Текст книги "Холодное, холодное сердце"

– Прекратите меня запугивать. Я не из трусливых.

– Я только пытаюсь вас просветить. И удержать от серьезной ошибки. Вы не можете никого обвинить в убийстве, имея только косвенные доказательства.

– Послушайте, Калли. Вы так же хорошо, как я, знаете, что Верховный Суд осуждал людей на основании и менее убедительных свидетельств.

– Да, конечно. Пресса иногда оказывает сильное политическое давление. И какой-нибудь не слишком принципиальный помощник окружного прокурора, пользуясь случаем, чтобы сделать карьеру, представляет косвенные доказательства как неоспоримые факты и успешно дурачит Верховный Суд.

– Доказательств достаточно, чтобы арестовать его и допросить.

– Возможно. Ну а если окажется, что вы ошибаетесь и убийца не он? После того как вы и ваши друзья из средств массовой информации разделаетесь с ним, ваши обвинения заклеймят его на всю оставшуюся жизнь. И, занимаясь этим, вы раскроете некоторые тайные операции.

– Так вы с каменным лицом пытаетесь меня убедить, будто не знаете, повинен ли в этой серии убийств человек, которого вы разыскиваете?

– Повторяю, я этого не знаю.

– И вы не собираетесь ничего предпринимать?

– Я собираюсь все выяснить. И я знаю кое-кого, кто может мне помочь.

– Кого именно?

– Дайте мне один день, прежде чем начнете публиковать свои догадки и предположения, поскольку все это может оказаться простым совпадением. Если я что-нибудь узнаю...

– Если мы что-нибудь узнаем, – многозначительно сказала Хаузер. – Отныне я буду работать вместе с вами. Если вы не примете мое предложение, я пойду в ФБР, а затем к своему главному редактору и передам им имеющийся у меня материал.

– В сущности, у вас нет ничего. Понимаю, вы без труда выясните имя владельца магазина и дома, но это вовсе не значит, что вы установите личность убийцы.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что вы заблуждаетесь относительно имеющихся у вас сведений.

– У меня их достаточно. И я накопаю еще, – убежденно сказала Хаузер. – «ПАРАЛЛЕЛЬНО С ОХОТОЙ НА УБИЙЦУ-МАНЬЯКА ЦРУ ВЕДЕТ СВОЕ СОБСТВЕННОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ». Не правда ли, броский заголовок?

Продолжая ковырять вилкой в тарелке, Калли боролся с противоречивыми чувствами. Он знал, что не должен Управлению ничего. А если к тому же они солгали ему насчет причины, по которой разыскивают Малика, то и меньше, чем ничего. И уж конечно, он не обязан соблюдать им верность. Но он еще никогда в жизни не нарушал данного слова, и хотя есть все основания подозревать, что эти убийства дело рук Малика, он все же не располагает достоверными доказательствами. Поэтому он не может послать Грегуса и заместителя директора по операциям ко всем чертям.

Они заплатили ему, и он дал им слово. Заключил с ними контракт. Укоренившаяся в Управлении практика умолчания привела к тому, что он не имеет понятия об истинных целях операций, в которых участвует. С этим приходится смириться, потому что таковы принятые правила игры. Но это не имеет ничего общего с защитой национальных интересов. Просто проводится операция, которую можно назвать «Прикрой свою задницу». Но одно дело разыскивать сбежавшего дезертира, подозреваемого в изготовлении фальшивых денег, и совсем другое – ловить убийцу-маньяка; ведь если он, Калли, не сможет его поймать, это повлечет за собой много новых смертей.

Калли посмотрел в упор на Хаузер, обдумывая ее ультиматум. Было ясно, что она ни за что не отступится и ему не удастся убедить ее в ошибочности ее предположений, тем более что все подтверждает ее правоту. Она обладает сильным умом и интуицией и быстро сообразит, что к чему. Да она и так уже догадалась об очень многом. К тому же есть веские, убедительные причины, по которым лучше, чтобы она была рядом с ним и он мог держать ее под контролем. Во всяком случае, до тех пор, пока он не поговорит с тем человеком, который может ответить на его вопросы. И если окажется, что это Малик, он может позвонить Грегусу и похерить всю эту паршивую операцию. Вот тут-то ему очень пригодится репортер «Вашингтон пост». Господи Иисусе! Ведь я же не обязывался, Лу, ловить убийцу-маньяка!

– Хорошо. Пусть так и будет, – сказал он. – Но уговор: если вы будете вместе со мной, то до самого конца. Никаких публикаций, пока мы не установим совершенно точно, что убийца – тот самый человек, которого я разыскиваю.

– Но после того, как мы это установим, я опубликую все, что у меня есть. И вы не будете вмешиваться, так?

– Я? Нет, не буду. Но если окажется, что убийца – Малик, вы должны знать наперед: Управление сделает все возможное, чтобы утаить правду.

– Вы сказали, Малик? Кто такой Малик?

– Джон Малик, так его зовут. По крайней мере с тех пор, как он поселился в этой стране. Несколько лет назад.

– Поселился в этой стране? Значит, я права. Он бывший сотрудник КГБ?

– Перебежчик. Он был нашим агентом в Москве, а я шесть лет курировал его.

Хаузер мысленно улыбнулась. Она умела распознавать тему для великолепного репортажа. А этот репортаж – прямая заявка на Пулитцеровскую премию. Более того, можно рассчитывать, что с нею подпишут контракт на издание книги. Ведь она будет в курсе всего происходящего.

– Значит, договорились, – сказала она, протягивая руку. Калли пожал ее. – А теперь с кем мы должны поговорить?

– Я вам скажу по дороге, – пообещал Калли, подзывая официанта, чтобы расплатиться по счету.

– Помните, угощаю я?

Калли подождал, пока она расплатится. Затем они направились в подземный гараж.

– Женщины могут добиться всего с помощью милой улыбки.

– Мы поедем на вашей машине, – сказал Калли. Он снял с багажника мотоцикла свою сумку и бросил на заднее сиденье «порша».

– Куда мы едем?

– В колледж Хэмпден-Сидни. Около полутора часов езды к югу.

Хаузер оглянулась на мотоцикл.

– Вы оставили ключ в замке зажигания.

– Знаю.

– Это же просто приглашение к угону.

Калли пожал плечами.

– Ну и что?

– Вы шутите, правда?

– Поехали.

Глава 16

Внешняя терраса гриль-бара «Билтмор», расположенная напротив открытого кафе, где обедали Майк Калли и Джули Хаузер, обнесена решетчатой деревянной оградой, сплошь увитой плющом. Любой посетитель, сидящий за столом в дальнем конце террасы, возвышающейся над тротуаром Элливуд-стрит, надежно укрыт от любопытных взглядов прохожих. Но сам он, расположившись в этом прохладном тенистом месте, через узкие просветы в листве может наблюдать за всем, что делается на улице. Именно оттуда Джон Малик увидел, как Калли въехал на мотоцикле в гараж, а затем, перейдя через улицу, присоединился к женщине, за которой он, Малик, наблюдал с некоторым интересом.

Сперва Малик решил было, что обознался. Откуда тут взяться Калли? Он внимательно следил за газетными отчетами о суде над ним и знал, к какому сроку заключения его приговорили. Почему же его выпустили досрочно? Едва задав себе этот вопрос, он сам и ответил на него. И понял, почему Калли находится в Шарлоттсвиле. ЦРУ отправило на его поиски того, кого он прежде курировал. Лучшей кандидатуры и быть не могло. Это, несомненно, умный ход со стороны заместителя директора по операциям. Но кого послали искать Калли: скрывшегося перебежчика, чье исчезновение обнаружено его теперешним куратором из ЦОПП, фальшивомонетчика или убийцу?

Малик решил, что его ищут прежде всего как убийцу. Управление выстроило логическую цепь умозаключений; прежде всего, они узнали о похищении бумаги для печатания денег и заподозрили, что тут не обошлось без него; затем куратор из ЦОПП обнаружил, что он скрылся; наконец, они услышали о похищении и убийстве этих сучек; выполнив нехитрое умственное упражнение, они сопоставили все это с сомнительным для них его прошлым и пришли к соответствующему выводу.

Когда криминальная секретная служба нашла большую часть бумаги с грузовика, похищенного его друзьями из русской мафии, можно было естественно предположить, что его участие в этом деле раскроется. Он предвидел это, как и то, что за этим последует. Но он не предполагал, что они выставят против него Калли, хотя это и подтверждало его первоначальное убеждение в том, что ЦРУ ничего не сообщит ни секретной службе, ни ФБР. Они постараются сохранить все это в тайне, захватить его сами, а если это не удастся, уничтожат все заведенные на него досье, чтобы откреститься от него в случае его задержания секретной службой, ФБР или полицией.

Но к чему может привести расследование? Джона Малика отныне уже нет. Он бесследно исчез. Печатник из Брайтон-Бич, бывший специалист КГБ по изготовлению фальшивых документов, сделал для него целый набор документов на новое имя. Если секретная служба или ФБР сумеют расшифровать его подсказки, они выйдут на Джона Малика. Дальнейшее расследование покажет, что уже три года назад такого человека не существовало. К тому времени, когда они заподозрят, что тут замешано ЦРУ, все досье будут уничтожены, если они уже не уничтожены, и любые вопросы будут встречены непонимающими, нарочито простодушными взглядами. Такова затеянная им игра. Он сумеет натянуть Управлению нос. Все должно пойти по задуманному плану.

Снимая уединенный дом в лесах, он был более чем осторожен, не оставил никаких письменных следов, и найти его убежище было бы чрезвычайно трудно. И все же, хотя он все так тщательно продумал и принял все меры предосторожности, они чуть было не наткнулись на него. Если бы он приехал в гриль-бар на несколько минут позже, Калли наверняка заметил бы его и встреча была бы неизбежна. Он не боялся Калли, но питал разумное уважение к его способностям. Впредь придется быть осторожнее.

Поселившись в Шарлоттсвиле, он всегда держался особняком, никто не знал его так хорошо, чтобы вступить с ним в разговор. И, начав осуществлять задуманное, он не подъезжал и близко ни к магазину, ни к дому. Но теперь, поняв, что Управление разыскивает его всерьез, он не станет больше подвергать себя ненужному риску. Конечно, он не запаникует и не уедет тотчас же из Шарлоттсвиля. Но не станет больше совершать дневных поездок в город, не изменив свою внешность, а если и будет туда ездить, то только для того, чтобы подготовить очередное похищение и определить место, куда потом привезти тело, ибо он не собирался отказываться от своего замысла.

Однако в первоначальное уравнение он не вписал Калли, очень опасного противника, который хорошо его знал и, как он помнил еще по Москве, играл по своим собственным правилам. Придется переменить тактику. И изменить составленный план. Сперва он поедет в Нью-Йорк и завершит там все свои дела. В Брайтон-Бич для него уже приготовлен один рулон бумаги, достаточный для изготовления тридцати миллионов долларов, часть его доли, которую успели вывезти со склада еще до налета секретной службы. А у него есть клише, необходимые для напечатания денег. Покончив с этим, он вернется в свой лесной дом, чтобы похитить еще несколько сучек, прежде чем окончательно исчезнуть из Шарлоттсвиля и вынырнуть где-нибудь в другом месте. То, что Калли на свободе, делает игру еще более интересной и захватывающей. Он покажет своему бывшему куратору, кто держит поводья.

Но предварительно выяснит, что известно Калли и его подруге. По их действиям можно будет судить, много или мало они знают. Он видел, как они вместе выехали из кафе, и теперь следовал за их старым «поршем» на четыре машины позади. Свернув с шоссе «Ай-64», они направились на юг, по шоссе 20, ведущему в Скоттсвилль. Он еще не смог определить, какую роль играет во всем этом женщина. Возможно, она выделена из группы наблюдения для содействия Калли. Он помнил, что Калли любил работать один, без напарников. Но эта женщина – лакомый кусочек. Возможно, она нравится Калли. Ему, во всяком случае, она нравится. Ее длинные, до плеч, каштановые волосы, темно-карие глаза и необыкновенно стройная фигура привлекли его внимание в тот самый момент, когда он увидел, как она пересекает улицу, направляясь к открытому кафе. Эта женщина могла бы быть приятным дополнением к его коллекции.

Все в свое время, подумал он, пропуская один автомобиль, чтобы держаться на нужной дистанции от «порша».

* * *

– Вы все следите за ними? – спросил Грегус у члена группы наблюдения, когда тот позвонил ему из Шарлоттсвиля.

– Нет. Я видел, как он обыскал магазин и дом Малика, и когда он сел обедать с репортером, я, как вы приказали, прекратил наблюдение.

– Хорошо. Возвращайтесь сюда, – ответил Грегус, кладя трубку.

Он оставил маленький кабинет возле кухни на явочной квартире и пошел в компьютерную, где увидел занятого работой Хэка.

– Что еще удалось выяснить о Джули Хаузер?

– На десятом году работы она получила Почетную медаль полиции. Через три месяца после этого вышла в отставку с пособием по инвалидности.

– За что ей дали медаль?

– Этого я не мог выяснить. Сведений об этом в компьютерном досье нет. Должно быть, они содержатся в секретной документации.

– Какое увечье она получила?

– Та же история. В компьютере таких сведений нет. Видимо, она была ранена в том деле, за которое получила медаль. Такие награды просто так не дают... Кстати, – добавил Хэк, – наша хитрость полностью удалась. Клифтонские полицейские списали пожар в доме Калли на группу местных подростков-хулиганов.

– Хорошо, – сказал Грегус. – Сообщите мне, если что-нибудь переменится.

Грегуса заинтриговало, что Калли держится вместе с репортером; он без труда представил себе, что привело их к сближению: где-то их дороги пересеклись, выяснилось, почему она находится в Шарлоттсвиле, и Калли теперь знает или сильно подозревает, что они хотят задержать Малика не только за его участие в похищении бумаги для печатания денег.

Хаузер представляла собой потенциальную проблему, но Грегус полагал, что ее можно будет разрешить в свое время. Самое главное – Калли уже принялся за работу, а остальное второстепенное. Каковы бы ни были причины его объединения с Хаузер, Грегус знал его достаточно хорошо и был уверен, что он не нарушит требований оперативной безопасности. Возможно, сейчас он и чувствует себя оплеванным, но он человек с сильной волей и хорошо знает правила игры. Когда Калли вернется, он постарается его обласкать и все уладит.

Глава 17

Хаузер была полна решимости выжать все возможное из своей спортивной машины, ведя ее по зеркально ровной дороге. В пятый раз за последние пять минут Калли хватался за ручку двери, когда она врубала третью передачу и проходила поворот, почти не сбавляя скорости.

– Вы всегда так гоняете?

– Всегда, когда представляется возможность... Кого мы должны повидать?

– Его зовут Борис Новиков. По крайней мере его звали так три года назад. Но теперь он Джордж Спирко.

– Еще один перебежчик из КГБ? Сколько их привезло Управление в нашу страну?

– Не знаю. Может, триста или четыреста за сорок лет.

– И они все проходят по программе защиты свидетелей?

– Что-то в этом роде. Но Управление имеет собственную программу.

Калли вкратце обрисовал, как работает Центр по организации помощи перебежчикам, не упоминая его названия и не объясняя, что все перебежчики проходят тщательную проверку, получают новые имена и соответствующие документы; как их расселяют и адаптируют к новым для них условиям жизни.

– Что делает этот Новиков или Спирко в таком привилегированном колледже, как Хэмпден-Сидни?

– Преподает теологию.

– Вы шутите?

– Еще одно заблуждение. У вас сложился определенный стереотип офицера КГБ. Вы представляете их себе невежественными злодеями, с плохими зубами, в дурно сшитых синих костюмах, зеленых рубашках, белых носках и коричневых ботинках. На самом же деле многие из них имеют ученые степени, лучше подготовлены, одеты и более опытны, чем наши собственные сотрудники.

– Но теология! Это не тот предмет, который может знать бывший офицер КГБ.

– По иронии судьбы, Спирко в молодости работал в том отделе КГБ, который осуществлял контроль над церковью.

– Почему у них такая склонность к университетским городкам?

– Одни из них преподают, обычно русский язык, литературу, историю и так далее, или продолжают свое образование. Другие работают в Управлении в качестве экспертов. Третьи ни черта не делают, но живут в свое удовольствие, получая не облагаемое налогами пособие, которое, за счет американских налогоплательщиков, выплачивается им всю жизнь.

– А некоторые убивают людей, – язвительно заметила Хаузер.

После долгого молчания Калли повернулся к Хаузер, которая гнала машину с такой скоростью, как будто в конце пути ей должны были вручить кубок и большой букет цветов.

– Я бы не хотел, чтобы у вас сложилось ложное впечатление об этих людях, – сказал он. – Среди них трудно найти человека с сильным характером, верного и честного. Большинство из них стали двойными агентами и перебежчиками не по нравственным или религиозным убеждениям и не потому, что верят в демократические принципы, хотя и любят похваляться своей приверженностью к ним. Обычно ими руководили такие мотивы, как корыстолюбие, желание отомстить за то, что их обошли при очередном повышении, или просто стремление пожить в свое удовольствие. В подавляющем большинстве они лжецы, обманщики, трусы и подлецы, предавшие свою родину. То, что они нам помогали, отнюдь не искупает их вины: предательство есть предательство. Спирко – редкое исключение. Он просто не мог вынести такого обращения со священниками и верующими. Он пришел к религии, отправляя их в лагеря, где они умирали, потому что не выдерживали непосильной работы и голода.

– Удобная позиция, – сказала Хаузер. – Но если их перевоплощение держится в строгой тайне, откуда вы знаете, кто они и где живут?

– А я и не знаю, – сказал Калли. – Что до Спирко, то я вывозил его жену и дочь.

– Откуда?

– Из России, естественно. Он был уже на сильном подозрении в КГБ. Ему пришлось оставить жену и шестилетнюю дочь.

– Очень благородно с его стороны.

– В противном случае его ждала неизбежная смерть. Один из наших агентов предупредил нас, что КГБ уже близко подобрался к нему. Он спасся буквально чудом. Агенты КГБ поджидали его на квартире, когда мы перехватили его на улице и спрятали в тайном убежище. Через шесть месяцев после дезертирства Управление сдержало свое обещание и вызволило его жену и дочь. Они послали туда меня: я переправил их по тому же маршруту, что и Малика за год до того.

– Что он может рассказать вам о Малике?

– Возможно, ничего такого, чего я не знаю. Но он знал Малика еще в Москве. Они вместе работали лет десять – двенадцать. Если Малик и в самом деле убил этих студенток, это означает, что он пристрастился к подобным убийствам не месяц назад. Должна быть какая-то предыстория.

* * *

Вечерний свет уже окончательно угасал, когда Хаузер сбавила скорость до дозволенной и проехала мимо обвитых плющом кирпичных колонн на въезде в Хэмпден-Сидни. Расположенный среди холмов южной Вирджинии, колледж был основан в 1776 году; со своими кирпичными зданиями в федералистском стиле, широкими лужайками, затененными величественными дубами и кленами, посаженными еще во времена Американской революции, он выглядел весьма живописно. Училось в нем менее девятисот студентов; соотношение студентов и преподавателей составляло двенадцать к одному; это учебное заведение имело высокую репутацию, поэтому в нем собиралось множество студентов из богатейших и влиятельнейших семейств страны.

– Мне очень нравится здешняя атмосфера, – сказала Хаузер, восхищаясь местом, где размещался колледж. – Приятно представлять себе длинные тенистые тропинки, плиссированные юбки, наброшенные на плечи кашмировые свитеры, мужские рубашки фирмы «Брук бразерс», чесучовые брюки, легкие летние туфли без носков. Такой колледж мне по душе.

– Не думаю, – сказал Калли.

– Почему?

– Это чисто мужской колледж. Один из трех, оставшихся в стране.

– Все правильно. И такой колледж мне по душе. – Она подняла брови и широко улыбнулась. – Где же мы найдем Спирко?

– Не знаю. Надо спросить.

Хаузер заприметила четырех молодых людей, идущих по тротуару, и остановила машину перед Грэм Холлом. Выйдя из «порша», она заговорила со студентами. Да, они знают, где можно найти профессора Спирко. Через несколько дней он вместе с другим преподавателем дает концерт и репетирует, играя на виолончели, на третьем этаже Уинстон Холла, рядом с резиденцией президента колледжа на Виа-Сакра.

Трое студентов буквально навязывали свою помощь, предлагая проводить Хаузер. Но, заметив сидящего в машине Калли, они просто показали пальцами на видневшийся невдалеке, за широкой лужайкой, Уинстон Холл.

На первом этаже помещалась столовая; высокий зал наполняли печальные звуки «Вслед за мечтой» французского композитора Габриэля Фора.

Услышав музыку, они без труда нашли Спирко, сидевшего в полузабытьи, с закрытыми глазами посреди большой комнаты.

Спирко произвел на Хаузер противоречивое впечатление. Это был почти совсем лысый, пожилой человек с типично славянскими чертами. Приземистый, крепкого сложения, с бычьей шеей и крупными руками. С первого взгляда казалось, что в его руках куда уместнее была бы туба[1]1
  Туба – большой духовой инструмент.


[Закрыть], чем виолончель. Но сладостная музыка, которую извлекало из инструмента нежное прикосновение его смычка, опровергало это впечатление.

Он не замечал их присутствия, и они молча стояли в дверях, пока он не закончил, тогда они вежливо похлопали и подошли ближе. Спирко сперва нахмурился, но когда узнал Калли, на лице его появилась теплая улыбка.

– Как приятно видеть тебя, Майкл.

– Привет, Борис.

– Извини, Майкл. Я теперь Джордж. Ты же не захочешь запутать моих студентов. Я и без того даю им много причин для беспокойства. – Он улыбнулся Хаузер л кивнул. – А кто твоя очаровательная подруга?

– Джули Хаузер, – представил ее Калли и шагнул вперед.

Спирко пожал его протянутую руку.

– Рад познакомиться, мисс Хаузер.

– Ты по-прежнему очень хорошо играешь, – сказал Калли.

– А ты по-прежнему очень хорошо лжешь, – с улыбкой произнес Спирко. – Какова цель твоего неожиданного, хотя и приятного визита?

– Я хотел бы потолковать с тобой о кое-каких старых делах.

– Сперва ты должен поздороваться с Аней и Катей. Они будут счастливы видеть тебя. Я приглашаю тебя и мисс Хаузер поужинать с нами сегодня вечером.

– Боюсь, что не смогу остаться. К сожалению, это деловой визит.

Хаузер обратила особое внимание на глаза Спирко, глаза человека, который умеет хранить тайны; чтобы выведать эти тайны, кое-кто, может быть, пожертвовал бы и жизнью. Приветливое поблескивание его глаз сменилось настороженным выражением.

– Мисс Хаузер тоже из Лэнгли?

– Нет. Но ты можешь говорить при ней откровенно.

– Я был очень огорчен, когда прочитал о твоих неприятностях, Майкл, – сказал Спирко. – Надеюсь, что справедливость в конце концов восторжествовала?

– Да, восторжествовала.

Спирко кивнул.

– Ты был выбран священным агнцем для заклания, мой старый дружище. Но как говорят, хорошо смеется тот, кто смеется последним.

– Да, ты прав. – Выражение его лица показало Спирко, что эту тему следует сменить.

– Так что тебя привело ко мне?

– Мне нужна кое-какая информация о твоем старом приятеле Николае Лубанове, – сказал Калли, называя настоящее имя Малика; только оно и могло быть известно Спирко.

Хаузер вновь заметила, как резко изменился взгляд Спирко.

Теперь он смотрел не настороженно, а холодно и пронизывающе, и ее первоначальное впечатление рассеялось: теперь она видела глаза мясника, а не музыканта.

– Вряд ли я могу назвать его приятелем, – наконец произнес Спирко. – Николай доставляет тебе какие-то неприятности?

– Трудно сказать. Можешь ли ты что-нибудь дополнить к тому, что я уже знаю, о его работе в КГБ?

– Что именно тебя интересует?

– Была ли у него какая-нибудь темная сторона?

– Темная сторона? – мрачно усмехнулся Спирко. – Я вижу, ты не в курсе той информации, которую я сообщил моим проверяющим.

– Мне ничего об этом не говорили.

– Когда Николай бежал, он подозревался в убийстве, – объяснил Спирко. – И не в одном, а во многих. В некоторых советских и иностранных городах, где он бывал подолгу, происходили зверские убийства молодых женщин.

– И ты сказал об этом проверяющим три года назад?

– Естественно. Они обещали передать информацию своему начальству и «принять соответствующие меры». Именно так они сказали, если мне не изменяет память.

– Против него были выдвинуты прямые доказательства?

– Очень сильные, но косвенные, – сказал Спирко. – Один из свидетелей видел Николая в обществе одной из его жертв в ночь ее смерти. Соответствующий отдел КГБ начал по своей инициативе энергичное расследование, но вскоре его прекратил.

– Почему?

– Свидетель был прижат к стене дома и раздавлен машиной. Прямо на тротуаре, как показали очевидцы.

– И чем все это кончилось?

– Никто не разглядел водителя, и после смерти свидетеля они не могли начать судебный процесс. Московская милиция продолжила расследование, но оно зашло в тупик. У Николая были высокопоставленные друзья. Друзья, которые предупредили, что не допустят преследования своего коллеги. – Спирко посмотрел в упор на Калли и добавил: – Судя по всему, мое предупреждение не было принято во внимание.

– Очевидно, нет.

– С трудом верится.

– Тем не менее, это так, – вступила в разговор Хаузер.

– И где сейчас Николай?

– В Шарлоттсвиле, Вирджиния, – ответила Хаузер.

– Не вмешивайтесь, – метнув на нее разгневанный взгляд, сказал Калли.

– Не вмешиваться? Эту позицию три года назад заняли ваши коллеги. И вот результат: четверо убитых.

– Убийства в Вирджинском университете? – сказал Спирко. – Да, конечно. Они похожи на те, прежние.

– Пожалуйста, никому не говори о моем посещении и о возможном участии Николая в убийствах в Шарлоттсвиле.

– Возможном участии? – возмутилась Хаузер. – Что еще вам надо, Калли, чтобы вы убедились в очевидном? Чтобы на вас обрушилась стена?

Калли еще раз метнул на нее разгневанный взгляд. На какую-то секунду Спирко остановил глаза на ее лице.

– Чем вы занимаетесь, мисс Хаузер?

– Я репортер «Вашингтон пост».

Недоверчиво-удивленное выражение лица Спирко не оставляло сомнений в том, что в присутствии Хаузер бывший офицер КГБ усматривал серьезное нарушение конфиденциальности их разговора.

– У меня не было выбора, – ответил Калли на невысказанный вслух вопрос Спирко.

– ФБР не знает о прошлом Николая и о том, что он в Шарлоттсвиле?

– Пока еще нет, – сказал Калли.

– И ты не собираешься их предупредить?

– Это решение принимаю не я.

– Ты ставишь меня в довольно затруднительное положение.

– Прости. Есть веские причины, которые я не имею права обсуждать.

– Разумеется. Всегда бывают веские причины.

– Я хотел бы знать кое-что еще.

Спирко посмотрел на Хаузер, затем перевел взгляд на Калли.

– Не тревожься, – успокоил его Калли. – Я беру всю ответственность на себя.

Эти слова задели Хаузер, но она промолчала.

– Занимался ли Николай изготовлением фальшивых денег как сотрудник КГБ?

Спирко с секунду подумал, затем сказал:

– Мы периодически снабжали восточногерманскую службу безопасности клише для изготовления западногерманских марок, английских фунтов и американских долларов. Эта операция проводилась под наблюдением Николая.

– Почему вы действовали через восточных немцев?

– У них была хорошо организованная и продуманная система введения фальшивых денег в обращение. И они соблюдали умеренность, не производили слишком больших сумм, которые могли бы возбудить подозрение. Каждая из валют печаталась в объеме, не превышающем нескольких миллионов долларов в год. Деньги использовались для финансирования шпионажа. КГБ получал половину.

– И эти фальшивые деньги нельзя было отличить от настоящих?

– Только при целенаправленном исследовании в специальной лаборатории, – сказал Спирко. – Клише изготавливал старый гравер, который делал то же самое еще для нацистов. Мы поставляли специальную бумагу и клише. Восточные немцы печатали деньги и запускали их в обращение.

– Что стало с клише после того, как Восточная Германия перестала существовать?

– Это интересный вопрос, – ответил Спирко.

– Есть ли на него столь же интересный ответ?

– Когда стало очевидно, что правительство Восточной Германии доживает последние дни, Николая и двоих его людей послали в Штази забрать клише и уничтожить все письменные улики нашего участия в операции по подделке денег. Насколько мне известно, он выполнил свою миссию, однако не сумел возвратить клише для изготовления американских долларов. Если не ошибаюсь, пятидесяти– и стодолларовых купюр. Николай утверждал, что они украдены кем-то из Штази и похититель бежал на Запад за несколько дней до его приезда.

– Эти клише вполне можно использовать и сейчас?

– Разумеется. Всякий раз, когда в западные банкноты вносились какие-либо изменения, гравер изготавливал новые клише. Банкноты, которые были в обращении, когда ГДР перестала существовать, ничуть не устарели. На специальной бумаге вполне можно отпечатать банкноты, практически неотличимые от подлинных.

– Извини, что потревожил тебя, – сказал Калли. – Но я знал, что ты единственный человек, который может мне помочь.

– Чтобы избежать возможных осложнений, Управление само ведет поиски Николая?

– Таков их план.

– И они послали тебя искать его, не предупредив, для чего это нужно?

Калли кивнул. Спирко встал, обнял его и поцеловал в обе щеки.

– Я перед тобой в большом долгу, Майкл. Аня и Катя будут огорчены, что так и не повидали тебя.

– Как-нибудь в другой раз.

Спирко повернулся к Хаузер.

– Я был бы вам признателен, если бы вы не упоминали о моем положении – ни о прошлом, ни о нынешнем, мисс Хаузер.

– В этом нет никакой необходимости.

– Благодарю вас.

Когда Спирко проводил Калли и Хаузер к тому месту, где стоял «порш», уже ярко светила полная луна. Он вновь обнял Калли.

– Желаю удачи, дружище. Будь осторожен. Ты хорошо знаешь Николая, так что не проявляй никакой самоуверенности. Он очень умный и опасный противник.

– Я помню это, – сказал Калли. – И никому не сообщу о нашем разговоре.

– Я тоже.

Хаузер молчала, пока они не сели в машину. Заведя двигатель, она с сердитым видом повернулась к Калли.

– Только я сама отвечаю за себя, Калли. Понятно?

– К сожалению, иногда вы можете брякнуть что-нибудь, не подумав. Никогда не предлагайте сами информацию, когда кого-нибудь расспрашиваете. Говорите только то, что необходимо знать вашим собеседникам, тогда они смогут предоставить вам необходимую информацию. Если не заблуждаюсь, Спирко найдет какой-нибудь анонимный способ сообщить о Малике ФБР.

– Ну и что? Я сама собираюсь сделать то же самое: надеюсь, вы не забыли о нашей договоренности?

Калли ничего не ответил. Он смотрел в окно на залитый лунным светом двор колледжа. Хаузер отъехала от бордюра тротуара и быстро перешла на большую передачу.