заметно изменился. Скупые и несколько бесцеремонные манеры уступили место ярко выраженному нетерпению и даже беспокойству, а крепенькая фигура, словно стягиваемая воедино пытающимися побороть друг друга мышцами, несла в себе такой заряд нервной энергии, что Сандерс счел это тревожным симптомом. Глаза Вентресса шарили по комнате, выискивая что-то среди ее убогой обстановки.

– Можно взамен кое-что забрать, доктор?

И прежде чем Сандерс ответил, Вентресс уже стоял у большего из двух чемоданов, водруженного на журнальный столик по соседству с платяным шкафом. Коротко кивнув, он щелкнул замками и приподнял крышку чемодана. Из-под сложенной пижамы он уверенно извлек кобуру со своим автоматическим пистолетом. Прежде чем Сандерс открыл рот, он засунул ее себе под пиджак.

– Какого дьявола?.. – Сандерс пересек комнату и захлопнул крышку чемодана. – Ну и наглец же вы!..

Вентресс слабо улыбнулся и направился к двери. Раздраженный Сандерс схватил его за руку и резко потянул на себя, чуть не повалив на пол. Лицо Вентресса замкнулось, словно упала дверца мышеловки. Быстро отклонившись, он скользнул в сторону и вырвался от Сандерса.

Когда Сандерс вновь шагнул к нему, Вентресс, казалось, на миг призадумался, не воспользоваться ли пистолетом, но тут же поднял руку, стараясь успокоить доктора:

– Сандерс, я конечно же виноват и приношу свои извинения, но у меня не было иного выхода. Постарайтесь меня понять. Я всего-навсего надул этих идиотов…

– Чушь! Чтобы их обмануть, вы воспользовались мною!

Вентресс энергично затряс головой:

– Вы ошибаетесь, Сандерс. Уверяю вас, я ничего не имею против именно вашего призвания… ни в малейшей степени. Поверьте, доктор, я понимаю вас, весь ваш…

– Ладно! – Сандерс распахнул дверь. – Давайте отсюда!

Вентресс, однако, остался на месте. Казалось, он пытается что-то из себя выдавить, словно сообразив, что выставил напоказ некую глубоко личную слабость Сандерса, и изо всех сил стремится исправить положение. Затем он чуть передернул плечами и вышел из комнаты, пресытившись раздражением доктора.

После его ухода Сандерс уселся спиной к окну в кресло. Уловка Вентресса вывела его из себя не только из-за уверенности бородача, что таможенники не тронут его багаж из опасения заразиться. Пистолет в его вещах, о котором доктор даже и не подозревал, казалось, символизировал, – причем и в сексуальном плане тоже, – все его скрытые мотивы посещения Порт-Матарре в поисках Сюзанны Клэр. Более всего раздражало, что Вентресс, с его костистым лицом и белым костюмом, умудрился продемонстрировать свою осведомленность в этих доселе замалчиваемых мотивах.

Сандерс перекусил в ресторане отеля. Зал был почти пуст; кроме него лишь молодая темноволосая француженка записывала что-то в блокнот, который положила на свой столик рядом с салатом. Она то и дело поглядывала на Сандерса, вновь пораженного ее явным сходством с Сюзанной Клэр. То ли из-за черных как вороново крыло волос, то ли из-за необычного освещения Порт-Матарре, но Сандерсу показалось, что ее нежное лицо несколько бледнее, чем сохранившийся у него в памяти лик Сюзанны, словно женщины эти были двоюродными сестрами, но в Сюзанне ощущалась еще и толика более темной крови. Глядя на девушку, он почти различал рядом с нею Сюзанну, отраженную в каком-то зашторенном зеркале его мозга.