Текст книги "Дом Безгласия"

Мы обнялись и продолжили путь.

4

Не прошло и пяти минут, как мы спохватились – нужно поворачивать обратно, иначе застрянем в лесу в кромешной тьме. Мир погрузился в сумерки, превратив лес в царство теней. Мы возвращались по той же тропе, немало огорченные, что сегодняшнее приключение подходит к концу. Как всегда!

– Мой юный друг Дэвид! – произнесла Андреа. Деревья возвышались над нами подобно старым космическим ракетам, которых списали и отправили в лес доживать свой век. Гудение насекомых усилилось; они предвкушали грядущую ночную вакханалию. – А ведь мы так и не забрались на дерево и забыли про тест по биологии. Ты обещал погонять меня.

– Ах да. Какое упущение.

– Давай этим займемся, идти еще долго. Иначе провалю тест, как в прошлый раз. А я должна закончить школу со средним баллом четыре.

– Провалила тест? – удивился я. – Ты вроде решила его на восемьдесят семь процентов!

– Именно.

Я подождал немного, однако продолжения не последовало.

– Да. Ну ладно. Пусть так: митохондрия и осмос, и еще две вещи. Расскажи об этом.

– Дэвид!

– Хорошо. Если три…

Андреа внезапно остановилась, я тоже. Первый признак, что что-то произошло: она не замедлила шаг, а резко застыла на месте. Ее тело напряглось, подобно негнущимся стволам окружавших нас деревьев. Она отвела руку назад и коснулась пальцем моей груди.

Я распознал жест как призыв к молчанию и прошептал:

– Что случилось?

Мое сердце замерло – настолько странно Андреа на меня смотрела. Во взгляде читался не сказать чтобы страх, скорее отвращение; лицо скривилось, словно подруга увидела нечто ужасное и необъяснимое.

Чтобы не нарушать тишину, я в ответ наморщил лоб и вопросительно приподнял руки – жест, означающий «Что происходит?» Она наклонилась и зашептала мне в ухо:

– Там мужчина. В стороне от тропы. Делает что-то… непонятное. – Андреа отодвинулась, не теряя зрительный контакт, затем мотнула головой в нужном направлении. Я вгляделся и вскоре рассмотрел незнакомого человека, стоявшего к нам спиной. И тут же, словно увиденное разбудило мои барабанные перепонки, услышал негромкие звуки. То ли вскрики, то ли стоны.

Мужчина худощавого телосложения стоял спиной к нам и возился с каким-то лежащим на земле предметом. Почти скрытый от нас тенью, он двигался толчками, несбалансированно, словно его кости и суставы нуждались в смазке, как у робота. Каждую секунду или две вскидывал вверх правую руку и затем резко опускал. Поведение неестественное и потому тревожащее. Картину усугубляли доносящиеся до меня звуки – глухие удары, пыхтение, затем слабый стон, словно от боли. Вряд ли он копал. Скорее закалывал кого-то.

– Он что, оленя забивает? – зашептал я в надежде, что так оно и есть.

Теперь Андреа пожала плечами.

– Как нам быть? – проговорила она одними губами. Я увидел в ее глазах ужас, который испытывал сам.

Незнакомец делал свое черное дело не на тропинке, но достаточно близко к ней; невозможно проскользнуть мимо и остаться незамеченными. А если сойти с тропы, будет много шума, и он оторвется от своего дела, чем бы ни занимался. Можно отступить назад, вглубь леса, но тогда мы точно не выберемся оттуда до наступления темноты.

Я покачал головой, лихорадочно прикидывая варианты – от «залезть на дерево» до «напасть на мужчину и повязать его». Однако в голову так и не пришло ничего подходящего.

Андреа медленно опустилась на корточки и потянула меня за руку. Пришлось сесть на пятую точку, иначе я упал бы на спину. Подруга зашептала:

– Останемся здесь. Может, он нас не заметит. Пришел явно не с нашей стороны и назад должен двинуться в сторону железной дороги. Подождем, пока он закончит, и тогда пойдем следом.

Я кивнул и постарался расслабиться. Тщетно. По всем признакам это сумасшедший, и он в тридцати ярдах от нас. Я высунулся из-за плеча Андреа и попытался разглядеть мужчину получше. Темнота сгущалась и словно подстегнула его; он принялся работать усерднее – яростно рубил, отсекал и разделывал то, что лежало у его ног. Даже если это олень, белка или какая-нибудь другая дичь, у парня серьезные проблемы. Каждое отрывистое движение кричало о неблагополучии. Я ощутил приступ паники. Чтобы подавить ее, потребовались титанические усилия.

И Андреа почувствовала это.

– Мы справимся. Нужно только убежать отсюда, и как можно быстрее. По тропинке, прямо мимо него. Он вроде старый и тощий. Если не убежим, то отобьемся.

Отвага подруги меня приободрила, но все же я подумал: а может, не надо? В мои планы не входило умереть сегодня.

– Ты серьезно? – спросил я. Излишне громко.

Мы инстинктивно развернулись и посмотрели на мужчину. Тот меня не услышал. Или не счел за проблему. Тем временем незнакомец встал на колени и наклонился вперед. Теперь он двигался так, словно что-то перепиливал. Руки ходили вперед и назад, вперед и назад, и тело синхронно дергалось. Будто он в одиночку работал двуручной пилой.

– Что за черт? – пробормотал я себе под нос.

Насекомые гудели настолько громко, что я не мог понять – то ли слабые жалобные стоны совсем прекратились, то ли их заглушили. Выжидать дальше было невозможно. Требовалось действовать, как предложила Андреа, иначе я сошел бы с ума и начал кричать.

– О’кей. Давай попробуем убежать.

– Ты сможешь? – переспросила она.

– Я тебе доверяю. – Не хотелось взваливать на ее плечи тяготы по руководству нашим выживанием, но никогда раньше я не видел свою подругу столь решительной.

– Мы пробежим мимо него и сообщим в полицию. А если вздумает нас преследовать, как-нибудь справимся. Нас двое, он один.

Я кивнул, изобразив максимальную уверенность, на которую был способен.

– По твоему знаку.

Андреа ухватила меня за руку, и мы приняли стартовую позицию. Мужчина продолжал сосредоточенно пилить. До меня не доносилось других звуков, кроме гула насекомых и скрежетания инструмента. Объект, над которым трудился извращенец – человек или животное, – теперь точно был мертв.

– Быстрее, пока он занят. Пошли!

Андреа рванула вперед и потянула меня. Убедилась, что я за ней последовал, и лишь затем отпустила руку. Наши ноги глухо стучали по узкой натоптанной тропке, покрытой листвой, а плечи с хрустом ломали свисающие ветки и кустарник. По-моему, шумели мы не сильно, однако, когда приблизились к мужчине – по-прежнему стоявшему на коленях, – он резко повернул голову. Даже в сумерках, в чащобе, где тень накладывалась на тень, его глаза вспыхнули ярко и свирепо, расширившись сверх возможных пределов. Таких глаз нет ни у одного человеческого существа.

Я подавил рвущийся из груди крик, борясь с искушением развернуться и бежать прочь, в противоположном направлении. Андреа летела впереди и явно не собиралась замедляться. Я удвоил усилия и догнал ее, вновь обретя волю к жизни. Дистанция между нами и незнакомцем сократилась наполовину. Затем еще раз наполовину. Вот-вот мы промчимся мимо него и получим фору, чтобы выбраться из лесу первыми. Мужчина вскочил на ноги, развернулся всем телом и шагнул вперед. Мы поравнялись, я и Андреа на тропинке, он – футах в двадцати. Я не смог отвести взгляд, потому что узнал этого мужчину и содрогнулся от ужаса. Улепетывая так быстро, как только возможно, секундой позже я оставил его позади и теперь смотрел назад, выворачивая шею.

Нога споткнулась о корень, выступающий из земли подобно вздувшейся вене. Я налетел на Андреа, и она не дала мне упасть. Мужчина сделал еще несколько шагов по направлению к нам и застыл, явно не собираясь пускаться в погоню. Больше нельзя было одновременно смотреть на него и бежать, и, хотя подставлять ублюдку спину представлялось опасным, мы предпочли бегство.

– Андреа, – спросил я, тяжело дыша, – ты знаешь, кто это?

– Нет.

Воздуха не хватало, спринт не позволял вести долгие разговоры. Наконец мы обогнули большой дуб, на который до того собирались залезть; его ветви выступали вперед и клонились к земле, словно щупальца спрута. До железной дороги было еще далеко, однако я испытал удовлетворение – теперь между нами и этим типом встало дерево-монстр.

Грудь болела от чрезмерных усилий и требовала отдыха. Холодный воздух обжигал легкие, не позволяя вдохнуть настолько глубоко, как хотелось. Наверняка я пыхтел, как пылесос, требующий ремонта. Возможно, хрипы подруги заглушались моими, но мне казалось, что Андреа, как легконогая олимпийка на марафонской дистанции, дышала ровно, и на ее лице не выступило ни капли пота. А вот мои подмышки промокли, и я пожалел – Богом клянусь! – что не воспользовался дезодорантом.

Страх несколько отступал – хотя бы ненамного! – по мере того, как увеличивалось расстояние между нами и оставшимся позади жутким зрелищем. Не доносилось никаких звуков и других признаков погони, что шокировало и в то же время безмерно радовало меня. Возможно, мужчина слишком утомился или просто был слишком стар, чтобы гнаться за двумя подростками, настичь которых он не имел никаких шансов.

Он?

А это действительно он?

Мы миновали чащобу. Я различил в полумраке знакомые очертания, означавшие, что железная дорога близко, и припомнил, как десять лет назад, в студеный зимний день повстречал человека, который отправился за покупками, вскинув на плечо лопату. Сложить два и два не трудно. Сегодня я увидел того же самого мужчину, увлеченного неким чудовищным промыслом, – в противном случае у меня что-то со зрением.

5

Наконец мы вырвались из леса на простор. На небе еще горела багровая полоса. Я совсем выдохся. Сердце уверяло, что оно вот-вот разорвется. Я согнулся вдвое, уперся руками в колени и жадно глотал воздух, пытаясь втянуть в себя все молекулы кислорода в Линчберге, – а остальные жители города пусть катятся к черту.

– Ты как… жив? – спросила Андреа, положив руку мне на спину и стараясь заглянуть в лицо.

Я смущенно наклонился еще сильнее. Сама подруга дышала тяжело – все же она человек и тоже устала.

Спустя несколько секунд я понял, что смерть отступила. Выпрямившись и уперев руки в боки – как учил нас тренер, это лучший способ открыть легкие, – я кивнул и заверил Андреа, что чувствую себя хорошо. Но стоило мне осознать, что стою спиной к лесу, как я ощутил на себе взгляд Гаскинса и развернулся, чтобы исследовать тени между стволами, почти ожидая увидеть пару горящих глаз.

– Нам лучше поторопиться. – Меня внезапно осенило. Вот почему он нас не преследовал! Наверное, знал короткий путь и планировал перехватить нас позднее. Я вздрогнул всем телом – буквально с ног до головы, и, схватив Андреа за руку, потащил ее за собой, пока мы не вышли на настоящую дорогу и приблизились к городу. Тут подруга меня остановила.

– Кто он?

Я обернулся на лес – настолько темный, что виднелись лишь ближайшие деревья, – и снова перевел взгляд на Андреа.

– Коротышка Гаскинс.

На лице подруги последовательно промелькнули все фазы растерянности. Она решила, что я шучу, однако затем поняла – в такой ситуации мне не до шуток.

– Который работает в похоронном бюро?

– Он самый.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Я пыталась разглядеть, что лежало перед ним на земле… – Она тоже обернулась на лес. – Гаскинс? Действительно?

– Да. И никто не знает, где он сейчас. Нужно убираться отсюда поскорее и идти в полицию. Он ненормальный.

Стоило хоть немного удалиться во времени и пространстве от места происшествия, и мой мозг уже отказывался признать, что Гаскинс причинил вред живому существу – это всего лишь иллюзия, игра теней, я начитался сказок, и воображение ухватилось за худший сценарий. И все же я понимал, что действия Гаскинса тянули на девять с половиной по десятибалльной шкале ужаса. Однако то, что следом сообщила Андреа, повысило их до полноценных десяти баллов и развернуло все мои представления на сто восемьдесят градусов.

Андреа обхватила мое лицо ладонями, чтобы заставить взглянуть ей в глаза.

– Я видела голову, Дэвид.

Глава 5

Линчберг, Южная Каролина

Июль 2017

Мне 44 года

1

Увидеть окровавленную голову среди листвы и рядом с ней городского могильщика – отличный сценарий для кошмаров, и мы с Андреа вдоволь насмотрелись их в последующие годы. А ведь в то далекое лето нас ожидали новые сюжетные повороты. После окончания школы мы не потеряли друг друга – были и рождественские открытки, и редкие встречи, – однако особые взаимоотношения, удивительные и яркие, постепенно сошли на нет. Нас разлучили ужасы, которые довелось пережить тогда.

И которые вновь обрушились на меня тридцать лет спустя, после визита Дикки Гаскинса.

После того как мой сын Уэсли ценой героических усилий спас несчастного от удушения собственным языком, потребовалось немало времени, чтобы угомонить детей. Каждый отреагировал по-своему. Логан, самый младший, застыл как фигура, похищенная из сада скульптур в Лувре, – рот чуть приоткрыт, румянец сошел с лица, глаза сосредоточенно смотрят на какую-то удаленную точку. Семилетний Мейсон усердно оправдывал свою репутацию главного плаксы в семье и ревел во всю глотку. Хейзел, наша мудрая десятилетняя женщина, изо всех сил старалась сдерживать слезы, но они текли рекой. Однако девочка стояла прямо, сложив руки, и горе тому, кто посмел бы обвинить ее в малодушии.

А вот и Уэсли, герой дня. Как описать его поведение? Сын обалдел. Обалдел, как кролик, попавший в капкан. За вечер не проронил почти ни слова; сколько я ни допытывался, где, черт возьми, он научился спасать людей, проглотивших язык, сын лишь пожимал плечами, и отвечал, что сам не знает, – наверное, инстинкт подсказал.

Приехала «Скорая». Приехала полиция. Явились соседи с близлежащих ферм – у них всегда хороший нюх на происшествия! Казалось, инцидент исчерпан.

– А он не вернется? – спросила Хейзел, лежащая на полу у моего дивана.

Прошло несколько часов; все приготовились ко сну. Как сказал бы Диккенс, люди должны высыпаться – и в хорошие времена, и в плохие. Обычно в гостях у бабушки мы табором располагались в большой гостиной; никто не отваживался подняться в одиночку наверх, в одну из темных, пыльных, окутанных тайнами спален, некогда занимаемых мной и моими братьями и сестрами. Это не имело отношения к сегодняшнему происшествию – просто испытанная временем традиция, родившаяся, когда всех нас пугал якобы поселившийся на чердаке призрак. По той же причине мы включали на полную мощность несколько переносных вентиляторов; никому не хотелось слушать у себя над головой шаги деда Финчера. (А еще нам просто нравился убаюкивающий гул – он погружал в сон воспаленные мозги.)

Я протянул руку и нежно погладил голову дочери, хотя почти не мог разглядеть ее в темноте.

– Не бойся, милая. Дикки за всю жизнь ни одной мухи не обидел. – Вопиющая ложь! Однако мой разум хорошо постарался, заблокировав худшие воспоминания детства. Мог ли я знать, что скоро это изменится? – Просто Дикки из тех парней, с кем жизнь обошлась сурово, и он толком не знает, как ей распорядиться. Понимаешь?

Может, те воспоминания всплыли из подсознания, а может, и нет, но я отчасти сожалел, что сыну удалось спасти этого ублюдка.

– А как именно сурово? – не унималась Хейзел.

В темноте вспыхнула еще одна пара глаз – Мейсон оперся на локоть и приготовился слушать. Логана сморил сон, а вот Уэсли тоже бодрствовал. Он обычно устраивался на ночь в раскладном кресле моего отца, размером почти с Нью-Гемпшир, загадочным образом помещавшемся рядом с маленьким камином. Хотя сейчас сын даже не разложил кресло. «А что ты думаешь об этом?» – мысленно спросил я Уэсли. Сын все равно вряд ли расслышит меня сквозь ураганное завывание вентиляторов, и я просто подмигнул, надеясь, что он хотя бы увидит.

– Папа?

Я вспомнил про Хейзел.

– Ох, прости. Так о чем ты спрашивала?

– Почему его жизнь была такой суровой?

Я точно знал, какая у нее сейчас забавная мордашка, – как и то, что на каждой ноге у меня по пять пальцев.

– Его отец… – Я запнулся. Всегда гордился, что не скрываю ничего от детей, однако страшная сказка о Коротышке Гаскинсе – это уж слишком. – Его отец был плохим человеком и ужасным родителем. Самым плохим. Зато вам повезло – у вас лучший на свете папа!

Я предпринял отчаянную попытку сменить тему и направить разговор в другое русло, но она не удалась. Совсем не удалась. Потому что следующий вопрос задал Мейсон:

– А что натворил его отец?

Неужели я где-то проговорился? А иначе что заставило бы семилетнего ребенка задать столь специфичный вопрос? Подобная формулировка обычно относится к пребыванию в тюрьме, о чем Мейсон в его возрасте не должен знать.

Не в состоянии солгать, я ответил просто:

– Он причинил вред многим людям. Если точнее, он их убил. Но это происходило тридцать лет назад. Вам бояться нечего.

Как должны принять подобное заявление напуганные маленькие дети ночью в темноте, когда по чердаку расхаживает призрак? Я физически чувствовал их страх.

– Идите сюда. – Я рывком сбросил ноги с постели и похлопал по простыне с обеих сторон от себя. Дети вскарабкались на диван так быстро, словно я объявил начало игры в «горячий пол». Я положил руки им на плечи и крепко стиснул. – Сегодня у нас выдался безумный день. Давайте не будем обсуждать это происшествие, ладно? Поговорим лучше о… о кроликах!

– А отец Дикки убивал кроликов? – спросил Мейсон.

Боже, спаси меня! Вероятно, убивал. Еще в детстве. Убивал, сдирал шкуру, развешивал тушки, чтобы они гнили, внутренности поедал, а кровь использовал для обрядов вуду или черной магии. Разумеется, с детьми я своими пессимистичными выводами не поделился.

– Нет, конечно же, он любил кроликов, как и все. – Какое счастье, что дети не видят, как я поморщился, давая столь абсурдный ответ. – Я серьезно. Поговорим про что-нибудь еще. Сознавайтесь, как насчет новых игр на ваших телефонах? Которые списывают деньги с моей кредитки без моего ведома?

– Папа!

– Отлично. Хейзел созналась. И что у тебя есть?

– А расскажи нам еще про призрака! – Я вздохнул, и дочь поспешно добавила: – Я знаю, это просто глупая сказка, но очень прикольно слушать про прадеда Финчера.

Честно говоря, для меня это не просто глупая сказка, во всяком случае, не полностью. Я много раз слышал вздохи и скрип половиц на чердаке. И хотя эти звуки не прекращали наводить ужас, заставляя покрываться мурашками и воображать, будто сам Аид восстал из царства мертвых, чтобы пощекотать меня по спине, я мирился с ними, воспринимал как курьез. Просто дед Финчер не хотел покидать дом, в котором родился, и никому никогда не причинял вреда, особенно своим родственникам. Ведь он отец моей мамы. Так оставьте старика в покое, пусть обитает себе на чердаке; не нужно вызывать с телевидения охотников за привидениями.

– Ну все, хватит. – Я решил больше не говорить о призраках. – Подумайте о чем-нибудь приятном. Диснейленд. Мороженое. Лепреконы. Голые танцующие лепреконы.

Хейзел захихикала, а Мейсон зевнул.

Мы погрузились в молчание. Дети нырнули ко мне под мышки и прижались еще теснее. Самое прекрасное на свете ощущение!

Прежде чем уснуть окончательно, я запомнил две вещи: как дети вернулись в свои постели и как чуть позже, уже сквозь дымку сна, послышался металлический лязг – старшенький все-таки разложил большое папино кресло.

2

Посреди ночи я проснулся и, к своему величайшему удивлению, обнаружил себя в лесу.

Не знаю точно, что меня разбудило. В разгар лета в Южной Каролине, на открытом воздухе, да еще и на земле среди деревьев… Громкое жужжанье насекомых. Пробежала мышь или белка. Олень наступил на ветку. Ужалил москит размером с дом. Что угодно могло вырвать меня из не поддающегося объяснению дремотного состояния. Вопрос в другом: как, черт возьми, я оказался на улице?

Мои веки дрогнули, и сознание включилось, немедленно прервав сон. Я ощутил, что лежу, уткнувшись лицом в листву и ветки, услышал гул насекомых, вдохнул влажный ночной воздух. А вот вентиляторы почему-то умолкли. Как нелепо. Оттолкнувшись от земли обеими руками, я вскочил на ноги и огляделся. Луна светила достаточно ярко, чтобы различить бесчисленные силуэты веток над головой и сетку теней внизу, едва ли намного чернее, чем лесная почва.

Я находился посреди леса! Искра паники пронзила тело.

Голова кружилась. Пошатываясь, я инстинктивно отряхнул мусор с рубашки. Затем раз десять повернулся на месте, пытаясь понять, как сюда попал. Меня всего трясло от ощущения, что за мной наблюдают.

– Эй! – громким шепотом крикнул я, чувствуя себя как никогда по-дурацки. На самом деле не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о таком странном повороте событий, и я решил больше не подавать голос.

В конце концов в голове прояснилось, и я смог опознать окрестности: за деревьями, не далее чем в пятидесяти футах, проглядывали очертания родительского дома. Я припустил рысцой в его направлении, надеясь вернуться незамеченным. Пробираясь мимо редеющих деревьев на опушке, попытался вспомнить, случалось ли мне раньше бродить во сне. В закоулках памяти что-то щелкнуло – будто приподнялась завеса. Да, совершенно точно, я когда-то уже бродил во сне. Вот только подробности исчезли в тумане.

На заднем дворе было темно и пусто; массивные кусты пекана выпирали из земли, словно черные грибовидные облака. В воздухе повисла зловещая тишина, как будто насекомые взяли пятнадцатиминутный перерыв. По спине снова забегали мурашки. Наверное, это легкий ветерок охладил пот, но мне стало не по себе. Может, дед Финчер решил покинуть пыльный чердак и прогуляться по своим прежним владениям?.. Я изо всех сил рванул к заднему крыльцу, продолжая ощущать за своим плечом чье-то присутствие. В груди заныло.

Взбежав по ступенькам, я толкнул дверь. Заперто! Вот черт, неужели я вышел через парадный вход? Я развернулся, почти уверенный, что позади стоит полупрозрачный старик и мерзко хихикает. И с превеликим облегчением от того, что так его и не увидел, спустился с крыльца и обогнул дом. Как никогда тянуло нырнуть под одеяло и укрыться с головой!.. Я едва не расхохотался вслух, и видимо, застал врасплох насекомых – гуденье возобновилось. Хотя я был весь на нервах, меня наполнило радостное возбуждение. Сознаюсь, я чувствовал себя как ребенок, когда вскочил по ступенькам на веранду одним махом, почти как Супермен.

Передняя дверь тоже была заперта.

Я отступил на шаг, тупо глядя, как захлопнулась москитная решетка.

Что произошло? Получается, я бродил во сне, однако спал не очень крепко и добросовестно защелкнул дверь?.. Я расхаживал по цементному полу веранды, обдумывая разные варианты. Залезть в окно? Чего доброго, папа решит, что вернулся Дикки, схватит дробовик и даст предупредительный выстрел. И я поймаю свинец прямо в грудь. Может, сесть на садовый стул и проспать на веранде остаток ночи, а потом заявить, что встал в несусветную рань полюбоваться восходом солнца? Однако я уже вообразил реплику Хейзел: «Ну конечно, папочка. И ты не выпил кофе? И вышел в закрытую дверь? В следующий раз придумай что-нибудь получше».

Черт. Придется стучать. Я должен постучать и сообщить детям постыдную правду: я брожу во сне. Я, черт возьми, лунатик!

Послышался щелчок.

Источник шума сперва сбил меня с толку. Я знал, что крыша веранды всегда обладала загадочной способностью отражать звуки. Я обернулся, однако не увидел ничего, кроме теней. Вновь звякнул металл. Это же дверная ручка! Я распахнул москитную решетку, едва не сорвав ее с петель, ожидая, когда меня впустят. Однако ручка щелкала, не поворачиваясь.

Меня снова охватил иррациональный ужас. Дед Финчер пытается выйти на волю! Теперь я знал это совершенно точно. Но тут из-за двери послышался несмелый голосок:

– Папа? Мне страшно.

Логан! Я устыдился. И одновременно испытал облегчение – не только потому, что это оказался не призрак (да, понимаю, нелепо – если только вы не стоите ночью в темноте и не слышите шорох, прямо как в фильме «Рождественская история»), но и потому, что виновным был мой младший сын. Может, как-нибудь выкручусь – к утру малыш все забудет, а если и нет, четырехлетнего ребенка легко убедить, что ему все приснилось.

Я присел на корточки и прошептал:

– Логан? Ты меня слышишь?

– Папа?

– Да, это я. Случайно захлопнул дверь. Ты знаешь, как открыть замок?

– Мне страшно.

Даже сквозь деревянную перегородку голосок сына звучал умилительно, как в плохой телерекламе. Ужасно хотелось его обнять!

– Знаю, приятель. Мне тоже страшно. – Я поморщился. И зачем только признался? – Видишь такую маленькую… штуку на дверной ручке? Прямо в середине. Поверни ее. Зажми двумя пальцами и поверни. Маленькую плоскую штуку. Понял?

Логан не ответил. Он явно ничего не понял из моих красноречивых описаний.

Я со вздохом встал. Выгнул спину, размял затекшие мышцы и охнул. Колени болели. Я стар, как тот самый пекан.

– Логан?

Ручка снова щелкнула. Замок сработал, и дверь распахнулась. Я открыл рот, чтобы снисходительно произнести что-нибудь типа «молодец», однако потерял дар речи. Трое младших детей, сбившись в кучку, смотрели на меня снизу вверх.

– Ого! – Я не смог скрыть досаду. – Никто не спит! Вот незадача!

Мой тонкий юмор оценила только Хейзел. Дочь шагнула вперед и взяла меня за руку.

– Ради всего святого, папа, что ты делаешь на улице? Мужчине в твоем возрасте необходим полноценный сон.

Никогда еще я не был так счастлив услышать голосок моей не по годам мудрой проказницы. Заключив ее и обоих сыновей в отеческие объятия, я проговорил:

– Уф. Как я вас люблю. А теперь идем досыпать.

– Ты не ответил на мой вопрос, – упорствовала Хейзел. Ну почему ей всегда необходимо быть такой умницей?

– Мне не спалось, и я решил прогуляться. Вероятно, машинально защелкнул дверь на замок. Ничего страшного. Спасибо. Вы меня спасли. Идемте. – Я мягко втолкнул детей в дом и запер дверь. На этот раз целенаправленно. – Чудо, что мы не разбудили Уэс…

Я умолк на полуслове – взгляд наткнулся на необъятное папино кресло. Оно пустовало. В комнате никаких признаков Уэсли также не наблюдалось. Его телефон лежал на прикроватном столике. В другое время и при других обстоятельствах я бы не удивился. Наверное, в туалет вышел. Или перекусить на кухню. Что-то в этом роде.

Но не сегодня. В эту чертовски странную ночь созерцание пустого кресла породило в моей груди новую волну паники.

– Где брат?

Хейзел плюхнулась на свою постель и медленно обвела взглядом кресло.

– Ой…

Мне никогда этого не забыть. Никогда не забыть зловещий предвещающий несчастье подтекст, заключенный в простом слове, в тот миг, когда оно сорвалось с губ дочери. Она знала. Я мог много в чем сомневаться, но только не в этом. Я чувствовал сердцем, а Хейзел знала точно – случилось что-то плохое.

Я пронесся через гостиную и выскочил в коридор, ведущий на кухню. Дверь в ванную была приоткрыта, но полоска света оттуда не пробивалась. Я щелкнул выключателем. Никого. Дотошно повинуясь какому-то расхожему клише, требующему проверить все досконально, я отдернул шторку – а вдруг сыну пришла в голову дурацкая идея принять душ среди ночи? Однако и за шторкой было пусто.

Уже не искра паники, а целое пламя занялось в моей груди.

В нашем старом доме имелась еще одна ванная, и я стремглав бросился туда. Тоже никого. Я обошел весь дом, взывая к рациональной составляющей своего разума – ведь можно как-то объяснить, почему сын исчез бесследно? Осталась спальня родителей. Мне даже не пришло в голову, что нарушаю неписаные правила – я просто распахнул дверь без стука и вошел; свет из коридора упал на кровать. В постели спали двое, больше никого не видно. А папа лежит поверх одеяла – еще одна странность этой ночи. Я прошагал через комнату и заглянул в шкаф. Потом, когда выдавалась свободная минутка, я порой размышлял: допустим, мы нашли бы Уэсли, забившимся в бабушкин шкаф, причем среди ночи? Неужели чувство облегчения смягчило бы абсолютную эксцентричность такого поступка?

Однако в шкафу я Уэсли не нашел. И не нашел нигде.

– Может, проверим чердак?

Голос Хейзел испугал меня так, что я едва не вскрикнул.

– Тс-с, милая, – пролепетал я и взял девочку за плечи, уводя из спальни. Родители завозились в постели, но ничего не сказали, а я не был готов ставить их в неловкую ситуацию.

Мы вернулись в гостиную, откуда, насколько я знал, вел единственный вход на чердак – небольшой квадратный люк в потолке, закрытый обычной плоской крышкой. Как в детстве, так и потом, повзрослев, я решался разве что украдкой заглянуть в это жуткое и таинственное место. Однако сейчас я немедленно притащил от входной двери стул и поставил под люк. Забрался на него, расставив руки, чтобы удержать равновесие. Затем потянулся вверх и отодвинул крышку. В лицо порхнуло облачко пыли.

Я закашлялся и принялся тереть глаза. И сделал то, что в другое время показалось бы смешным, а сейчас напугало детей – они могли почувствовать мой растущий страх. Подпрыгнул как мог высоко, чтобы окинуть беглым взглядом чердачное помещение. Потом повторил свой трюк четыре или пять раз, чтобы просканировать каждый угол. В темноте различались силуэты ящиков и груды всякого барахла, сваленного сюда обитателями дома и давно забытого. Ни люди, ни призраки на чердаке не скрывались.

Оставалось одно. Сын, очевидно, ушел из дома, хотя на него это непохоже. Я не мог разгадать причину.

– Стойте здесь, – приказал я младшим детям. Сейчас я понимаю, что следовало бы найти для них хоть слово утешения или ободрения. Но тогда мой разум работал не как положено. В мозгу проносились огненные белые сполохи, которые почти полностью застилали зрение.

Я открыл парадную дверь и выбежал наружу. На востоке едва начал заниматься рассвет. Я принялся за поиски – своего рода магический ритуал, который непременно вернет мне сына. И неважно, что он будет объяснять, если я найду его в неподобающем месте, скрывающегося от нас и от всего мира. Обыскал каждый дюйм двора, старый амбар, заглянул во все сараи, под навес, за деревья. К тому времени, когда я начал прочесывать лесок по границе участка, проснулись мои родители – то ли их разбудили дети, то ли мои лихорадочные поиски, сопровождаемые постоянным выкрикиванием имени Уэсли. Старики подключились ко мне.

Безрезультатно.

Паника бушевала в моей груди уже на уровне инфернальной. Каждый вдох давался с трудом.

Мой сын пропал. Его похитили. Если бы он ушел по своей воле, взял бы телефон.

Наконец, уже еле ворочая языком, я позвонил в полицию.