Текст книги "…И вы будете редактором отдела"

Глава 4

Полицейский катер обогнул высокий утес. Я сидел на корме рядом с Карлотти. Он курил. На нем были солнцезащитные очки с синими стеклами. Мне казалось странным, что полицейский носит темные очки. По моему мнению, он должен был презирать такую роскошь. Гранди и трое полицейских в форме сидели в средней части лодки. На Гранди темных очков не было: что бы он ни делал, он всегда остается официальным и корректным.

Как только мы повернули, я узнал крошечную бухточку и массивные валуны, на которые упала Хелен. Карлотти поднял голову и стал вглядываться в вершину утеса. Он поморщился. По-моему, он представил себе, каково это – грохнуться с такой высоты. Подняв глаза, я подумал о том же. Рядом с такой вершиной поневоле чувствуешь себя пигмеем.

Лодка, пыхтя, вошла в бухточку. Едва она прибилась к валунам, мы выскочили на берег.

– Мы ничего не трогали, – объявил Гранди Карлотти. – Я хотел, чтобы вы сначала все посмотрели. Мы только убрали тело.

Они принялись за тщательный осмотр, а я с двумя полицейскими уселся на один из валунов, чтобы не путаться у них под ногами, и стал наблюдать. Третий полицейский остался в лодке.

Вскоре Гранди нашел футляр от кинокамеры, который я бросил сверху. Он торчал из воды между двумя валунами. Гранди выудил футляр, и они принялись разглядывать его так, как парочка профессоров, наверное, изучала бы какой-нибудь сувенир с Марса. Я заметил, как бережно Карлотти обращается с футляром, и обрадовался, что у меня хватило ума стереть свои отпечатки. Наконец он взглянул на меня:

– Наверное, эта штука принадлежала ей. Она увлекалась фотографией?

Я чуть было не ответил утвердительно, но вовремя спохватился.

– Откуда мне знать? – отозвался я. – Большинство американцев, приезжающих в Италию, привозят с собой камеру.

Карлотти кивнул и протянул футляр одному из полицейских, который осторожно положил его в пластиковый мешок. Они продолжали поиски. Минут через десять, когда они удалились от меня, я увидел, что они сделали еще одно открытие. Гранди наклонился и поднял что-то, лежавшее между стеной утеса и каким-то камнем. Стоя спиной ко мне, они принялись изучать свою находку. Я курил и ждал, чувствуя, что сердце бешено колотится у меня в груди, а во рту пересохло. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем Карлотти направился в мою сторону. Оттолкнувшись руками, я встал с камня и двинулся ему навстречу. Я увидел, что он держит в руках то, что осталось от камеры Хелен. Камера разбилась о камень, упав с утеса. Объектив отлетел, боковая панель была продавлена.

– Теперь ясно, как все произошло, – сказал Карлотти, показывая мне камеру. – Видимо, она снимала и держала камеру вот так. – Он поднял камеру и приложился к видоискателю. – Если она стояла на краю тропинки, то легко могла сделать неверный шаг, когда эта штуковина закрывала ей обзор.

Я взял у него камеру и взглянул на счетчик расхода пленки. Отснято было около четырех метров.

– Пленка еще есть, – заметил я. – Судя по всему, внутри нет воды. Проявите пленку – и вы узнаете наверняка, снимала она что-нибудь с вершины утеса или нет.

Эта мысль, похоже, ему понравилась.

Пока мы ехали к гавани, а потом плыли в лодке, направляясь к месту гибели Хелен, я отдавал себе отчет в том, что он в душе тревожится, как бы Чалмерс не доставил ему неприятностей.

– Если бы она не назвалась миссис Дуглас Шеррард, – произнес он, забирая у меня камеру, – дело было бы проще пареной репы. Сейчас мы поедем на виллу. Я хочу поговорить с этой женщиной из деревни.

Мы вернулись в гавань Сорренто, оставив двух полицейских продолжать поиски улик, что повергло их в глубокое уныние. Жара там была страшная, а тени – никакой. Добравшись до гавани, мы сели в полицейскую машину и поехали на виллу. Возвращение из бухточки и поездка на виллу заняли чуть больше полутора часов. Оставив машину у ворот, мы пошли по аллее. «Линкольн» с откидным верхом по-прежнему стоял на бетонированной площадке перед домом.

– Эта машина принадлежала ей? – спросил Карлотти.

Я ответил, что не знаю.

Гранди поспешил сообщить, что уже проверял номера. Хелен купила машину десять недель назад, вскоре после приезда в Рим. Я подивился, откуда у нее взялись деньги. Отец прислать ей не мог, ведь он хотел, чтобы она жила на выделенное ей пособие. Мы ввалились в гостиную. Карлотти вежливо попросил меня посидеть, пока он осмотрит виллу. Я сел и стал ждать.

Они потолкались в спальне. Вскоре Карлотти вышел, держа в руках небольшую кожаную шкатулку. Такие обычно привозят из Флоренции в подарок друзьям в Штатах.

– Это вам лучше забрать, – предложил он, ставя шкатулку на стол. – Драгоценности надо отдать синьору Чалмерсу. Может быть, вы напишете мне расписку?

Он поднял крышку. В шкатулке лежало несколько ювелирных изделий, в том числе два кольца: одно с большим сапфиром, другое – с тремя бриллиантами. Было там и бриллиантовое ожерелье, и пара сережек с бриллиантами. Я не особенно разбираюсь в драгоценностях, но даже мне было ясно, что побрякушки не из дешевых.

– Довольно милые вещицы, – заметил Карлотти. В голосе его сквозила задумчивость, как будто ему очень хотелось заполучить эти драгоценности. – Хорошо, что никто сюда не вломился, пока дом был без присмотра.

Я вспомнил высокого и широкоплечего незваного гостя.

– Где вы их нашли?

– Они лежали на туалетном столике, их мог украсть кто угодно.

– Они настоящие? Я хочу сказать, это не стразы?

– Разумеется, настоящие. – Он нахмурился, глядя на меня.

Пока он выписывал мне квитанцию, которую я должен был подписать, я глазел на шкатулку и ее содержимое. На туалетном столике. Их мог украсть кто угодно! Я почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок. Значит, незваный гость, виденный мною, вряд ли был мелким воришкой. Тогда кто же он?.. Я вздрогнул, услышав телефонный звонок.

Трубку снял Карлотти.

– Да… Да… – говорил он. Он долго слушал, потом что-то пробормотал и положил трубку.

В комнату вошел Гранди. Лицо его выражало растерянность.

Карлотти закурил сигарету и сказал:

– Только что получены результаты вскрытия.

Я видел, что он чем-то расстроен. Во взгляде снова появилась тревога.

– Ну вы же знаете, как она умерла, – отозвался я.

– Это-то да…

– Что-нибудь новое?

Я сознавал, что мой голос звучит чересчур резко, и увидел, как Гранди повернулся и посмотрел на меня.

– Да, есть кое-что, – ответил Карлотти и поморщился. – Она была беременна.

Было почти половина четвертого, когда Карлотти закончил осмотр дома и допрос крестьянки, которую я так и не увидел. Я слышал их приглушенные голоса, доносившиеся из кухни. Сам я сидел в гостиной, куря одну сигарету за другой.

Итак, Хелен была беременна.

Это будет последний гвоздь в крышке моего гроба, если они когда-нибудь дознаются, кто такой Дуглас Шеррард. Сам-то я знал, что не повинен не только в ее смерти, но и в ее беременности, но кто мне поверит? Угораздило же меня с ней связаться! Безмозглый, законченный дурак!

Кто же был ее любовником? Я снова подумал о таинственном широкоплечем визитере, которого видел накануне вечером. Теперь ясно, что он не вор: ни один вор не оставил бы на туалетном столике драгоценности.

Я продолжал мысленно разбирать ситуацию и так и этак, поглядывая на часы на каминной доске и понимая, что через полчаса мне придется сообщить Чалмерсу подробности. И чем больше я раздумывал, тем острее сознавал, что один неверный шаг – и мне крышка.

Когда стрелки показывали 15.44, в гостиную вошел Карлотти.

– Есть осложнения, – мрачно сообщил он.

– Знаю. Вы и раньше это говорили.

– Как вы думаете, она была не из тех, кто может покончить жизнь самоубийством?

Этот вопрос меня напугал.

– Не знаю. Говорю вам: я с ней почти не знаком. – Я почувствовал необходимость втолковать это ему как следует и продолжал: – Чалмерс попросил меня встретить ее в аэропорту и отвезти в гостиницу. Это было четырнадцать недель назад. С тех пор я ее не видел. Я просто ничего о ней не знаю.

– Гранди думает, что ее, должно быть, покинул любовник, – продолжил Карлотти. Мою тираду он, похоже, пропустил мимо ушей. – Он полагает, что она в отчаянии бросилась с утеса.

– Американские девушки так не делают. Они слишком практичны. Будьте осторожны, преподнося эту версию Чалмерсу. Вряд ли она придется ему по нраву.

– А я преподношу ее не синьору Чалмерсу, а вам, – спокойно возразил Карлотти.

Вошел Гранди и сел. Он уставился на меня холодным, враждебным взглядом. Похоже, я ему чем-то не нравился.

– Мне можете говорить что угодно, – сказал я, не спуская глаз с Карлотти. – Это вам все равно не поможет. Но с Чалмерсом будьте осторожнее.

– Да, – согласился Карлотти. – Я понимаю. Я надеюсь на вашу помощь. Похоже, тут не обошлось без интрижки. Крестьянка говорит, что девушка приехала сюда два дня назад. Приехала одна. Она сказала женщине, что на следующий день должен прибыть муж. Стало быть, вчера. По словам крестьянки, она явно его ждала. Настроение у нее было прекрасное. – Он замолчал и уставился на меня. – Я повторяю вам то, что сказала женщина. В таких вопросах женщинам очень часто можно верить.

– Продолжайте, – попросил я. – Я с вами не спорю.

– Этот мужчина должен был прибыть в Сорренто из Неаполя в пятнадцать тридцать. Синьорина сказала, что поедет встречать поезд, а женщине велела прийти в девять вечера убрать после обеда. Женщина ушла с виллы в одиннадцать утра. Между одиннадцатью и тем временем, когда синьорине нужно было уезжать встречать поезд, произошло какое-то событие, которое либо помешало синьорине встретить поезд, либо отбило у нее охоту встречать его.

– Но какое?

Он передернул плечами.

– Звонить ей не звонили. Не знаю. Я думаю, она могла как-то узнать, что ее возлюбленный не приедет.

– Это только догадки, – возразил я. – Не увлекайтесь ими в присутствии Чалмерса.

– К тому времени у нас могут появиться кое-какие факты. Я просто проверяю версии. – Он беспокойно двигался по комнате. Я видел, что он сбит с толку и не доволен создавшимся положением. – В частности, версию Гранди о самоубийстве в припадке уныния.

– Какое это имеет значение? – спросил я. – Она мертва. Разве нельзя допустить, что это несчастный случай? Обязательно, что ли, трезвонить на весь свет, что она была беременна?

– Коронеру представят протокол вскрытия. Замять это невозможно.

– Ладно, – нетерпеливо бросил Гранди, – у меня дела. Надо искать этого Шеррарда.

Шея у меня похолодела, будто к ней приложили кусок льда.

– Я позвоню синьору Чалмерсу, – сказал я, стараясь придать как можно больше непринужденности. – Ему захочется знать, что происходит. Что ему сказать?

Они переглянулись.

– На данной стадии расследования лучше всего будет сказать ему как можно меньше, – ответил Карлотти. – Я полагаю, упоминать этого Шеррарда было бы неблагоразумно. Вы не могли бы просто сказать, что она сорвалась с утеса во время съемки, что будет дознание по всей форме, а пока…

Его прервал телефонный звонок. Гранди поднял трубку, послушал и посмотрел на меня:

– Это вас.

Я взял у него трубку:

– Алло?

Джина сказала:

– Десять минут назад звонил господин Чалмерс. Он сказал, что немедленно вылетает, а ты должен встретить его завтра в аэропорту Неаполя в 18.00.

Я медленно перевел дух. К такому я был совершенно не готов.

– Как он говорил?

– Очень кратко и резко, – ответила Джина. – А в остальном вроде нормально.

– Он задавал какие-нибудь вопросы?

– Нет. Только сообщил мне время прибытия и просил, чтобы ты его встретил.

– Хорошо, встречу.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, иди домой, Джина. Пока ты мне не понадобишься.

– Если понадоблюсь – я весь вечер дома.

– Хорошо, но я тебя не побеспокою. Пока. – И я положил трубку.

Карлотти наблюдал за мной.

– Завтра в 18.00 в Неаполь прибудет Чалмерс, – сообщил я. – К этому времени вам лучше раздобыть какие-нибудь факты. О том, чтобы сказать ему как можно меньше, не может быть и речи. Придется выложить ему все, и подробно.

Карлотти, скорчив гримасу, поднялся на ноги.

– Завтра к вечеру мы, вероятно, отыщем этого Шеррарда. – Он посмотрел на Гранди. – Оставьте здесь своего человека. Пусть сидит, пока его не сменят. Вы можете отвезти нас в Сорренто. Не забудьте драгоценности, синьор Досон.

Я взял кожаную шкатулку и сунул в карман. Пока мы спускались по ступенькам и шли по аллее к полицейской машине, Карлотти сказал Гранди:

– Я оставлю вас в Сорренто. Попытайтесь разузнать, не знает ли кто Шеррарда и не видели ли его в Сорренто. Проверьте всех американских туристов, особенно приехавших в одиночку.

До меня дошло, что пот у меня на лице, несмотря на жару, холодный.

Я добрался до неапольского аэропорта без нескольких минут шесть. Мне сказали, что нью-йоркский самолет не опаздывает и вот-вот приземлится.

Встречающих было четверо: две пожилые дамы, толстый француз и «платиновая» блондинка с бюстом, какой можно увидеть только на рекламах. На ней был белый костюм из акульей кожи и черная шляпка с гроздью бриллиантов, которая обошлась кому-то кучу денег.

Я посмотрел на нее, и она обернулась. Наши взгляды встретились.

– Простите, вы не господин Досон? – спросила она.

– Верно, – удивленно ответил я и снял шляпу.

– Я миссис Шервин Чалмерс.

Я вытаращился на нее:

– Вы?! Разве господин Чалмерс уже прибыл?

– О нет. Я делала кое-какие покупки в Париже на прошлой неделе, – пояснила она, испытующе глядя на меня своими глубоко посаженными темно-фиолетовыми глазами. Она была красива, но слишком броска, как нью-йоркская театральная статистка. Вряд ли ей было больше двадцати трех – двадцати четырех лет, но в ней чувствовался некий светский лоск, делавший ее старше. – Мой муж телеграфировал мне, чтобы я его встречала. Ужасная весть.

– Да. – Я теребил шляпу.

– Страшное дело… Она была так молода.

– Да уж куда хуже, – поддержал я.

Мне стало неуютно под ее взглядом.

– Вы хорошо ее знали, господин Досон?

– Почти не знал.

– Не могу понять, как можно вот так взять и свалиться.

– Полиция считает, что она делала снимки и не смотрела под ноги.

Шум приближающегося самолета прервал нескладный разговор.

– По-моему, это наш, – предположил я.

Мы стояли рядом, наблюдая за посадкой. Через несколько минут появились пассажиры. Чалмерс сошел первым. Я отошел в сторонку и дал ему поздороваться с женой. Они о чем-то поговорили, потом он подошел и пожал мне руку, сказал, что они хотят как можно скорее добраться до гостиницы, что пока говорить о Хелен он не желает, а хочет, чтобы я устроил ему встречу с полицией него в номере в семь часов.

Они с женой сели на заднее сиденье «роллс-ройса», который я для них нанял, а я, поскольку присоединиться к ним меня не пригласили, сел рядом с шофером. В гостинице Чалмерс отпустил меня, бросив: «В семь, Досон», и лифт унес их на пятый этаж, а я остался внизу, пыхтя и отдуваясь.

Раньше я видел фотографии Чалмерса, но в жизни он казался еще крупнее. Он напомнил мне Муссолини в его лучшую пору. Лучше, пожалуй, и не опишешь. У него был такой же волевой подбородок, такое же круглое лицо и такие же колючие глаза. И это – отец Хелен, девушки, хрупкая красота которой привлекла и едва не погубила меня!

В семь часов, когда Карлотти, Гранди и я вошли в роскошный номер гостиницы «Везувий», Чалмерс уже переоделся, побрился и, видимо, принял душ. Он восседал во главе большого стола посреди комнаты, с сигарой в зубах и сердитым, мрачным лицом.

Джун, в небесно-голубом шелковом платье, обтягивавшем ее, как кожа, сидела у окна, закинув ногу на ногу. Выставленные напоказ красивые коленки сразу привлекли внимание Гранди, и на его угрюмом смуглом лице появилось более оживленное выражение.

Я представил его Карлотти, и мы сели. Чалмерс долго смотрел на Карлотти, потом бросил своим лающим голосом:

– Выкладывайте факты.

Последние три года я знал Карлотти довольно близко. Мое мнение о нем как о полицейском было не ахти какое. Я знал, что он дотошен и слывет человеком, распутывающим дела, за которые берется, но асом я его никогда не считал. Когда же в последующие двадцать минут я посмотрел, как он противостоял Чалмерсу, мое мнение о нем в корне изменилось.

– Факты, синьор Чалмерс, – спокойно начал он, – будут в высшей степени неприятны для вас, но, раз вы настаиваете, мы их вам выложим.

Чалмерс сидел неподвижно, толстые руки в веснушках сжаты на столе, в зубах дымится сигара. Взгляд его колючих глаз цвета дождя был устремлен на Карлотти.

– Что они неприятны, пусть вас не волнует, – отрезал он. – Я вас слушаю.

– Десять дней назад ваша дочь вылетела из Рима в Неаполь. Из Неаполя пригородным поездом она доехала до Сорренто, где нанесла визит агенту по продаже недвижимости, – заговорил Карлотти, как будто отрепетировал эту речь, выучив ее наизусть. – Агенту она представилась как госпожа Дуглас Шеррард, жена американского бизнесмена, прибывшего в Рим на отдых.

Я бросил быстрый взгляд на Чалмерса: лицо бесстрастное, сигара попыхивает, руки безвольно лежат на столе. Я перевел взгляд на его «платиновую» блондинку. Та смотрела в окно и виду не подавала, что слушает.

– Она хотела снять какую-нибудь виллу на месяц, – продолжал Карлотти на своем размеренном и безупречном английском. – Она просила домик, стоящий на отшибе, финансовая сторона роли не играла. Так уж вышло, что у агента оказалось одно такое местечко. Он свозил синьорину на виллу, и она согласилась ее снять. Она выразила желание, чтобы кто-нибудь присматривал за домом, пока они будут там жить. Агент договорился с женщиной из близлежащей деревни, чтобы та приходила и выполняла необходимую работу. Эта женщина, Мария Кандалло, сказала мне, что двадцать восьмого августа она пришла на виллу, где нашла синьорину, которая несколькими часами раньше приехала в «линкольне» с открывающимся верхом.

– Машина была зарегистрирована на ее имя? – спросил Чалмерс.

– Да, – ответил Карлотти.

Чалмерс стряхнул пепел с сигары, кивнул и сказал:

– Продолжайте.

– Синьора сообщила Марии, что на следующий день приезжает ее муж. По словам этой женщины, она нисколько не сомневалась, что синьорина очень любит этого мужчину, которого она называла Дугласом Шеррардом.

Тут впервые чувства Чалмерса заявили о себе: широкие плечи сгорбились, а веснушчатые руки сжались в кулаки.

– Двадцать девятого утром, – продолжал Карлотти, – Мария пришла на виллу в 8.45. Она помыла посуду после завтрака, протерла пыль, навела порядок. Синьорина сказала ей, что поедет в Сорренто встречать неаполитанский поезд, прибывающий в 15.30. Этим поездом, заявила она, приезжает из Рима ее муж. Около одиннадцати Мария ушла. Синьорина как раз расставляла цветы в гостиной. После этого, насколько нам известно, живой ее не видели.

Джун Чалмерс поменяла положение ног, снова закинув одну на другую, и, повернув красивую голову, пристально посмотрела на меня. Задумчивый взгляд этой привыкшей к земным благам женщины смутил меня, и я отвернулся.

– Что произошло между 11.00 и 20.15, остается только гадать, – говорил Карлотти. – Возможно, этого мы никогда не узнаем.

Глаза Чалмерса будто спрятались за веками. Он подался вперед.

– Почему 20.15? – спросил он.

– Это время, когда она умерла, – объяснил Карлотти. – Я полагаю, тут не может быть никаких сомнений. Ее наручные часы разбились при падении. Они показывали это время.

Я оцепенел. Ничего себе новость. Выходит, когда Хелен сорвалась, я искал ее на вилле. И если это станет известно, ни один человек, включая судью и присяжных, не поверит, что я не причастен к ее смерти.

– Я хотел бы утверждать, – продолжал Карлотти, – что смерть вашей дочери наступила в результате несчастного случая, но в данный момент я этого сделать не могу. Хотя все говорят о том, что это именно так. На вершину утеса она отправилась с кинокамерой, это несомненно. Вероятно, когда снимаешь, так увлекаешься, что не видишь, куда идешь.

Чалмерс вытащил сигару изо рта и положил в пепельницу. Он пристально смотрел на Карлотти.

– Вы хотите сказать, что это был не несчастный случай? – произнес он голосом, которым можно было бы разрезать черствую буханку.

Джун Чалмерс перестала разглядывать меня и склонила голову набок: она, казалось, впервые заинтересовалась тем, что происходит.

– Это решать коронеру, – ответил Карлотти. Он был совершенно невозмутим и встретил колючий взгляд Чалмерса не дрогнув. – Есть осложнения. Целый ряд подробностей нуждается в объяснении. Похоже, есть два варианта. Первый: ваша дочь случайно сорвалась с утеса, когда снимала. Второй: она покончила жизнь самоубийством.

Плечи Чалмерса сгорбились, лицо налилось кровью.

– У вас есть основания для подобных утверждений?

И Карлотти врезал ему без всякой жалости:

– Ваша дочь была на восьмой неделе беременности.

Наступило долгое, гнетущее молчание. Взглянуть на Чалмерса я не смел. Я уставился на свои потные руки, зажатые между колен.

Молчание нарушила Джун, сказав:

– Ах, Шервин, я не могу поверить, что…

Я украдкой взглянул на Чалмерса. Он жаждал крови: такое лицо можно увидеть на киноэкране у посредственного актера, играющего роль загнанного в угол гангстера.

– Придержи язык! – цыкнул он на Джун голосом, дрожавшим от ярости, а когда она отвернулась и снова стала смотреть в окно, спросил у Карлотти: – Это сказал доктор?

– Я прихватил с собой экземпляр протокола вскрытия, – ответил Карлотти. – Можете взглянуть, если хотите.

– Беременная? Хелен?!

Чалмерс оттолкнул стул и встал. Казалось, он по-прежнему крут и безжалостен, но я уже почему-то не чувствовал себя рядом с ним таким уж пигмеем – окружавший его ореол величия частично померк.

Он неторопливо заходил по гостиной. Карлотти, Гранди и я уставились себе под ноги, а Джун – в окно.

– Покончить жизнь самоубийством она не могла, – заявил он вдруг. – У нее был сильный характер.

Его слова показались пустыми – неожиданные слова в устах такого человека, как Чалмерс. Я поймал себя на том, что размышляю: а давал ли он себе труд разобраться, есть ли у Хелен характер вообще.

Никто ничего не сказал.

Он продолжал ходить по гостиной, руки в карманах, лицо сосредоточенное и хмурое. Всем было неловко. Потом он вдруг остановился и задал старый как мир вопрос:

– Кто он?

– Этого мы не знаем, – ответил Карлотти. – Ваша дочь, вероятно, намеренно ввела в заблуждение агента по продаже недвижимости и деревенскую женщину, сказав им, что он американец. Американца под такой фамилией в Италии нет. Мы навели справки в Сорренто. В поезде, прибывшем из Неаполя в 15.30, был какой-то американец, путешествовавший один.

Я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Дышать стало трудно.

– Он оставил на вокзале чемодан, – продолжал Карлотти. – К сожалению, описывают его по-разному. Особого внимания на него никто не обратил. Один приезжавший автомобилист видел, как он шел пешком по дороге Сорренто – Амальфи. Все, правда, сходятся в том, что он был в светло-сером костюме. Служитель на станции сказал, что он высокий. Автомобилисту он показался среднего роста, а мальчику из близлежащей деревни – плотным коротышкой. Четкого его описания нет. Часов в десять вечера он забрал чемодан и уехал на такси в Неаполь. Он очень спешил. Он предложил водителю пять тысяч лир чаевых, если тот довезет его до вокзала, чтобы успеть на поезд до Рима в 23.15.

Чалмерс сидел, подавшись вперед и сосредоточенно глядя на Карлотти.

– Эта дорога на Амальфи ведет и на виллу?

– Да. Там есть поворот.

– Моя дочь умерла в 20.15?

– Да.

– А этот тип поспешно взял такси в двадцать два часа?

– Да.

– Сколько нужно, чтобы добраться до виллы в Сорренто?

– С полчаса на машине, а пешком около полутора часов.

Чалмерс задумался.

Я сидел, дыша открытым ртом и чувствуя себя довольно скверно. Я ожидал, что после всех этих вопросов он выдаст какое-нибудь ошеломляющее открытие, но ничего подобного не последовало. Он лишь сгорбился и сказал:

– Самоубийством она жизнь покончить не могла. Я уверен. Выкиньте эту версию из головы, лейтенант. Все ясно: она сорвалась с утеса, делая съемки камерой.

Карлотти промолчал. Гранди беспокойно заерзал и уставился на свои ноги.

– Вот заключение, которое я ожидаю услышать, – продолжал Чалмерс резким, неприятным голосом.

– Мое дело представить коронеру факты, синьор Чалмерс, – мягко возразил Карлотти. – Его дело – решать.

Чалмерс вытаращился на него:

– Да, понятно. Кто коронер?

– Синьор Джузеппе Малетти.

– Здесь, в Неаполе?

– Да.

Чалмерс кивнул:

– Где тело моей дочери?

– В морге в Сорренто.

– Я хочу взглянуть на нее.

– Разумеется. Только скажите когда – и я вас отвезу.

– Это необязательно. Я не люблю, когда за мной таскаются. Меня отвезет Досон.

– Как знаете, синьор.

– Только договоритесь там, чтобы меня допустили. – Чалмерс взял новую сигару и принялся сдирать обертку. Впервые с тех пор, как я вошел в комнату, он посмотрел на меня. – Итальянская пресса освещает это дело?

– Пока нет. Мы держали это в тайне, ждали вас.

Он испытующе смотрел на меня, потом кивнул:

– Правильно сделали. – И повернулся к Карлотти: – Спасибо за факты, лейтенант. Если мне еще что-нибудь понадобится, я свяжусь с вами.

Карлотти и Гранди встали.

– Я к вашим услугам, синьор, – сказал Карлотти.

После их ухода Чалмерс посидел немного, глядя на свои руки, потом тихо и со злостью проговорил:

– Чертовы макаронники!

Я решил, что самое время избавиться от шкатулки с драгоценностями, которую мне препоручил Карлотти, и выложил ее на стол перед Чалмерсом.

– Они принадлежали вашей дочери, – пояснил я. – Их нашли на вилле.

Он нахмурился, подался вперед, открыл шкатулку и уставился на ее содержимое. Потом перевернул шкатулку, и драгоценности высыпались на стол.

Джун встала, подошла и заглянула ему через плечо.

– Ты ведь их не дарил ей, а, Шервин? – спросила она.

– Разумеется, нет! – воскликнул он, ткнув толстым пальцем в бриллиантовое ожерелье. – Что я, дурак – дарить такое ребенку!

Потянувшись через его плечо, Джун хотела взять ожерелье, но он грубо оттолкнул ее руку.

– Оставь! – Резкость его голоса напугала меня.

Едва поведя плечами, она вернулась на свое место у окна. Чалмерс сгреб драгоценности в шкатулку и закрыл крышку. Обращался он со шкатулкой так, будто она сделана из яичной скорлупы.

Потом долго и неподвижно сидел, уставившись на шкатулку. Я смотрел на него, гадая, каким будет его следующий шаг. Он снова обретал уверенность в себе, окружавший его ореол величия снова возгорался. Его жена, глазевшая в окно, и я, разглядывавший собственные руки, опять превратились в пигмеев.

– Свяжитесь по телефону с этим Джузеппе, как там его, – бросил Чалмерс, не глядя на меня. – Ну, с этим коронером.

Я отыскал номер Малетти в телефонной книге. Пока я ждал, когда нас соединят, Чалмерс продолжал:

– Сообщите новость в прессу: Хелен находилась на отдыхе, сорвалась с утеса и разбилась насмерть. Никаких подробностей.

– Слушаюсь, – сказал я.

– Завтра в девять будьте здесь с машиной. Я хочу съездить в морг.

Голос на линии ответил, что это контора коронера. Я попросил соединить меня с Малетти. Когда он взял трубку, я сказал Чалмерсу:

– Коронер.

Он встал и подошел к телефону.

– Ну, за дело, Досон, – распорядился он, беря у меня трубку. – Имейте в виду: никаких подробностей.

Выходя из комнаты, я услышал, как он говорил:

– Говорит Шервин Чалмерс…